Только ничего у меня не получалось: не смеялась невеста, лишь кивала головой, что бы я ни сказал. Спрошу: «Не скучно вам жить в кочевье?»— кивает; «какой ливень начался»—опять кивает, и непонятно, соглашается или нет... Я совсем приуныл. Потом вышел по нужде, отправился подальше от кочевья. Темно, дождь шумит — ничего не видно и не слышно, Возвратился и вижу: стоят в ряд шесть юрт, из которой вышел — неизвестно. «О боже, что же делать?»-— забеспокоился я. А дождь, проклятый, все льет, я уже промок до нитки, и что дальше будет, не знаю.
— Эх, надо было рискнуть, не раздумывая, войти в первую попавшуюся!— возбужденно прошептал Аскаров. Он слышал эту историю, наверное, в десятый раз, однако переживал, похоже, не меньше самого дяди Хидоята.
— Слушайте дальше,— степенно продолжал старик.— Было так: решил я по очереди заглядывать в каждую юрту, потихоньку, конечно, и так отыскать ту, где осталась будущая мать Афзала. Заглянул осторожно в одну, вижу — сидят мои тесть и теща и беседуют с усатым мужчиной и его женой, а детишки спят. Во второй юрте было темно, в третьей тоже. Наконец подошел я к четвертой и в полутьме едва разглядел в глубине свою невесту. Сидела она все так же, съежившись, а на голове тот же платок. Я, конечно, обрадовался, но только шагнул в юрту, как она набросила вдруг себе на голову какой-то халат и вскочила на ноги. Я страшно удивился, подошел поближе и коснулся ее плеча: для чего, мол, халат?— сними. Она испуганно попятилась и быстро прошептала: «Муж вышел проверить загон, сейчас вернется». Шепот ее был такой тихий, что я с трудом разбирал слова. Я, конечно, разозлился: «Что еще за муж? О ком говоришь? Почему боишься меня?»— с этими словами я сдернул халат с ее головы. Она забормотала растерянно: «О люди! Этот бессовестный посторонний... помогите...»— и еще что-то, а потом выбежала из юрты. Я застыл на месте растерянный. Тут до моего слуха донесся голос мужчины, который выкрикивал: «Что там? Кто там?»— и, похоже, бежал сюда, к юрте. Совершенно не понимая происходящего, я бросился вон из нее, и в это время меня крепко ударили по спине палкой. Я упал, но тут же вскочил и что есть духу понесся прочь от кочевья, разбрызгивая лужи босыми ногами. Халат мой, которым я накрылся, выскочив под дождь, остался возле юрты, там, где я упал... Залаяли собаки, и я понял, что сейчас их натравят на меня. Я бежал сквозь темноту, слыша за спиной заливистый лай, и думал только об одном—если собаки бросятся следом, то мигом разорвут меня на клочки. Но, слава богу, собаки не погнались за мною... Позже мне рассказали, что мои будущие тесть и теща, поняв происшедшее, успокоили мужа той женщины, усмирили собак.
— Поглядите-ка на него, а!— напряженно засмеялся Аскаров.— Я бы на вашем месте не выпустил ту женщину. А уж после, если нужно было б жать, убежал бы!
Дядя Хидоят, не обратив внимания на подначку слушателя, так закончил свой рассказ:
— Вот и вся история, как я ходил знакомиться с невестой... Мокрый, продрогший до костей, только под утро вернулся домой.
— Так, так...— посмеивался Аскаров.— И как же после такого позора не устыдился ваш будущий тесть, не отказался от свадьбы?
— Не отказался,— простодушно объяснил старик.— Только от своего отца в то утро получил я хорошую оплеуху. А потом он сам отправился в кочевье, уладил все и привел назад моего осла.
— Да, хорошим человеком оказался ваш тесть. Я бы на его месте и за версту не подпустил такого жениха.— Аскаров, перестав смеяться, насмешливо оглядел дядю Хидоята.
Фируз, задетый выходкой своего дяди, тоже посмотрел на старика: понимает ли он, что Аскаров пытается высмеять его? Но дядя Хидоят оставался спокойным, глаза его, окруженные густой сеточкой морщин, удивительно блестели, как бы светились. Кажется, ни трудности долгого жизненного пути, ни старость — ничто не могло замутить их. Или, может быть, старик знал какую-то иную, высшую, правду и сам в душе посмеивался над Аскаровым?.,
Наконец гости собрались расходиться. И Фируз пошел проводить их.
Аскаров спрашивал Афзала:
— Скоро кончаешь школу?
