И тогда Ворнин покинул корабль. Кошмар стал явью: каждому наблюдателю
сотни раз снились прыжки, но для большинства они оставались просто
ужасными сновидениями. И вот теперь он падает в пропасть глубиной в
тридцать миль. Глэйр, возможно, уже мертва, а его ждет чужая планета,
населенная неведомыми существами. Удивляясь собственному спокойствию, он
включил систему жизнеобеспечения и ощутил внезапный толчок: развернувшийся
экран замедлил падение. Теперь он наверняка останется в живых.
А Миртин?
Ворнин попробовал посмотреть вверх, но не смог разглядеть ни корабля,
ни Миртина. Прыгнул ли он? Разумеется, прыгнул. Миртин сделал из
рационализма культ. Он не был подвержен панике и не мог остаться на борту
обреченного корабля. Без сомнения, Миртин плавно опускается на Землю.
Мгновением позже грянул взрыв.
Он превзошел все, что рисовало воображение Ворнина. Если бы дирнанин
продолжал смотреть вверх, его глаза, наверное, вскипели бы. А так он
отделался тем, что затрясся от ужаса, когда небо над ним вспыхнуло
ослепительным факелом новорожденного солнца. В плазменном генераторе,
разумеется, не было жесткого излучения. Ни он, ни поселения людей не
пострадают. Да и разреженный воздух на этой высоте не сможет передать
особенно сильный звук. Спиной он ощутил тепло, но это было тепло
крошечного солнца, мощности которого хватало только для одного маленького
корабля, и поэтому он не обуглился. Что его пугало, так это свет,
неистовое сияние, разлившееся над ним. Как будто Вселенная раскололась,
дав дорогу первоначальному свету, сопровождавшему акт творения. И почти не
помогало то, что он закрыл глаза. Как это все выглядит снизу, с
поверхности Земли? Ужаснутся ли они? Или подумают, что упал особо крупный
метеор?
Вот так он и падал, повторяя траекторию того, что мгновением раньше
было кораблем. По крайней мере, не останется следов, возбуждающих
подозрения. Но свет, этот чудовищный свет... Ворнин потерял сознание.
Когда он очнулся, то пришел в ужас: внизу мелькали ряды домов. Земля!
Так скоро? Еще тысяча метров - и он коснется почвы планеты, за которой так
долго наблюдал.
Ниже... ниже...
Глэйр уже, наверное, приземлилась. Он старался не думать о ее судьбе.
Он должен разыскать Миртина, чем быстрее, тем лучше, и вдвоем они дождутся
спасателей, которые непременно явятся за ними. А пока главное - выжить! Он
проклял удачу, которая вынесла его прямо к жилищам людей, когда вокруг
простиралась спасительная пустыня. Ворнин попытался было уклониться в
сторону, как можно ближе к ровному, заросшему кустами плато.
Земля стремительно надвигалась на него. Он даже представить не мог,
что приземление будет таким. Неужели он не уткнется мягко в землю? Нет.
Нет. Он падал, словно бомба. Он врежется прямо в крышу последнего дома.
Он...
Он уклонился, но всего лишь на пару метров.
Затем он узнал самую дикую боль за всю прежнюю жизнь, которая, по
правде говоря, была почти свободна от боли. Человек со звезд, тяжело
ударившись о землю, остался неподвижно лежать, скорее мертвый, чем живой.

3
Через полчаса после того, как был замечен огненный шар, отряд ИАО в
Альбукерке пришел в движение. Обслуживающий персонал установил полностью
заряженные аккумуляторы на шесть электрических вездеходов. Компьютер
построил векторную диаграмму, показавшую вероятные районы рассеивания
осколков, если таковые будут. Бронштейн, адъютант полковника Фолкнера,
поднял по тревоге всех свободных от дежурства, теперь они стояли
полукругом вокруг информационного табло, глядя на прерывистую красную
линию, которая обозначала предполагаемый курс атмосферного объекта.
В пятнадцати метрах от них, наглухо запершись в ванной, Том Фолкнер
изо всех сил пытался протрезвиться.
