Чувствовалось, что с ним что
то происходит, но расспрашивать его о причинах
такой перемены она не решилась, считала это нетактичным.
Никого из близких друзей Скорина Виолетта Алексеевна назвать не могла, хотя она знала, что его изредка навещали бывшие однокурсники, увлеченные искусством и писавшие в основном о художниках.
Утром последнего дня они, как часто бывало и раньше, встретились в метро и вместе приехали на работу. До обеда Скорин готовил к сдаче в печать оригинал-макет художественного альбома, над которым трудился еще до командировки. Потом отлучатся, сказав, что должен встретиться и переговорить с рецензентами. Вернулся где-то через час в хорошем настроении. Однако, когда узнает, что ему уже трижды звонила какая-то Стелла, помрачнел, тут же набрал номер телефона и попросил позвать какого-то Сергея Викторенко. По-видимому, того на месте не оказалось. Повесив трубку, Скорин обратился к Горчаковой с просьбой сделать так, чтобы «эта самая Стелла меня сегодня не нашла»...
Это мне показалось странным. Боевой офицер, афганец, и вдруг боится какой-то Стеллы... Кто эта женщина? Что связывало ее со Скориным? Тут надо разобраться...
Зазвонил телефон. Я извинился перед Матвиевским и поднял трубку. Незнакомый голос попросил позвать Леонида Васильевича. Я передал трубку Матвиевскому и стал рассматривать фотографию Скорина, лежавшую на столе. Моя попытка вновь обрести контакт с сознанием умершего закончилась неудачей. Полной неудачей. Такого у меня еще не было! Разозлившись, я вновь и вновь «стучался» в дверь «библиотеки сознания «информационого поля», но опять безуспешно. И вдруг я почувствовал толчок. Перед моим мысленным взором предстала общая тетрадь. На ее обложке была наклеена бумажная полоска с надписью: «Начато летом 199... года. Окончено...» Даты окончания записей в тетради не оказалось. На первой странице я легко смог прочитать: «Из записок художника».
Невидимая тетрадь
«Увы, я не писатель и не обладаю замечательной способностью живописать словами то, что вижу. Мне гораздо ближе колонковые кисти, холст, палитра да тюбики с разноцветными красками. И все же попытаюсь изложить на бумаге историю, происшедшую со а мной этим летом.
По профессии я художник, по призванию — страстный любитель природы. Может быть, именно поэтому из меня и получился неплохой художник-пейзажист. Довольно часто забирался я со своим этюдником в непроходимую лесную глухомань. Вот и Вологодскую область я облазил вдоль и поперек. А какие чудесные этюды удалось сделать мне на туманных берегах озера Белого! Все их потом растаскали мои друзья из питерской мастерской. Но не менее ценными для них являлись и те байки, что подслушивал я на охоте и рыбалке. Эта истории я рассказывал друзьям в темные зимние вечера возле горящего камина.
Но одну историю я им не стал бы рассказывать, не решился — очень уж она была ужасной...
На человеческий скелет я набрел совершенно случайно, когда собирал грибы в густом ельнике неподалеку от райцентра Кириллов. Обходя ямы и взгорки, я палкой разгребал прошлогоднюю хвою, под которой довольно часто попадались семейки сыроежек и лисичек, а иногда и крепенькие малютки-боровички. Все найденные грибы я аккуратно срезал у самого основания ножиком и складывал в лукошко.
И вдруг!.. Представьте себе мое состояние, когда рядом с железнодорожной насыпью, нагнувшись за чем-то белым, видневшимся в траве у молодой разлапистой елки, я почувствовал, что сжимаю в своих пальцах костные фаланги человеческой руки!.. Нет, нет, сначала я даже не испугался, скорее, просто подивился, как на какое-то наваждение. Но потом, когда приподнял колючие ветки елки, стелившиеся по земле, и увидел в полный рост человеческий скелет, — я просто остолбенел. Особенно меня поразил смертный оскал черепа с пустыми дырками глазниц... .
Позже я узнал, что найденные мною останки принадлежали молодой женщине. В заключении судебно-медицинский эксперт утверждал, что ей было нанесено более двадцати колото-резаных ран. (Не понимаю, как это он умудрился их сосчитать, ведь мягкие ткани практически полностью отсутствовали!) И еще один вывод сделал эксперт. От времени убийства до обнаружения трупа прошло никак не меньше шести месяцев.