— В этом году. Через два дня последний экзамен.
— А потом что, в институт?
Афзал, робея перед старшим, растерянно молчал.
— Хочет пастухом стать,— ответил дядя Хидоят вместо сына,— говорит, мне пора на отдых.
— Прекрасно, правильное решение: профессия у вас, так сказать, наследственная, сын пастуха — пастух! Умный парень, понимает. Однако вот племянник мой — он меня удивляет.— Аскаров кивком головы указал на Фируза и сердито замолчал.
Дядя Хидоят глянул на Фируза — тот делал вид, что ничего не слышит.
— Чем же он удивил вас?
— Да хотя бы тем, что втаптывает в землю мои слова. Говорю—учись, не слушает,— хмуро объяснил Аскаров.— У этой женщины, не знаю, какое получил воспитание... будто сам он шах, а желание его — великий визирь.
— Ну так и что особенного, зачем обижаться на парня? И те, что не выучились в институтах, тоже, слава богу, живут неплохо. Раз не хочет учиться дальше, к чему заставлять?
— Вы, Хидоят-бай, оказывается, и в самом деле афанди!— Аскаров раздраженно махнул рукой и, не попрощавшись, зашагал по дороге.
Дядя Хидоят и Афзал, тихонько посмеиваясь, простились с Фирузом и тоже отправились домой.
Прошло две недели.
Фируз закончил работы по дому и в саду, потом привез от подножия Сагиртеппы двадцать ослов белой глины во двор дяди Аслама, чтобы обмазать крышу. Вчера отец — дядя Аслам сказал, что, даст бог, в субботу замесят глину, а утром в воскресенье можно будет приняться за крышу — соседи помогут.
Сегодня была пятница. Фируз, решив, что дела по хозяйству в общем закончены и в понедельник можно выходить на работу, отправился к директору совхоза.
В приемной директора, там, где раньше сидела знакомая Фирузу девушка-секретарь, сейчас печатала одним пальцем на машинке симпатичная женщина средних лет. На подоконнике жужжал вентилятор. Больше в приемной, кажется, ничего не изменилось за два минувших года. Хотя, да... директором совхоза сейчас Наймов, тот самый, за которого вышла Назокат.
...Наймов с сигаретой во рту сидел за большим полированным столом и читал газету.
«Прежнего директора трудно было застать на месте,— невольно подумал Фируз.— Говорят, сейчас он
работает главным агрономом в нижнем совхозе, Там, конечно, дела побольше...»
Увидев Фируза, Наймов неторопливо отложил газету в сторону, с минуту молча смотрел на него, потом вынул изо рта сигарету, погасил ее в пепельнице и пригласил:
— Садитесь.
Фируз смотрел на него, узнавая и не узнавая, и удивленно размышлял, как может человек измениться до такой степени за каких-нибудь два года.
Когда Фируз после школы пришел работать в совхоз, Наймов, тогда молодой специалист, был здесь завгаром. Фируз запомнил его худощавым симпатичным парнем, а теперь в кабинете за столом директора перед ним сидел будто другой человек. Полное круглое лицо его говорило о довольстве, глаза смотрели как-то сонно, и, казалось, только густые брови и крупный нос остались от прежнего Наимова.
— Не узнаете меня?— наконец нарушил молчание Фируз.
Он, конечно, понимал, что Наймов не мог забыть его, и спросил неспроста. Издавна сложилось так, что жители из родного села разделяли себя на две группы или рода: «ходжи» и «табармусульмане». Сообщества эти не всегда хорошо уживались друг с другом. «Ходжи» с незапамятных времен считали себя привилегированным слоем среди мусульман, к «табармусульманам» же относили тех, чьих предков, по преданию, обратили в мусульманство насильно. «Ходжи» жили в нижней части села, а «табармусульмане»— в верхней, и это разделение соблюдалось издавна. Семьи из этих двух частей села не брали друг от друга девушек замуж, не отпускали сыновей — избегали вступать в родство. За соблюдением обычая следили больше старики — случалось и так, что, встретившись лицом к лицу, они делали вид, будто не знают друг друга, и не обменивались приветствиями. Фирузу обычай этот не нравился, но сегодня ему не нравилось еще и то, что «ходжа» Наймов делал вид, будто не может вспомнить «табар-мусульманина» Фируза.
— Как же, как же, конечно, узнал!— сказал наконец Наймов.— Как не узнать? Вы же бывший наш тракторист. Фируз... как там еще? Ах, да.., Мардонов.
