А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Его смерть была иллюзией.
Он подтянул одну из строп, и купол тут же развернулся. Поворот влево, поворот вправо. Он управлял движением парашюта, как хотел; в этой стихии он чувствовал себя как дома.
Трудно было поверить, что этот отважный артист-парашютист был тем самым тихим пареньком, который неделю назад робко примкнул к нашему цирку, когда мы открывались в Прейри дю Шайен. Я вспомнил о правиле, усвоенном за двенадцать лет полетов: важно не то, что человек говорит или как он это говорит, важно то, что и как он делает.
На земле детишки, словно жевуны из страны Оз, вынырнули из травы и начали сбегаться к точке приземления Стью.
Я кружил над парашютом, пока ему не осталось 200 футов до земли, и держался на этой высоте весь остаток его спуска. Стью несколько раз развел и свел ноги, – художественная гимнастика в последний момент перед приземлением.
Только что он мирно дрейфовал в нежном воздухе, и вот навстречу ему выросла земля и нанесла ему крепкий удар. Он упал, перекувырнулся и тут же снова поднялся на ноги, а его широкий мягкий купол утратил свою совершенную форму и затрепыхался вокруг него, словно огромное раненое воздушное чудовище.
Образ чудовища осел вместе с парашютом и превратился на земле в большую неподвижную разноцветную тряпку, а Стью был Стью в своем желтом комбинезоне, помахивающий рукой в знак того, что все о'кей. Вокруг него сгрудились ребятишки.
Когда мы с бипланом развернулись на посадку, оказалось, что у нас неприятности. Мотор не реагировал на ручку газа. Ручка вперед – и ничего. Еще чуть вперед – и в ответ внезапный скачок мощности. Ручка назад – а он продолжает реветь; совсем назад – и он неестественно быстро сбросил обороты. Видимо, какая-то неисправность в проводке управления двигателем. Ничего серьезного, но пока поломка не будет устранена, не могло быть и речи о пассажирах.
Мы довольно криво зашли на посадку, протянули за гребень холма и заглушили мотор. Подошел Эл из ОБСЛУЖИВАНИЯ ЭЛА СИНКЛЕРА.
– Эй, вот это было здорово! Тут уже довольно много народу хочет полетать на вашем биплане. Вы ведь покатаете их сегодня?
– Не думаю, – сказал я. – Мы бы хотели завершить день парашютным прыжком… показать им напоследок что-нибудь красивое. А завтра мы, само собой, еще будем здесь и с удовольствием их покатаем.
Со стороны мне даже странно было себя слушать. Если это была наша политика, то я ее только что придумал. Я бы с удовольствием катал пассажиров до самого заката, но не мог этого сделать, имея неисправность, и уж совсем никуда не годилось позволить им увидеть, что их самолет нуждается в ремонте после каждого облета аэропорта.
С точки приземления подошел Стью, и биплан захватил внимание его юных поклонников. Я стоял рядом с самолетом и пытался не дать им продавить ногами тканевую обшивку нижних крыльев, когда они забирались на них, чтобы заглянуть в кабины.
Большинство взрослых наблюдало за происходящим, сидя в машинах, но несколько человек подошло поближе взглянуть на самолет, поговорить с Полом, полировавшим свой Ласкомб, и со мной, присматривавшим за ребятишками.
– Я был на матче малой лиги, когда вы, ребята, пролетели над нами, – сказал один. – Мой сынишка чуть с ума не сошел; он не знал, то ли ему на игру смотреть, то ли на самолеты, и наконец уселся на крыше машины, чтобы видеть и то, и другое.
– Ваш парашютист… он ведь совсем еще молоденький, верно? Меня-то не заставишь прыгнуть с самолета за все золото мира.
– Это вы себе так зарабатываете на жизнь, перелетая с места на место? У вас жена есть, или как?
Разумеется, у нас были жены, разумеется, у нас были семьи, не меньше нашего увлеченные этим приключением, но мы считали, что люди не это хотели услышать. Бродячие пилоты должны быть беззаботными, легкими на подъем, веселыми, яркими, полными красок людьми из иного времени. Слышал ли кто-нибудь о женатом небесном цыгане? Кто мог бы себе представить бродячего пилота, имеющего устроенный дом? Наш имидж требовал, чтобы мы небрежно отмели этот вопрос и производили впечатление веселых и счастливых товарищей, не задумывающихся о завтрашнем дне. Если что-нибудь и будет сковывать нас этим летом, так это только образ свободы, и мы отчаянно старались вести жизнь по этой мерке.