Мне пришлось побывать в тех злополучных местах еще несколько раз, и всегда я чувствовал себя не лучшим образом. Казалось, что над самим ельником и вокруг него разлиты эманации страха и отчаяния, от которых у меня невольно подкашивались ноги и перехватывало дыхание.
Милиция и их добровольные помощники из ближайших поселков долго и тщательно прочесывали о местность у железнодорожной насыпи. Мне, например, удалось обнаружить женское зимнее пальто, а кто-то из деревенских наткнулся на теплую вязаную В шапочку... Все эти и другие найденные вещи, несомненно, принадлежали убитой.
Уголовный розыск после многотрудной работы установил личность потерпевшей. Помог этому ярлык фабрики-изготовителя на пальто убитой. Через отдел сбыта фабрики, находившейся в Казани, оперативники узнали, куда поступила партия этих пальто. Оказалось, что она была отправлена в город Острогожск Воронежской области. И там распродана. Местная милиция сообщила, что уже полгода разыскивает пропавшую студентку местного медицинского училища Елену Старостину. Когда ее матери предъявили для опознания найденные вещи, она сразу же подтвердила, что они принадлежали ее пропавшей дочери.
Из опроса подружек Лены выяснилось, что она однажды познакомилась с неким Семеном, якобы приезжавшим в Острогожск в командировку. С помощью тех же подружек был составлен фоторобот предполагаемого преступника, который напечатали в ряде газет. Появился он и в вечерней газете Вологды...
Шло время. Я начал забывать о жуткой находке у городка Кириллов. К тому же в милицию меня уже не вызывали. Словом, я мог продолжить свои занятия живописью на пленэре.
Как-то, работая над этюдами на живописном лесном берегу озера Белое, я познакомился с местным жителем Николаем Бромбергом. Встреча наша была любопытной, и о ней стоит рассказать.
...Моторная лодка, ревя мощным двигателем, несколько раз пересекла озерную гладь, словно желая быть запечатленной в моих акварелях. Я не заставил себя упрашивать и изобразил белоснежный катер на темно-голубой воде. Получилось, на мой взгляд, красиво и впечатляюще, хотя импровизации я, как всегда, не избежал.
В очередной раз моторка свернула прямо в мою тихую бухточку, где я увлеченно творил, и приткнулась к берегу. Из нее выбрались двое мужчин в рыбацкой амуниции.
— Давай, СеНя, выгружай добычу, а я пока за машиной схожу, — громко сказал пожилой молодому и пошел в мою сторону, Проходя мимо меня, он вдруг остановился как вкопанный, покрутил свой длинный седой ус и восторженно пробасил:
— Какая красотища! Невольно напрашиваются строки Заболоцкого. Помните: «...что есть красота и Н почему се обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Да-а, все-таки у художника особый глаз. Он вроде бы видит все, что и мы, простые смертные, но как видит! В превосходной степени!.. Разрешите представиться, — обратился он уже непосредственно ко мне. — Николай Вениаминович Бромберг, местный фермер, а еще мечтатель и филантроп, как считает моя жена. Веду, знаете ли, свое хозяйство. Но обожаю искусство во всех его проявлениях. Много читаю. Собрал неплохую библиотечку, в которой, между прочим, есть альбомы и книги по живописи... Но вот беда, похвалиться, перемолвиться впечатлениями, увы, некому и не с кем. Глушь, провинция... Вы уж не сочтите за труд посетить меня в любое время дня и ночи. Милости просим!
Признаться, я несколько смутился от столь неожиданного и настоятельного приглашения.
— Удобно ли это... — неуверенно пробормотал я, теребя мягкий кончик акварельной кисти. — Мы ведь совершенно незнакомы.
— Это вы бросьте! Никаких церемоний. У нас все по-простому, от души. Знаете что, поехали к нам прямо сейчас. И живите сколько захотите. Нет, правда! Отдых классический, на всем готовом... И никаких денег! — заявил он сразу же, предвосхищая мой вопрос. — Поехали, поехали! Не пожалеете. Вот только я машину подгоню...
Через полчаса мы втроем катили в побитом, армейского образца «уазике» по наезженной лесной колее, идущей по просеке. За рулем находился высокий, здоровенный парень с золотыми коронками на верхних передних зубах. Чем-то он показался мне знакомым. Где-то я уже видел это лицо. Память у меня профессиональная, и потому ошибиться я никак не мог. Но где я его видел, вспомнить пока не удалось.
