А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Прошу тебя, езжай! Мы ждем, когда откроют бар, чтобы надраться. Сегодня мы не ездим!
Ирена кивает головой, включает скорость.
На аэродроме пасмурно, небо покрыто тучами. Таксисты сбились в кучку, не обращая внимания на жестикулирующих пассажиров. Ирена пристраивается в конце ряда и ПОДХОДИТ К остальным. Облокачивается на крыло чьей-то машины. Вынимает «Спарту», разминает ее в пальцах. Вместо услужливых огоньков, которые обычно вылетают ей навстречу, кто-то подставляет тлеющий кончик сигареты. Она прикуривает.
— Проволочную сетку бы,— говорит кто-то.— Отделить это быдло от себя, другое тут не поможет.
— Стекло.
— Бронированную перегородку.
— Я, ребята, с этим кончаю. Мною он не поживится.
I уже не первый случай.
— Думаешь, этих подонков найдут?
— Почем я знаю? Да и что с того?
— Ллло, алло, куда вы все подевались? Кто-нибудь меня слышит? Мне нужны машины,— вопит рация в салоне.
— Единица, а знаешь, что нужно нам?
— Знаю.
— То-то, Ну так что, кончаем, а? Ирена едет домой. Ложится спать.
ИРЕНА ЗДОРОВАЕТСЯ С ДНЕВНОЙ ВАХТЕРШЕЙ и поднимается на лифте наверх.
— Привет!— восклицает Мартина.— Как ты?
— А ты?
— Нормалек. Я осталась ночевать у подруги. Было уже очень поздно. А ты? Вид у тебя ужасно усталый. Неужели ты ездила?
— Немного.
— А-а,— кивает хвост, потому что Мартина решила не подавать виду, будто о прошедшей ночи что-то знает.— Так ты, наверное, ляжешь спать?
— С удовольствием.
Я куда-нибудь смотаюсь.
— Пожалуйста, не беспокойся!— сказала Ирена.— Я привыкла засыпать даже под музыку.
У КАЖДОГО ИЗ НАС ЕСТЬ СВОИ ЧЕРДАК, какая-нибудь каморка под кровлей, где стоит наш портрет, старея за нас. Он копит все маленькие метаморфозы, которые мы претерпеваем,— морщинку, складку, чтобы однажды злорадно запечатлеть в нас свое подобие. Ирена легла спать, прелестная, как майская рощица. Чуть позже Мартина потрясла ее за плечо, слегка похлопала по опухшей от сна щеке. Ирена вскрикнула. Заметалась, словно тонущий человек.
— Пустите меня!—взвизгнула она.— Я не виновата! Мартина чуть отошла от топчана. До крови закусила
указательный палец.
Как ни отделяли мы этот момент, все же вот он. Пришло время трезвой оценки. Заспанное лицо без косметики еще хранит следы вчерашней красоты, красоты разрушенного храма, некогда воздвигнутого из белого мрамора. При безжалостном дневном свете мы замечаем и следы пожаров и былых землетрясений.
Складки меж бровей появились в дни черной измены Ковача, после ночи, проведенной им на берегу Одры с лучшей подругой Ирены. Морщины, разбегающиеся вниз от носа, добавил донжуан Мойжишек. Мешочки под глазами, испещренные морщинками и жилками, которые придают им синеватый оттенок, пририсовала кисть Карела Сладкого.
До сих пор мы не упоминали о скорбной складке рта, всегда, впрочем, надежно закамуфлированной губной помадой. Когда наступает время открыть карты, это надлежит сделать, даже если у нас при этом дрогнет рука. Как бы мы ни ценили дружбу, правда превыше всего.
— Что случилось?—вяло произнесла Ирена, сон которой был нарушен столь неожиданно. Мне нетрудно было бы добавить, что ей снился почтовый ящик, но этот пункт рассказа спорный, и потому лучше воздержаться.
— Внизу тебя ждут,—- роняет Мартина через плечо.
— Ждут? Боже! Позвони, пожалуйста, туда, пусть убираются! Скажи, что меня нет!
— Не выйдет. Ты должна спуститься. Там какой-то военный, старший лейтенант.
— Что?
— М! Может, у тебя украли машину. Или ты на кого-нибудь наехала. Он ждет тебя на вахте.
Ирена умывается, одевается. Наспех подкрашивается.
ЛИФТ ЗАГУДЕЛ
и остановился напротив вахтерки. Раздвигаются двери. От вахтерки отделяется молодой человек в вельветовом костюме.
— Пани Сладкая?—спрашивает он и сверкает жетоном.— Такси семьсот тридцать? Я старший лейтенант Глу-хий. Сожалею, что разбудил вас, но вам придется поехать со мной.
— Зачем? Что-нибудь случилось?
Мужчина пожимает плечами. Вахтерша взирает на Ирену с ужасом. Прижимает к груди вязанье.
