Я обернулась – то был инспектор Гарсия. Я подскочила и взвизгнула.
– В чем дело? – удивился инспектор. На нем было то же темно-синее пальто, что и утром.
– Извините, – пробормотала я, пытаясь говорить нормально, но язык у меня пересох и не ворочался. – Я подумала, что… У меня нервы немного не в порядке.
Я огляделась. Мой подъезд находился в какой-нибудь сотне метров, и на четвертом этаже, за окнами моей квартиры, распахнутыми настежь для проветривания, топтался целый взвод полицейских и пожарных. Но они не могли ни увидеть, ни услышать меня. Было около пяти часов вечера, и в это время наша улица почти всегда безлюдна. Лишь в глубине сквера, на детской площадке, несколько женщин наблюдали за играми своих детей.
– Я все знаю. Очень неприятно, – сказал Гарсия.
Я слегка обалдела: что все он знает? Неужели видел нас утром в парке?
– Насчет газа. Муниципальная полиция поставила нас в известность.
– Вот как… – выдохнула я, понемногу приходя в себя. И шагнула назад. Гарсия же сделал шаг вперед.
Не слишком ли близко? Не слишком ли близко придвинулся ко мне Гарсия по сравнению с нормальной, приличной дистанцией, которую обычно держат люди? Искоса я взглянула через плечо: у тротуара стояла большая машина. Черная, с затемненными стеклами. И она была очень близко, слишком близко от меня. Достаточно одного толчка или пинка. Земля закачалась у меня под ногами.
– Вы как-то странно выглядите, – сказал Гарсия.
Я снова отступила назад, он снова сделал шаг вперед.
– Это… это от страха, – ответила я совершенно правдиво.
Гарсия сжал мне предплечье.
– Сейчас мы поедем в комиссариат. У меня машина. Я попыталась освободиться, но он держал меня крепко.
– Зачем? Для чего?
– Вы сделаете заявление. Это очень важно. Поехали.
– Я не могу, – сказала я, упираясь. И с надеждой посмотрела на свой подъезд: не выйдут ли случайно муниципалы, не спустится ли за мной Адриан? – У меня собака. Я вернусь домой, а потом поедем, хорошо?
– Собаку возьмем с собой. Сделаем анализ. Она отравилась. Проверим. Поехали быстрей.
Гарсия начал тянуть меня к машине. Он почти перестал притворяться – еще секунда, и он стукнул бы меня. Конечно, я могла бы кричать, могла бы сопротивляться, но он все равно увез бы меня. Машина была совсем близко, а женщины на детской площадке – единственные, кого я видела, – не стали бы слишком торопиться и вмешиваться в ссору между двумя незнакомыми им людьми. Они бы спохватились, когда я оказалась бы уже далеко отсюда.
– У меня нет с собой удостоверения личности! – воскликнула я.
– Не важно, – резко ответил Гарсия. И еще крепче сжал мою руку.
У наших ног упал мячик. Мы оба одновременно посмотрели вниз и увидели мальчика лет четырех, укутанного в теплую меховую курточку, словно его отправляли на Северный полюс; он прибежал за своим мячиком. Мой маленький рост все-таки сослужил мне службу: я сумела подхватить мальчика, не высвободившись от хватки инспектора.
– Прелесть, а не ребенок, – говорила я, а прелестный ребенок извивался у меня на руках, словно угорь.
Однако известно, что отчаяние придает невероятную силу. Я не только сумела удержать выскальзывающего мальчика, но и умудрилась шлепнуть его по попке, прикрытой толстой курткой. Ребенок открыл огромный, как туннель метро, рот и заорал как одержимый. Гарсия и я одновременно обернулись: стадо озверевших матерей неслось на нас с бешеной скоростью. Инспектор отпустил меня.
– М-м-м… Перенесем на другой день, – сказал он.
Он быстро сел на заднее сиденье машины, и рычанье мощного мотора начало удаляться. Я опустила мальчика на землю. Мамаши тем временем окружили меня с явным намерением побить каменьями. Первое, что я сделала, – назвала себя, сообщила им свое полное имя и адрес. К счастью, одна из женщин знала меня в лицо.
– Да, она здесь живет, это верно. Вот в этом подъезде, я ее знаю, – сказала она со строгим выражением лица.
Тогда я как можно спокойнее попыталась объяснить им ситуацию. Я решила в основном придерживаться правды, но правда звучала столь же неправдоподобно, как и самая наглая ложь.
