— Знаю...
Папуна одним духом опорожнил стакан, отставил его в сторону и дрожащим голосом произнес:
— И вот, кажется, я гибну...
— Гибнешь?
— Лейлу каждый раз провожает какой-то парень. Лейла обожает концерты. Я прихожу домой уставший, и никуда идти не хочется. И вот какой-то парень все время провожает ее...
— Ну и что?
— А то, что я спросил Лейлу, кто такой этот парень, и знаешь, что она мне ответила? Ревность, говорит, признак бескультурья. Ну, скажи мне, неужели так уж некультурно ревновать...
— Не знаю...
— Убью!
Билетные кассы находились на втором этаже аэровокзала. В зале было пусто. За стеклянной перегородкой кассиров не было видно. Заза сидел за столиком в кресле. Он курил и смотрел на чей-то портфель, оставленный без присмотра. Кожаный черный портфель лежал на столе тяжело, как пишущая машинка. У портфеля были блестящие металлические замки, нижние углы портфеля были зажаты тоже блестящими железками. Некоторые дрожат над своей кладью, сидят на чемоданах и дремлют вполглаза, как зайцы, чтобы не украли их бесценный багаж. А другие бросают свои вещи без надзора и преспокойно где-то расхаживают, коротая время. Как раз у таких людей ничего никогда не пропадает.
Оказывается, человека можно раскусить по его багажу. У одних багаж красивый и пестрый, как будто даже без всяких запоров, дотронешься до него рукой — он раскроется, как шкатулка иллюзиониста, и из него посыплются разные предметы, легкие и веселые, как детские игрушки. А вот багаж других, хотя на взгляд и не велик, кажется тяжелым, будто в нем хранится каменная соль. И все замки защелкнуты, и крышка пригнана насмерть — так нет, на нем еще висит основательный замок, а весь чемодан перетянут толстой ворсистой веревкой.
У Зазы багажа не было совсем. Он вышел налегке, так, словно собирался немного погулять и вернуться обратно. Хотя, говоря по правде, быстрее долететь до Москвы, чем добраться с одного конца города на другой.
Итак, Заза направлялся в Москву, вечером он должен был вернуться обратно. Сегодня воскресенье, из-за утреннего спектакля репетиции нет, и этот день он может провести, как ему заблагорассудится.
Открылась дверь, и за стеклянной стеной показалась молодая женщина, закутанная в белую шаль. Она постучала по стеклу, пальцем поманила Зазу и села.
Заза встал и со страхом двинулся к кассе: он боялся, вдруг ему скажут, что рейс отменяется. Собственно, ничего удивительного, если в такой снег отложат полет. При виде кассирши с перевязанной щекой Заза испугался еще больше. У нее было такое лицо, что можно было подумать — на этом свете авиации вообще не существует. Заза подошел к кассе, женщина взглянула на него, и он понял, что у нее болит зуб. Заза показал ей руками, что ему нужен один билет, как будто и ему тоже трудно было разговаривать.
Кассирша что-то ответила, он не расслышал, но понял, что она назвала стоимость билета. Заранее зная, сколько он стоит, Заза торопливо достал бумажник, отсчитал деньги и отдал их кассирше.
Та что-то писала, Заза терпеливо ждал, хотя ему и не терпелось получить билет: как будто, если билет будет у него в кармане, рейса отменить не смогут.
Кассирша положила билет перед самым носом Зазы, встала, ткнула пальцем в голубую бумажку и что-то сказала. Заза взглянул на то место, куда она указывала: там было написано время отправления самолета. Женщина сердито выдвинула ящик и бросила туда деньги. Потом она посмотрела на Зазу примерно с таким выражением: хоть теперь оставьте меня в покое!
Заза вежливо поблагодарил, сунул билет в бумажник и собрался уходить. Но женщина опять постучала ему по стеклу. Заза повернулся, удивленный, она что-то пробормотала, держась за щеку. Заза кивнул ей головой, хотя и не разобрал ни слова. Женщина догадалась, что он кивает ей просто из вежливости, а на самом деле ничего не понимает, выглянула в полуоткрытое окошечко и с трудом проговорила: «Автобус!» Жест рукой должен был означать: автобуса ждите здесь. Заза опять поблагодарил ее, отошел и сел в кресло.
Сидел он долго и курил сигарету за сигаретой. Ему казалось, что время остановилось. Он спешил и волновался. Он всегда волновался, когда уезжал куда-нибудь далеко. Он волновался еще потому, что не знал, как его встретят там, куда он так стремился. И потом, так давно и так далеко...
— Вы тоже в Москву? — вдруг услыхал Заза.