Еще по дороге из клуба полковник проглотил антистимулятор. Удобная
штука: полчаса мучений - и трезв как стеклышко. Снадобье давало двойную
нагрузку щитовидной железе и гипофизу, на время расстраивая гормональный
баланс и ускоряя обмен веществ. Пришпоривая организм, оно выгоняло хмель
из крови. Процессы, которые обычно протекали за шесть-семь часов,
укладывались в десять минут. Жестоко, но эффективно. Фолкнер присел на
пол, обхватив руками стойку для полотенец. Его жутко трясло. Крупные пятна
пота проступали сквозь форму. Лицо было красным, пульс перевалил за сто и
продолжал расти, сердце стучало так ужасно, будто в грудной клетке бил
барабан. Рвота уже избавила его от последней дозы виски, которая не успела
всосаться в кровеносную систему, а яростное внутреннее очищение организма
должно было справиться с остальным алкоголем. Сознание его прояснилось. Он
крайне редко прибегал к помощи антистимулятора и всякий раз надеялся, что
больше он не понадобится.
Прошло немало времени, прежде чем он поднялся и вытянул перед собой
пальцы. Они покачивались, будто он печатал на машинке. Полковник
попробовал унять дрожь. Кровь уже отхлынула от лица. Он посмотрел в
зеркало и содрогнулся. Это был крупный широкоплечий мужчина с коротко
подстриженными курчавыми черными волосами, небольшими колючими усами и
красными глазами. В лучшие времена он держал форму и не набирал больше
семидесяти пяти килограммов, но эти времена давно уже прошли, и теперь его
кости изрядно обросли плотью. В мундире он выглядел плотным и массивным,
но без одежды тело его несколько обвисало. Ему не доставляло особой
гордости то, чем он стал в зрелые годы. Но он предпочитал не задумываться
над этим, так же, как над крахом карьеры и всем этим бредом о летающих
тарелках.
Теперь он чувствовал себя получше. Он брызнул в лицо холодной водой,
вытер пот, поправил воротник. Хотя и не протрезвев полностью, он уже не
ощущал наихудших последствий своего загула: перестал чесаться кончик носа,
уши не горели, глаза функционировали так, как им и положено. Двигаясь
чрезвычайно осторожно, Фолкнер открыл дверь ванной и направился в кабинет.
Капитан Бронштейн, как обычно, сохранял хладнокровие. Он наставлял
подчиненных, чеканя каждое слово и не глотая гласных. Увидев начальника,
Бронштейн четко доложил:
- Готовы отправиться по вашему приказу, полковник!
- Все рассчитано? Маршруты определены?
- Все! - ответил Бронштейн, бросив мимолетную, возможно насмешливую
улыбку. - Табло горит, будто елка на рождество. У нас уже около тысячи
сообщений об атмосферном объекте, и сообщения все идут. В этот раз все
по-настоящему!
- Прекрасно, - пробормотал Фолкнер. - Мы прогремим на всю страну. На
весь мир. Внеземной космический корабль терпит аварию, пилоты спаслись,
используя парашюты. Доблестные офицеры ИАО схватили их голыми руками.
Мы...
Он вовремя спохватился. Эк куда его понесло - еще не протрезвел,
наверное. Предостерегающий взгляд адъютанта был недвусмысленен. На
мгновение их глаза встретились, и Фолкнера привело в ярость то сожаление,
которое было написано на лице Бронштейна. Волна бешеной ненависти
пронеслась по телу полковника.
В такие минуты Фолкнер упрямо повторял про себя, что ему нет дела до
национальности Бронштейна. Он ненавидит этого энергичного невысокого еврея
за дьявольское честолюбие, за способности, за хладнокровие и, наконец, за
веру в летающие тарелки. Бронштейн был единственным из офицеров, знакомых
Фолкнеру, кто добровольно примкнул к программе ИАО. Такое назначение
расценивалось как опала, ссылка, позволяющая избавиться от тех офицеров,
которые больше ни на что не годны, а этот честолюбец не жалел усилий,
чтобы получить именно его.
Почему?
Потому что был убежден, что летающие тарелки в конечном счете будут
самой важной задачей, которую придется решать ВВС США. И он хотел не
опоздать к раздаче призов, купаться в славе и лучах юпитеров, когда
фантастика станет явью. Для Бронштейна патрулирование в целях
идентификации атмосферных объектов было одной из ступенек к более высоким
деяниям.
Сенатор Бронштейн!!!
Президент Бронштейн!!!
Настроение Фолкнера еще больше испортилось.
- Ладно, - огрызнулся он. - Давайте отправляться. В пустыню! И
откопайте этот метеорит до утра! Живо!