– Еще раз повторяю: я очень сожалею, но этот тип хотел, видимо, похитить меня, поэтому я схватила ребенка, чтобы привлечь ваше внимание, – говорила я в десятый раз.
– Хватала бы свою шлюху мать, красотка! – сказала мамаша мальчонки с остроумием, присущим жителям моего района Мадрида, а район этот старый и простонародный.
– Ты все правильно говоришь, – легко согласилась я; у меня началась эйфория, адреналиновое опьянение после страшной опасности. – Если бы моя мать была рядом, я, конечно, вцепилась бы в нее. В общем, я очень сожалею. Что я еще могу сказать? Если тебе этого мало, вызови полицию.
И я пошла домой, смеясь про себя черному юмору моей последней фразы.
* * *
Вполне естественно, что я дрожала от ужаса, обнаружив, что комиссар Гарсия замешан в этом деле. После того как команда разъяренных мамаш вырвала меня из его лап, мы с Адрианом и Феликсом собрались на срочное совещание у меня на кухне и решили на время прекратить поиски Рамона и укрыться в каком-нибудь тайном и надежном месте.
– Но вам-то зачем уезжать, – возражала я неискренне, потому что мне совсем не улыбалось бежать из города одной.
– Я поеду туда, куда поедешь ты, – сказал Адриан с таким чувством, словно выпевал мелодию болеро. – К тому же, по-моему, мы с Феликсом не будем в полной безопасности, если останемся здесь.
– Конечно, – поддержал его старик. – А потом, я, кажется, знаю, куда нам надо отправиться. Знаете, зачастую самое лучшее укрытие – самое близкое. У брата Маргариты есть деревенский дом в Сомосьерре. Это большой дом, он живет один, так как его дети перебрались в город. Он много раз приглашал меня. Уверен, он примет нас хорошо. И хотя это всего в восьмидесяти километрах от Мадрида, на самом деле его дом – в ста световых годах от всего этого. Там нас никогда не найдут.
В этом плане содержалось еще одно преимущество – он не требовал затрат. К тому времени я была почти в катастрофической ситуации в смысле денег. Зарплату Рамона предусмотрительно заморозили, миллион песет, оставшихся после выкупа, мы растратили в мгновение ока, а за все это время я не написала ни строчки. Несколько недель назад я пошла к моему издателю, чтобы попросить у него аванс под будущую книгу; Эмилио, всегда очень любезный, рассыпался в извинениях и в преувеличенных похвалах моей работе:
– Ты же знаешь, я в восторге от твоей «Курочки-недурочки», ты же наша звезда, но, к несчастью, мы как раз сейчас переживаем очень трудный период, объем продаж ужасно снизился; нам уже пришлось пересмотреть несколько договоров, а положение наше столь сложное, что вообще непонятно, что будет с издательством. Ты не представляешь, как мне жаль, но я ничем не могу помочь тебе.
У Адриана никогда не было ни песеты, а в жалкие сбережения Феликса я категорически отказывалась залезать, так что состояние наших финансов меня довольно сильно тревожило. Поэтому предложение Феликса было принято с большим удовольствием. Мы решили ехать сразу же и стали укладывать чемоданы. Я позвонила отцу и матери и сказала, что на некоторое время уезжаю в Париж.
– Замечательно, дорогая, я уверена, тебе это просто необходимо после всех этих ужасов с похищением. Как бы я была счастлива, если могла бы ездить в Париж каждый раз, когда у меня начиналась депрессия! Но в мое время это было невозможно. Да у меня и не было своих денег, я пожертвовала своей карьерой ради твоего отца… И зачем, спрашивается? Да и ты уже была, я не могла оставить тебя одну. Не то чтобы я об этом сожалела, пойми меня правильно, но все-таки как ты умно поступила, что не завела детей, – сказала моя мать.
– Великолепно! Значит, ты сможешь привезти мне отличный пиджак, я видел такой на своем друге; они продаются в магазинчике на Елисейских Полях. Да, кстати, а что слышно о Рамоне? – сказал мой отец.
Их реакция меня ни капельки не удивила: каждый с потрясающим совершенством исполнял свою роль. Они никогда не могли сказать того, что мне было нужно услышать.
Мы собрались за каких-нибудь полчаса. Я закрыла все окна, заперла все замки, и мы стали спускаться по лестнице на цыпочках, словно узники, бегущие из Аль-катраса. Но все напрасно. Внизу стояли два парня, здоровенные, как быки, оба – с невинным и дурацким выражением лица, оба – в похожих парадных костюмах: серых, дешевых. Чем-то они напоминали детей перед первым причастием, только явных переростков.
