Но Феликс в эти минуты лежал на больничной койке и, может быть, умирал. Жизнь не существует без смерти.
– Мои собратья и я знаем, что зло является частью добра, а добро – частью зла. Человек добродетельный понимает это и способствует всемирной гармонии, достижению согласия между противоположностями. На протяжении тысячелетий мои собратья и я являемся скромными служителями великого колеса жизни. Мы управляем злом, и благодаря нам существует добро. Это высоконравственный и очень тяжелый труд. Попробую изложить это по-другому, чтобы даже вы, со своими крохотными западными мозгами, смогли понять суть. Приведу такой пример: Испания, год тысяча девятьсот девяносто второй. Всемирная выставка, Олимпийские игры… Вас не удивило, что все тогда обошлось без единой террористической вылазки? И выставка в Севилье, и игры в Барселоне были настолько масштабными событиями, что обеспечить повсеместно надежную охрану не представлялось возможным. Благодаря нынешним технологиям любой может подложить пакет с взрывчаткой в мусорную корзину. Гарантировать безопасность на подобных мероприятиях – невыполнимая задача. Тем не менее ничего не произошло. Вы никогда не задавались вопросом: почему?
Я была вынуждена признать, что нет, не задавалась.
– Потому что там, где есть традиции и организация, царит порядок. В вашей стране действует ЭТА, мощная организация подпольного мира. Правительство было вынуждено тайно заплатить ей в обмен на перемирие в течение нескольких месяцев; кроме того, ЭТА обязалась не допустить нарушения пакта со стороны чужаков. Вот это порядок. Вот это гармония. В китайских кварталах больших западных городов нет преступности. Вы могли бы в любое время дня и ночи прогуляться вместе с вашим покорным слугой по улицам Чайнатауна в Нью-Йорке, и, уверяю, с вами не случилось бы ничего плохого. Потому что мои собратья и я об этом позаботились. Это и есть порядок. Это и есть гармония. Однако…
Ли Чао прервал свой монолог и едва заметно вздрогнул. По его желтым отвислым щекам пробежала легкая дрожь.
– Однако хаос наступает, беспорядок пожирает нас. Но это не космический хаос, из которого рождается порядок, а смятение умов, необязательность, нежелание знать свое место, бессодержательность. Традиции утрачиваются, память разрушается. Небытие наступает на нас.
С этими словами Ли Чао неожиданно двинул правой рукой и положил ее на стол. Мне стоило немалого труда сдержать возглас ужаса. Моим глазам предстала обугленная кисть, в которой с трудом можно было распознать человеческую руку, судорожно сжатую в кулак, – настолько все обгорело и превратилось в бесформенную массу; по всей видимости, руку поджаривали на медленном огне
– Вы друзья моего друга, а я верный друг моих друзей, так что кое-что я вам все-таки сообщу. Две маленькие детали. Две мелочи. Во-первых, «Оргульо обреро» – это одно из имен беспорядка. Во-вторых, разговаривая на эти темы, вам следует соблюдать осторожность. Потому что кто-то из вашего окружения в этом замешан.
– Кто?
Ли Чао улыбнулся, сделав вид, что не слышал вопроса.
– Я предложил бы вам еще чаю, но он остыл. А потчевать гостей холодным чаем – непростительная невоспитанность. Впрочем, в беседе забываешь о времени. Надеюсь, вы простите вашего покорного слугу за допущенную оплошность.
– Это мы должны просить у вас прощения, – сказала я, поняв намек. – Мы отняли у вас чересчур много времени. Спасибо за теплый прием.
Я произносила слова благодарности, а мои глаза как магнитом притягивало к изувеченной руке, оголенным сухожилиям, истерзанной плоти. Ли Чао перехватил мой взгляд, заставив меня покраснеть.
– Я замечаю, ваше внимание привлекает состояние моей руки. Это тоже следствие беспорядка.
Он приподнял культю: казалось, пальцы, или то, что от них осталось, сплавлены между собой.
– Однако боль – это один из элементов всемирного равновесия. Так же, как насилие. Или месть.
После этих слов он с усилием разжал обезображенный кулак: на том месте, где когда-то была ладонь, я увидела маленький пузырек из прозрачного стекла, заполненный какой-то жидкостью, похожей на воду; в ней, как рыбка в миниатюрном аквариуме, плавал мягкий, круглый, набухший человеческий глаз.