Собравшиеся спешно покинули комнату. Бронштейн задержался.
- Том, я считаю, что это на самом деле оно, - тихо сказал он. - Та
ситуация вынужденной посадки, которой мы так долго дожидались.
- Иди к черту!
- И ты не удивишься, когда обнаружишь космического посланника,
сидящего среди полыни?
- Это метеор, - холодно заметил Фолкнер.
- Ты его видел?
- Нет. Я... изучил сообщение.
- А я видел его, - усмехнулся Бронштейн. - Это не метеор. Я едва не
ослеп. Где-то над стратосферой взорвалось что-то вроде ядерного реактора.
Будто маленькое солнце вспыхнуло на пару минут, Том. Это же сказали и
ребята из Лос-Аламоса. Тебе известно что-либо о проектах ВВС, связанных с
применением ядерных реакторов?
- Нет.
- И мне тоже.
- Значит это был китайский разведывательный корабль, - упрямился
Фолкнер.
Бронштейн рассмеялся.
- Знаешь, Том, в тысячи раз вероятнее, что этот корабль прилетел
откуда-нибудь с Проциона-12, чем из Пекина. Говори, сколько хочешь, что я
сошел с ума, но я убежден в этом!
Фолкнер ничего не ответил. Некоторое время он раскачивался, не меняя
положения ног и пытаясь убедить себя, что не спит. Затем, нахмурившись,
сделал знак Бронштейну, и они вышли в ночную тьму.
Четыре вездехода уже уехали. Фолкнер забрался в один из оставшихся,
Бронштейн - в другой, и машины с шумом выехали за ворота базы. В кабине
размещался полный комплект аппаратуры, позволявшей полковнику поддерживать
связь с остальными экипажами, управлением в Альбукерке, штаб-квартирой ИАО
в Топике и штабами в четырех юго-западных штатах. На пульте одновременно
горели десятки лампочек, свидетельствовавших о поступлении новых
сообщений.
Фолкнер подключился к Топике. На экране появилось лицо его
непосредственного начальника, генерала Уэйерленда.
Уэйерленд, подобно Фолкнеру, принадлежал к числу тех, кто оказался
лишним в программе освоения космоса. Но ему, по крайней мере, могли
служить утешением четыре звезды на погонах. А если учесть, что он нес
личную ответственность за гибель двух астронавтов при эксперименте, то
Уэйерленду просто повезло, что он вообще не остался без работы. Что бы там
ни было, генерал всегда сохранял хорошую мину и поступал так, будто проект
означает для него нечто важное.
- Что сообщают, Том? - поинтересовался генерал.
- Ничего особенного, сэр, - пожал плечами Фолкнер. - Полоса света в
небе, переполох среди обывателей. Сейчас мы проводим стандартную проверку.
Я нахожусь на одном из вездеходов, парочку мы уже отослали к северу от
Санта-Фе. Плюс обычное прочесывание с помощью металлоискателей. Все по
шаблону, как во всех других случаях, когда на небе замечали что-либо
необычное.
- Вашингтон уже дважды был на проводе, - строго произнес генерал. - Я
имею в виду Самого. Он взволнован. Ты знаешь, эту светлую полосу видели на
пространстве в несколько тысяч квадратных миль. Ее заприметили сперва в
Калифорнии и, следя за ней, едва не сошли с ума.
- Калифорния! - Фолкнер произнес это слово, как непристойность.
- Да, я понимаю. Но общественность взбудоражена. Она оказывает
давление на Белый Дом, а он жмет на нас.
- Сигнал один-ноль-семь уже подан?
- По всем каналам, - кивнул Уэйерленд.
Код 107 оповещал, что таинственный объект был естественным, природным
феноменом и нечего беспокоиться.
- ...но мы уже столько раз посылали этот сигнал, - продолжал генерал,
- что никто не верит в сообщение. Мы говорим "метеор", а все переводят:
"летающая тарелка". Наступают времена, когда, очевидно, придется начать
говорить правду.
"Какую правду?" - хотел спросить Фолкнер, но не стал злить генерала.
Вместо этого он сказал:
- Передайте президенту, что мы сразу же доложим ему, как только
найдем что-либо определенное.
- Держи со мной связь через каждый час, полковник, - приказал
Уэйерленд. - Независимо от того, есть ли что определенное или нет!