Мы ведь, кажется, односельчане. Служили ведь в армии... И давно вернулись?
— Две недели.
— Да, да,— протянул Наймов, постукивая пальцами по столу.— Ну и что вы от меня хотите?
— Пришел поступить на работу.
— Работа... работа...— продолжая барабанить пальцами, повторил Наймов.— По закону вы имеете право после службы вернуться на прежнее место. Однако предупреждаю: свободных тракторов у меня нет, все заняты. Что будем делать?— словно бы обращаясь к самому себе, спросил директор.
— Автомашина свободная найдется?
— Так вы, кажется, не были водителем...
— В армии научился.
— Значит, и шофером стали, да? Так, так... хорошо. Но жаль, и машины лишней у меня нет. Одна, правда, должна скоро освободиться, только... Если отдам ее вам, знаете, что будет? Скандал. А почему?.. Да потому, что желающих работать в совхозе водителем не так уж мало...
Говорил Наймов тихо и мягко, как будто убеждая.
— Если кто пожелает скандалить, это его личное дело,— сказал Фируз.— Вы же дадите мне трактор, а если нет, то машину, сейчас, вне всякой очереди. Закон вы знаете не хуже меня.
«Странный какой-то парень,— подумал Наймов.— Настроен явно враждебно. Или правда то, о чем предупреждал Насир?..»
— А если мы вам другую работу подыщем?
— Какую?
— Например, слесарем пойдете?
— Нет.
«Нет...»— повторил про себя Наймов и, поразмыслив, решил, что, пожалуй, нет резона отказывать парню. Сразу видно, упрямый и настырный, может и жаловаться пойти — по разговору видно. И своего добьется. Конечно, закон на его стороне. Если уж так все складывается, то зачем ему, Наимову, встревать в склочное дело? Эту проклятую машину он собрался было передать одному нужному человеку. Значит, тому придется подождать... Ладно, переживем, нужного же человека можно отблагодарить иначе — сердце его, как
говорится, найти легко. Однако почему этот парень держится так враждебно? Давно, года три, наверное, назад, когда он только собирался жениться на Назо- кат, младший брат Насир как-то показал ему на улице Фируза и предупредил, что этого парня часто видят рядом с ней — дружат еще со школы..,
— Так вы хоть отдохнули после возвращения? Погуляйте еще с недельку — может, к этому времени и та машина, о которой я говорил, освободится.
Слушая Наимова, почему-то Фируз испытывал то же ощущение, как если бы босиком наступил на лягушку.
— Так через неделю?
— Да, загляните через недельку, поговорим.
Фируз медленно возвращался по тихой тенистой улице, ведущей в райцентр, и на душе у него было невесело. Не может он забыть Назокат... Вспомнит — и будто невидимая рука сжимает сердце, и настроение целый день подавленное. Можно ли так мучить себя? Как говорится, давно пора было прочесть молитву по минувшему. Из-за Назокат и с Наимовым не смог говорить по-человечески. Увидел его, и сердце перевернулось, сразу забыл, что хотел держаться спокойно, ничем не выдавая своих чувств. Да и, собственно, в чем провинился перед ним Наймов? Сам ходил разиня разиней, сам и остался с носом — потерял Назокат... Ведь цветок достается тому, кто первым решится сорвать. Наймов сумел опередить его, а он все не торопился, откладывал на завтра. Так и не решился сказать Назокат, что у него на сердце, сказать ей, что любит, что хочет взять в жены,— так почему ж теперь он злится на Наимова? Злится или ревнует? Хотя какая разница. Все одно плохо. Наимова он, похоже, ненавидит, однако есть в этом что-то низкое—или, быть может, у него нет чувства собственного достоинства?.. Нет, нужно быть мужчиной. Наймов ведь не отбивал у него Назокат и, наверное, даже и не догадывается о боли его сердца. И Назокат ведь ему, Фирузу, тоже ничего не обещала... Тогда отчего же ему так больно знать, что они были мужем и женой и что их семейная жизнь закончилась разрывом? Да, это правда: после того как
Фируз услышал от Сафара, что Назокат ушла из дома Наимова, горькое чувство на сердце стало будто вдвое сильнее. Словно он жалел не только себя, но и Назокат... Если Наймов поймет, в чем дело, наверняка в душе посмеется над ним. Хотя почему — если поймет? Не исключено, что он прекрасно все знает, неспроста ведь так холодно встретил его сегодня...
— Фируз!—окликнули его с другой стороны улицы.
