" и
не потому, что "Хочу, чтобы было по-моему!", а по справедливости! Ведь тогда
надо эту ситуацию оценить, решить, кто прав, кто виноват, на чьей стороне
выступить. Как сделать выбор? Вот когда нужна правильная ориентация в
нравственных ценностях, твердое знание того, что такое хорошо, а что такое
плохо.
И вот тут неоценимую помощь оказывает литература, музыка, живопись, театр -
искусство, образный мир которого доступен детишкам с самого нежного возраста.
¶ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА§
Меня как-то поразила простая мысль: человечество шлифует и накапливает свой
нравственный опыт тысячи лет, а человек должен усвоить его, чтобы стать на
уровень культуры своего времени, за какие-то 15-20. А чтобы вступить в
разнообразное общение с людьми, ему этот опыт или хотя бы основы его надо
усвоить еще раньше - в пять-семь лет! Какое бы разнообразие жизни и
деятельности ни предоставила ребенку семья, как бы ни были развиты связи
детей с людьми и окружающим миром, все равно узок будет этот мир и беден
будет этот опыт без соотнесения его с нравственным опытом человечества, со
всем тем богатством, которое накопило оно за свою многовековую историю. Но
как сравнить свой личный опыт с тем, что уже было, что есть и должно быть,
что будет? Вот для этого, по-моему, и необходимо искусство, которое вооружает
человека тем, что не постигнешь простым опытом жизни. Оно как Прометеев
огонь, который поколения людей передают друг другу с надеждой донести его до
сердца и разума каждого, кому посчастливилось родиться человеком. Донести,
чтобы каждый человеком стал.
Б.П.: Думаю, не надо преувеличивать роль искусства. Человека делают
обстоятельства, характер его деятельности, условия его жизни. Искусству среди
этих условий тоже есть место, но, во-первых, не главное, а во-вторых, не
самостоятельное: оно само, как известно, неоднородно и подчинено интересам
разных классов и прослоек общества. Так что красивые слова о прометеевом
огне, я думаю, даже в образном плане не соответствуют действительности.
Конечно, искусство многому учит, дает знание о мире, о человеке, об
отношениях между людьми, но чтобы переделывать людей, делать новорожденного
человеком, - это ему не под силу.
Л.А.: Это наш старый спор, в который однажды внес свою лепту и
семнадцатилетний сын. Обычно на вопрос: "Для чего человеку надо научиться
читать в три года?" - мы отвечали так: уже до школы ребенок многое узнает из
книг. Ему становятся доступны географические карты и справочные издания,
расширяется круг его интересов, развивается его фантазия, воображение. Чтение
становится его потребностью и удовлетворением. Он становится безупречно
грамотным без усвоения грамматики. Наконец, это экономия времени взрослых: он
перестает приставать: "Почитай, почитай!" Да и на свои многочисленные
почемучкины вопросы ищет ответы в книгах. А Алеша сказал то, до чего мы, к
сожалению, сами не додумались, но что является необыкновенно важным
результатом раннего чтения. Вот его мысль (передаю, конечно, не буквально, но
за смысл ручаюсь): наша художественная литература, в особенности детская,
чрезвычайно нравственна по сути своей. Рано научившись читать и читая куда
больше, чем ему читали бы взрослые, ребенок незаметно для себя обязательно
приобретет нравственный эталон, образец для подражания - еще до того, как
сталкивается с некоторыми теневыми сторонами жизни, до того, как начнут на
него сильно влиять разные условия, в том числе и неблагоприятные. Тогда он
встречается с этими условиями, как бы нравственно защищенный, уже исподволь
усвоивший основные представления об отношениях между людьми: о добре и зле, о
смелости и трусости, о скупости и щедрости, о многом-многом еще.
Б.П.: Получается, что влияние литературы может быть сильнее, чем влияние
действительности? Даже в том случае, когда они по направлению противоположны?
Что-то не верится. Слишком тогда было бы просто воспитывать людей: читать
сказки и "воспитательные" рассказы с утра до вечера - и все в порядке:
обеспечена высоконравственная личность.
Л.А.: Не надо иронизировать по поводу этих сказок и рассказов. Влияние их на
формирование личности ребенка очень велико.
