— Вон космонавты! — сказал мальчик, указав на пеструю стену.
— Да,— ответил Адам и сел на койку.— Садись,— сказал он мальчику.
Мальчик присел рядом и сложил руки на коленях. Затем, спохватившись, торопливо сдернул с головы шапку.
— Вот здесь я живу,— проговорил Адам,— тебе нравится?
Мальчик кивнул.
— Есть хочешь? — спросил Адам.
— Нет.
— Ты не стесняйся!
— Нет, я правда не хочу.
«Что делать,— думал Адам,— кажется, я опять что-то напутал. Вот заварил кашу! А с другой стороны, как я должен был поступить? Ребенок бежал, а я его забрал; почему он должен думать, что он бездомный, никому не нужный! Но Тина!.. Что скажет Тина? Я не знал, что мальчик был ее приемным сыном! Честное слово, не знал. Почему он сбежал от них? А вот я возьму его и выращу как родного сына. Все равно одна койка свободна. Потом повезу его в Тбилиси, а почему бы и нет? Каждый поступил бы так на моем месте, и Мамия поступил бы так, несмотря на то, что у него дети, он тоже взял бы его к себе. А у меня нет детей. Вот он и будет моим сыном, будет называть меня отцом. Хотя это и не обязательно: если не хочет, пусть не называет. Но почему это именно их приемыш, люди непременно будут болтать, что я умышленно его увел. Пусть говорят! Ее муж не смог удержать родной дочери, и она сбежала. Очень хорошо, что сбежала. И этот тоже сбежал...»
Адам улыбнулся мальчику, но тот не понял его улыбки и удивленно на него взглянул.
— Сними пальто,— сказал Адам,— здесь жарко!
Мальчик сейчас же встал и разделся, видно, он запарился в пальто, но стеснялся сказать.
— Положи вон на тот стул,— сказал Адам.
Мальчик положил пальто и шапку на стул, вернулся
и снова присел на кровать.
Адам уже несколько раз сдерживал себя, ему страшно хотелось заговорить о Тине. Хоть бы мальчик произнес просто одно ее имя: Тина. И в то же время Адам стремился спрятаться от этих любимых, но приносящих боль звуков, а так хотелось слушать их бесконечно, беспрерывно.
Но все же он не справился с соблазном и дрогнувшим от волнения голосом, почти шепотом, произнес:
— Тина...
Он боялся, что теперь произойдет что-то невероятное! Рабочие, игравшие в домино, сорвутся с мест, перевернут печку, мальчик вскочит и убежит. Но ничего такого не произошло. Его это весьма удивило: никто не услышал его голоса, даже мальчик.
— Я не знаю, как тебя зовут? — обратился он к мальчику.
— Гага!
— А в школу ты ходишь?
— Нет.
Адам почувствовал, что мальчик ждет от него чего-то необыкновенного. Ведь Тина говорила ему, что я самый сильный. Сильный!—усмехнулся он про себя.— Нашла борца!
Значит, Тина говорила с этим ребенком о нем, и теперь Гага владеет частицей тайны, которой для него была окружена Тина. Но почему же Тина говорила с нем?.. Неужели?.. Нет, наверно, просто случайно. Мальчик спросил ее, кто он такой, и она ответила.
Да, все это хорошо, но справится ли он с мальчонкой? Или это был просто театральный жест — и больше ничего? Ведь он совсем один на всем свете. Была бы хоть мать жива, она бы воспитала Гагу. А самого его куда только не кидала жизнь, то по вагонам, то по баракам. Нет, раз он уже взял ребенка, то должен сам его и вырастить, любой ценой.
В это время в вагон вошел директор столовой. Столовая находилась в следующем вагоне. Директор был долговязый и тощий. С Адамом он всегда разговаривал ^ излишним почтением, и у Адама после разговора с ним всегда оставался неприятный осадок. И хотя он вообще любил все говорить прямо в лицо, но почему-то этому человеку сказать ничего не мог. Только однажды он решился: «Не называй меня бога ради уважаемым!». Директор столовой пожал плечами и развел руками, как угодно, но по-прежнему называл Адама «уважаемым».
Адам испытывал неловкость, когда старший по возрасту, седой человек называл его «уважаемым», рабочие смеялись, а он рассердился: что тут смешного.
— Уважаемый Адам,— обратился к нему директор столовой.— Вас разыскивает милиционер! — последнее
слово он произнес значительно, с расстановкой. Стараясь сохранить вежливую мину, долговязый не смог скрыть злорадства.
Адам и раньше чувствовал, что директор его недолюбливает, но сейчас эта злорадная улыбка, которую даже не очень старались скрыть, насторожила его.