Я выбежала из «Седьмого неба», с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту: пулей пролетев по все еще пустому залу, рывком распахнула дверь и, оказавшись на улице, жадно вдохнула холодный воздух. Адриан же в это время трещал без умолку и все не мог остановиться. Иногда такое с ним случалось на нервной почве.
– Сукин сын, ну и мрачный же тип; когда он заговорил про Конфуция, я думал: еще немного, и он перережет мне глотку, а ведь это было еще до того, как он продемонстрировал глаз, гадость страшная, а рука, это же ужас, и еще этот кошмарный розовый свет и…
– Как мы теперь выберемся отсюда?
По мере того как ко мне возвращался рассудок, я начинала трезво оценивать ситуацию. Адриан огляделся по сторонам. Окраинная улица окраинного района, безлюдная, пустынная, пугающая. Ни одного прохожего, ни одной машины, ни единого освещенного окошка – вокруг глухие стены. Тьму кое-как рассеивали лишь горевшие вполнакала уличные фонари да отблески жалкой иллюминации китайского ресторанчика.
– Можно вернуться в «Седьмое небо» и вызвать такси по телефону.
– Вернуться? Даже не думай.
– Тогда придется идти пешком.
И мы зашагали наугад по улице, толком не представляя себе, в какую сторону надо идти, чтобы поскорей выбраться из этого ужасного района: таксист изрядно поколесил по округе, прежде чем доставил нас по нужному адресу.
– Не торопись, Лусия! Ты почти бежишь. Кажется, такая маленькая, а я еле за тобой поспеваю, – сказал Адриан с улыбкой и закурил, всем своим видом показывая, что нет ничего естественнее, чем прогуливаться по противоестественной улице.
– Я боюсь. Мне здесь не нравится. Я хочу попасть в какое-нибудь цивилизованное место.
– Я знаю отличный трюк, с помощью которого можно спокойно ходить по самым глухим улицам. Когда я попадаю в подобное место, то воображаю себя убийцей. А если я убийца, то кто же на меня может напасть? Действует безотказно.
Я недоуменно посмотрела на него. Никогда я до конца не пойму мужчин. Позади вспыхнули фары, завелся мотор. Я с облегчением вздохнула: по крайней мере, мы теперь на улице не одни. Видимо, дело в том, продолжала я размышлять, что мужчина не в состоянии нести в себе свой страх, ему легче вообразить себя убийцей, чем признаться в собственной трусости. Между прочим, машина до сих пор нас не обогнала. Червячок беспокойства зашевелился у меня в груди. Я взглянула через плечо назад. Машина следовала на небольшом расстоянии за нами со скоростью наших шагов. Беспокойство сразу же переросло в тревогу, у меня перехватило дыхание.
– Адриан… – прошептала я.
– Вижу.
Перед нами расстилалась длинная темная улица без единого подъезда, куда можно было бы юркнуть, без единого двора, где можно было бы спрятаться, ну а о том, чтобы оторваться от преследователей, даже думать не стоило.
– Что будем делать? – спросила я.
– Пойдем дальше. Побыстрее, но только не бежать. Сделай вид, что ты ничего не замечаешь.
Я слышала перестук наших шагов на разбитых плитках тротуара: один широкий Адриана, два коротеньких моих. И урчание мотора позади. Я украдкой бросила взгляд на машину. Свет фар мешал рассмотреть все в деталях, но, как мне показалось, за ветровым стеклом мелькнули по крайней мере два силуэта.
– Успокойся, впереди нас люди.
– Что?
– Впереди нас люди, – повторил Адриан.
Действительно, в нескольких метрах, освещенные желтоватым светом фонаря, маячили две или три фигуры. Мы прибавили шагу, и у меня сразу закололо в боку, так что стало больно дышать. Их было трое, теперь я это ясно видела, трое ничем не примечательных молодых людей, двое из них в джинсах, еще один в костюме. Машина по-прежнему ползла за нами, прижимаясь к тротуару.
– Адриан…
То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Трое незнакомцев, не говоря ни слова и не спуская с нас глаз, выстроились в одну линию, поперек тротуара. Рядом с ними был припаркован большой дорогой автомобиль.
– Адриан!