Николай Вениаминович тем временем болтал без умолку о художественной выставке, которую он посетил два года назад, когда проездом находился в Москве.
Приехали мы в небольшой лесной поселок минут через двадцать. Шесть-семь покосившихся домишек,
как древний посад, окружали старинный двухэтажный
особняк из красного кирпича.
— Вот здесь мы и обитаем, — засуетился хозяин, от кривая дверцу и помогая мне вылезти из машины.
— Мы здесь как у Христа за пазухой, живем и в ус не дуем. Никто нас не трогает, и мы никому не мешаем. И все же иногда не хватает связи с внешним миром — ближайшим телефон в конторе совхоза, до которого двадцать километров... Проходите в дом! Эй, хозяйка, встречай гостя! — крикнул Николай Вениаминович, взбегая по каменной лестнице к входной двери.
Я, взяв свой этюдник и рюкзачок, набитый всякой всячиной, направился к дому. Но перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку лестницы, обернулся, чтобы поблагодарить водителя за доставку моей персоны в нужное место, и удивленно замер. Белобрысый водитель, раскрыв рот, с ужасом смотрел на чей-то портрет в вечерней газете, которую я случайно оставил в салоне автомобиля. И тут я вспомнил, где видел этого фиксатора. Да, сомнений быть не могло. Убийца Лены Старостиной и водитель «уазика» — одно и то же лицо!..
Все во мне напряглось. С трудом заставив себя повернуться к убийце спиной, я неторопливо поднялся по лестнице, думая только о том, как добраться до телефона и сообщить о своих подозрениях в милицию, но похоже, это сделать будет непросто... Вечером за столом собралась вся семья Бромбергов. На меня произвели хорошее впечатление и жена Николая Вениаминовича Флора Адольфовна, и их дочери — Нина и Ирина. Несколько особняком держался муж Нины Арнольд, но зато их двенадцатилетний сын Иосик был само очарование!..
И все же, надо признаться, мне в тот момент было не до восторгов и теплых бесед. Потрясенный страшным открытием, я мучился сомнениями, не знал, что делать. В самом деле, рядом с этими милыми скромными людьми живет убийца. Знают ли они об этом? Если знают, то это ужасно. А если нет, то я должен им сказать, предупредить об опасности... Не исключал я и того, что мог ошибиться с фотороботом и возвести на человека напраслину. Этого я боялся больше всего, хотя, честно говоря, ошибка в данном конкретном случае почти исключалась. Сходство-то было разительное!..
Застольная беседа Бромбергов касалась в основном их повседневных забот: сколько выловлено и отправлено на рынок рыбы, каковы надои молока и хватит ли его для запуска купленного недавно оборудования небольшого сыроваренного завода. Ну, и так далее и тому подобное...
Выбрав момент, я спросил у Бромберга-старшего, а давно ли у него работает его водитель. ? Первым на мой вопрос ответил Иосик:
— Дядя Сема очень добрый! — закричат он. — Он
обещал взять меня с собой на рыбалку! ~ Все заулыбались, а Нина Николаевна даже покраснела от удовольствия.
— Семен Горбунов — прекрасный работник, — подтвердил Николай Вениаминович. — Он ведь не просто мой водитель, он еще и управляющий в нашем хозяйстве. Мы ему безгранично доверяем.
Закурив трубку, Бромберг продолжил:
— Горбунов у нас около года. Я приютил его, взял на работу, когда он только-только вышел из тюрьмы. Сидел он несправедливо. Его подставили плохие люди, уговорив взять на себя чужую вину... В хозяйстве он оказался человеком незаменимым. Привез сюда свою супругу, привел своих знакомых. Все они очень нам помогают, работают честно. Иногда, правда, напиваются, но не без этого же, сами понимаете...
— А как вам достался этот замечательный особняк? — поинтересовался я.
— О, это целая повесть! Когда-нибудь я вам ее расскажу. А сейчас могу сказать только, что мы собственными руками восстанавливали этот разрушенный временем и злыми людьми дом. Я ведь когда-то был строителем и реставратором...
— Как интересно! — воскликнул я. — Тогда почему же вы занялись фермерством?