Он поднял голову и увидел Сафара, с улыбкой направлявшегося навстречу. Фируз машинально отметил, что друг его сегодня выглядит необычно празднично: вместо всегдашней своей ковбойки белая рубашка, хорошо отглаженные брюки, модные туфли, и привычной старенькой тюбетейки не видать. В город, что ли, собрался?
— Что это ты так вырядился?
— А я тебя ищу! Забегал к тебе—мать сказала, пошел к директору совхоза... Пойдем, поговорим?
— Ладно,— согласился Фируз,— куда пойдем-то?
— Знаешь столовую возле парка? Там сейчас прохлада, да и парк новый посмотришь, пошли.
— Ты что, отпуск взял?— на ходу расспрашивал Фируз.— Вроде сегодня рабочий день, а ты ходишь руки в карманы.
— А-а-а...— Сафар от души посмеялся.— Никогда не видел меня таким фронтом?
— Да нет, один раз было.
— Это когда же?— удивился Сафар.
— Два года назад, в день своей свадьбы.
— Верно, было, было... Ну в день свадьбы — это грех небольшой.
— Слушай, ты что мутишь воду? Я тебя о деле спрашиваю. В совхозе самый разгар работы...
— А я ушел из совхоза,— беззаботно объявил Сафар.— Хочу погулять недельку, передохнуть.
— Шутишь?— Фируз остановился и пристально вглядывался в лицо друга.
— С чего бы мне шутить? Правду говорю,— уже серьезно ответил Сафар.— Совхоз — это, как говорится, не для меня.
— Четыре года, значит, был для тебя, а сейчас — нет?
— Пока был прежний директор, Хакимов, работа
лось хорошо. Но этот... Полтора года терпел, больше не могу.
Они вошли через ворота в парк, чистый, прохладный и тенистый; посыпанной песочком аллеей двинулись в сторону райцентровской столовой.
— Слушай, ну что случилось? Ведь когда он был завгаром, казался вполне приличным...
— Да, к а з а л с я,— подтвердил Сафар и, посмотрев сбоку на Фируза, отметил:— Надо же, ты ростом обогнал меня, не зря, значит, армейский хлеб ел.
— Ему про тутовник, а он про иву! Ты что, не хочешь говорить?
— Нет, правда, в тебе сейчас не меньше, чем метр восемьдесят.
— Угадал,— согласился Фируз и перестал приставать с расспросами. Захочет — сам скажет...
Столовая в этот предобеденный час была пуста, однако откуда-то из задних помещений доносился пряный запах шашлыка. Две официантки с одинаковыми высокими прическами, обе крашеные, но одна худая, а другая полненькая, стояли у окна, смотрели на улицу и чему-то негромко и беззаботно смеялись. Увидев молодых ребят, они поправили волосы.
— По три шашлыка и по сто пятьдесят водки,— заказал Сафар.
— А не много ли в такую жару?— забеспокоился Фируз.— Тебе никуда не ехать?
Сафар только махнул рукой.
Выпив по рюмке, закусили сначала помидорами с луком, потом Сафар взял с тарелки шампур и поторопил:
— Ты что, забыл, что шашлык надо есть горячим, иначе вкус не тот. Бери и ешь!
— Взять-то я возьму... но ты скажешь, наконец, почему ушел из совхоза?
— Денег мало платят,— жуя, объяснил Сафар.
— Как мало? Ты ж раньше меньше двухсот не получал.
— Раньше-то я работал в совхозе, а сейчас, получается, в какой-то лавочке. За баранкой сижу дольше, чем прежде, а зарабатываю втрое меньше. Большую часть той работы, что я делаю, совхоз не оплачивает. Не оплачивает потому, что каждый день машина нужна или родственникам Наимова, или его приятелям. Одному привезти сена, а другому камень, этому нужны дрова, тому земля... Да еще и грузить и выгружать приходится, Директор прикажет — не откажешься от поездки, а в день получки на руки шестьдесят-семьдесят, хорошо, восемьдесят рублей. А я ведь не один, у меня семья. За восемьдесят рублей и кошка на солнышко не вылезет, Когда ходил к Наимову, спрашивал, почему так мало начислили, он то ругался, то смеялся. В общем, повторял одно и то же: машина, мол, под тобою, руки тебе никто не связывает, нужны деньги — умей вертеться, как другие шофера, путей много. Но, понимаешь, Фируз, не могу я ходить этой дорожкой, на которую он меня толкает. Не привык, да и не хочу. Не всем же быть такими, как его брат Насир... Нет, друг, совхоз, где руководителем Наймов, не для меня. Пойду на автобазу, уже и договорился. Через несколько дней получу машину. Если хочешь, и тебя там устроим. Работы много, и директор, говорят, толковый.