– Донья Лусия Ромеро? – спросил один из близнецов с изысканной вежливостью.
Меня бросило в пот.
– Нет, – ответила я. – Она живет на четвертом этаже. Поднимитесь и посмотрите, дома ли она.
– Сеньора Ромеро, – сказал он невозмутимо и показал свое удостоверение. – Мы из судебной полиции. Вам придется проехать с нами. За вами нас послала судья Мартина.
– Судья? Зачем?
– Это нам неизвестно. Мы знаем только, что должны привезти вас к ней.
– Но это… Это незаконно, неконституционно, это похищение!
Адриан сделал шаг вперед, второй близнец мягко уперся рукой ему в грудь. Он был вдвое выше и крепче Адриана.
– Пожалуйста, сеньора, не надо преувеличивать и драматизировать.
Замечательные формулировки, подумала я почему-то; как уместен здесь глагол «драматизировать». Видимо, за последнее время бандиты повысили свой культурный уровень.
– Единственное, чего мы хотим, это отвезти вас к судье, чтобы вы немного побеседовали. Вот и все.
Побеседовать с судьей. Я вообще не очень жалую судей. Эти господа, а также дамы, прошедшие конкурс, которые годами жили в полном затворничестве и грызли, как мыши, своды законов, внезапно, не имея никакого жизненного опыта, не достигнув личностной зрелости, становятся чуть ли не богами и начинают повелевать судьбами других людей. К тому же до всей этой печальной истории с похищением у меня был единственный и бредовый случай общения с судьями и судами, который сильно подорвал мое доверие к правосудию. Однажды у меня украли сумку вместе с документами, я подала заявление и получила новые документы, как всегда и бывает в таких случаях. Но четыре года спустя мне вдруг начали приходить повестки из суда. Кто-то зарегистрировал машину «форд-фиеста» на мое имя, и этот человек с достойным удивления упорством постоянно врезался во что-нибудь – в другой автомобиль, в витрину, в припаркованный велосипед, от которого остались рожки да ножки. Ко всему прочему, форд не был застрахован, отсюда и суды: ущерб надлежало возмещать мне, потому что по закону владелицей машины была я. Мне удалось узнать, где была приобретена эта машина, и я отправилась в контору к дилеру.
– Конечно, я помню эту «фиесту». Вы сами ее и покупали четыре года назад, с вами был муж, иранец, – сказал мне он.
Ни к чему не привели все мои клятвы, что автомобиль не мой, потому что в официальных документах значилось мое имя. Мне приходилось являться на все судебные разбирательства и долго оплачивать ущерб, пока наконец повестки не перестали присылать. Возможно, этот тип вернулся в Иран, или умер от рака печени, чего я ему страстно желала каждую ночь в течение полутора лет, или, что более вероятно, сменил машину и документы. После такого урока я убедилась, что Фемида не только слепа, но и тупа. С такой безрадостной предысторией мне вовсе не хотелось сломя голову нестись к какой-то судье по первому ее зову.
А не доверять этой судье я имела все основания. Ведь наша первая беседа проходила в присутствии инспектора Гарсии. Что, черт возьми, делал на этой встрече Гарсия, молчаливый и невозмутимый? Уже тогда я удивилась, почему в ее кабинете сидит полицейский, а теперь эта история и вовсе казалась мне зловещей: а вдруг они в сговоре? Был и худший вариант: а что, если эти разряженные и младенчески невинные на вид верзилы врут и их послал сам инспектор Гарсия? Или террористы из «Оргульо обреро»? Или тот рыжий бандит, который уже угрожал нам с Адрианом?
– А откуда мне знать, что вы – те, за кого себя выдаете? Откуда мне знать, что вы отвезете меня к судье?
– Вы видели наши удостоверения.
– Тоже мне гарантия. Почему бы им не быть поддельными? А может, они и настоящие, а вот намерения ваши совсем иные, чем вы говорите?
Верзила, который говорил со мной, вздохнул.
– Значит, вам остается только поверить нам.
Так я и сделала – поверила. Интуиция – это импульс, электрический разряд, который пробегает по волокнам нейронов, неся с собой запороговую информацию, детали столь незначительные, что человек не отдает себе в них отчета. У меня всегда была отличная интуиция, и всегда получалось хорошо, когда я поступала по первому побуждению. Сейчас интуиция говорила мне, что от этих парней не исходит угрозы и будет только хуже, если я начну с ними спорить. Я положила руку на плечо Феликса и слегка сжала его, успокаивая старика.