— Всегда, знаете ли, чувствовал некую тягу к работе на земле. Видимо, унаследовал ее от предков, которые всю жизнь на ней трудились. Я выходец из семьи немцев-колонистов, проживавших в Поволжье. А в этих местах мой отец и старшие братья строили небезызвестный Беломорско-Балтийский канал. Тут и остались их косточки — погибли все. Я пытался найти место их захоронения, да где там... Вот и решил остаться здесь навсегда, пустил, так сказать, корни. И не жалею об этом.
Постепенно разговор за столом стал стихать, а вскоре семья Бромбергов отправилась на покой.
— Мы ложимся рано, — пояснил мне их уход Николай Вениаминович, подбрасывая поленья в камин,
где весело гудел огонь. — К тому же зятю вместе с Иосифом предстоит завтра отправиться в Астрахань, навес-
тить бабушку. Я же вообще сплю плохо, предпочитаю
коротать ночи с занимательной книжкой в руках...
Мы долго еще говорили о литературе и искусстве, Спать я отправился за полночь.
Наутро у Николая Вениаминовича была запланирована рыбалка, и я решил составить ему компанию.
Ровно в шесть ноль-ноль я бодро вскочил со своего о
ложа. Право же, на матрасе, набитом свежим сеном, спится куда лучше, чем на пуховой перине в городской квартире...
Пока Бромберг готовил снасти, я пошел к крайнему строению, больше напоминавшему сарай, чем жилой дом. Я должен был передать Семену просьбу хозяина подогнать через полчаса машину к особняку, чтобы отвезти в город Арнольда с Иосиком. Самого Семена дома не оказалось, но зато я стал свидетелем любопытного разговора.
Говорили две женщины.
— Что ты все переживаешь из-за пустяков? — успокаивала одна из них подругу. — Ты напоминаешь мне двух сестричек-малолеток, которых я видела в кино. Они познают жизнь всеми доступными им способами: подсматривают за беременной служанкой, подслушивают, как она ругает на чем свет стоит своего неверного хахаля, жалеют, когда, преданная всеми, она вешается. Эти малолетки просто упивались своими наивными страданиями. Им, видите ли, было жалко дуру служанку... Ну, они дети, им простительно, а вот тебе, поменявшей двух мужей и сделавшей пять абортов, не к лицу распускать нюни!
— А что я могу сделать?! — рыдала вторая женщина. — Семен точно решил клеить старшую дочку Бромбергов. Хочет воспользоваться отсутствием Арнольда и прибрать к рукам фермерское хозяйство под любым предлогом.
— Зачем же ему старшая? Она замужем и с ребенком! Занялся бы лучше уж младшей...
— Ты, подруга, плохо знаешь моего недоумка. Он после тюрьмы совсем ошалел. Вот и сейчас решил втереться в доверие к двенадцатилетнему Иосику только для того, чтобы трахнуть его мамашу. На рыбалку собирается его свозить.
— Ну и что?
— Ты ни черта не понимаешь, а еще старше меня... Знаешь, почему он не ухлестывает за младшей дочерью Бромбергов Ириной? Он однажды уже обжегся на неопытной девчонке... Помнишь, что Семен вытворял на Новый год? Привез какую-то молоденькую потаскушку из Воронежской области, тешился с ней прямо у меня на глазах, сучий кот! Говорил: «Гляди, Валюха, какие красивые стервы живут еще в русских селениях...» Кобель чертов!
— А ты почему терпела?
— Я его тогда предупредила, если не отправишь девку домой, все расскажу о твоих темных делишках в ментовке. Будешь отмечать праздник на нарах в СИЗО. Ему это не понравилось. Отвел девку на вокзал, посадил ее в поезд. Сам так сказал...
— Нет, Валюха-горюха, не удержать тебе такого мужика, помяни мое слово, — печально проговорила старшая подруга.
— Я его убью! Пусть только попробует еще хоть раз... Я и не заметил, как к дому подошел Семен. Слышал
ли он разговор, я тоже не знаю. Передал ему просьбу Бромберга и направился к особняку, чувствуя на себе подозрительный взгляд. Нет, у меня не было сомнений в том, что этот человек убийца. Надо было действовать.
Встали-то мы рано, а отправились на рыбалку только после обеда.
— Как раз на вечернюю зорьку поспеем, — сказал в машине Бромберг. — Значит, программа такая: сначала заплываем на лодках к прикормленному месту — поохотимся за лещами, а затем двинем на глубину, к «ямам». Там можно будет половить окуней. Знаете технику блеснения?