Они перегородили нам дорогу. Я ощутила себя покорной овечкой, которая сама заходит в ворота бойни. Мы замедлили шаг и наконец остановились. Позади хлопнула дверца преследовавшей нас машины: кто-то вышел. Но мы не обернулись. По крайней мере, я этого не сделала, глядя как зачарованная на стоящих перед нами людей. Те двое, что были одеты в джинсы, располагались по бокам. И направляли на нас черные блестящие пистолеты. Тип, который стоял в центре, был рыжим, высоким и мускулистым и напоминал героя телесериала. Он принадлежал к породе смазливых субчиков, настолько самодовольных, что это у них перерастает в агрессивность. Я почувствовала прикосновение к уху холодного металла, видимо, пистолетного дула; Адриану же огромный пистолет приставили к горлу.
– Какой сюрприз! – проговорил рыжий нараспев. – Кого я вижу – бедную безутешную супругу.
– К-кто вы такие? – спросила я таким слабым и дрожащим голосом, что меня трудно было услышать.
Тем не менее Красавчик услышал.
– Много задаешь вопросов, дорогая, в этом твоя беда. Чтобы спокойно жить, надо держать язык за зубами.
Он подал знак рукой, и позади вновь хлопнула дверца машины. А вскоре в поле моего зрения появился новый персонаж, он тащил что-то за собой на цепи. Я сразу узнала это повизгиванье, еще ничего не видя перед собой: это была моя Фока. Она рванулась ко мне, однако конвоир крепко держал ее за ошейник и не пускал.
– Зачем вы ее сюда привели? – пробормотала я.
– Видишь? Ты неисправима: не переставая задаешь вопросы, – сказал рыжий.
Он наклонился и погладил собаку.
– Хорошо воспитанные люди не станут носиться повсюду, приставая с дурацкими расспросами и беспокоя множество людей. Ни за что не станут.
Увидев, что дело затягивается, Фока вздохнула и улеглась в ожидании, когда эти непостижимые люди отыщут выход из совершенно непонятной ей ситуации. Рыжий уселся около нее на корточки.
– Красивая собачка.
Фока не была красивой. Она была толстая, со свалявшейся шерстью, старая и немощная. У меня дрогнуло сердце.
– Моим друзьям, а это очень влиятельные люди, не нравятся умники, пристающие с вопросами, – объяснил Красавчик.
И вынул из кармана нож С острым, тонким и узким выкидным лезвием.
– Мои друзья сказали: «Ступай предупреди эту малышку, что задавать вопросы вредно для здоровья».
Он стал легонько водить кончиком ножа по телу Фоки, словно почесывая ей пах, загривок, шею.
– Ступай и предупреди малышку, что задавать чересчур много вопросов куда опаснее для здоровья, чем обкуриться наркотиками или свалиться с десятого этажа.
Нож медленно блуждал по животу собаки.
– Страсть задавать вопросы может обернуться физическими страданиями, а то и увечьями, словом, крупными неприятностями…
Острый кончик коснулся мохнатых передних лап и начал перемещаться вверх, к шее животного. Фока лизнула рыжему руку и умиленно уставилась на него подслеповатыми глазами. Глаз! – мелькнуло у меня в голове. Глаз, который я видела у Ли Чао. Он вырвет глаз у собаки, и я этого не переживу. В этот момент бандит прижал голову Фоки в тротуару правой рукой. Он был левша. Должно быть, я сделала какое-то движение, не помню, потому что меня схватили за руки и в лицо мне уперлось дуло пистолета.
– …Весьма крупными неприятностями, уверяю тебя.
Все произошло молниеносно: Красавчик был мастер своего дела. Незаметным движением он занес нож и тут же целиком отсек ухо Фоке, которая начала отчаянно визжать, как будто ее убивали, и трясти головой, забрызгав весь тротуар кровью. Ее отпустили, и собака кинулась ко мне за защитой. Мы с Адрианом наклонились над ней и принялись гладить, пытаясь успокоить. Нам никто не препятствовал: бандиты убрали пистолеты и бегом бросились к своим шикарным машинам. Рыжий сказал мне на прощание:
– Теперь ты поняла, как вредно задавать вопросы? Не серди больше моих друзей.
Захлопали дверцы, и обе машины с ревом помчались по пустынной улице и тут же скрылись из виду. Фока скулила и терлась головой о мои колени: видно, ей было очень больно, хотя могло быть гораздо хуже. У меня так дрожали ноги, что я с трудом передвигалась. Минут через двадцать мы добрели до телефонной будки и вызвали такси.
Первым делом мы заехали к дежурному ветеринару, а затем, уже из дома, связались с инспектором Гарсией. Он тут же приехал. Пусть он противный и недалекий, но в участливости ему не откажешь. Я была так напугана что едва не расцеловала его, когда он вошел.