— Когда же ты успел уволиться? Ведь еще в понедельник приезжал к нам на своем ГАЗе.
— Вчера рассчитался.
— А машину твою кому отдали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Эх, надо было рискнуть, не раздумывая, войти в первую попавшуюся!— возбужденно прошептал Аскаров. Он слышал эту историю, наверное, в десятый раз, однако переживал, похоже, не меньше самого дяди Хидоята.
— Слушайте дальше,— степенно продолжал старик.— Было так: решил я по очереди заглядывать в каждую юрту, потихоньку, конечно, и так отыскать ту, где осталась будущая мать Афзала. Заглянул осторожно в одну, вижу — сидят мои тесть и теща и беседуют с усатым мужчиной и его женой, а детишки спят. Во второй юрте было темно, в третьей тоже. Наконец подошел я к четвертой и в полутьме едва разглядел в глубине свою невесту. Сидела она все так же, съежившись, а на голове тот же платок. Я, конечно, обрадовался, но только шагнул в юрту, как она набросила вдруг себе на голову какой-то халат и вскочила на ноги. Я страшно удивился, подошел поближе и коснулся ее плеча: для чего, мол, халат?— сними. Она испуганно попятилась и быстро прошептала: «Муж вышел проверить загон, сейчас вернется». Шепот ее был такой тихий, что я с трудом разбирал слова. Я, конечно, разозлился: «Что еще за муж? О ком говоришь? Почему боишься меня?»— с этими словами я сдернул халат с ее головы. Она забормотала растерянно: «О люди! Этот бессовестный посторонний... помогите...»— и еще что-то, а потом выбежала из юрты. Я застыл на месте растерянный. Тут до моего слуха донесся голос мужчины, который выкрикивал: «Что там? Кто там?»— и, похоже, бежал сюда, к юрте. Совершенно не понимая происходящего, я бросился вон из нее, и в это время меня крепко ударили по спине палкой. Я упал, но тут же вскочил и что есть духу понесся прочь от кочевья, разбрызгивая лужи босыми ногами. Халат мой, которым я накрылся, выскочив под дождь, остался возле юрты, там, где я упал... Залаяли собаки, и я понял, что сейчас их натравят на меня. Я бежал сквозь темноту, слыша за спиной заливистый лай, и думал только об одном—если собаки бросятся следом, то мигом разорвут меня на клочки. Но, слава богу, собаки не погнались за мною... Позже мне рассказали, что мои будущие тесть и теща, поняв происшедшее, успокоили мужа той женщины, усмирили собак.
— Поглядите-ка на него, а!— напряженно засмеялся Аскаров.— Я бы на вашем месте не выпустил ту женщину. А уж после, если нужно было б жать, убежал бы!
Дядя Хидоят, не обратив внимания на подначку слушателя, так закончил свой рассказ:
— Вот и вся история, как я ходил знакомиться с невестой... Мокрый, продрогший до костей, только под утро вернулся домой.
— Так, так...— посмеивался Аскаров.— И как же после такого позора не устыдился ваш будущий тесть, не отказался от свадьбы?
— Не отказался,— простодушно объяснил старик.— Только от своего отца в то утро получил я хорошую оплеуху. А потом он сам отправился в кочевье, уладил все и привел назад моего осла.
— Да, хорошим человеком оказался ваш тесть. Я бы на его месте и за версту не подпустил такого жениха.— Аскаров, перестав смеяться, насмешливо оглядел дядю Хидоята.
Фируз, задетый выходкой своего дяди, тоже посмотрел на старика: понимает ли он, что Аскаров пытается высмеять его? Но дядя Хидоят оставался спокойным, глаза его, окруженные густой сеточкой морщин, удивительно блестели, как бы светились. Кажется, ни трудности долгого жизненного пути, ни старость — ничто не могло замутить их. Или, может быть, старик знал какую-то иную, высшую, правду и сам в душе посмеивался над Аскаровым?.,
Наконец гости собрались расходиться. И Фируз пошел проводить их.
Аскаров спрашивал Афзала:
— Скоро кончаешь школу?
— В этом году. Через два дня последний экзамен.
— А потом что, в институт?
Афзал, робея перед старшим, растерянно молчал.
— Хочет пастухом стать,— ответил дядя Хидоят вместо сына,— говорит, мне пора на отдых.