— Мне с собой нужно что-нибудь взять?
— Л что ВЫ хотите ВЗЯТЬ? Максимум — паспорт. Паспорт при мне. Я имела в виду права или еще
что-нибудь.
— Мы вас сами отвезем.
Они садятся в черную «Волгу». Вельветовый костюм занимает место впереди — рядом с водителем. Ирена на заднем сиденье.
— Можно закурить?
— Ну конечно!
— Л не скажете, в чем дело?
.......Нот, не могу. Я обязан привезти вас в одну квартиру и пас гуда везу. Вот и все.
Они поднимаются по широкой лестнице дома на Виноградах Вельветовый молодой человек идет впереди и открывает дверь квартиры прежде, чем Ирена успевает прочитать имя на табличке. Из глубины квартиры появляется еще один мужчина, он называет свое имя, которое Ирена тут же забывает. Проводит ее в комфортабельно обставленную гостиную.
— Вы знаете, у кого мы находимся? Вы когда-нибудь здесь уже бывали?
Ирена лишь пожимает плечами:
1 Один из центральных районов Праги, возникший на месте средневековых виноградников.
—Не знаю. Не бывала.
Они садятся в кресла. Мужчина некоторое время наблюдает за Иреной, затем раскладывает перед ней несколько фотографий:
— Этот человек вам знаком?
— Это Ферда. Ферецкий. Но мы все называли его Фердой.
— Вы сегодня ночью работали?
— Нет. У меня был гость. Друг. Утром я отвезла его к поезду, ну а потом сделала две поездки, все это как-то перемешалось. Мой друг женат и не хотел, чтобы... словом, если это обязательно, то...
Мужчины улыбаются, значит, дела не столь уж плохи, думает Ирена. Если это только не элемент какой-либо сложной тактики.
—-Антонина Ферецкого кто-то убил.
— Я знаю,— роняет Ирена.— Мне сказали таксисты.
— Гм. И вот еще что. У меня есть его телефонная книжка. Там значится человек двести, и среди них — вы. Но вот странность, которую я никак не могу понять: возле одних имен поставлены крестики, возле других — кружочки. Для разнообразия одни подчеркнуты прямой чертой, другие — волнистой. Против трех женских имен — звездочки. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Абсолютно ни о чем. Может, если б я знала имена двух других...
Мужчина прочитывает вслух имена.
— Нет, мне они ни о чем не говорят,— отзывается Ирена.
— Жаль! Я думал, вы нам что-нибудь да подкинете. Вы ведь его хорошо знали?
— Как и других. «Привет, как живешь?»
— Худо дело,— говорит мужчина.
Он вскакивает с кресла и принимается расхаживать по гостиной. Ирена отмечает детали обстановки: роскошный ковер, поблескивающая электронная аппаратура, все разновидности которой отличаются одним общим свойством издавать шум. Картины на стенах. Антикварные часы, стоящие в углу, огромные, как голландская печь.
— А он никогда не пытался за вами приударить? Он разведенный, вы разведенная, оба на одном предприятии, оба...
— Нет, еще чего не хватало!
— Не сердитесь. Я о таких вещах обязан осведомляться. И не исключено, что подобных неприятных моментов впереди будет еще немало.
Старший лейтенант в вельветовом костюме распахивает дверь ногой в начищенном до блеска полуботинке. В руках он несет поднос с тремя чашками. Ирена закурила и закашлялась.
— Вот что я вам скажу,—произнес с расстановкой старший, помешивая ложечкой в чашке,— мы обнаружили здесь сейф. Как вы думаете, сколько таксист может иметь дома денег?
— Не знаю. Если судить по себе — тысяч двадцать, тридцать. Может, немного больше.
— Много больше.
— Пятьдесят?
Оба мужчины усмехаются:
— А если сто тридцать — что вы на это скажете?
Ирена пожимает плечами. «В парке все знают о махинациях Ферды,— думает она,—почему об этом должна рассказывать именно я? Мое дело — сторона».
— А вам не кажется, что это результат незаконных сделок?
Ирена снова пожимает плечами.
— А если я добавлю, что кроме этого у него обнаружено еще большое количество сертификатов и что у него здесь хранились и доллары?
— Я не настолько хорошо его знала,— отвечает Ирена осторожно.— Просто я всегда думала, что он ловкий малый и не прочь подработать. Но чтобы занимался какими-нибудь темными делишками — этого я не сказала бы. Как-никак он должен был ездить!
— Разумеется! Чтобы иметь выручку! Открою вам кое-что еще: вся валюта у него в стодолларовых купюрах.
Оба впиваются и нес глазами. Ирена краснеет. Пристальные взгляды заставляют се нервничать. В растерянности она очередную сигарету, старший лейтенант подноси к ней зажигалку.