В библиотеке, где я работала, и у нас среди гостей я в своей жизни встретила
лишь четверых подростков, которые не читали и не любили сказок. Было ли то
совпадением, не знаю, но все они были похожи своей безапелляционностью,
рационалистичностью, отсутствием живого любопытства и даже чувства юмора. Все
это в разной, но заметной степени. Двое из них были очень развиты, но с ними
было трудно говорить, трудно ладить. Впечатление от них описать трудно; может
быть, я что-то преувеличиваю или говорю неточно, но очень четко помню: мне
каждого становилось жалко, потому что они были лишены какой-то внутренней
доброжелательности, необходимой для налаживания контактов с людьми. Один из
них производил тягостное впечатление странного, даже больного человека, хотя
был абсолютно здоров и на мой вопрос: "Как ты учишься?" - снисходительно
ответил: "На "пять", разумеется". - "А почему ты читаешь фантастику?" -
спросила я, записывая выбранные книги. Он скривил губы: "Не всякую. Грина,
например, не люблю. Какая это фантастика - выдумки все это. Фантастика - это
научное предвидение, то, что на самом деле будет, а что Грин - красивая
неправда, вот и все". Он смотрел на меня холодноватыми ироничными глазами,
уверенный в собственной правоте. Мне нечего было сказать ему: какими словами
могла я до него достучаться, если этого не смогла сделать ярчайшая
человечность и доброта Грина? Как же этот "мыслитель" будет понимать людей,
как жить с ними?
Виновата ли здесь нелюбовь к сказкам? Думаю, да. Для чего создано это
величайшее изобретение человечества - сказки? Наверное, прежде всего для
того, чтобы передать новым поколениям уже в детстве, самом нежном, самом
восприимчивом возрасте, основные нравственные понятия и чувства, выработанные
вековым опытом, передать не в виде голой морали, проповеди, а в прозрачно
ясной по смыслу, прелестной и забавной по форме сказке, с помощью которой
детям преподносится знание о сложной и противоречивой действительности.
У нас в семье все очень любят сказки. Читаем их по нескольку раз, особенно
любимые, и вслух, и про себя, и играем в сказочных героев, и смотрим сказки
по телевизору. Какое же это наслаждение - видеть, как даже самые маленькие
сопереживают, сочувствуют героям или негодуют, возмущаются кознями их врагов
- учатся понимать, что к чему.
Смотрим и читаем мы, конечно, не только сказки. Множество детских и взрослых
книг перечитали мы вслух, то растягивая удовольствие на несколько вечеров, то
не отрываясь часа три-четыре подряд, читая все с начала до конца.
Так мы, например, читали "Весенние перевертыши" В. Тендрякова, "Не стреляйте
в белых лебедей" Б. Васильева - их нельзя было разрывать на части, никак
нельзя! Слушают обычно все, даже старшие, хотя содержание для них может быть
давно известно.
Я как-то не выдержала (самой любопытно стало) и спросила:
- Вы ведь уже читали, а почему слушаете?
- А знаешь, мам, когда читаешь про себя, получается так быстро, что не
успеваешь себе представить в деталях. Сливается все, как при езде на большой
скорости. А вслух ты читаешь медленно, и все вдруг приобретает краски и
звуки, оживает в воображении - успеваешь и рассмотреть и поразмышлять.
- Пешеходом-то, выходит, лучше быть? - засмеялась я, удивленная и
обрадованная неожиданным открытием сына.
Мы не проводим после чтения никаких "бесед по поводу". Я совершенно не могу
задавать вопросов детям с какой-либо воспитательно-дидактической целью -
боюсь разрушить цельность впечатлений и чувств. Единственно, на что я
отваживаюсь, так это на какие-нибудь реплики по ходу того, что читаем, иногда
просто трудно от них удержаться.
Б.П.: Было время, я скептически относился к сказкам, к художественной
литературе, к фильмам, спектаклям - считал их развлечением, отдыхом, в общем,
делом не очень серьезным. Бывает даже, и сейчас не без досады бросаю
какое-нибудь дело и иду - по приглашению ребят или мамы - посмотреть
что-нибудь по телевизору. А потом говорю: "Спасибо". Действительно, очень это
нужно - посидеть рядышком с малышами, прижаться друг к дружке, если страшно;
вытереть слезы одним платком, если горько; прыгать и хохотать, обнимая друг
друга, если радостно и хорошо.
