С
извинением». Ц «Ладно, ограбили вы поезд, а потом что?» Ц «Как что? Потом н
адо смываться». Ц «Смылись. А дальше?» Ц «Погуляли маленько, и снова над
о искать одиноко стоящую водонапорную башню». Ц «Так ведь у вас после на
лета много денег. Куда вы их девали?» Ц «Это нормальному человеку можно о
бойтись малым, а когда за тобой постоянно гонит полиция, деньги летят нап
раво и налево; где обычный человек за ночевку платит доллар, нашему брату
приходится отваливать четвертак. Потом очень много идет на то, чтоб отку
паться от полиции». Ц «А это как?» Ц «Через третьих лиц… А вообще-то поли
цейским с нами выгодно работать… Почему они в перестрелке никого из наши
х стараются не убивать? Потому что невыгодно». Ц «То есть как это так?» Ц
«Да вы что, ребенок? Все проще простого… Если мы убежали, тогда начинает ра
ботать бюрократия, на нас выписывают ордера и пошла погоня…» Ц «Ну и что?
Какая полицейскому выгода от погони?» Ц «Ну и ну! То есть как это, что за вы
года?! Им же деньги дают на это, бесконтрольные деньги! А они берут фиктивн
ые расписки, что, мол, лошадей купили, фураж, проводнику отвалили полтысяч
и, врачу семьсот… Они не за нами гоняются-то, шерифы распрекрасные, а за св
оей выгодой, за дармовыми баками…» Ц «А когда ж налетчик вкушает сладко
й жизни?» Ц «Да никогда! Вся жизнь в бегах… А если и выдастся денек-другой
погулять, так сил нет, и все время ждешь, что дружок заложит…» Ц «Значит, в
аша профессия менее заманчива, чем смежные с нею?» Ц «А какие профессии с
нею смежные?» А Портер серьезно так ответил: «Ясное дело, какие: политик и
биржевой спекулянт»… Ну юморист, а?! Я только вечером, перед сном понял, ка
кой у него ум… Это мы все так считаем: нет ничего легче, чем сочинять всяки
е там книжонки, а он мне всю душу вытряс своими «почему», прежде чем я смог
вспомнить, что такое налет на поезд… А ведь так все было понятно: согнал ма
шиниста, открыл почтовый вагон, прошелся по пассажирам Ц и давай стрека
ча…
Так что ты скажи Па, что я, если только он меня выцарапает отсюда, не стану б
ольше грабить поезда, а начну писать рассказы, благо Портер рядом, научит.

Твой брат Эл Дженнингс, спасший тебя от верной смерти.
Это я не зря подчеркнул, давай и ты поворачивайся, помоги мне".