– Я скоро вернусь. Ничего со мной не случится. Ждите меня здесь.
Минутой позже я уже сидела на заднем сиденье машины и ехала в суд. Во всяком случае, так предполагалось. На самом деле шофер сильно покрутился по городу, делая не совсем понятные мне повороты. И тут я с внезапной тревогой стала вспоминать случаи, когда моя хваленая интуиция обманывала меня, причем последствия были кошмарными. Например, однажды я помяла мотоцикл одному типу и вышла из машины, чтобы договориться с ним, потому что парень показался мне симпатичным, а он чуть не задушил меня. А разве не отдала я двести тысяч песет какому-то мошеннику, который продавал очень дешевые компьютеры, только что завезенные из США, и он надул меня? Или взять случай с другим парнем, таким с виду обаятельным, я с ним кокетничала в баре, а он украл у меня портфель. Я уже начала приходить к неутешительному выводу, что каждый раз, когда я действовала опираясь на интуицию, я глубоко ошибалась, но тут машина сделала очередной непонятный объезд, и мы наконец выехали на ту улицу, где находился суд.
Судья приняла меня в том же замызганном кабинете, что и в первый раз. Правда, я обнаружила некоторые весьма заметные изменения. Одно из них – в кресле не восседал инспектор Гарсия. Но самым главным оказалось даже не то, что за это время судья родила, а то, что она принесла своего отпрыска на работу, и этот кусочек плоти теперь лежал в колыбельке, в ворохе кружев и безвкусных вышивок, рядом с ее столом. Кошка тоже родила – она удобно устроилась на подушке с ярко-желтой курицей и вылизывала полдюжины котят с видом всем довольной тигрицы. В кабинете было жарко и душно, как в инкубаторе, и пахло тальком и грудным молоком.
– Мы вышли на финишную прямую, – торжественно объявила судья, как только увидела меня.
– Это хорошо, – сказала я, чтобы хоть как-то ответить. Я мечтала только о том, как бы поскорее покинуть это удушающее помещение, этот кабинет-инкубатор.
– Я должна извиниться за то, что вас привезли сюда так внезапно, без предупреждения, однако время поджимает, и ситуация складывается критическая.
– Да, хорошо.
– Буду говорить коротко и ясно: ваш муж – всего лишь верхушка айсберга. Один раскаявшийся преступник предоставил нам фотокопии чеков, ведомостей, которые должны были быть уничтожены, а также секретные документы. Этот человек работал бухгалтером в компаниях «Капитал» и «Белинда», двух подставных фирмах, в которые переводил похищенные деньги ваш муж. Однако, судя по всему, у них были проблемы. Бухгалтер говорит, что его обманули, не заплатили обещанного и теперь он боится за свою жизнь. Возможно, так оно и было. Но возможно и то, что бухгалтер хотел шантажировать своих коллег, но у него это не вышло. Однако мотивы нашего осведомителя нам сейчас безразличны. Для нас важна информация, которую он предоставил.
Судья помолчала немного, словно решая, вводить ли меня полностью в курс дела. Явно нервничая, она открыла и закрыла несколько папок, но не вынула из них ни единой бумажки.
– Согласно имеющимся у нас свидетельствам, вашего мужа не принуждали совершать хищения для «Оргульо обреро». Информация, которой мы располагаем, Не слишком точна, потому что бухгалтер, наш основной осведомитель, – настоящий мерзавец, он хочет попридержать карты в рукаве и лжет на каждом шагу. Но уже сейчас нет ни малейших сомнений в том, что речь идет о черной схеме, организованной для того, чтобы совершать хищения государственных средств, причем в огромных масштабах, через разные министерства. Ваш муж входил в эту мафию.
– Это еще надо доказать, – сказала я машинально, подчиняясь почти животному рефлексу: как бы то ни было, но Рамон – все еще часть меня самой. Но в глубине души у меня уже зарождалась уверенность, что судья Мартина говорит правду.
– Это я вам докажу, не беспокойтесь. Я вам сказала, что ваш муж входил в эту мафию, что у него есть связи в уголовном мире и в среде террористических организаций, таких, как «Оргульо обреро». Однако Рамон Ирунья играл лишь второстепенную роль – в это дело вовлечены самые высокие государственные чиновники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– В чем дело? – удивился инспектор. На нем было то же темно-синее пальто, что и утром.