Л.А.: Такое вот сопереживание и есть один из самых надежных способов
ориентации детей в сложном мире человеческих чувств: чему радоваться, когда
негодовать, кого жалеть, кем восхищаться - ведь именно этому учатся они у
нас, когда мы вместе читаем, вместе смотрим, вместе слушаем что-нибудь.
Заодно и собственные взгляды и чувства проверяешь - не устарели ли? Не
заржавели ли? Значит, и нам, взрослым, это нужно.
И очень нужно еще одно. Я сама это поняла по-настоящему, когда стала читать
ребятам книги Носова, Драгунского, Алексина, Дубова... Они считаются книгами
для детей. Для меня было открытием, что эти книги прежде всего для нас,
родителей! И для всех, кто имеет хоть какое-то отношение к детям. Я теперь не
могу представить себе, как я понимала бы своих ребят, не зная книги Януша
Корчака "Когда я снова стану маленьким", или повести Ричи Достян "Тревога",
посвященной людям, позабывшим свое детство, или "Беглеца" Дубова, или
"Сережу" Пановой, или удивительные книги о детстве Л.Толстого,
Гарина-Михайловского, Аксакова? Писатели словно пытаются достучаться к нашему
взрослому сознанию и сердцу: смотрите, слушайте, поймите, оцените, любите
Детство! И помогают нам понять детей, а детям понять взрослых. Вот поэтому я
читаю то, что читают мои дети, могу отложить все дела в сторону и прочесть
книгу, которую сын читает в третий раз подряд.
Теперь о телевизоре. Он может стать настоящим бедствием, если заменит все:
книги, занятия, прогулки, семейные праздники, встречи с друзьями, игры,
беседы - короче, заменит саму жизнь. И он же может быть помощником и другом,
если использовать его по назначению: как информатора, как способ встречи с
интересными людьми, как волшебника, который, экономя наше время, доставляет
нам лучшие произведения искусства прямо на дом. Надо только знать, что у
этого волшебника есть один недостаток: поскольку он обязан удовлетворить
миллионы клиентов с самыми разными вкусами и потребностями (а экран-то
один!), он работает без передышки сразу в четырех лицах (то есть по четырем
программам) для всех разом: разбирайтесь сами, кому что нужно. И остается
только определить, что именно нам надо. Для этого и существуют программы. Мы
заранее отмечаем, что хотелось бы посмотреть: три-четыре передачи в неделю, а
иногда одну-две, бывает - ни одной. И все. И никаких проблем.
Думаю, проблемы здесь опять-таки творим мы сами, взрослые, когда устраиваем,
например, "смотрение" всего подряд.
Ведь это значит: долгое сидение, избыток впечатлений, переутомление, и для
детей в первую очередь. И все-таки это, по-моему, не самый худший вариант.
Страшнее не выключенный весь день телевизор. Смотрят его или не смотрят,
неважно: он включен, и диктор может улыбаться и говорить сколько угодно -
никому, и артист может плакать и взывать к чувствам и рассудку... пустого
кресла.
Мне всегда бывает грустно видеть ребенка, с тупым видом крутящего ручку
настройки и взирающего равнодушно на все, что там, на экране, мелькает. Это
нелепо, бесчеловечно! Что из того, что это лишь ящик, экран - ведь на экране
то, что люди делали для людей, стремясь сказать, передать, донести им что-то.
Когда ребенок плачет, переживая несчастье деревянной куклы, - это нормально.
А если ребенок безразлично скользит взглядом по искаженному болью лицу живого
человека, здесь происходит убийство чего-то человеческого в человеке.
Б.П.: Может быть, это уж слишком - убийство? Ребенок же понимает, что это
артист, что на самом деле...
Л.А.: Придется вспомнить один грустный эпизод. Наш хороший знакомый, между
прочим, умный и вроде бы добрый человек, решил утешить девочек, горько
плачущих из-за того, что Герасиму пришлось утопить Муму.
- Зачем? Ну зачем он это сделал, мамочка? - в отчаянии шептала мне трехлетняя
дочурка, заливаясь слезами и боясь смотреть на экран. И вдруг спокойный, с
улыбкой, голос:
- Ну что ты, чудачка, ведь это он не на самом деле ее топит, это же артисты.
Сняли кино, а потом вытащили. Небось где-нибудь живая до сих пор бегает...