42

"Дорогой Ли!
Эти рассказы Ц последние, которые я решаюсь послать тебе для литературн
ых агентств. Если и эти вернут, то, значит, надо переквалифицироваться в пр
офессионального карикатуриста, сейчас люди белее охотно глядят смешны
е рисунки, чем читают грустные книги.
Я много думал над тем, каким псевдонимом подписать эти вещи. «Сидней», «Ми
ллер», «Билл Бу», «Вилли Билл», настолько приелись литературным агентств
ам, что надо придумать нечто новое.
Знаешь, впервые я вспомнил отца, когда мне пришлось идти в карцер, а там бы
л один креол, он к тому же плохо говорил по-английски и очень жаловался на
боли в печени, но ему сказали, что он симулянт, и заточили в каземат Ц без х
леба и воды, на двое суток. Он потерял сознание, лежал бездыханный. Его отн
если в мертвецкую и бросили на лед. А утром он стал стонать. Его волосы, чер
ные, с проседью, вросли в лед. Когда мы вытащили его наверх, в лазарет, он ско
нчался. В каптерке я получил ящик с его вещами. Там были носки, старая руба
шка, шляпа, проеденная молью, фотография древнего старика с надписью: «До
рогому сыну от беспутного Папы, прости меня, мальчик», и оловянное кольцо.
Я пошел в администрацию, чтобы узнать домашний адрес креола, но мне сказа
ли, что адреса нет, поскольку он жил с отцом, а тот вскоре после ареста сына
умер от голода, так как креол был единственным кормильцем. Оказывается, о
н работал почтальоном; отец, которого он трепетно любил, страдал запойно
й болезнью, а в газетах напечатали объявление, что доктор Снайдерз умеет
лечить алкоголиков. Креол заимообразно Ц до получки Ц взял чей-то дене
жный перевод на сорок два доллара и отвез отца к доктору Снайдерзу, но тот
, конечно, ничего не смог сделать для старика, а сын угодил к нам в тюрьму на
двенадцать месяцев и три недели. Он страшно бушевал, кричал и плакал, дока
зывая всем, что отец умрет без него, единственного кормильца, а надсмотрщ
ики смеялись: «Не кормильца, а поильца!» Из-за того, что он бушевал, страшас
ь за жизнь отца, ему то и дело давали наказания, а потом стали отправлять в
карцер, и все дело кончилось смертью тридцатилетнего человека с густой с
единой в курчавых, когда-то черных как смоль волосах.
И вот когда мы закрыли ему глаза и положили в гроб, сколоченный из плохо ст
роганных досок (впрочем, какая разница, в каком гробу лежать?!), я вдруг вспо
мнил своего отца и мою к нему несправедливость, и мне стало так горько, что
нет слов передать. Я вспомнил огромный лоб отца и вечно удивленные глаза,
взирающие на мир доверчиво, ищуще и просто! А я по наущению бабушки сжигал
его чертежи, а ведь, может быть, он был близок к своему открытию, быть может,
он был на грани того нового, что могло дать людям хоть какое-то облегчение
в их каждодневном каторжном труде во имя хлеба насущного!
Знаешь, дети редко ценят отцов, они тянутся к женщине, к ее теплу, они ведь н
еосознанно помнят мать и бабушку с первых дней своих, и нет, им кажется, ум
нее и сильнее существ на земле, чем женщины. А ведь самые страшные удары су
дьбы принимают на себя мужчины, именно поэтому так суровы они, так редко л
аскают детей, так часто обрушиваются в пьянство. Когда женщине нечем кор
мить ребенка, она сокрушается о нем лишь, об одном, маленьком, а мужчина чу
вствует, как разрывается сердце не только за дочь или сына, но и за ту, кото
рая решила стать его подругой. Боль за двоих страшнее, чем боль за одного,
тут арифметика, а не геометрия, это понять просто, но понимание это приход
ит к людям, когда отцов нет в живых уже, сиротство и одиночество.
В первые месяцы моего заключения соседом по камере был Нельсон Грэхэм, о
н угодил к нам, потому что грабил в аристократических районах, но он стал з
аниматься этой работой лишь после того, как испробовал все пути, чтобы по
лучить место на службе, а у него было двое детей, и их надо было кормить… Бо
же, как он плакал по ночам, Ли! Он весь трясся под суконным, пропахшим карбо
лкой одеялом, рвал зубами подушку, чтобы никто не услыхал его слез и не уви
дел их Ц в тюрьме такое мало кому прощают, слабого затаптывают, закон выж
ивания, ничего не поделаешь… Когда он получил письмо, что его жена вышла н
а панель, а детей отдала в приют, он умудрился повеситься на простыне, а у н
ас такие дырявые и старые простыни, что только можно было диву даваться, к
ак он набрался смелости на такой шаг Ц останься в живых, сидеть бы ему в к
арцере пару недель, как пить дать…
А Ричард Прайс?! Он получил бессрочную каторгу за то, что открывал самые на
дежные сейфы банков, и делал это не оттого, что родился взломщиком, а потом
у, что нечем было кормить маму. Ты думаешь, это просто Ц вскрыть сейф?! О, эт
о страшное и кровавое искусство! Прайс спиливал напильником кожу с пальц
ев и ощущал ею секреты шифра, понимаешь? Он провел в тюрьме больше пятнадц
ати лет и уже смирился с мыслью, что здесь и умрет; он был лишен права на пер
еписку Ц то, что поддерживало Надеждой одних, для него оказалось спасен
ием, потому что он был отрезан от Памяти по своей семье; ему были запрещены
свидания, ни одного за пятнадцать лет; даже газет и книг ему не давали Ц д
ядя Сэм умеет сурово наказывать тех, кто посягает на святая святых Ц Ее В
еличество Собственность! И надо ж было случиться такому, что в здешнем ба
нке дал деру один босс, прихватив с собой ключи от сейфа! Тюремщики пообещ
али Прайсу свободу, если он вскроет сейф, и подтвердили свое обещание тем,
что позволили ему написать письмо домой, и он получил ответ, и мама писала
, что ждет его, любит его и верит в его благородство, и Прайс спилил кожу на п
альцах и открыл сейф, а его за это отправили не на свободу, а в ледяной карц
ер. Как он плакал перед смертью, как он рвал грудь своими окровавленными п
альцами: «Зачем?! Ну зачем?! Зачем?!» А ведь он пошел на это только во имя семь
и, во имя кого же еще?!
Поэтому я долго размышлял, дорогой Ли, чем я могу искупить свою невольную
вину перед отцом. Я ведь не только сжигал его чертежи и модели, я ревниво с
ледил за тем, с кем из женщин он раскланивается на улице, ибо память об уме
ршей маме была для меня дороже живого отца. Ах, разве можно выразить все эт
о в письме? Много рассказов потребно для того, чтобы составить некую карт
ину общего, да и получится ли такого рода картина? Кому она по плечу? Навер
ное, будущие поколения смогут судить о жизни своих предшественников не п
о романам одного писателя, но по творчеству многих. Даже Христос имел пом
ощников, и правда его времени запечатлелась в их рассказах, столь, казало
сь бы, одинаковых по сюжету, но таких разных по языку, характерам и стилям!