– Самое скверное, что они проникли в квартиру, ведь им нужно было увезти собаку. Однако замок, похоже, не взломан, – сказала я после того, как посвятила инспектора в подробности происшедшего.
Гарсия с непоколебимой методичностью осмотрел все окна и запоры.
– Все в порядке. Никакого взлома. Действовали профессионалы. Не беспокойтесь, они больше не появятся. Пока. Это было предупреждение. Кстати, а что вы делали на бульваре Куэста-дель-Рио?
Дело в том, что я не сообщила ему всей правды. Не рассказала ни о Ван Хоге, ни о Мануэле Бланко, ни о Ли Чао. Но сейчас меня так и подмывало открыться инспектору Гарсии и прекратить поиски. Перестать задавать вопросы, как советовал Красавчик, будь он проклят, и расстаться со страхом. Нет, я не могла этого сделать, потому что теперь боялась и Ли Чао. Вряд ли ему понравится, что я рассказала о нем полиции. Дело зашло уже слишком далеко. Нет, тайное должно оставаться тайным.
– Мы ездили в… в одну мастерскую, чтобы… Нам сказали, что там продается подержанный мотоцикл в хорошем состоянии, и Адриан хотел купить его.
– В какую мастерскую?
– Но мы… мы туда не попали. Мы заблудились. Мастерская Санчес, по-моему. Мы ее так и не нашли. Долго бродили по окрестностям, пока не стемнело, и никак не могли поймать такси.
Гарсия скорчил недовольную гримасу.
– Я профессионал. Вы говорите неправду. Я молчу. Вы думаете, что обманули меня. Я молчу. Вы думаете, что я идиот. И я опять молчу. Но если вы будете продолжать свое расследование, с вами случится что-нибудь очень нехорошее. Успокойтесь. Перестаньте играть в детектива. Положитесь на нас, профессионалов.
Гарсия был прав, абсолютно прав, и я впервые не могла этого не признать. Ввязаться в такое дело – это просто верх глупости, какое-то безумие. Я чересчур увлеклась фантазиями Феликса, его стариковскими выдумками, хотя, как известно, старики очень часто ведут себя как несмышленые дети. Но сейчас Феликс находился в больнице в очень тяжелом состоянии, а мне было так страшно, что я решила покончить с расследованием. Хватит играть в детектива, как выразился инспектор. Если полиция не могла возвратить мне Рамона, то наивно полагать, будто мне удастся добиться лучших результатов.
После ухода инспектора мы все, включая Фоку, приняли успокоительное, потом мы с Адрианом в отчаянии занялись любовью, без аппетита поели, и я отправилась повидать Феликса. По ночам больницы погружаются в безмолвие, и каждый шаг по полутемным коридорам отдается гулким эхом. Я на цыпочках вошла в палату. Феликс спал, его лицо в слабом отсвете ночника выглядело спокойным. Ночь, старик на больничной койке. Все как в ту рождественскую ночь. Только теперь старик был мне хорошо знаком, а я не играла чужую роль.
Я присела рядом с ним. Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что повсюду вокруг тебя маячит смерть. Повседневность разбивается вдребезги, и безотчетный ужас становится твоим уделом. Рыжие садимы вырывающие глаза; изнасилованные и задушенные девочки; юнцы, пытающие и убивающие детей; нищие, заживо сожженные неонацистами. Бывают моменты, когда эти зверства настолько переполняют душу, что ты не можешь понять, как тебе удалось целой и невредимой дожить до сегодняшнего дня. Это немыслимый ужас, хотя он постоянно присутствует в твоих мыслях. Такое не укладывается в голове и сводит с ума.
– Лусия…
Я вздрогнула. И сделала усилие, чтобы вернуться в наш мир. Издалека, из бездонной пропасти.
– Что с тобой, Лусия?
Феликс! Он проснулся и смотрел на меня. Какое прекрасное, открытое, умное у него лицо.
– Ничего. Так, немножко взгрустнулось. Все, уже прошло. Ты-то как?
– Что? – переспросил он, приставив ладонь к уху.
– Я спрашиваю, как ты, – повторила я, стараясь четко произносить каждое слово.
– Хорошо. По-моему, у меня уже нет температуры. Я потрогала ему лоб. Кажется, холодный.
– Ты дрожишь, – сказал Феликс.
– Неважно себя чувствую, – ответила я, пытаясь не расплакаться.