Заза поднял глаза. Перед ним стоял хорошо одетый мужчина среднего роста, лет пятидесяти. Пальто у него было распахнуто. Из-под пальто выглядывали дорогой темно-синий костюм и белоснежная сорочка. С зажима на галстуке свисала тонкая золотая цепочка. Когда он нагнулся за портфелем, показалась лысина — маленький блестящий кружок,
Заза встал:
— Да!
— Тогда пойдемте, автобус уже подали.
— А мы полетим? — Заза волновался, не отменили ли полет.
— Ха-ха-ха! — почему-то засмеялся мужчина.
Шофер подогнал автобус к самой лестнице. Они поднялись в автобус и сели рядом. Спутник Зазы положил портфель на заднее сиденье, которое было свободно. Кроме них, в автобус поднялось еще пять человек: солдат с небольшим деревянным сундучком, муж с женой, которые так явно были мужем и женой, что даже походили друг на друга, их сын, маленький мальчишка, и высокая худая женщина с сумкой, из которой торчала косматая голова болонки. Глаза- болонки блестели, как металлические пуговицы. Женщина положила сумку на колени и погладила собачку по голове. Солдат почему-то остановился у кабины шофера.
— Садись! — бросил ему шофер, лениво поднимаясь в кабину и берясь за руль с таким выражением, которое ясно говорило, как ему неохота ехать в аэропорт.
— Я постою? — спросил солдат.
— Ну, стой! — великодушно согласился шофер.
— Мамочка, посмотри — собачка!— воскликнул мальчик.
— Поехали? — спросил шофер.
— Поехали! — радостно отозвался солдат.
— Подождите! —сказал отец мальчика.
— Езжайте, езжайте! — махнула рукой его жена. Потом она повернулась к мужу и сказала с упреком; — Шалико!
Мужчина виновато опустил голову.
Автобус тронулся.
— Мамочка, я хочу собаку! — захныкал мальчишка.
Хозяйка болонки грозно взглянула на ребенка. Видимо, она не считала свою собаку детской игрушкой.
— Тсс,— зашептала мамаша ребенка, —молчи, а то я не возьму тебя в самолет.
— И очень хорошо сделаешь,— пробурчал мужчина:
— Шалико?!
— Мамочка, я хочу собаку!
— В самолете тебе дадут конфетку! — пыталась успокоить ребенка женщина.
— Конфеты? — спросил муж.
— Да, конфеты!
— А это еще зачем?
— Надо сосать, чтобы уши не болели.
— Уши?
— Да, уши! — у женщины почему-то заблестели глаза.— Уши!
Муж теперь и вовсе скис, жена толкнула его локтем:
— Шалико!
— Раз уж нам ехать вместе, давайте познакомимся,— сосед протянул Зазе руку: — Давид Гамкрелидзе!
Заза пожал протянутую руку:
— Заза Кипиани!
— Где работаете?
— В театре... я режиссер.
Заза обрадовался тому, что этот человек, в отличие от других, не сказал ему: а-а, мол, слыхал, слыхал. Так ему говорило большинство людей, с которыми он знакомился, хотя по всему было видно, что имя и фамилию Зазы они слышат впервые. Но раз Заза режиссер, каждый считал своим долгом сказать, что слыхал о нем. С такой публикой Зазе трудно было разговаривать: они лгали с самого начала.
Давид Гамкрелидзе оказался врачом. Сейчас он ехал на какую-то научную конференцию в Москву.
— У меня товарищ — врач,— сказал Заза.
— Кто? — заинтересовался Давид.
— Торнике Гобронидзе, может быть, слыхали?
— Торнике? Как же, как же,— Давид внимательно посмотрел на Зазу.— Значит, вы приятель Торнике?
Заза почему-то почувствовал себя страшно неловко и, стараясь не смотреть собеседнику в глаза, ответил;
— Да, мы вместе учились в школе.
— Торнике, Торнике! —Давид отвернулся.
Теперь уже заинтересовался Заза:
— Вы знакомы с Торнике?
— Разумеется!
Залаяла болонка, словно только для того, чтобы доказать, что она живое существо, а не игрушка. Мальчишка снова завопил:
— Собачку хочу, собачку!
Хозяйка болонки смотрела в окно. Ее напряженная поза говорила о том, что мальчишка действует ей на нервы.
Солдат нагнулся, открыл свой сундучок, вытащил оттуда губную гармошку, приложил к губам и дунул в нее, не сводя глаз с мальчика, в ожидании, что она приведет ребенка в восторг. Но мальчишка мельком взглянул на гармошку и снова повернулся к собаке.
Та опять залаяла. Хозяйка погладила ее по голове, словно говоря: будь умницей, не связывайся!