Поэтому мы ответили вопросом на вопрос: «Жена? А вы можете представить себе женщину, которая позволила бы своему мужу отправиться летать по стране, да еще на таких самолетах?» И мы еще чуть-чуть приблизились к нашему имиджу.
Наше появление изменило Райо. Одна десятая часть населения городка собралась в аэропорту в вечер нашего прилета. А биплан был на приколе.
Солнце зашло, толпа понемногу растаяла в темноте, и мы наконец остались с Злом одни.
– Ну, ребята, вы – лучшее, что могло случиться с этим аэропортом, – тихо сказал он, глядя на свой самолет в ангаре. Да ему и не надо было говорить громко, чтобы быть услышанным в тишине висконсинского вечера. – Многие, когда думают о том, как мы летаем на своих Цесснах, не совсем уверены в нашей безопасности. А тут они приходят сюда и видят, как вы швыряете свои самолеты во все стороны, словно сумасшедшие, и прыгаете с парашютом, и тут до них доходит, что мы действительно в безопасности!
– Мы рады, что смогли вам помочь, – сухо заметил Пол.
Древесные лягушки потихоньку начали свой концерт.
– Если хотите, ребята, то можете ночевать здесь, в конторе. Я дам вам ключ. Возможно, это не лучший вариант, но спать на улице, когда идет дождь, тоже не больно весело.
Мы с ним согласились и втащили гору нашего имущества внутрь, где оно сплошь покрыло пол слоем парашютов, ботинок, спальных мешков, аварийного запаса, веревок и сумок с инструментами.
– До сих пор не могу понять, как все это барахло помещается в наших самолетах, – сказал Пол, выставляя на пол последнюю коробку с фотоаппаратурой.
– Если хотите, я подвезу вас в город, – сказал Эл, – я как раз туда еду и с удовольствием захвачу вас.
Мы тут же приняли его предложение, и когда самолеты были уже накрыты чехлами и привязаны, мы прыгнули в кузов его пикапа. По дороге, под встречным ветром, мы разделили наш дневной заработок. Два пассажира по три доллара каждый.
– Это даже хорошо, – сказал Стью, – что все эти самолеты из Прейри не остались с нами. От деления шести долларов на десять частей мало что осталось бы.
– Зато они могли бы покатать оставшихся пассажиров, – сказал я.
– Меня это не тревожит, – вставил Пол. – У меня предчувствие, что дела и у нас одних пойдут замечательно. А на сегодняшний ужин мы заработали… это главное.
Грузовичок подкатил к заведению Синклера, и Эл указал на находившуюся в квартале от него пивную. – Кроме этой, все остальные уже закрыты; по-моему, они закрываются в десять. Увидимся завтра в аэропорту, о'кей?
Эл исчез в темной глубине своей станции обслуживания, а мы отправились в пивную. Мне сразу же захотелось как-нибудь отключить имидж бродячего пилота, потому что заезжие посетители пивной наблюдали за нами так же пристально, как за медленно летящими теннисными мячами.
– Вы и есть те самые парни с самолетами, правда? – Официантка, подававшая на наш деревянный дачный стол, была преисполнена почтения, и я хотел попросить ее не думать об этом, успокоиться и сделать вид, что мы самые обычные посетители. Я заказал кучу горячих сосисок и пиво, следуя примеру Пола и Стью.
– Все будет как надо, – сказал Пол. – Мы и сегодня вечером могли бы прокатить два десятка пассажиров, если бы ты не так боялся поработать несколько минут на своем самолете. Нам бы все отлично удалось. А ведь мы сюда только что прибыли. Пять часов назад мы даже не подозревали о существовании такого местечка, как Райо, штат Висконсин! Да мы заработаем целое состояние.
– Возможно, Пол. – Как командир на этот день, я не был в этом так уверен.
Полчаса спустя мы вошли в контору и включили свет, ослепивший нас и прогнавший ночь.
В офисе были две кушетки, которые мы с Полом сразу же заняли своими постелями, пользуясь своим положением ветеранов Великого Американского Цирка. Подушки с кушеток мы отдали Стью.
– Сколько пассажиров мы прокатим завтра? – спросил Стью, нимало не обеспокоенный своим низким положением. – На что спорим?
Пол прикинул, что мы прокатим 86 человек. Стью предложил цифру 101. Я беспощадно высмеял их обоих и сказал, что самой правильной цифрой будет 54. Все мы ошибались, но в тот момент это не имело значения.
Мы выключили свет и легли спать.

Глава 3

Я проснулся и снова замурлыкал Рио Риту, я никак не мог от нее отделаться.