Феликс погладил мне руку.
– Лусия, дорогая, мне совсем не хочется спать. Давай я расскажу тебе еще одну из моих историй?
* * *
– После того, как мы казнили предателя Морено, все пошло вкривь и вкось, – начал Феликс Робле. – Я стал сильно пить, и не я один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Мои собратья и я знаем, что зло является частью добра, а добро – частью зла. Человек добродетельный понимает это и способствует всемирной гармонии, достижению согласия между противоположностями. На протяжении тысячелетий мои собратья и я являемся скромными служителями великого колеса жизни. Мы управляем злом, и благодаря нам существует добро. Это высоконравственный и очень тяжелый труд. Попробую изложить это по-другому, чтобы даже вы, со своими крохотными западными мозгами, смогли понять суть. Приведу такой пример: Испания, год тысяча девятьсот девяносто второй. Всемирная выставка, Олимпийские игры… Вас не удивило, что все тогда обошлось без единой террористической вылазки? И выставка в Севилье, и игры в Барселоне были настолько масштабными событиями, что обеспечить повсеместно надежную охрану не представлялось возможным. Благодаря нынешним технологиям любой может подложить пакет с взрывчаткой в мусорную корзину. Гарантировать безопасность на подобных мероприятиях – невыполнимая задача. Тем не менее ничего не произошло. Вы никогда не задавались вопросом: почему?
Я была вынуждена признать, что нет, не задавалась.
– Потому что там, где есть традиции и организация, царит порядок. В вашей стране действует ЭТА, мощная организация подпольного мира. Правительство было вынуждено тайно заплатить ей в обмен на перемирие в течение нескольких месяцев; кроме того, ЭТА обязалась не допустить нарушения пакта со стороны чужаков. Вот это порядок. Вот это гармония. В китайских кварталах больших западных городов нет преступности. Вы могли бы в любое время дня и ночи прогуляться вместе с вашим покорным слугой по улицам Чайнатауна в Нью-Йорке, и, уверяю, с вами не случилось бы ничего плохого. Потому что мои собратья и я об этом позаботились. Это и есть порядок. Это и есть гармония. Однако…
Ли Чао прервал свой монолог и едва заметно вздрогнул. По его желтым отвислым щекам пробежала легкая дрожь.
– Однако хаос наступает, беспорядок пожирает нас. Но это не космический хаос, из которого рождается порядок, а смятение умов, необязательность, нежелание знать свое место, бессодержательность. Традиции утрачиваются, память разрушается. Небытие наступает на нас.
С этими словами Ли Чао неожиданно двинул правой рукой и положил ее на стол. Мне стоило немалого труда сдержать возглас ужаса. Моим глазам предстала обугленная кисть, в которой с трудом можно было распознать человеческую руку, судорожно сжатую в кулак, – настолько все обгорело и превратилось в бесформенную массу; по всей видимости, руку поджаривали на медленном огне
– Вы друзья моего друга, а я верный друг моих друзей, так что кое-что я вам все-таки сообщу. Две маленькие детали. Две мелочи. Во-первых, «Оргульо обреро» – это одно из имен беспорядка. Во-вторых, разговаривая на эти темы, вам следует соблюдать осторожность. Потому что кто-то из вашего окружения в этом замешан.
– Кто?
Ли Чао улыбнулся, сделав вид, что не слышал вопроса.
– Я предложил бы вам еще чаю, но он остыл. А потчевать гостей холодным чаем – непростительная невоспитанность. Впрочем, в беседе забываешь о времени. Надеюсь, вы простите вашего покорного слугу за допущенную оплошность.
– Это мы должны просить у вас прощения, – сказала я, поняв намек. – Мы отняли у вас чересчур много времени. Спасибо за теплый прием.
Я произносила слова благодарности, а мои глаза как магнитом притягивало к изувеченной руке, оголенным сухожилиям, истерзанной плоти. Ли Чао перехватил мой взгляд, заставив меня покраснеть.
– Я замечаю, ваше внимание привлекает состояние моей руки. Это тоже следствие беспорядка.
Он приподнял культю: казалось, пальцы, или то, что от них осталось, сплавлены между собой.
– Однако боль – это один из элементов всемирного равновесия. Так же, как насилие. Или месть.
После этих слов он с усилием разжал обезображенный кулак: на том месте, где когда-то была ладонь, я увидела маленький пузырек из прозрачного стекла, заполненный какой-то жидкостью, похожей на воду; в ней, как рыбка в миниатюрном аквариуме, плавал мягкий, круглый, набухший человеческий глаз.