— Миг о чем не говорит — десяти- или пятидесятидолларовые купюры... Не знаю, имеет это какое-нибудь значение или нет.
Мужчины переглядываются.
— Пожалуй, она действительно ничего не знает,— произнес после некоторой паузы старший.
— Я того же мнения.
— Чтобы вы поняли, что вам нечего бояться, я вам объясню. Когда на допросе — нет, это не допрос, это мы просто беседуем,—человек слишком спокоен, нас это настораживает. Человек же, который не совершил никакого проступка, обычно чувствует себя не в своей тарелке, вот как вы сейчас. Вам этого достаточно для того, чтобы успокоиться? Думаю, вполне. Прага в последние два месяца наводнена фальшивыми стодолларовыми бумажками,— сказал старшин и положил на стол пачку банкнотов.— И не надо быть большим специалистом, чтобы при виде этой груды банкнотов заподозрить что-то неладное. Такой суммы денег я еще не видывал. Ну так как, расскажем, что знаем?
— Ферду убили не для того, чтобы взять у него бумажник,—сказал вельветовый старший лейтенант.— Такое тоже случается, но здесь другое.
— Вы хотите покрывать негодяя?
Ирена уселась поудобнее, закурила очередную сигарету.
— Хорошо,— вздохнула она.— Не знаю, может ли вам это пригодиться, но я расскажу вам все, что слышала.
СЕНТЯБРЬ ПРИНЯЛСЯ
за уборку урожая надежно засыпано в закрома, а плетеные корзины наполнены фруктами. С севера приближаются заморозки на почве.
Глава XI
С СЕВЕРА ПРИБЛИЖАЮТСЯ
заморозки на почве, небо затягивается дождевыми облаками. Ирена получила от матери очередное напоминание. «Как обстоят дела с объявлениями?—- с упреком спрашивала родительница.— Как долго нам еще ждать? Я думала, на рождество мы уже будем опять вместе...»
— А что на этот раз?—улыбнулась Ирене женщина за перегородкой в редакции ежедневной газеты с самой обширной информационной рубрикой.— Если вы снова намерены попытать счастья с объявлением для подруги, то советую этого не делать, пожалейте сорок крон! Только что приносил объявление такой приличный мужчина лет сорока. Инженер. Девиз: «Квартиру и машину имею». Удивительно, когда я здесь начинала, девизом еще служило: «Горячее сердце» или «Надежда».
— Вы меня помните?
— Как же не помнить! Я уже тогда хотела вас спросить, как это вам удается иметь такие волосы? Мы все тогда решили, что это парик.
— Нет, они у меня такие от природы,— сказала Ирена.— Мне надо произвести обмен квартиры.
— О.-о, это действительно проблема! Но это мы сможем поместить только в конце сентября.
— Неважно.
Ирена склоняется над бланком и пишет.
«Мать будет крайне разочарована,— думает Ирена,— она воображает, будто каждый ухватится за наш вариант, едва прочитает эти три строчки. „О, Грабицы, о них мы всегда только и мечтали, правда, папка?" Пройдет не один месяц, пока мать уразумеет, что смешно было менять покой на грохот отбойных молотков под окнами. Правда, если вообще из этого что-либо получится. Никто и не откликнется. В конце концов мать тряхнет головой: „Не беда! По крайней мере, не придется привыкать жить среди чужих. Так что ты переедешь к нам".
Как далеко должно простираться почтение к родителям? До каких пор надлежит слушаться их? Неужто я так никогда и не избавлюсь от их опеки?»
— Тридцать шесть,— говорит женщина в окошечке.
— Спасибо.
Ирена шагает вниз НО площади, которая знакома ей, как ни одна другая, Заходит в бистро, где официант в красной куртке размашисто жестикулирует за стойкой он широким жестом отбрасывает полотенце и направляется к ней.
— Привет, красотка! Когда ж ты наконец выйдешь за меня замуж?
Ирена маленькими глотками пьет кофе.
«Если бы я вышла замуж,— думает Ирена,-—вот это был бы веский аргумент. Тут уж никто бы не сказал ни слона. Как она может вернуться домой, если она замужем! Выбор у пас действительно невелик. Жениться или выйти к. Произвести на свет детей и заботиться о них. При виде пожара сообщить о нем.
Только веря в непреложный ход вещей, могла я уйти от доктора Сладкого. У меня и в мыслях не было, что в этом раз заведенном порядке может случиться сбой. Я думала, что запросто снова выйду замуж, и более удачно. Мир стоит на том, что люди соединяются в семьи, почему же именно я должна быть исключением?
А вот ведь сижу здесь этаким исключением. Как шанс, которым не воспользовались».
— Рюмочку, красотка? Никак у тебя глаза на мокром месте?—констатирует Петр в красной куртке.— Что-нибудь не заладилось?