В нашей жизни существует два вида борьбы.
Первый: человек видит несправедливость, то, что мешает жить окружающим, ч
то развращает их, унижает и губит. Он восстает против этого каждый день, ча
с, каждую минуту. Он борется со злом так, как только может, всеми способами,
ему доступными. (Если бы я избрал этот путь, я был бы обязан переслать тебе
документы о том, как здесь жульничают, покупая хорошую пищу, а заключенны
м дают помои, выручка Ц в свой карман; я был бы должен объявить голодовку,
пойти в карцер и на экзекуцию, когда казнили Кида; я был бы обязан поднять
голос против неравенства даже здесь, когда «банкирам» можно все, обычным
бедолагам Ц ничего, и за это бы мне прибавили срок, и неизвестно, вышел бы
я из тюрьмы или нет.) Второй: человек знает несправедливость, видит все то,
что развращает, унижает, оскорбляет людей, но он чувствует в себе силу бор
оться не с локальным злом, каждодневным и ежечасным, а Огромным, Всеобщим.
Такого рода чувствование приходит лишь к тем, кто одарен даром Мелодии, Ц
вета и Формы или же Слова.
Я рискнул избрать второй путь.
Я пошел во имя этого на временные компромиссы с совестью, ибо мне нужно бы
ло выждать и выжить, чтобы отдать всего себя этой моей борьбе.
Не знаю, смогу ли я преуспеть на этом поприще.
Я сделаю все, чтобы смочь.
Теперь о моем псевдониме: помнишь песенку нашей ковбойской молодости: «С
кажи мне, о, Генри!»? Или история с моим французским коллегой, фармацевтом
Оссианом Анри? Я тебе рассказывал о нем, когда мы ехали к границе… Мы ведь
тоже звали его на американский манер «О'Генри», экономия времени прежде
всего, а фармацевтика Ц моя детская страсть. И еще: папу звали Олджернон.
С нашим языком не соскучишься Ц пишется "а", читается "о". Олджернон Генри. О
. Генри.
Жду ответа с надеждой, а потом Ц будь что будет.
Твой каторжник Билл, или, если угодно, литератор
О. Генри".

43

"Колумбус.
Начальнику тюрьмы м-ру Дерби.
Срочно освободите из-под стражи приговоренного к смерти Кида за убийств
о его друга Боба Уитни. По настоянию репортера газеты «Пост» м-ра Грога бы
ло проведено повторное расследование, и оказалось, что Боб Уитни не был у
топлен Кидом в реке после ссоры, а сбежал от родителей и в настоящее время
проживает в Пенсильвании.
Выдайте Киду пять долларов из бюджета тюрьмы и оплатите билет за проезд
к месту проживания.
Прокурор Дэйв Кальберсон".



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24