Его всегда больно ранили случайно пойманный взгляд, полный зависти и ненависти, или случайно подслушанное недоброе слово. На секунду он становился беспомощным и думал: чем я это заслужил?
— Что надо от меня милиции, уважаемый Симон?
— Не знаю,— теперь в улыбке Симона сквозила явная насмешка,— милиционер не один, с ним какие-то граждане.
— Граждане? — удивился Адам.
— Да, граждане! — Симон повысил голос и слова разделял многозначительными паузами.
— Гага, подожди меня здесь! — Адам встал.
В дверях Симон уступил ему дорогу.
— Нет, что вы, уважаемый Симон! — Адам демонстративно поклонился.— Сначала вы, а я за вами.
— Ни в коем случае. Прошу вас!
— Благодарю вас, большое спасибо,— и Адам вышел из вагона первым.
У лестницы стоял милиционер, старший лейтенант. Поодаль стояли Тина и Андро, а возле них на насыпи стоял тот самый тип, которого Адам видел на станции: пеняйте на себя! Сгорбившись и заложив обе руки в карманы, он держал в уголке рта окурок.
Адам сразу все понял.
«Когда он успел?» — подумал он и посмотрел на милиционера.
— Спускайтесь сюда! — закричал на него милиционер.
— Что вы сказали? — словно не расслышав, переспросил Адам.
— Сюда спускайтесь,— понизил голос милиционер,
Адам спустился по лесенке,
— Вы меня искали?
— Да, вас! Где ребенок?
— Ребенок? — Адам притворился удивленным, у него вдруг появилось желание шутить.— Какой ребе
нок? — И, поймав встревоженный взгляд человека, стоявшего на насыпи, он погрозил ему пальцем: — Ах, Вахо, Вахо!
Вахо отвернулся.
— Мне не до шуток! — сказал милиционер и поднялся на одну ступеньку. Он и так был низкого роста, а сейчас, рядом с Адамом, казался еще меньше.— Выведи ребенка!
— Что случилось? — наивно спросил Адам.
— Это мы выясним потом! Выведи ребенка!
— Да, но где же граждане? — Адам посмотрел на Симона, стоявшего в дверях.— Я думал, что меня встречают с оркестром и транспарантами!
Симон замялся и что-то буркнул, Адам не расслышал, да его и не интересовало. Сейчас он был весь напряжен и поэтому шутил, хотя совершенно не хотелось шутить: все происходило помимо его воли, на себе он чувствовал взгляд Тины.
— Выведи ребенка, я говорю! — милиционер терял терпение.
— Чего вы кричите?
— Я не кричу, выводите ребенка!
— Вот так-то лучше, но почему я должен его вывести?
— Потому что у него есть дом!
— Дом? — Адам только теперь взглянул на Андро и Тину. Он прямо натолкнулся на взгляд Тины и не смог вымолвить ни слова.
Вдруг Тина сорвалась с места и закричала:
— Гага! Гага!
Гага, оказывается, выглядывал в окно, и Тина увидела его.
— Гага!
Андро тоже шагнул вперед.
— Выходит, что у вас свои собственные законы, да? — кричал милиционер, голос которого дошел до Адама очень не скоро.— Как хочешь, так и поступаешь, да? Но этот номер не пройдет, дорогой, не-не, не пройдет!
Адам собирался сказать, что мальчик хотел сбежать из дому и потому он взял его к себе, но не смог. Он стоял и улыбался. Он сам понимал, что улыбка дурацкая и что она только приводит милиционера в бешенство, но ничего с собой поделать не мог.
Милиционера, как видно, подняли с парикмахерского кресла, одна щека у него была не добрита, и на ней белели высохшие остатки мыла. Свои белые пухлые руки милиционер засунул под ремень, плотно охватывающий его шинель, и значительно поигрывал большими пальцами. Если глядеть издали, это ему придавало весьма миролюбивый вид. Вообще никак нельзя было предположить, что у этого человека окажется такой мощный голос.
Адам понимал, почему он так кричал: ведь похищение ребенка дело нешуточное! Ему так сказали, и он примчался сюда. Конечно, он будет кричать, а что же ему еще делать!
Адам хотел объяснить милиционеру, что мальчика он не похищал и лучше бы ему выяснить, почему мальчик сбежал из дому, но вместо этого он продолжал улыбаться. В это время на лестнице появился Гага.
— Гага, иди ко мне, иди! — позвала его Тина.
Гага на секунду заколебался, потом сбежал по лестнице и бросился к Тине.
Адам обернулся к мальчику:
— Гага,— сказал он дрогнувшим голосом, кладя руку ему на плечо.