— Да, но почему у меня должны заболеть уши? — спросил Шалико как можно тише.
— Это совсем не обязательно, не бойся! — женщина явно гордилась своим превосходством.
— Не могла сказать мне раньше?— с упреком шепнул Шалико.
Хозяйка болонки вытащила ее из сумки и приложила мордочкой к стеклу, словно что-то ей показывая. Мальчик сполз с колен матери, пересел на ту же сторону, где была собака, и тоже стал смотреть в окно.
Эта маленькая болонка, у которой от чрезмерного ухода лоснилась шерсть, невольно вызывала печальное сочувствие к своей суровой хозяйке.
Автобус выехал за город и покатил по ведущему на аэродром шоссе... Мимо плыли заснеженные поля.
— Какой снег! — проговорил Давид.
— Наверняка не полетим! — это был голос Шалико.
— Шалико! — сердито одернула его жена.
— Что «Шалико», что?
— Тсс!
-— Ты же всегда ездила без меня! .
Жена деланно улыбнулась.
— Я не знаю, для чего было тащить ребенка?
— Хорошо, хватит!
— А вообще самолет не полетит из-за пяти пассажиров.
— Будут и другие,— повернулся к нему с улыбкой Давид.
Заза тоже улыбнулся.
— Поехал бы лучше в деревню, два года матери не видел,— проворчал Шалико.
— Хватит тебе наконец, что с тобой случилось?,
— Хорошо, хорошо, молчу.
Наконец автобус добрался до аэропорта.
— Приехали! — радостно воскликнул солдат.
— Да уж точно, приехали! — пробурчал Шалико.
— Возьми эту сумку,— велела ему жена.
— Ясно возьму, здесь не оставлю!
— Перестань!
На аэродроме к ним присоединились новые пассажиры, и собралось человек двадцать. Затем их повела за собой высокая, светловолосая стюардесса. Они направились к самолету, стоящему ближе всех.
— Какой громадный,— сказал Заза громко, чтобы слышал Шалико,— вполне возможно, что он свалится.
Шалико шел, опустив голову, и, казалось, ничего не слышал.
— Застегните ремни! Не курите! — сказала стюардесса.
Шалико обеими руками вцепился в ручки кресла. Жена застегнула на нем ремни.
— Удивительно,— сказал Давид,— именно в этот момент мне всегда хочется курить.
Заза и Давид в самолете сели рядом.
— Где же конфеты? — прошептал Шалико.
Потом Шалико замолк и молчал до самой Москвы.
— Сейчас мы есть абстракция! — сказал Давид.
— Что вы сказали?
— За этим иллюминатором небо,— продолжал Давид.— Вы знаете, каких размеров оно, это самое небо?
Говорил он так, словно сам только что его измерил. Хорошо еще, он не ждал ответа, иначе что бы ему ответил Заза? Давид уверенно закончил свою мысль:
— Огромных!
Он громко засмеялся жизнерадостным смехом здорового человека,
Заза невольно улыбнулся. Наверно, потому что его удивило — как сразу изменился этот степенный, солидный, уверенный в себе мужчина.
— Гляньте, какое солнце! Какой синевой сверкает небо! А внизу, на земле, лежит снег, невероятно!
МОСКВА. ВОСКРЕСЕНЬЕ. МАГДА УЕХАЛА ЗА ГОРОД.
ЗАЗА ВСПОМИНАЕТ, КАК ОН ВСТРЕТИЛ
МАГДУ НА ВЫСТАВКЕ.
МАСТЕРСКАЯ ПАПУНЫ.
РЕСТОРАН «БЕРЛИН»
На земле лежал снег. Снег покрывал все: дороги, улицы, крыши. Когтями вцепился он в голые ветви деревьев. Упорно и спокойно лежал он на ветках, словно собирался остаться здесь навсегда. С водосточных труб и крыш свисали длинные сосульки, словно замки, наложенные зимой. Зазе казалось, что все, кто сидит сейчас в самолете, тоже думают о снеге. И вглядываются в следы, оставленные на снегу. Не перестают думать и тогда, когда стюардесса раздает завтрак и когда после завтрака закуривают сигарету, или просматривают журнал, или играют в шахматы, или просто дремлют в кресле.
Самолет приземлился во Внуковском аэропорту. Все направились к зданию аэропорта и терпеливо встали в очередь за багажом. А Заза пошел к выходу.
— Заза! — крикнул ему Давид.— Куда вы?
— На автобус!
— А багаж?
— У меня нет багажа.
— Подождите, пойдем вместе!
— Хорошо.