– Извините, – пробормотала я, пытаясь говорить нормально, но язык у меня пересох и не ворочался. – Я подумала, что… У меня нервы немного не в порядке.
Я огляделась. Мой подъезд находился в какой-нибудь сотне метров, и на четвертом этаже, за окнами моей квартиры, распахнутыми настежь для проветривания, топтался целый взвод полицейских и пожарных. Но они не могли ни увидеть, ни услышать меня. Было около пяти часов вечера, и в это время наша улица почти всегда безлюдна. Лишь в глубине сквера, на детской площадке, несколько женщин наблюдали за играми своих детей.
– Я все знаю. Очень неприятно, – сказал Гарсия.
Я слегка обалдела: что все он знает? Неужели видел нас утром в парке?
– Насчет газа. Муниципальная полиция поставила нас в известность.
– Вот как… – выдохнула я, понемногу приходя в себя. И шагнула назад. Гарсия же сделал шаг вперед.
Не слишком ли близко? Не слишком ли близко придвинулся ко мне Гарсия по сравнению с нормальной, приличной дистанцией, которую обычно держат люди? Искоса я взглянула через плечо: у тротуара стояла большая машина. Черная, с затемненными стеклами. И она была очень близко, слишком близко от меня. Достаточно одного толчка или пинка. Земля закачалась у меня под ногами.
– Вы как-то странно выглядите, – сказал Гарсия.
Я снова отступила назад, он снова сделал шаг вперед.
– Это… это от страха, – ответила я совершенно правдиво.
Гарсия сжал мне предплечье.
– Сейчас мы поедем в комиссариат. У меня машина. Я попыталась освободиться, но он держал меня крепко.
– Зачем? Для чего?
– Вы сделаете заявление. Это очень важно. Поехали.
– Я не могу, – сказала я, упираясь. И с надеждой посмотрела на свой подъезд: не выйдут ли случайно муниципалы, не спустится ли за мной Адриан? – У меня собака. Я вернусь домой, а потом поедем, хорошо?
– Собаку возьмем с собой. Сделаем анализ. Она отравилась. Проверим. Поехали быстрей.
Гарсия начал тянуть меня к машине. Он почти перестал притворяться – еще секунда, и он стукнул бы меня. Конечно, я могла бы кричать, могла бы сопротивляться, но он все равно увез бы меня. Машина была совсем близко, а женщины на детской площадке – единственные, кого я видела, – не стали бы слишком торопиться и вмешиваться в ссору между двумя незнакомыми им людьми. Они бы спохватились, когда я оказалась бы уже далеко отсюда.
– У меня нет с собой удостоверения личности! – воскликнула я.
– Не важно, – резко ответил Гарсия. И еще крепче сжал мою руку.
У наших ног упал мячик. Мы оба одновременно посмотрели вниз и увидели мальчика лет четырех, укутанного в теплую меховую курточку, словно его отправляли на Северный полюс; он прибежал за своим мячиком. Мой маленький рост все-таки сослужил мне службу: я сумела подхватить мальчика, не высвободившись от хватки инспектора.
– Прелесть, а не ребенок, – говорила я, а прелестный ребенок извивался у меня на руках, словно угорь.
Однако известно, что отчаяние придает невероятную силу. Я не только сумела удержать выскальзывающего мальчика, но и умудрилась шлепнуть его по попке, прикрытой толстой курткой. Ребенок открыл огромный, как туннель метро, рот и заорал как одержимый. Гарсия и я одновременно обернулись: стадо озверевших матерей неслось на нас с бешеной скоростью. Инспектор отпустил меня.
– М-м-м… Перенесем на другой день, – сказал он.
Он быстро сел на заднее сиденье машины, и рычанье мощного мотора начало удаляться. Я опустила мальчика на землю. Мамаши тем временем окружили меня с явным намерением побить каменьями. Первое, что я сделала, – назвала себя, сообщила им свое полное имя и адрес. К счастью, одна из женщин знала меня в лицо.
– Да, она здесь живет, это верно. Вот в этом подъезде, я ее знаю, – сказала она со строгим выражением лица.
Тогда я как можно спокойнее попыталась объяснить им ситуацию. Я решила в основном придерживаться правды, но правда звучала столь же неправдоподобно, как и самая наглая ложь.