— Что ты хочешь, что? — подняла на него глаза Тина. Она крепко обнимала мальчика.— Почему ты не оставишь меня в покое, скажи, чего тебе от меня надо!
Она громко заплакала и, неожиданно наступая на Адама, закричала сквозь слезы:
— Откуда ты взялся такой, почему не даешь мне покоя. Оставь меня, разбойник, оставь!
Адам попятился назад. Слезы Тины словно громом его поразили. И тут он ^почувствовал прикосновение чьей-то руки, слава богу, иначе он готов был и сам расплакаться. Это были рабочие, которые играли в домино. Они вышли на шум и стали рядом с Адамом.
— Что случилось, что вы хотите от этого человека? — набросились они на милиционера.
— Не ваше дело! — кричал вконец взбешенный лейтенант.
— Что значит — не наше дело? Ты знаешь, на кого ты кричишь? Это наш инженер! Ты что, не знаешь его?!
— Прошу вас, пройдемте,— сказал милиционер Адаму,— пройдемте с нами.
— Что? — Адам протер глаза.— Что вы сказали?
— Я вас прошу пройти со мной.
Милиционер больше не кричал и был заметно расстроен: Адам и в самом деле не походил на похитителя детей.
— Я вас знаю,— только теперь милиционер узнал Адама, он вспомнил, что несколько раз видел его на строительстве моста,— давайте пройдем и спокойно во всем разберемся.
— Если можно, оставьте меня в покое,— очень мирно попросил Адам и присел на ступеньку. Он весь как-то обмяк и ослаб. Будто ему сразу заложило уши — все доходило до него смутно и неразборчиво. Только одно он услышал ясно и отчетливо:
— Я думал, что кто-то чужой увел ребенка. Если бы знал, не стал беспокоиться...— Это был голос Андро, мужа Тины.
Адам медленно поднял голову и встретился со взглядом Андро, с его холодными, окаменевшими глазами. Они долго смотрели друг на друга. Потом Андро повернулся и пошел догонять Тину и Гагу. Адам понял, что он знает все... все...
Он не заметил, как все разошлись и как опять пошел дождь. В сердце он чувствовал тяжесть, глухую боль. Он был уничтожен и посрамлен. «Разбойник! Разбойник! Оставь меня в покое! Что тебе от меня надо, разбойник...»
Постепенно он пришел в себя, и ему показалось, что он очнулся после долгого сна. Перед ним, прямо в грязной дождевой луже, кто-то стоял. Вначале он увидел рваные ботинки и мокрые заляпанные грязью брюки, затем поднял глаза и узнал Вахо. Подняв воротник пальто и скрестив на груди руки, он что-то бормотал. Адаму показалось, что он видит его впервые — небритый, красные воспаленные веки без ресниц, с печально обвисших усов стекают капли дождя, поверх рубахи в красную полоску — запятнанный, засаленный галстук.
— Не обижайся, братец,— шамкал он,— что мне было делать? Я ведь бродяга. Птичка! Я всего боюсь.
— Чего? — спросил его Адам. Он совершенно не сердился на этого человека.
— Да всего, не знаю...
Вдруг глаза его заблестели:
— Хочешь, сыграем в бильярд, на пари. Дам тебе фору, повеселишься!
— Уходи,— сказал ему Адам,— убирайся отсюда.
— Куда мне идти, куда? — заныл опять Вахо.— Собака я, что ли? А хочешь, залаю? — И он в самом деле залаял: гав-гав-гав!
КАФЕ, СНЕЖНАЯ БАБА. АККОРДЕОНИСТ,
ЗАИРА.
ПАПУНА. ХУЛИГАНЫ.
ЗАЗА РЕШАЕТ ЕХАТЬ В МОСКВУ
Едва проснувшись, Заза подошел к окну и отодвинул занавеску: снег больше не шел!
Мальчишки со школьными сумками шумно бежали по подъему, перебрасываясь снежками. Из-под цепей, надетых на колеса проезжающих автомобилей, летели крупные комья грязноватого снега. Провода провисли под тяжестью снега, и казалось, что до них можно достать рукой. И невзирая на ребячий гомон и шум моторов, в воздухе была разлита непривычная тишина — такая тишина бывает только при большом снеге, который лежит неподвижно и своей холодной синеватой поверхностью поглощает шум. В снегу звуки сразу гаснут, как брошенный в лужу окурок.
День был словно обведен стеной тишины, и в этих стенах, как в церкви, неуместными и странными казались голоса людей и автомобилей.