— В общих чертах... — неуверенно проговорил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
то происходит, но расспрашивать его о причинах
такой перемены она не решилась, считала это нетактичным.
Никого из близких друзей Скорина Виолетта Алексеевна назвать не могла, хотя она знала, что его изредка навещали бывшие однокурсники, увлеченные искусством и писавшие в основном о художниках.
Утром последнего дня они, как часто бывало и раньше, встретились в метро и вместе приехали на работу. До обеда Скорин готовил к сдаче в печать оригинал-макет художественного альбома, над которым трудился еще до командировки. Потом отлучатся, сказав, что должен встретиться и переговорить с рецензентами. Вернулся где-то через час в хорошем настроении. Однако, когда узнает, что ему уже трижды звонила какая-то Стелла, помрачнел, тут же набрал номер телефона и попросил позвать какого-то Сергея Викторенко. По-видимому, того на месте не оказалось. Повесив трубку, Скорин обратился к Горчаковой с просьбой сделать так, чтобы «эта самая Стелла меня сегодня не нашла»...
Это мне показалось странным. Боевой офицер, афганец, и вдруг боится какой-то Стеллы... Кто эта женщина? Что связывало ее со Скориным? Тут надо разобраться...
Зазвонил телефон. Я извинился перед Матвиевским и поднял трубку. Незнакомый голос попросил позвать Леонида Васильевича. Я передал трубку Матвиевскому и стал рассматривать фотографию Скорина, лежавшую на столе. Моя попытка вновь обрести контакт с сознанием умершего закончилась неудачей. Полной неудачей. Такого у меня еще не было! Разозлившись, я вновь и вновь «стучался» в дверь «библиотеки сознания «информационого поля», но опять безуспешно. И вдруг я почувствовал толчок. Перед моим мысленным взором предстала общая тетрадь. На ее обложке была наклеена бумажная полоска с надписью: «Начато летом 199... года. Окончено...» Даты окончания записей в тетради не оказалось. На первой странице я легко смог прочитать: «Из записок художника».
Невидимая тетрадь
«Увы, я не писатель и не обладаю замечательной способностью живописать словами то, что вижу. Мне гораздо ближе колонковые кисти, холст, палитра да тюбики с разноцветными красками. И все же попытаюсь изложить на бумаге историю, происшедшую со а мной этим летом.
По профессии я художник, по призванию — страстный любитель природы. Может быть, именно поэтому из меня и получился неплохой художник-пейзажист. Довольно часто забирался я со своим этюдником в непроходимую лесную глухомань. Вот и Вологодскую область я облазил вдоль и поперек. А какие чудесные этюды удалось сделать мне на туманных берегах озера Белого! Все их потом растаскали мои друзья из питерской мастерской. Но не менее ценными для них являлись и те байки, что подслушивал я на охоте и рыбалке. Эта истории я рассказывал друзьям в темные зимние вечера возле горящего камина.
Но одну историю я им не стал бы рассказывать, не решился — очень уж она была ужасной...
На человеческий скелет я набрел совершенно случайно, когда собирал грибы в густом ельнике неподалеку от райцентра Кириллов. Обходя ямы и взгорки, я палкой разгребал прошлогоднюю хвою, под которой довольно часто попадались семейки сыроежек и лисичек, а иногда и крепенькие малютки-боровички. Все найденные грибы я аккуратно срезал у самого основания ножиком и складывал в лукошко.
И вдруг!.. Представьте себе мое состояние, когда рядом с железнодорожной насыпью, нагнувшись за чем-то белым, видневшимся в траве у молодой разлапистой елки, я почувствовал, что сжимаю в своих пальцах костные фаланги человеческой руки!.. Нет, нет, сначала я даже не испугался, скорее, просто подивился, как на какое-то наваждение. Но потом, когда приподнял колючие ветки елки, стелившиеся по земле, и увидел в полный рост человеческий скелет, — я просто остолбенел. Особенно меня поразил смертный оскал черепа с пустыми дырками глазниц... .
Позже я узнал, что найденные мною останки принадлежали молодой женщине. В заключении судебно-медицинский эксперт утверждал, что ей было нанесено более двадцати колото-резаных ран. (Не понимаю, как это он умудрился их сосчитать, ведь мягкие ткани практически полностью отсутствовали!) И еще один вывод сделал эксперт. От времени убийства до обнаружения трупа прошло никак не меньше шести месяцев.