– Еще раз повторяю: я очень сожалею, но этот тип хотел, видимо, похитить меня, поэтому я схватила ребенка, чтобы привлечь ваше внимание, – говорила я в десятый раз.
– Хватала бы свою шлюху мать, красотка! – сказала мамаша мальчонки с остроумием, присущим жителям моего района Мадрида, а район этот старый и простонародный.
– Ты все правильно говоришь, – легко согласилась я; у меня началась эйфория, адреналиновое опьянение после страшной опасности. – Если бы моя мать была рядом, я, конечно, вцепилась бы в нее. В общем, я очень сожалею. Что я еще могу сказать? Если тебе этого мало, вызови полицию.
И я пошла домой, смеясь про себя черному юмору моей последней фразы.
* * *
Вполне естественно, что я дрожала от ужаса, обнаружив, что комиссар Гарсия замешан в этом деле. После того как команда разъяренных мамаш вырвала меня из его лап, мы с Адрианом и Феликсом собрались на срочное совещание у меня на кухне и решили на время прекратить поиски Рамона и укрыться в каком-нибудь тайном и надежном месте.
– Но вам-то зачем уезжать, – возражала я неискренне, потому что мне совсем не улыбалось бежать из города одной.
– Я поеду туда, куда поедешь ты, – сказал Адриан с таким чувством, словно выпевал мелодию болеро. – К тому же, по-моему, мы с Феликсом не будем в полной безопасности, если останемся здесь.
– Конечно, – поддержал его старик. – А потом, я, кажется, знаю, куда нам надо отправиться. Знаете, зачастую самое лучшее укрытие – самое близкое. У брата Маргариты есть деревенский дом в Сомосьерре. Это большой дом, он живет один, так как его дети перебрались в город. Он много раз приглашал меня. Уверен, он примет нас хорошо. И хотя это всего в восьмидесяти километрах от Мадрида, на самом деле его дом – в ста световых годах от всего этого. Там нас никогда не найдут.
В этом плане содержалось еще одно преимущество – он не требовал затрат. К тому времени я была почти в катастрофической ситуации в смысле денег. Зарплату Рамона предусмотрительно заморозили, миллион песет, оставшихся после выкупа, мы растратили в мгновение ока, а за все это время я не написала ни строчки. Несколько недель назад я пошла к моему издателю, чтобы попросить у него аванс под будущую книгу; Эмилио, всегда очень любезный, рассыпался в извинениях и в преувеличенных похвалах моей работе:
– Ты же знаешь, я в восторге от твоей «Курочки-недурочки», ты же наша звезда, но, к несчастью, мы как раз сейчас переживаем очень трудный период, объем продаж ужасно снизился; нам уже пришлось пересмотреть несколько договоров, а положение наше столь сложное, что вообще непонятно, что будет с издательством. Ты не представляешь, как мне жаль, но я ничем не могу помочь тебе.
У Адриана никогда не было ни песеты, а в жалкие сбережения Феликса я категорически отказывалась залезать, так что состояние наших финансов меня довольно сильно тревожило. Поэтому предложение Феликса было принято с большим удовольствием. Мы решили ехать сразу же и стали укладывать чемоданы. Я позвонила отцу и матери и сказала, что на некоторое время уезжаю в Париж.
– Замечательно, дорогая, я уверена, тебе это просто необходимо после всех этих ужасов с похищением. Как бы я была счастлива, если могла бы ездить в Париж каждый раз, когда у меня начиналась депрессия! Но в мое время это было невозможно. Да у меня и не было своих денег, я пожертвовала своей карьерой ради твоего отца… И зачем, спрашивается? Да и ты уже была, я не могла оставить тебя одну. Не то чтобы я об этом сожалела, пойми меня правильно, но все-таки как ты умно поступила, что не завела детей, – сказала моя мать.
– Великолепно! Значит, ты сможешь привезти мне отличный пиджак, я видел такой на своем друге; они продаются в магазинчике на Елисейских Полях. Да, кстати, а что слышно о Рамоне? – сказал мой отец.
Их реакция меня ни капельки не удивила: каждый с потрясающим совершенством исполнял свою роль. Они никогда не могли сказать того, что мне было нужно услышать.
Мы собрались за каких-нибудь полчаса. Я закрыла все окна, заперла все замки, и мы стали спускаться по лестнице на цыпочках, словно узники, бегущие из Аль-катраса. Но все напрасно. Внизу стояли два парня, здоровенные, как быки, оба – с невинным и дурацким выражением лица, оба – в похожих парадных костюмах: серых, дешевых. Чем-то они напоминали детей перед первым причастием, только явных переростков.