Заза открыл дверь в коридор. Мужчина все сидел на стуле. Он спал, неловко уронив голову на грудь. В руке его осталась потухшая папироса. Колени побелели от осыпавшегося пепла. Заза взял полотенце и вышел в коридор. На цыпочках, осторожно он обошел спящего и вошел в ванную. Зажег свет и пустил воду. Рядом с зеркалом на гвозде висел журнал с оторванной обложкой. На последней странице — кроссворд, заполненный химическим карандашом. Заза почему-то заинтересовался, мокрыми руками снял журнал с гвоздя и стал читать слова, вписанные в клетки: Архимед... Псков... Гарибальди... Рамзес... Домино... Все клетки были заполнены. Заза снова повесил журнал. Архимед... Псков... Гарибальди... Велосипед... Рамзес... Эти слова с невероятной точностью и в то же время с невероятной бессмысленностью рассекали и дополняли друг друга. Все бук-* вы были на своих местах, все было старательно вписано и завершено. Кто-то уже все досказал, кажущейся сложности клеток напрямик выложил все, что хотел сказать. В клетках, обладающих мгновенной одурманивающей силой наркотика, разложено было все по порядку, как тряпье в сундуке старухи, которое она сама величает имуществом. И Заза как будто только сейчас, в эту минуту понял, что его уважаемый сосед умер, что его больше нет, что он всю свою забитую, запуганную жизнь втиснул в красный деревянный ящик так же, как раньше втискивал написанные химическим карандашом буквы в клетки кроссворда.
«Каких только нет кроссвордов, прекрасных, занимательных,— думал Заза,— и все же они все одинаковые, закупоренные, замкнутые, как яйцо! Если попадешь туда, никак не пробьешься и не выкарабкаешься. А вот цыпленок пробивается... А ты... Им движет инстинкт... А ты... Так и умрешь в яйце... Один... Домино... Рамзес... Архимед...»
— А может быть, и ты? — спросил он у своего отражения.
Оно высоко вздернуло брови, вытаращив глаза, словно чего-то испугавшись.
Заза нагнулся и подставил затылок под струю воды. Подняв голову, он снова проговорил вслух:
— Да, ты! А ты что, собственно говоря? Думаешь, что представляешь из себя что-то особенное?
Он вытер лицо полотенцем и стал причесываться. В коридор выходить не хотелось, и он не спешил. Открыв дверь, Заза увидел, что жена уважаемого Валериана тормошит своего спящего родственника. Заза кивнул ей, хотя она на него даже не взглянула. Заза не знал, как следует поступать в подобных случаях. Остановиться и что-нибудь сказать женщине или поскорее запереться в своей комнате. А может быть, следует спросить, не нужна ли ей помощь, может ли он быть ей чем-нибудь полезен. Но он не смог вымолвить ни слова. Как дурак стоял на месте с полотенцем в руках. Это еще усиливало чувство неловкости.
Все то, чего он до сих пор ничуть не стеснялся и считал чем-то обычным в отношениях между соседями, теперь показалось ему грубым и неприличным, словно красная майка, вылезшая из-под костюма оперного певца. Эта скорбная и несколько торжественная обстановка, которую принесла с собой смерть, требовала чего-то особенного: надо было иначе ходить, разговаривать. Сейчас уже Заза не смог бы перейти коридор, шаркая шлепанцами, теперь ему придется ходить, скорбно опустив голову. Уже не было безразлично, что и как сказать, надо было произнести какое-то исключительное слово, соответствующее этой новой обстановке. И если даже это слово не раз сказано прежде другими, если оно имело уже свою выразительную мимику и интонацию, то теперь все равно оно будет звучать как сказанное впервые. Нужных слов было всего лишь несколько, и точное знание этих слов было так же необходимо, как знание формул в математике, потому что и у смерти есть своя математика. А Заза этих слов не знал.
Некоторое время он стоял, не двигаясь и чувствуя, что мешает женщине. Она все пыталась разбудить спящего, а в присутствии Зазы стеснялась тормошить его сильно. Видно, и она чувствовала себя неловко. Больше всего Зазе мешало полотенце, которое он никак не мог спрятать за спину. Хотя эта женщина каждое утро видела его с полотенцем. Наконец Заза, опустив голову, двинулся по коридору, он украдкой заглянул в комнату, где покоился уважаемый Валериан, и увидел зеркало, завешенное простыней.
Выйдя на улицу, Заза пошел по спуску. Тротуар был скользкий, раскатанный мальчишками. Вначале он, подражая другим прохожим, попытался идти по самому краю, где был навален снег, убранный с тротуара, ноги погружались в глубокий снег и не скользили. Но потом ему стало почему-то стыдно, может быть, потому, что он шел по пятам за какой-то старушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24