Я выбежала из «Седьмого неба», с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту: пулей пролетев по все еще пустому залу, рывком распахнула дверь и, оказавшись на улице, жадно вдохнула холодный воздух. Адриан же в это время трещал без умолку и все не мог остановиться. Иногда такое с ним случалось на нервной почве.
– Сукин сын, ну и мрачный же тип; когда он заговорил про Конфуция, я думал: еще немного, и он перережет мне глотку, а ведь это было еще до того, как он продемонстрировал глаз, гадость страшная, а рука, это же ужас, и еще этот кошмарный розовый свет и…
– Как мы теперь выберемся отсюда?
По мере того как ко мне возвращался рассудок, я начинала трезво оценивать ситуацию. Адриан огляделся по сторонам. Окраинная улица окраинного района, безлюдная, пустынная, пугающая. Ни одного прохожего, ни одной машины, ни единого освещенного окошка – вокруг глухие стены. Тьму кое-как рассеивали лишь горевшие вполнакала уличные фонари да отблески жалкой иллюминации китайского ресторанчика.
– Можно вернуться в «Седьмое небо» и вызвать такси по телефону.
– Вернуться? Даже не думай.
– Тогда придется идти пешком.
И мы зашагали наугад по улице, толком не представляя себе, в какую сторону надо идти, чтобы поскорей выбраться из этого ужасного района: таксист изрядно поколесил по округе, прежде чем доставил нас по нужному адресу.
– Не торопись, Лусия! Ты почти бежишь. Кажется, такая маленькая, а я еле за тобой поспеваю, – сказал Адриан с улыбкой и закурил, всем своим видом показывая, что нет ничего естественнее, чем прогуливаться по противоестественной улице.
– Я боюсь. Мне здесь не нравится. Я хочу попасть в какое-нибудь цивилизованное место.
– Я знаю отличный трюк, с помощью которого можно спокойно ходить по самым глухим улицам. Когда я попадаю в подобное место, то воображаю себя убийцей. А если я убийца, то кто же на меня может напасть? Действует безотказно.
Я недоуменно посмотрела на него. Никогда я до конца не пойму мужчин. Позади вспыхнули фары, завелся мотор. Я с облегчением вздохнула: по крайней мере, мы теперь на улице не одни. Видимо, дело в том, продолжала я размышлять, что мужчина не в состоянии нести в себе свой страх, ему легче вообразить себя убийцей, чем признаться в собственной трусости. Между прочим, машина до сих пор нас не обогнала. Червячок беспокойства зашевелился у меня в груди. Я взглянула через плечо назад. Машина следовала на небольшом расстоянии за нами со скоростью наших шагов. Беспокойство сразу же переросло в тревогу, у меня перехватило дыхание.
– Адриан… – прошептала я.
– Вижу.
Перед нами расстилалась длинная темная улица без единого подъезда, куда можно было бы юркнуть, без единого двора, где можно было бы спрятаться, ну а о том, чтобы оторваться от преследователей, даже думать не стоило.
– Что будем делать? – спросила я.
– Пойдем дальше. Побыстрее, но только не бежать. Сделай вид, что ты ничего не замечаешь.
Я слышала перестук наших шагов на разбитых плитках тротуара: один широкий Адриана, два коротеньких моих. И урчание мотора позади. Я украдкой бросила взгляд на машину. Свет фар мешал рассмотреть все в деталях, но, как мне показалось, за ветровым стеклом мелькнули по крайней мере два силуэта.
– Успокойся, впереди нас люди.
– Что?
– Впереди нас люди, – повторил Адриан.
Действительно, в нескольких метрах, освещенные желтоватым светом фонаря, маячили две или три фигуры. Мы прибавили шагу, и у меня сразу закололо в боку, так что стало больно дышать. Их было трое, теперь я это ясно видела, трое ничем не примечательных молодых людей, двое из них в джинсах, еще один в костюме. Машина по-прежнему ползла за нами, прижимаясь к тротуару.
– Адриан…
То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Трое незнакомцев, не говоря ни слова и не спуская с нас глаз, выстроились в одну линию, поперек тротуара. Рядом с ними был припаркован большой дорогой автомобиль.
– Адриан!