– Донья Лусия Ромеро? – спросил один из близнецов с изысканной вежливостью.
Меня бросило в пот.
– Нет, – ответила я. – Она живет на четвертом этаже. Поднимитесь и посмотрите, дома ли она.
– Сеньора Ромеро, – сказал он невозмутимо и показал свое удостоверение. – Мы из судебной полиции. Вам придется проехать с нами. За вами нас послала судья Мартина.
– Судья? Зачем?
– Это нам неизвестно. Мы знаем только, что должны привезти вас к ней.
– Но это… Это незаконно, неконституционно, это похищение!
Адриан сделал шаг вперед, второй близнец мягко уперся рукой ему в грудь. Он был вдвое выше и крепче Адриана.
– Пожалуйста, сеньора, не надо преувеличивать и драматизировать.
Замечательные формулировки, подумала я почему-то; как уместен здесь глагол «драматизировать». Видимо, за последнее время бандиты повысили свой культурный уровень.
– Единственное, чего мы хотим, это отвезти вас к судье, чтобы вы немного побеседовали. Вот и все.
Побеседовать с судьей. Я вообще не очень жалую судей. Эти господа, а также дамы, прошедшие конкурс, которые годами жили в полном затворничестве и грызли, как мыши, своды законов, внезапно, не имея никакого жизненного опыта, не достигнув личностной зрелости, становятся чуть ли не богами и начинают повелевать судьбами других людей. К тому же до всей этой печальной истории с похищением у меня был единственный и бредовый случай общения с судьями и судами, который сильно подорвал мое доверие к правосудию. Однажды у меня украли сумку вместе с документами, я подала заявление и получила новые документы, как всегда и бывает в таких случаях. Но четыре года спустя мне вдруг начали приходить повестки из суда. Кто-то зарегистрировал машину «форд-фиеста» на мое имя, и этот человек с достойным удивления упорством постоянно врезался во что-нибудь – в другой автомобиль, в витрину, в припаркованный велосипед, от которого остались рожки да ножки. Ко всему прочему, форд не был застрахован, отсюда и суды: ущерб надлежало возмещать мне, потому что по закону владелицей машины была я. Мне удалось узнать, где была приобретена эта машина, и я отправилась в контору к дилеру.
– Конечно, я помню эту «фиесту». Вы сами ее и покупали четыре года назад, с вами был муж, иранец, – сказал мне он.
Ни к чему не привели все мои клятвы, что автомобиль не мой, потому что в официальных документах значилось мое имя. Мне приходилось являться на все судебные разбирательства и долго оплачивать ущерб, пока наконец повестки не перестали присылать. Возможно, этот тип вернулся в Иран, или умер от рака печени, чего я ему страстно желала каждую ночь в течение полутора лет, или, что более вероятно, сменил машину и документы. После такого урока я убедилась, что Фемида не только слепа, но и тупа. С такой безрадостной предысторией мне вовсе не хотелось сломя голову нестись к какой-то судье по первому ее зову.
А не доверять этой судье я имела все основания. Ведь наша первая беседа проходила в присутствии инспектора Гарсии. Что, черт возьми, делал на этой встрече Гарсия, молчаливый и невозмутимый? Уже тогда я удивилась, почему в ее кабинете сидит полицейский, а теперь эта история и вовсе казалась мне зловещей: а вдруг они в сговоре? Был и худший вариант: а что, если эти разряженные и младенчески невинные на вид верзилы врут и их послал сам инспектор Гарсия? Или террористы из «Оргульо обреро»? Или тот рыжий бандит, который уже угрожал нам с Адрианом?
– А откуда мне знать, что вы – те, за кого себя выдаете? Откуда мне знать, что вы отвезете меня к судье?
– Вы видели наши удостоверения.
– Тоже мне гарантия. Почему бы им не быть поддельными? А может, они и настоящие, а вот намерения ваши совсем иные, чем вы говорите?
Верзила, который говорил со мной, вздохнул.
– Значит, вам остается только поверить нам.
Так я и сделала – поверила. Интуиция – это импульс, электрический разряд, который пробегает по волокнам нейронов, неся с собой запороговую информацию, детали столь незначительные, что человек не отдает себе в них отчета. У меня всегда была отличная интуиция, и всегда получалось хорошо, когда я поступала по первому побуждению. Сейчас интуиция говорила мне, что от этих парней не исходит угрозы и будет только хуже, если я начну с ними спорить. Я положила руку на плечо Феликса и слегка сжала его, успокаивая старика.