— Прекрасно, правильное решение: профессия у вас, так сказать, наследственная, сын пастуха — пастух! Умный парень, понимает. Однако вот племянник мой — он меня удивляет.— Аскаров кивком головы указал на Фируза и сердито замолчал.
Дядя Хидоят глянул на Фируза — тот делал вид, что ничего не слышит.
— Чем же он удивил вас?
— Да хотя бы тем, что втаптывает в землю мои слова. Говорю—учись, не слушает,— хмуро объяснил Аскаров.— У этой женщины, не знаю, какое получил воспитание... будто сам он шах, а желание его — великий визирь.
— Ну так и что особенного, зачем обижаться на парня? И те, что не выучились в институтах, тоже, слава богу, живут неплохо. Раз не хочет учиться дальше, к чему заставлять?
— Вы, Хидоят-бай, оказывается, и в самом деле афанди!— Аскаров раздраженно махнул рукой и, не попрощавшись, зашагал по дороге.
Дядя Хидоят и Афзал, тихонько посмеиваясь, простились с Фирузом и тоже отправились домой.
Прошло две недели.
Фируз закончил работы по дому и в саду, потом привез от подножия Сагиртеппы двадцать ослов белой глины во двор дяди Аслама, чтобы обмазать крышу. Вчера отец — дядя Аслам сказал, что, даст бог, в субботу замесят глину, а утром в воскресенье можно будет приняться за крышу — соседи помогут.
Сегодня была пятница. Фируз, решив, что дела по хозяйству в общем закончены и в понедельник можно выходить на работу, отправился к директору совхоза.
В приемной директора, там, где раньше сидела знакомая Фирузу девушка-секретарь, сейчас печатала одним пальцем на машинке симпатичная женщина средних лет. На подоконнике жужжал вентилятор. Больше в приемной, кажется, ничего не изменилось за два минувших года. Хотя, да... директором совхоза сейчас Наймов, тот самый, за которого вышла Назокат.
...Наймов с сигаретой во рту сидел за большим полированным столом и читал газету.
«Прежнего директора трудно было застать на месте,— невольно подумал Фируз.— Говорят, сейчас он
работает главным агрономом в нижнем совхозе, Там, конечно, дела побольше...»
Увидев Фируза, Наймов неторопливо отложил газету в сторону, с минуту молча смотрел на него, потом вынул изо рта сигарету, погасил ее в пепельнице и пригласил:
— Садитесь.
Фируз смотрел на него, узнавая и не узнавая, и удивленно размышлял, как может человек измениться до такой степени за каких-нибудь два года.
Когда Фируз после школы пришел работать в совхоз, Наймов, тогда молодой специалист, был здесь завгаром. Фируз запомнил его худощавым симпатичным парнем, а теперь в кабинете за столом директора перед ним сидел будто другой человек. Полное круглое лицо его говорило о довольстве, глаза смотрели как-то сонно, и, казалось, только густые брови и крупный нос остались от прежнего Наимова.
— Не узнаете меня?— наконец нарушил молчание Фируз.
Он, конечно, понимал, что Наймов не мог забыть его, и спросил неспроста. Издавна сложилось так, что жители из родного села разделяли себя на две группы или рода: «ходжи» и «табармусульмане». Сообщества эти не всегда хорошо уживались друг с другом. «Ходжи» с незапамятных времен считали себя привилегированным слоем среди мусульман, к «табармусульманам» же относили тех, чьих предков, по преданию, обратили в мусульманство насильно. «Ходжи» жили в нижней части села, а «табармусульмане»— в верхней, и это разделение соблюдалось издавна. Семьи из этих двух частей села не брали друг от друга девушек замуж, не отпускали сыновей — избегали вступать в родство. За соблюдением обычая следили больше старики — случалось и так, что, встретившись лицом к лицу, они делали вид, будто не знают друг друга, и не обменивались приветствиями. Фирузу обычай этот не нравился, но сегодня ему не нравилось еще и то, что «ходжа» Наймов делал вид, будто не может вспомнить «табар-мусульманина» Фируза.
— Как же, как же, конечно, узнал!— сказал наконец Наймов.— Как не узнать? Вы же бывший наш тракторист. Фируз... как там еще? Ах, да.., Мардонов.
Мы ведь, кажется, односельчане. Служили ведь в армии... И давно вернулись?
— Две недели.
— Да, да,— протянул Наймов, постукивая пальцами по столу.— Ну и что вы от меня хотите?
— Пришел поступить на работу.