—Понимаешь, зарезали одного из наших.
— Знаю. Прочитал в газете. — Ферду.
— Такого я не знал. Тут я пас.
— Хоть кто-то нашелся, кого ты не знаешь! Позавчера утром меня допрашивали.
— Ну и?..
— Сказали, что мое имя нашли у него в записной книжке. И номер моего телефона. Помеченный звездочкой.
— Может, это означало, что ты звезда,— сказал Петр, улыбнувшись.™ Неплохая идея, я тоже подрисую звездочку к твоему имени.
«Я смотрела на пансионат как на временное пристанище,— размышляет Ирена.— Гостиница на несколько суток, пока не найдется что-нибудь получше. То есть пока кто-нибудь не впишет меня в свой паспорт. А теперь этот пансионат сидит у меня в печенках, и мне бы только выбраться отсюда. Ну хорошо. Будет у меня своя квартира. Но что дальше? Не станет ли мне потом еще хуже? Не будет ли одиночество еще горше? До сих пор у меня была хотя бы Львица, сейчас новый бесенок, которого следовало бы называть Львицей-два, поскольку... поскольку...»
— Тебе действительно нехорошо,— сказал бармен.— Тебя что-то мучает или у тебя просто температура?
Ирена расплачивается и уходит, официант качает ей вслед головой.
«Стать бы сейчас опять совсем маленькой,— мечтает Ирена.— Или совсем старой. А вот это между — это ужасно.
Ну да ладно. Стоит ли ломать над этим голову? Если не получится ничего другого, выйду замуж за дядюшку Саройяна. Каждый день перед ночным дежурством буду заправлять ему термос горячим кофе, буду гладить ему рубашки, а за окна выставлю ящики с геранью. Буду стряпать, ведь я уже столько лет не стряпала! Найду какого-нибудь брошенного ребенка и буду его растить. Заведу собаку, чтобы она лизала мне лицо. У Педро есть жена, и дети, и коровы, альпинарий и курицы во дворике. В этой упорядоченной жизни мне уже нет места. Мы уже никогда не увидимся, таков наш уговор. Но ведь все-таки...»
— Барышня, что с вами?—спрашивает поравнявшийся с ней пожилой мужчина.— Вам нездоровится?
— Нет, что вы! Спасибо, ничего, ничего!
— Мне показалось, что вы плачете.
— Это от дыма. Ест глаза.
— Да уж, безобразие. И когда изобретут что-нибудь | против этого?
— Да уж... до свидания!
— Алло, киса, не нужны ли сертификаты?
— Скажите, пожалуйста, пани, где тут Спалена улица?
— «Вечерняя Прага»! «Вечерка»! Семейная трагедия в Нуслях. Топор — и конец сварам! Семейная трагедия!
«В двухстах шагах отсюда — «Май» — ваш универмаг!»
— Берегись, зашибу!—кричит здоровяк в черно-белом фартуке, таща на спине свиную тушу.— Уважаемая, как бы вас не садануть этой ляжкой!
Ирена плывет в густом человеческом вареве.
ИРЕНА ПЛЫВЕТ
в густом человеческом вареве, пассажир нервно хихикает.
— Любезная, да вы чуть не угодили в черную хронику! Вы же едва не раздавили этого бедолагу.
— А пусть не переходит на красный свет.
— На красный, на зеленый или хоть на светло-голубой, но ведь это же человек, как говорит поэт.
— А скажите, пожалуйста, какой поэт?
— Ну какой, да какого НИ возьмите. Каждый со временем как-нибудь допортачится до этого самого человека. Уж вы мне поверьте,— говорит он, приложив руку к сердцу.— Я знаю, что говорю. Портачить — моя специальность.
— Как это?
— А вот так. Я по этой части спец. Такого дуралея вы им отродясь не видывали! Взять хотя бы прошлую неделю. Беру дома удочки: мол, наловлю рыбки к ужину,— к вашему сведению, я заядлый рыболов,— а сам шасть в компанию. Рыбу купил уже вычищенную, без внутренностей, ОЛ раит! Но ЧТО получилось? На следующий день прихожу ДОМОЙ, жена принимается меня колотить прямо у порога. «ЧТО рыба ВЫЧИЩена — это я еще могу попять,— ГОВОРЯТ она.— По ТО, ЧТО Я нашла чек на двадцать девять тридцать, этого я тебе не прощу, паразит ты этакий!» Вам не смешно?
— Нет.
— У вас неприятности?
— А у кого их нет?
— У меня. У меня их нет,—говорит пассажир.— Я людям улыбнусь, и они в ответ улыбаются мне. Обратная связь. Я по профессии шут. Прежде нас содержали короли, но времена изменились. Нынче власть народа, поэтому мы — шуты народа.
— А-а...
— Пока я не открыл в себе этот талант, я был тщеславен, как все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31