– Я скоро вернусь. Ничего со мной не случится. Ждите меня здесь.
Минутой позже я уже сидела на заднем сиденье машины и ехала в суд. Во всяком случае, так предполагалось. На самом деле шофер сильно покрутился по городу, делая не совсем понятные мне повороты. И тут я с внезапной тревогой стала вспоминать случаи, когда моя хваленая интуиция обманывала меня, причем последствия были кошмарными. Например, однажды я помяла мотоцикл одному типу и вышла из машины, чтобы договориться с ним, потому что парень показался мне симпатичным, а он чуть не задушил меня. А разве не отдала я двести тысяч песет какому-то мошеннику, который продавал очень дешевые компьютеры, только что завезенные из США, и он надул меня? Или взять случай с другим парнем, таким с виду обаятельным, я с ним кокетничала в баре, а он украл у меня портфель. Я уже начала приходить к неутешительному выводу, что каждый раз, когда я действовала опираясь на интуицию, я глубоко ошибалась, но тут машина сделала очередной непонятный объезд, и мы наконец выехали на ту улицу, где находился суд.
Судья приняла меня в том же замызганном кабинете, что и в первый раз. Правда, я обнаружила некоторые весьма заметные изменения. Одно из них – в кресле не восседал инспектор Гарсия. Но самым главным оказалось даже не то, что за это время судья родила, а то, что она принесла своего отпрыска на работу, и этот кусочек плоти теперь лежал в колыбельке, в ворохе кружев и безвкусных вышивок, рядом с ее столом. Кошка тоже родила – она удобно устроилась на подушке с ярко-желтой курицей и вылизывала полдюжины котят с видом всем довольной тигрицы. В кабинете было жарко и душно, как в инкубаторе, и пахло тальком и грудным молоком.
– Мы вышли на финишную прямую, – торжественно объявила судья, как только увидела меня.
– Это хорошо, – сказала я, чтобы хоть как-то ответить. Я мечтала только о том, как бы поскорее покинуть это удушающее помещение, этот кабинет-инкубатор.
– Я должна извиниться за то, что вас привезли сюда так внезапно, без предупреждения, однако время поджимает, и ситуация складывается критическая.
– Да, хорошо.
– Буду говорить коротко и ясно: ваш муж – всего лишь верхушка айсберга. Один раскаявшийся преступник предоставил нам фотокопии чеков, ведомостей, которые должны были быть уничтожены, а также секретные документы. Этот человек работал бухгалтером в компаниях «Капитал» и «Белинда», двух подставных фирмах, в которые переводил похищенные деньги ваш муж. Однако, судя по всему, у них были проблемы. Бухгалтер говорит, что его обманули, не заплатили обещанного и теперь он боится за свою жизнь. Возможно, так оно и было. Но возможно и то, что бухгалтер хотел шантажировать своих коллег, но у него это не вышло. Однако мотивы нашего осведомителя нам сейчас безразличны. Для нас важна информация, которую он предоставил.
Судья помолчала немного, словно решая, вводить ли меня полностью в курс дела. Явно нервничая, она открыла и закрыла несколько папок, но не вынула из них ни единой бумажки.
– Согласно имеющимся у нас свидетельствам, вашего мужа не принуждали совершать хищения для «Оргульо обреро». Информация, которой мы располагаем, Не слишком точна, потому что бухгалтер, наш основной осведомитель, – настоящий мерзавец, он хочет попридержать карты в рукаве и лжет на каждом шагу. Но уже сейчас нет ни малейших сомнений в том, что речь идет о черной схеме, организованной для того, чтобы совершать хищения государственных средств, причем в огромных масштабах, через разные министерства. Ваш муж входил в эту мафию.
– Это еще надо доказать, – сказала я машинально, подчиняясь почти животному рефлексу: как бы то ни было, но Рамон – все еще часть меня самой. Но в глубине души у меня уже зарождалась уверенность, что судья Мартина говорит правду.
– Это я вам докажу, не беспокойтесь. Я вам сказала, что ваш муж входил в эту мафию, что у него есть связи в уголовном мире и в среде террористических организаций, таких, как «Оргульо обреро». Однако Рамон Ирунья играл лишь второстепенную роль – в это дело вовлечены самые высокие государственные чиновники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37