Они перегородили нам дорогу. Я ощутила себя покорной овечкой, которая сама заходит в ворота бойни. Мы замедлили шаг и наконец остановились. Позади хлопнула дверца преследовавшей нас машины: кто-то вышел. Но мы не обернулись. По крайней мере, я этого не сделала, глядя как зачарованная на стоящих перед нами людей. Те двое, что были одеты в джинсы, располагались по бокам. И направляли на нас черные блестящие пистолеты. Тип, который стоял в центре, был рыжим, высоким и мускулистым и напоминал героя телесериала. Он принадлежал к породе смазливых субчиков, настолько самодовольных, что это у них перерастает в агрессивность. Я почувствовала прикосновение к уху холодного металла, видимо, пистолетного дула; Адриану же огромный пистолет приставили к горлу.
– Какой сюрприз! – проговорил рыжий нараспев. – Кого я вижу – бедную безутешную супругу.
– К-кто вы такие? – спросила я таким слабым и дрожащим голосом, что меня трудно было услышать.
Тем не менее Красавчик услышал.
– Много задаешь вопросов, дорогая, в этом твоя беда. Чтобы спокойно жить, надо держать язык за зубами.
Он подал знак рукой, и позади вновь хлопнула дверца машины. А вскоре в поле моего зрения появился новый персонаж, он тащил что-то за собой на цепи. Я сразу узнала это повизгиванье, еще ничего не видя перед собой: это была моя Фока. Она рванулась ко мне, однако конвоир крепко держал ее за ошейник и не пускал.
– Зачем вы ее сюда привели? – пробормотала я.
– Видишь? Ты неисправима: не переставая задаешь вопросы, – сказал рыжий.
Он наклонился и погладил собаку.
– Хорошо воспитанные люди не станут носиться повсюду, приставая с дурацкими расспросами и беспокоя множество людей. Ни за что не станут.
Увидев, что дело затягивается, Фока вздохнула и улеглась в ожидании, когда эти непостижимые люди отыщут выход из совершенно непонятной ей ситуации. Рыжий уселся около нее на корточки.
– Красивая собачка.
Фока не была красивой. Она была толстая, со свалявшейся шерстью, старая и немощная. У меня дрогнуло сердце.
– Моим друзьям, а это очень влиятельные люди, не нравятся умники, пристающие с вопросами, – объяснил Красавчик.
И вынул из кармана нож С острым, тонким и узким выкидным лезвием.
– Мои друзья сказали: «Ступай предупреди эту малышку, что задавать вопросы вредно для здоровья».
Он стал легонько водить кончиком ножа по телу Фоки, словно почесывая ей пах, загривок, шею.
– Ступай и предупреди малышку, что задавать чересчур много вопросов куда опаснее для здоровья, чем обкуриться наркотиками или свалиться с десятого этажа.
Нож медленно блуждал по животу собаки.
– Страсть задавать вопросы может обернуться физическими страданиями, а то и увечьями, словом, крупными неприятностями…
Острый кончик коснулся мохнатых передних лап и начал перемещаться вверх, к шее животного. Фока лизнула рыжему руку и умиленно уставилась на него подслеповатыми глазами. Глаз! – мелькнуло у меня в голове. Глаз, который я видела у Ли Чао. Он вырвет глаз у собаки, и я этого не переживу. В этот момент бандит прижал голову Фоки в тротуару правой рукой. Он был левша. Должно быть, я сделала какое-то движение, не помню, потому что меня схватили за руки и в лицо мне уперлось дуло пистолета.
– …Весьма крупными неприятностями, уверяю тебя.
Все произошло молниеносно: Красавчик был мастер своего дела. Незаметным движением он занес нож и тут же целиком отсек ухо Фоке, которая начала отчаянно визжать, как будто ее убивали, и трясти головой, забрызгав весь тротуар кровью. Ее отпустили, и собака кинулась ко мне за защитой. Мы с Адрианом наклонились над ней и принялись гладить, пытаясь успокоить. Нам никто не препятствовал: бандиты убрали пистолеты и бегом бросились к своим шикарным машинам. Рыжий сказал мне на прощание:
– Теперь ты поняла, как вредно задавать вопросы? Не серди больше моих друзей.
Захлопали дверцы, и обе машины с ревом помчались по пустынной улице и тут же скрылись из виду. Фока скулила и терлась головой о мои колени: видно, ей было очень больно, хотя могло быть гораздо хуже. У меня так дрожали ноги, что я с трудом передвигалась. Минут через двадцать мы добрели до телефонной будки и вызвали такси.