Заза опустился в кожаное кресло. Мимо него прошествовало семейство Шалико. Он держал в руках два большущих чемодана — лицо у него было счастливое, он о чем-то возбужденно говорил жене. Она тоже, как видно, была в прекрасном настроении.
— Я же тебе говорила, говорила! — твердила она.
Потом мимо Зазы прошел солдат, он улыбнулся и
кивнул Зазе, побежал к выходу, туда, где его ждала пожилая женщина, повязанная большим белым платком, в больших неуклюжих валенках. Солдат хотел поднять женщину на руки, та отбивалась, смущенно смеясь. Затем солдат вынул из своего сундучка гармошку и вдохновенно задул в нее. Женщина прикрыла ему рот ладонью, испуганно оглядываясь по сторонам.
Наконец появился и Давид. В одной руке он держал портфель, в другой огромный чемодан, который время от времени подталкивал коленом.
Заза встал:
— Давайте, я вам помогу.
— Вот, возьмите этот портфель!
Заза взял у него портфель, и они вышли из здания.
— Кто сказал, что в Москве холодно?— Давид сложил губы трубочкой и с силой выдохнул — изо рта струился пар.
— Автобус, по-моему, здесь останавливается,— Заза указал на небольшую группу ожидающих пассажиров.
— Поедем на такси,— сказал Давид и, засмеявшись, продолжал: — Отсюда я всегда еду на такси, а когда возвращаюсь — на автобусе.
На остановке такси собралась длинная очередь. Но машины подкатывали одна за другой.
В машине они сидели молча. Молчание опять нарушил Давид:
— В какой гостинице вы остановитесь?
— Я должен вернуться обратно сегодня вечером.
— Сегодня вечером?
— Да.
— Я буду в гостинице «Москва».
— Прекрасная гостиница — ив центре,— Заза как бы продолжал недосказанную Давидом мысль.
Они снова замолчали.
— Буду рад, если вы зайдете ко мне,— спустя некоторое время проговорил Давид,— разумеется, если у вас останется время.
— Благодарю.
. — До семи часов я буду у себя.
— Большое спасибо.
— Вот и хорошо. А теперь — куда вам ехать?
— Я тоже сойду у гостиницы.
— Почему? Скажите, куда вас подвезти?
— К гостинице, это рядом.
— Как угодно.
«Что может быть лучше знакомства с хорошим человеком,— думал Заза. — Как он просто держится, словно мы с ним ровесники. Если бы все были такими... А может быть, все это наигранно? Нет, такие не притворяются! Интересно все же, что он думает о Торнике? Он даже избегает говорить о нем. А как он радовался, когда увидел небо. Нет, такие не умеют притворяться!»
Обойдя памятник Марксу, Заза перешел к гостинице «Метрополь» и зашагал по подъему. Снег сгребали с тротуаров, и тротуары были до удивления чистые и сухие. Мерзли руки, и лицо стыло на морозе. Он выбросил сигарету: курить в такой холод было неприятно.
«А многие играют! Им могут позавидовать первоклассные актеры. Куда актерам до них! Как они мастерски гримируются, надевают маску. Как искусно изображают понимание и сочувствие. Даже плачут, а как смеются? Смеются так искренне, так сердечно, а сердце у них такое же пустое и равнодушное, как почтовый ящик. Да-да, как почтовый ящик. А я в него опускаю письма и, как дурак, пишу в них все, что думаю, все...
Неужели для того, чтобы жить, обязательно надевать маску? И как здорово они подбирают маски! У одних—• маска веселья, у других — мудрости, а третьи прилаживают шутовскую, шутам многое сходит!»
Заза завернул в маленький тупичок. Там стояло несколько зданий, безликих, как школа или родильный дом. Тупик был завален снегом, и тротуара под ним не было видно. Номер дома, который он искал, оказался прикрепленным к самой верхушке деревянных ворот. В воротах была вырезана небольшая дверь. Заза толкнул дверь и очутился в темной подворотне, где было два подъезда, друг против друга. Заза почему-то выбрал левый подъезд, наверно, потому, что он шел по правой стороне. В подъезде тускло горела лампочка и в конце трехступенчатой корявой лестницы виднелась другая дверь. Заза позвонил. Спустя некоторое время послышался звон ключей, щелканье открываемого замка, и в дверях появилась невысокая женщина в очках. Заза спросил Магду. Да, она действительно жила здесь, но в настоящее время ее дома не было, она поехала за город кататься на лыжах.
— Сегодня ведь воскресенье,— сказала женщина и улыбнулась, словно хотела сказать этой улыбкой: кто же в воскресный день останется в городе!
Для Зазы это было полной неожиданностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24