— Работа... работа...— продолжая барабанить пальцами, повторил Наймов.— По закону вы имеете право после службы вернуться на прежнее место. Однако предупреждаю: свободных тракторов у меня нет, все заняты. Что будем делать?— словно бы обращаясь к самому себе, спросил директор.
— Автомашина свободная найдется?
— Так вы, кажется, не были водителем...
— В армии научился.
— Значит, и шофером стали, да? Так, так... хорошо. Но жаль, и машины лишней у меня нет. Одна, правда, должна скоро освободиться, только... Если отдам ее вам, знаете, что будет? Скандал. А почему?.. Да потому, что желающих работать в совхозе водителем не так уж мало...
Говорил Наймов тихо и мягко, как будто убеждая.
— Если кто пожелает скандалить, это его личное дело,— сказал Фируз.— Вы же дадите мне трактор, а если нет, то машину, сейчас, вне всякой очереди. Закон вы знаете не хуже меня.
«Странный какой-то парень,— подумал Наймов.— Настроен явно враждебно. Или правда то, о чем предупреждал Насир?..»
— А если мы вам другую работу подыщем?
— Какую?
— Например, слесарем пойдете?
— Нет.
«Нет...»— повторил про себя Наймов и, поразмыслив, решил, что, пожалуй, нет резона отказывать парню. Сразу видно, упрямый и настырный, может и жаловаться пойти — по разговору видно. И своего добьется. Конечно, закон на его стороне. Если уж так все складывается, то зачем ему, Наимову, встревать в склочное дело? Эту проклятую машину он собрался было передать одному нужному человеку. Значит, тому придется подождать... Ладно, переживем, нужного же человека можно отблагодарить иначе — сердце его, как
говорится, найти легко. Однако почему этот парень держится так враждебно? Давно, года три, наверное, назад, когда он только собирался жениться на Назо- кат, младший брат Насир как-то показал ему на улице Фируза и предупредил, что этого парня часто видят рядом с ней — дружат еще со школы..,
— Так вы хоть отдохнули после возвращения? Погуляйте еще с недельку — может, к этому времени и та машина, о которой я говорил, освободится.
Слушая Наимова, почему-то Фируз испытывал то же ощущение, как если бы босиком наступил на лягушку.
— Так через неделю?
— Да, загляните через недельку, поговорим.
Фируз медленно возвращался по тихой тенистой улице, ведущей в райцентр, и на душе у него было невесело. Не может он забыть Назокат... Вспомнит — и будто невидимая рука сжимает сердце, и настроение целый день подавленное. Можно ли так мучить себя? Как говорится, давно пора было прочесть молитву по минувшему. Из-за Назокат и с Наимовым не смог говорить по-человечески. Увидел его, и сердце перевернулось, сразу забыл, что хотел держаться спокойно, ничем не выдавая своих чувств. Да и, собственно, в чем провинился перед ним Наймов? Сам ходил разиня разиней, сам и остался с носом — потерял Назокат... Ведь цветок достается тому, кто первым решится сорвать. Наймов сумел опередить его, а он все не торопился, откладывал на завтра. Так и не решился сказать Назокат, что у него на сердце, сказать ей, что любит, что хочет взять в жены,— так почему ж теперь он злится на Наимова? Злится или ревнует? Хотя какая разница. Все одно плохо. Наимова он, похоже, ненавидит, однако есть в этом что-то низкое—или, быть может, у него нет чувства собственного достоинства?.. Нет, нужно быть мужчиной. Наймов ведь не отбивал у него Назокат и, наверное, даже и не догадывается о боли его сердца. И Назокат ведь ему, Фирузу, тоже ничего не обещала... Тогда отчего же ему так больно знать, что они были мужем и женой и что их семейная жизнь закончилась разрывом? Да, это правда: после того как
Фируз услышал от Сафара, что Назокат ушла из дома Наимова, горькое чувство на сердце стало будто вдвое сильнее. Словно он жалел не только себя, но и Назокат... Если Наймов поймет, в чем дело, наверняка в душе посмеется над ним. Хотя почему — если поймет? Не исключено, что он прекрасно все знает, неспроста ведь так холодно встретил его сегодня...
— Фируз!—окликнули его с другой стороны улицы.
Он поднял голову и увидел Сафара, с улыбкой направлявшегося навстречу. Фируз машинально отметил, что друг его сегодня выглядит необычно празднично: вместо всегдашней своей ковбойки белая рубашка, хорошо отглаженные брюки, модные туфли, и привычной старенькой тюбетейки не видать. В город, что ли, собрался?
— Что это ты так вырядился?