- Да? - удивилась девочка и с любопытством уставилась на экран. Я просто
захлебнулась от возмущения - слов не было, а было омерзительное чувство,
будто при тебе совершили подлость, а ты не воспротивилась этому. Да так оно и
было, по существу, хотя, кажется, наш знакомый так и не понял, что он такое
особенное сделал. Ведь добра желал, а кроме того, сказал-то, по существу,
правду...
А была это ложь, а не правда! Ложь, потому что на самом-то деле Муму была
утоплена, потому что несправедливость и жестокость существуют в реальной
жизни, их надо ненавидеть. Конечно, лучше этому учиться в реальной жизни. Не
только переживать, глядя на экран, а бороться с действительной
несправедливостью, когда ее встретишь. Верно, но для того чтобы бороться
против лжи, несправедливости, подлости, мерзости, надо же научиться видеть
их, различать под любым обличьем. Именно этому и учит искусство, учит
тянуться к высокому, светлому, какие бы странные и непривычные формы оно ни
принимало, учит сопротивляться всему бесчеловечному, в какие бы маски оно ни
рядилось. Надо только понимать его язык и отличать подлинное искусство от
мнимого, но этому-то и надо учиться сызмальства на лучших образцах мировой и
нашей, советской культуры.
С грустью сознаю, что мы упустили здесь многое: наши ребята почти не знают
истории живописи, музыки, не говоря уж о скульптуре и архитектуре. Они редко
бывали в театре, даже в кино мы ходим с ними нечасто. Вряд ли они назовут
многих прославленных композиторов, художников, архитекторов, вспомнят их
произведения. И произошло так не потому, что мы не хотели дать эти знания
детям, - просто не хватило нас на это, к огромному моему сожалению. Но есть у
меня одна утешительная мысль, ею я хочу хоть немного оправдаться. Она
заключается вот в чем. Что важнее: узнавать на слух, кому принадлежит та или
иная мелодия, или чувствовать эту мелодию сердцем, откликаться на нее всем
существом? Что лучше: знать наперечет все картины Рафаэля или замереть в
благоговении даже перед простой репродукцией "Сикстинской мадонны", впервые
ее увидев? Наверное, хорошо, чтобы было и то и другое. Конечно, не зная,
когда, кто и зачем создал произведение, не постигнешь его глубины, не
прочувствуешь его по-настоящему. И все-таки от знания зависит не все, далеко
не все! Когда я вижу детей, которые со скучающими лицами поют в хоре или
как-то бесстрастно исполняют сложные пьесы на рояле, мне становится неловко:
зачем это? Зачем умение, если душа молчит? Ведь музыка - это когда человек
человеку без слов говорит о самом сложном и самом личном. А тут никаких
переживаний. Нет, пусть лучше будет наоборот: не быть знатоком, но уметь
чувствовать.
Мы иногда любим с ребятишками слушать тишину ночи, можем остановиться и
смотреть на неповторимую прелестную игру заката, или на чудо настоящее -
инеем покрытый сад, или замираем в темной комнате у пианино, слушая совсем
простую мелодию, которую играет Аночка так проникновенно и нежно... По-моему,
все это тоже приобщение к искусству.
Б.П.: И все же я стою на том, что человек сам должен действовать, пробовать,
творить, а не просто усваивать то, что сделал кто-то. Даже в области
искусства. Мне кажется важным, что в наших домашних концертах, представлениях
ребята сами делают декорации, сочиняют стихи, даже пьесы и песни. Разве это
тоже не приобщение к искусству?
¶Наши семейные праздники§
Л.А.: Праздники у нас бывают, как мне иногда кажется, даже чересчур часто,
потому что ко всем всенародным праздникам, которые мы очень любим и всегда
отмечаем в семье, присоединяются еще внутрисемейные торжества. Иногда, устав
от очередных пирогов и пирожков, которые надо напечь каждый раз человек на
пятнадцать-двадцать, я в шутку напеваю: "К сожаленью, день рожденья десять
раз в году." Есть, правда, и одиннадцатый, хотя он скорее первый. Это день
рождения нашей семьи - не день нашей свадьбы, а день нашей встречи, потому
что главное все-таки встретиться и не пройти мимо. И к этому дню мы покупаем
яблоки и пирожные и каждое делим пополам, как когда-то, много лет назад, в
первый день нашей встречи. Это теперь одна из наших традиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30