Мне пришлось побывать в тех злополучных местах еще несколько раз, и всегда я чувствовал себя не лучшим образом. Казалось, что над самим ельником и вокруг него разлиты эманации страха и отчаяния, от которых у меня невольно подкашивались ноги и перехватывало дыхание.
Милиция и их добровольные помощники из ближайших поселков долго и тщательно прочесывали о местность у железнодорожной насыпи. Мне, например, удалось обнаружить женское зимнее пальто, а кто-то из деревенских наткнулся на теплую вязаную В шапочку... Все эти и другие найденные вещи, несомненно, принадлежали убитой.
Уголовный розыск после многотрудной работы установил личность потерпевшей. Помог этому ярлык фабрики-изготовителя на пальто убитой. Через отдел сбыта фабрики, находившейся в Казани, оперативники узнали, куда поступила партия этих пальто. Оказалось, что она была отправлена в город Острогожск Воронежской области. И там распродана. Местная милиция сообщила, что уже полгода разыскивает пропавшую студентку местного медицинского училища Елену Старостину. Когда ее матери предъявили для опознания найденные вещи, она сразу же подтвердила, что они принадлежали ее пропавшей дочери.
Из опроса подружек Лены выяснилось, что она однажды познакомилась с неким Семеном, якобы приезжавшим в Острогожск в командировку. С помощью тех же подружек был составлен фоторобот предполагаемого преступника, который напечатали в ряде газет. Появился он и в вечерней газете Вологды...
Шло время. Я начал забывать о жуткой находке у городка Кириллов. К тому же в милицию меня уже не вызывали. Словом, я мог продолжить свои занятия живописью на пленэре.
Как-то, работая над этюдами на живописном лесном берегу озера Белое, я познакомился с местным жителем Николаем Бромбергом. Встреча наша была любопытной, и о ней стоит рассказать.
...Моторная лодка, ревя мощным двигателем, несколько раз пересекла озерную гладь, словно желая быть запечатленной в моих акварелях. Я не заставил себя упрашивать и изобразил белоснежный катер на темно-голубой воде. Получилось, на мой взгляд, красиво и впечатляюще, хотя импровизации я, как всегда, не избежал.
В очередной раз моторка свернула прямо в мою тихую бухточку, где я увлеченно творил, и приткнулась к берегу. Из нее выбрались двое мужчин в рыбацкой амуниции.
— Давай, СеНя, выгружай добычу, а я пока за машиной схожу, — громко сказал пожилой молодому и пошел в мою сторону, Проходя мимо меня, он вдруг остановился как вкопанный, покрутил свой длинный седой ус и восторженно пробасил:
— Какая красотища! Невольно напрашиваются строки Заболоцкого. Помните: «...что есть красота и Н почему се обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Да-а, все-таки у художника особый глаз. Он вроде бы видит все, что и мы, простые смертные, но как видит! В превосходной степени!.. Разрешите представиться, — обратился он уже непосредственно ко мне. — Николай Вениаминович Бромберг, местный фермер, а еще мечтатель и филантроп, как считает моя жена. Веду, знаете ли, свое хозяйство. Но обожаю искусство во всех его проявлениях. Много читаю. Собрал неплохую библиотечку, в которой, между прочим, есть альбомы и книги по живописи... Но вот беда, похвалиться, перемолвиться впечатлениями, увы, некому и не с кем. Глушь, провинция... Вы уж не сочтите за труд посетить меня в любое время дня и ночи. Милости просим!
Признаться, я несколько смутился от столь неожиданного и настоятельного приглашения.
— Удобно ли это... — неуверенно пробормотал я, теребя мягкий кончик акварельной кисти. — Мы ведь совершенно незнакомы.
— Это вы бросьте! Никаких церемоний. У нас все по-простому, от души. Знаете что, поехали к нам прямо сейчас. И живите сколько захотите. Нет, правда! Отдых классический, на всем готовом... И никаких денег! — заявил он сразу же, предвосхищая мой вопрос. — Поехали, поехали! Не пожалеете. Вот только я машину подгоню...
Через полчаса мы втроем катили в побитом, армейского образца «уазике» по наезженной лесной колее, идущей по просеке. За рулем находился высокий, здоровенный парень с золотыми коронками на верхних передних зубах. Чем-то он показался мне знакомым. Где-то я уже видел это лицо. Память у меня профессиональная, и потому ошибиться я никак не мог. Но где я его видел, вспомнить пока не удалось.