— А я тебя ищу! Забегал к тебе—мать сказала, пошел к директору совхоза... Пойдем, поговорим?
— Ладно,— согласился Фируз,— куда пойдем-то?
— Знаешь столовую возле парка? Там сейчас прохлада, да и парк новый посмотришь, пошли.
— Ты что, отпуск взял?— на ходу расспрашивал Фируз.— Вроде сегодня рабочий день, а ты ходишь руки в карманы.
— А-а-а...— Сафар от души посмеялся.— Никогда не видел меня таким фронтом?
— Да нет, один раз было.
— Это когда же?— удивился Сафар.
— Два года назад, в день своей свадьбы.
— Верно, было, было... Ну в день свадьбы — это грех небольшой.
— Слушай, ты что мутишь воду? Я тебя о деле спрашиваю. В совхозе самый разгар работы...
— А я ушел из совхоза,— беззаботно объявил Сафар.— Хочу погулять недельку, передохнуть.
— Шутишь?— Фируз остановился и пристально вглядывался в лицо друга.
— С чего бы мне шутить? Правду говорю,— уже серьезно ответил Сафар.— Совхоз — это, как говорится, не для меня.
— Четыре года, значит, был для тебя, а сейчас — нет?
— Пока был прежний директор, Хакимов, работа
лось хорошо. Но этот... Полтора года терпел, больше не могу.
Они вошли через ворота в парк, чистый, прохладный и тенистый; посыпанной песочком аллеей двинулись в сторону райцентровской столовой.
— Слушай, ну что случилось? Ведь когда он был завгаром, казался вполне приличным...
— Да, к а з а л с я,— подтвердил Сафар и, посмотрев сбоку на Фируза, отметил:— Надо же, ты ростом обогнал меня, не зря, значит, армейский хлеб ел.
— Ему про тутовник, а он про иву! Ты что, не хочешь говорить?
— Нет, правда, в тебе сейчас не меньше, чем метр восемьдесят.
— Угадал,— согласился Фируз и перестал приставать с расспросами. Захочет — сам скажет...
Столовая в этот предобеденный час была пуста, однако откуда-то из задних помещений доносился пряный запах шашлыка. Две официантки с одинаковыми высокими прическами, обе крашеные, но одна худая, а другая полненькая, стояли у окна, смотрели на улицу и чему-то негромко и беззаботно смеялись. Увидев молодых ребят, они поправили волосы.
— По три шашлыка и по сто пятьдесят водки,— заказал Сафар.
— А не много ли в такую жару?— забеспокоился Фируз.— Тебе никуда не ехать?
Сафар только махнул рукой.
Выпив по рюмке, закусили сначала помидорами с луком, потом Сафар взял с тарелки шампур и поторопил:
— Ты что, забыл, что шашлык надо есть горячим, иначе вкус не тот. Бери и ешь!
— Взять-то я возьму... но ты скажешь, наконец, почему ушел из совхоза?
— Денег мало платят,— жуя, объяснил Сафар.
— Как мало? Ты ж раньше меньше двухсот не получал.
— Раньше-то я работал в совхозе, а сейчас, получается, в какой-то лавочке. За баранкой сижу дольше, чем прежде, а зарабатываю втрое меньше. Большую часть той работы, что я делаю, совхоз не оплачивает. Не оплачивает потому, что каждый день машина нужна или родственникам Наимова, или его приятелям. Одному привезти сена, а другому камень, этому нужны дрова, тому земля... Да еще и грузить и выгружать приходится, Директор прикажет — не откажешься от поездки, а в день получки на руки шестьдесят-семьдесят, хорошо, восемьдесят рублей. А я ведь не один, у меня семья. За восемьдесят рублей и кошка на солнышко не вылезет, Когда ходил к Наимову, спрашивал, почему так мало начислили, он то ругался, то смеялся. В общем, повторял одно и то же: машина, мол, под тобою, руки тебе никто не связывает, нужны деньги — умей вертеться, как другие шофера, путей много. Но, понимаешь, Фируз, не могу я ходить этой дорожкой, на которую он меня толкает. Не привык, да и не хочу. Не всем же быть такими, как его брат Насир... Нет, друг, совхоз, где руководителем Наймов, не для меня. Пойду на автобазу, уже и договорился. Через несколько дней получу машину. Если хочешь, и тебя там устроим. Работы много, и директор, говорят, толковый.
— Когда же ты успел уволиться? Ведь еще в понедельник приезжал к нам на своем ГАЗе.
— Вчера рассчитался.
— А машину твою кому отдали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15