– Что это за песня? – спросил Стью.
– Брось! Ты что, не знаешь Рио Риту?
– Нет. Я никогда ее не слышал.
– А… Пол? Ты задумывался когда-нибудь, что Стью, юный Стью, может не знать песен военного времени? Когда ты… примерно, родился… в тысяча девятьсот сорок седьмом! Боже ты мой! Ты можешь себе представить кого-нибудь ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОК СЕДЬМОГО года рождения?
– Мы трое кабальеро… – пропел для пробы Пол, глядя на Стью.
– …трое веселых кабальеро… – подхватил я за ним.
– …трое славных ребят в ярких пончо.
Стью был совершенно озадачен этой странной песней, а мы были озадачены тем, что он может ее не знать. Одно поколение пыталось найти общий язык с другим, пройдя половину своего пути ранним висконсинским утром в офисе-хибарке, и пришло в никуда, не находя ничего, кроме улыбки непонимания нашего парашютиста, застегивавшего свои белые джинсы.
Мы испробовали на нем целый набор песен, и все с тем же результатом… «…Сияет имя… Роджера Янга… сражался и умер за тех, с кем он рядом шагал…»
– Ты и этой песни не помнишь, Стью? Господи, да где же ты БЫЛ? – Мы не дали ему возможности ответить.
«О, в пехоте у них не было времени на славу… о, нет у них времени на хвалебные песни…»
– Как дальше? – Пол не помнил слов, и я посмотрел на него с упреком.
– «…НО К ВЕЧНОЙ СЛАВЕ ПЕХОТЫ…»
Его лицо просияло. «СИЯЕТ ИМЯ РОДЖЕРА ЯНГА! Сияет имя та-та-тата… Роджер Янг…» – Что с тобой, Стью? Подпевай, парень!
Мы пропели Крыло и молитву и Восславь Бога и передай патроны только чтобы заставить его пожалеть, что он не родился раньше. Не вышло. Он явно был счастлив.
На попутной машине мы отправились в город завтракать.
– Никак не могу привыкнуть, – сказал наконец Пол.
– К чему?
– К тому, что Стью начинает таким молодым.
– Ничего плохого в этом нет, – ответил я. – Твой успех в этом мире определяется не тем, когда ты начинаешь, а тем, когда ты выходишь из игры. – Когда ты бродячий пилот, мысли вроде этой иногда приходят тебе в голову.
Картонка в витрине кафе гласила: Добро пожаловать, путешественники, заходите, а над нею – неоновая надпись со сползшей с трубок краской, которая читалась, как ЕАТ.
Это было маленькое кафе с короткой стойкой и пятью кабинками. Официантку звали Мэри Лу, и это была девушка из далекой и прекрасной мечты. Она была так хороша, что мир вокруг нее посерел, и я, прежде чем сесть, схватился за стол, ища поддержки. На остальных она не произвела впечатления.
– Как у вас французские тосты? – помню, спросил я.
– Очень вкусные, – сказала она. До чего очаровательная женщина.
– Вы это гарантируете? Хороший французский тост трудно приготовить. – Какая красавица.
– Гарантирую. Я их сама готовлю. Это хороший тост.
– Принято. И два стакана молока. – Это могла быть только Мисс Америка, играющая роль официантки в маленьком поселке на Среднем Западе. Я был очарован этой девушкой, и пока Пол и Стью заказывали завтрак, я задумался, с чего бы это. Разумеется, потому, что она такая хорошенькая. Этого уже достаточно. Но так нельзя – так плохо! Благодаря ей и благодаря нашему шумному открытию в Прейри дю Шайен я начал подозревать, что в маленьких городках по всей стране, возможно, живут десятки тысяч потрясающе красивых женщин, и как же мне теперь с этим быть? Впасть в транс от них всех? Поддаться колдовским чарам десяти тысяч разных женщин?
Плохая сторона ремесла бродячего пилота, – думал я, – заключается в том, что ты видишь только изменчивую внешность, искры в темных глазах, короткую сияющую улыбку. Много времени требуется, чтобы узнать, не прячется ли за этими глазами и улыбкой полная пустота или совершенно чуждый тебе разум, а при отсутствии времени приходится предпочесть сомнение проникновению в душу человека.
Стало быть, Мэри Лу была символом. Не подозревая об этом, зная лишь, что один из мужчин за четвертым столом заказал французский тост и два молока, она превратилась в сирену на полном смертельной опасности берегу. А бродячий летчик, чтобы остаться в живых, должен привязать себя к своей машине и заставить себя быть всего лишь проплывающим мимо зрителем.