Николай Вениаминович тем временем болтал без умолку о художественной выставке, которую он посетил два года назад, когда проездом находился в Москве.
Приехали мы в небольшой лесной поселок минут через двадцать. Шесть-семь покосившихся домишек,
как древний посад, окружали старинный двухэтажный
особняк из красного кирпича.
— Вот здесь мы и обитаем, — засуетился хозяин, от кривая дверцу и помогая мне вылезти из машины.
— Мы здесь как у Христа за пазухой, живем и в ус не дуем. Никто нас не трогает, и мы никому не мешаем. И все же иногда не хватает связи с внешним миром — ближайшим телефон в конторе совхоза, до которого двадцать километров... Проходите в дом! Эй, хозяйка, встречай гостя! — крикнул Николай Вениаминович, взбегая по каменной лестнице к входной двери.
Я, взяв свой этюдник и рюкзачок, набитый всякой всячиной, направился к дому. Но перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку лестницы, обернулся, чтобы поблагодарить водителя за доставку моей персоны в нужное место, и удивленно замер. Белобрысый водитель, раскрыв рот, с ужасом смотрел на чей-то портрет в вечерней газете, которую я случайно оставил в салоне автомобиля. И тут я вспомнил, где видел этого фиксатора. Да, сомнений быть не могло. Убийца Лены Старостиной и водитель «уазика» — одно и то же лицо!..
Все во мне напряглось. С трудом заставив себя повернуться к убийце спиной, я неторопливо поднялся по лестнице, думая только о том, как добраться до телефона и сообщить о своих подозрениях в милицию, но похоже, это сделать будет непросто... Вечером за столом собралась вся семья Бромбергов. На меня произвели хорошее впечатление и жена Николая Вениаминовича Флора Адольфовна, и их дочери — Нина и Ирина. Несколько особняком держался муж Нины Арнольд, но зато их двенадцатилетний сын Иосик был само очарование!..
И все же, надо признаться, мне в тот момент было не до восторгов и теплых бесед. Потрясенный страшным открытием, я мучился сомнениями, не знал, что делать. В самом деле, рядом с этими милыми скромными людьми живет убийца. Знают ли они об этом? Если знают, то это ужасно. А если нет, то я должен им сказать, предупредить об опасности... Не исключал я и того, что мог ошибиться с фотороботом и возвести на человека напраслину. Этого я боялся больше всего, хотя, честно говоря, ошибка в данном конкретном случае почти исключалась. Сходство-то было разительное!..
Застольная беседа Бромбергов касалась в основном их повседневных забот: сколько выловлено и отправлено на рынок рыбы, каковы надои молока и хватит ли его для запуска купленного недавно оборудования небольшого сыроваренного завода. Ну, и так далее и тому подобное...
Выбрав момент, я спросил у Бромберга-старшего, а давно ли у него работает его водитель. ? Первым на мой вопрос ответил Иосик:
— Дядя Сема очень добрый! — закричат он. — Он
обещал взять меня с собой на рыбалку! ~ Все заулыбались, а Нина Николаевна даже покраснела от удовольствия.
— Семен Горбунов — прекрасный работник, — подтвердил Николай Вениаминович. — Он ведь не просто мой водитель, он еще и управляющий в нашем хозяйстве. Мы ему безгранично доверяем.
Закурив трубку, Бромберг продолжил:
— Горбунов у нас около года. Я приютил его, взял на работу, когда он только-только вышел из тюрьмы. Сидел он несправедливо. Его подставили плохие люди, уговорив взять на себя чужую вину... В хозяйстве он оказался человеком незаменимым. Привез сюда свою супругу, привел своих знакомых. Все они очень нам помогают, работают честно. Иногда, правда, напиваются, но не без этого же, сами понимаете...
— А как вам достался этот замечательный особняк? — поинтересовался я.
— О, это целая повесть! Когда-нибудь я вам ее расскажу. А сейчас могу сказать только, что мы собственными руками восстанавливали этот разрушенный временем и злыми людьми дом. Я ведь когда-то был строителем и реставратором...
— Как интересно! — воскликнул я. — Тогда почему же вы занялись фермерством?