И генерал отключился. Фолкнер тотчас же начал связываться с
подчиненными. От четырех штабов он получил данные о том, что установки
раннего обнаружения, являющиеся частью системы противоракетной обороны,
засекли массивный предмет, пролетевший над полюсом на высоте тридцать
километров и поднявшийся еще выше над канадской провинцией Манитоба. Затем
он рухнул где-то над центральной частью Нью-Мексико. Что ж, сегодняшней
ночью что-то их ждет. Но кроме фантастических объяснений могло быть и
рациональное. Скажем, огромная железная глыба залетела в атмосферу и
сгорела. Зачем припутывать сюда галактические звездолеты, если метеоры -
обыденное явление?
Вездеход Фолкнера с лязгом продвигался дальше к северу в направлении
национального парка Цибола. Слева от себя полковник видел мелькание огней
автомобилей, мчавшихся по шоссе N_40. Сейчас он приближался к сухому руслу
Рио-Пуэрто - осенью дождей не было. Звезды казались особенно яркими,
какими-то угловатыми. Хорошо, когда в такую ночь идет снег, но он знал,
что в эту ночь снега не будет. Он продолжал задумчиво переключать ручки на
пульте перед собою.
Общественность взбудоражена. Общественность! Стоит прожужжать
вертолету над головой - и миллионы людей бросаются к телефонам, чтобы
сообщить в полицию о летающей тарелке. Сегодня вечером небольшой спектакль
в небесах принес дополнительные барыши телевизионным станциям горных
штатов. Заполнили все каналы этим вечером. Можно подумать, что все
задумано телекомпаниями.
Единственное, что по-настоящему беспокоило Фолкнера, - это рост числа
сообщений о летающих тарелках и таинственная взаимосвязь между этим числом
и обстановкой в мире. Первые наблюдения были отмечены сразу же после
второй мировой войны, когда возникло ядерное соперничество между США и
СССР, затем, в период президентства Эйзенхауэра, наступило затишье. В 1960
году опять произошел новый скачок. После убийства Кеннеди тарелки
наблюдали повсеместно, и с 1966 года частота наблюдений стала неуклонно
расти с тенденцией всплеска в те периоды, когда разногласия с Китаем
грозили вылиться в открытый конфликт. Эта тенденция не вписывалась в
версию о метеорных дождях, если только не отнести рассказы о тарелках на
счет тревоги, охватившей людей. Возможно, 99% всех наблюдений были вызваны
предельным нервным напряжением.
Однако загвоздка заключалась в том, что изменилось качество
наблюдателей. Когда вместо страдающих от климакса матрон и худосочных
деревенских жителей с больной щитовидкой в роли очевидцев стали выступать
президенты банков, полисмены, сенаторы и профессоры-физики, спор перешел в
новую стадию: его перестали считать развлечением чокнутых. Фолкнер
вынужден был это признать. Поворотным стал 1975 год: количество наблюдений
и количество респектабельных наблюдателей в этот год резко возросло.
Фолкнер не мог обращать внимания на бредни лунатиков, на расхожие
глупости. Но он не мог игнорировать тех, чьим словам привык доверять.
И все же эта работа вошла в его суть, как заноза. Он не мог позволить
себе поверить в то, что так называемые тарелки что-то иное, нежели
природное явление. Окажись они на самом деле кораблями из космоса, его
работа стала бы по-настоящему важной и ему пришлось бы отказаться от
удовольствия бередить рану в душе. Тому Фолкнеру нужна была эта боль, она
пришпоривала его. Поэтому он враждебно встречал любые доводы в пользу
того, что его работа обеспечивает безопасность страны.
Он переключился на сигналы, подаваемые металлоискателями.
Ничего. Да и откуда взяться этим сигналам?
Он вызвал Бронштейна, который сейчас был в восьмидесяти милях южнее
его, в окрестностях Акома-Пуэбло.
- Что нового, капитан? Что сообщают?
- Ничего, - отозвался Бронштейн. - Хотя в Акоме видели светлую полосу
на небе. Это же зафиксировали и в Лагуне. Вождь племени говорит, что очень
многие его люди перепуганы.
- Скажи им, что нечего беспокоиться.
- Я так и сделал. Не помогает. В них будто бес вселился, Том!
- Пусть пляшут, чтобы изгнать бесов.
- Том!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17