Весь завтрак я провел в молчании.
В ее словах так глубоко засел Висконсин, думал я, акцент почти шотландский. «Тост» звучал как тоост, «два» – как нежное дваа, а жареная картошка моего собрата была каартоошкой. Висконсин – это шведско-шотландско-американский язык, с долгими, долгими гласными, и Мэри Лу, говорившую на языке, бывшем для нее родным, было так же приятно слушать, как и глядеть на нее.
– Думаю, пора мне постирать кое-какую одежонку, – сказал Пол за кофе.
Одним ударом я был выбит из мыслей о девушке.
– Пол! А Кодекс Бродячих Пилотов! Стирка одежды – это нарушение Кодекса. Пилот-бродяга – это промасленный, пропахший керосином мужик… ты слышал когда-нибудь о чистом пилоте-бродяге? Парень! Что ты собираешься делать?
– Послушай, я не знаю, как ты, а я иду в прачечную-автомат…
– ПРАЧЕЧНАЯ-АВТОМАТ! Кто ты такой, парень, фотограф из большого города или еще кто? Мы можем хотя бы спуститься к реке и отбить наши одежки где-нибудь на плоских камнях! Прачечная-автомат!
Но мне не удалось заставить его отречься от своей ереси, и на выходе он заговорил об этом с Мэри Лу.
– … а при сушке он лучше работает на отметке «среднее», чем «горячее», – сказала она на своем языке с ослепительной улыбкой. – Тогда ваши вещи не садятся. Вот и все.
– Великая Американская Летающая Прачечная, – сказал Стью себе по нос, запихивая нашу одежду в стиральную машину.
Пока она там бултыхалась, мы лениво прогуливались по универмагу. Стью задумчиво остановился у ящика с замороженными продуктами в глубине зала, поддерживаемого деревянными столбами.
– Если бы мы взяли этот обеденный набор, – размечтался он, – и прикрутили бы его к выхлопному коллектору да запустили бы двигатель на пятнадцать минут…
– Получился бы мотор с подливкой, – сказал Пол.
Мы прошли по кварталам Мэйн-стрит под широкой листвой и глубокой тенью дневного Райо. Методистская церковь, белая и аккуратная, выбросила свой старинный игольчатый шпиль далеко вверх, за листву, чтобы удержаться на этом якоре в небесах. День был тихий, спокойный, и единственным движущимся в нем предметом была случайная ветка в вышине, чуть колеблющая глубокие тени на газоне. Вот дом с витражами в створках окон. А там другой – с овальной стеклянной дверью, весь клубнично-розовый. То там, то здесь в окне, словно в раме, виднелась хрустальная лампа с висюльками. Боже, думал я, понятия времени не существует. Это вам не покрытое пылью, дергающееся звуковое кино, а здесь и сейчас, медленно и плавно все это цветовое великолепие неторопливо кружит по улицам Райо, штат Висконсин, Соединенные Штаты Америки.
Идя дальше, мы набрели еще на одну церковь. Здесь на газоне собрались дети под присмотром взрослых и пели. Очень серьезными голосами пели Падает, падает Лондонский мост. И держась за руки, играли в этот мост и ныряли под него. Все, кто был на газоне, даже не взглянули на нас, словно мы были людьми, прибывшими сюда из другого столетия, и они могли смотреть сквозь нас.
Эти дети вечно играли на этом газоне в «Лондонский мост» и будут играть вечно. Для них мы были не более видимы, чем воздух. Одна из женщин, присматривавших за игрой, нервно подняла взгляд, как оглядывается олень, смутно почуявший опасность, еще не готовый исчезнуть в глубине леса. Она не видела, как мы остановились и стали наблюдать за детьми, разве что уловила это каким-то шестым чувством. Не прозвучало ни слова, а «Лондонский мост» упал и потребовал двух других детей, которым пришла очередь стать новым мостом. Песня все продолжалась, и мы наконец ушли.
В аэропорту наши самолеты ожидали нас, как мы их оставили. Пока Пол с присущей ему особой аккуратностью складывал свою одежду, я затолкал свои вещи в сумку и вышел, чтобы заняться ремонтом проводки управления биплана. На это ушло не больше пяти минут молчаливой работы в неспешные, спокойные дневные часы, составляющие будни бродячего пилота.
Пол, сам бывший парашютист, помогал Стью разложить купол главного парашюта в безветрии ангара. К тому времени, как я к ним подошел, они стояли на коленях над длинной полосой нейлона, погрузившись в глубокие раздумья. Никто не двинулся с места. Они просто сидели и размышляли, не обращая на меня внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23