— Всегда, знаете ли, чувствовал некую тягу к работе на земле. Видимо, унаследовал ее от предков, которые всю жизнь на ней трудились. Я выходец из семьи немцев-колонистов, проживавших в Поволжье. А в этих местах мой отец и старшие братья строили небезызвестный Беломорско-Балтийский канал. Тут и остались их косточки — погибли все. Я пытался найти место их захоронения, да где там... Вот и решил остаться здесь навсегда, пустил, так сказать, корни. И не жалею об этом.
Постепенно разговор за столом стал стихать, а вскоре семья Бромбергов отправилась на покой.
— Мы ложимся рано, — пояснил мне их уход Николай Вениаминович, подбрасывая поленья в камин,
где весело гудел огонь. — К тому же зятю вместе с Иосифом предстоит завтра отправиться в Астрахань, навес-
тить бабушку. Я же вообще сплю плохо, предпочитаю
коротать ночи с занимательной книжкой в руках...
Мы долго еще говорили о литературе и искусстве, Спать я отправился за полночь.
Наутро у Николая Вениаминовича была запланирована рыбалка, и я решил составить ему компанию.
Ровно в шесть ноль-ноль я бодро вскочил со своего о
ложа. Право же, на матрасе, набитом свежим сеном, спится куда лучше, чем на пуховой перине в городской квартире...
Пока Бромберг готовил снасти, я пошел к крайнему строению, больше напоминавшему сарай, чем жилой дом. Я должен был передать Семену просьбу хозяина подогнать через полчаса машину к особняку, чтобы отвезти в город Арнольда с Иосиком. Самого Семена дома не оказалось, но зато я стал свидетелем любопытного разговора.
Говорили две женщины.
— Что ты все переживаешь из-за пустяков? — успокаивала одна из них подругу. — Ты напоминаешь мне двух сестричек-малолеток, которых я видела в кино. Они познают жизнь всеми доступными им способами: подсматривают за беременной служанкой, подслушивают, как она ругает на чем свет стоит своего неверного хахаля, жалеют, когда, преданная всеми, она вешается. Эти малолетки просто упивались своими наивными страданиями. Им, видите ли, было жалко дуру служанку... Ну, они дети, им простительно, а вот тебе, поменявшей двух мужей и сделавшей пять абортов, не к лицу распускать нюни!
— А что я могу сделать?! — рыдала вторая женщина. — Семен точно решил клеить старшую дочку Бромбергов. Хочет воспользоваться отсутствием Арнольда и прибрать к рукам фермерское хозяйство под любым предлогом.
— Зачем же ему старшая? Она замужем и с ребенком! Занялся бы лучше уж младшей...
— Ты, подруга, плохо знаешь моего недоумка. Он после тюрьмы совсем ошалел. Вот и сейчас решил втереться в доверие к двенадцатилетнему Иосику только для того, чтобы трахнуть его мамашу. На рыбалку собирается его свозить.
— Ну и что?
— Ты ни черта не понимаешь, а еще старше меня... Знаешь, почему он не ухлестывает за младшей дочерью Бромбергов Ириной? Он однажды уже обжегся на неопытной девчонке... Помнишь, что Семен вытворял на Новый год? Привез какую-то молоденькую потаскушку из Воронежской области, тешился с ней прямо у меня на глазах, сучий кот! Говорил: «Гляди, Валюха, какие красивые стервы живут еще в русских селениях...» Кобель чертов!
— А ты почему терпела?
— Я его тогда предупредила, если не отправишь девку домой, все расскажу о твоих темных делишках в ментовке. Будешь отмечать праздник на нарах в СИЗО. Ему это не понравилось. Отвел девку на вокзал, посадил ее в поезд. Сам так сказал...
— Нет, Валюха-горюха, не удержать тебе такого мужика, помяни мое слово, — печально проговорила старшая подруга.
— Я его убью! Пусть только попробует еще хоть раз... Я и не заметил, как к дому подошел Семен. Слышал
ли он разговор, я тоже не знаю. Передал ему просьбу Бромберга и направился к особняку, чувствуя на себе подозрительный взгляд. Нет, у меня не было сомнений в том, что этот человек убийца. Надо было действовать.
Встали-то мы рано, а отправились на рыбалку только после обеда.
— Как раз на вечернюю зорьку поспеем, — сказал в машине Бромберг. — Значит, программа такая: сначала заплываем на лодках к прикормленному месту — поохотимся за лещами, а затем двинем на глубину, к «ямам». Там можно будет половить окуней. Знаете технику блеснения?
— В общих чертах... — неуверенно проговорил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46