Первым делом мы заехали к дежурному ветеринару, а затем, уже из дома, связались с инспектором Гарсией. Он тут же приехал. Пусть он противный и недалекий, но в участливости ему не откажешь. Я была так напугана что едва не расцеловала его, когда он вошел.
– Самое скверное, что они проникли в квартиру, ведь им нужно было увезти собаку. Однако замок, похоже, не взломан, – сказала я после того, как посвятила инспектора в подробности происшедшего.
Гарсия с непоколебимой методичностью осмотрел все окна и запоры.
– Все в порядке. Никакого взлома. Действовали профессионалы. Не беспокойтесь, они больше не появятся. Пока. Это было предупреждение. Кстати, а что вы делали на бульваре Куэста-дель-Рио?
Дело в том, что я не сообщила ему всей правды. Не рассказала ни о Ван Хоге, ни о Мануэле Бланко, ни о Ли Чао. Но сейчас меня так и подмывало открыться инспектору Гарсии и прекратить поиски. Перестать задавать вопросы, как советовал Красавчик, будь он проклят, и расстаться со страхом. Нет, я не могла этого сделать, потому что теперь боялась и Ли Чао. Вряд ли ему понравится, что я рассказала о нем полиции. Дело зашло уже слишком далеко. Нет, тайное должно оставаться тайным.
– Мы ездили в… в одну мастерскую, чтобы… Нам сказали, что там продается подержанный мотоцикл в хорошем состоянии, и Адриан хотел купить его.
– В какую мастерскую?
– Но мы… мы туда не попали. Мы заблудились. Мастерская Санчес, по-моему. Мы ее так и не нашли. Долго бродили по окрестностям, пока не стемнело, и никак не могли поймать такси.
Гарсия скорчил недовольную гримасу.
– Я профессионал. Вы говорите неправду. Я молчу. Вы думаете, что обманули меня. Я молчу. Вы думаете, что я идиот. И я опять молчу. Но если вы будете продолжать свое расследование, с вами случится что-нибудь очень нехорошее. Успокойтесь. Перестаньте играть в детектива. Положитесь на нас, профессионалов.
Гарсия был прав, абсолютно прав, и я впервые не могла этого не признать. Ввязаться в такое дело – это просто верх глупости, какое-то безумие. Я чересчур увлеклась фантазиями Феликса, его стариковскими выдумками, хотя, как известно, старики очень часто ведут себя как несмышленые дети. Но сейчас Феликс находился в больнице в очень тяжелом состоянии, а мне было так страшно, что я решила покончить с расследованием. Хватит играть в детектива, как выразился инспектор. Если полиция не могла возвратить мне Рамона, то наивно полагать, будто мне удастся добиться лучших результатов.
После ухода инспектора мы все, включая Фоку, приняли успокоительное, потом мы с Адрианом в отчаянии занялись любовью, без аппетита поели, и я отправилась повидать Феликса. По ночам больницы погружаются в безмолвие, и каждый шаг по полутемным коридорам отдается гулким эхом. Я на цыпочках вошла в палату. Феликс спал, его лицо в слабом отсвете ночника выглядело спокойным. Ночь, старик на больничной койке. Все как в ту рождественскую ночь. Только теперь старик был мне хорошо знаком, а я не играла чужую роль.
Я присела рядом с ним. Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что повсюду вокруг тебя маячит смерть. Повседневность разбивается вдребезги, и безотчетный ужас становится твоим уделом. Рыжие садимы вырывающие глаза; изнасилованные и задушенные девочки; юнцы, пытающие и убивающие детей; нищие, заживо сожженные неонацистами. Бывают моменты, когда эти зверства настолько переполняют душу, что ты не можешь понять, как тебе удалось целой и невредимой дожить до сегодняшнего дня. Это немыслимый ужас, хотя он постоянно присутствует в твоих мыслях. Такое не укладывается в голове и сводит с ума.
– Лусия…
Я вздрогнула. И сделала усилие, чтобы вернуться в наш мир. Издалека, из бездонной пропасти.
– Что с тобой, Лусия?
Феликс! Он проснулся и смотрел на меня. Какое прекрасное, открытое, умное у него лицо.
– Ничего. Так, немножко взгрустнулось. Все, уже прошло. Ты-то как?
– Что? – переспросил он, приставив ладонь к уху.
– Я спрашиваю, как ты, – повторила я, стараясь четко произносить каждое слово.
– Хорошо. По-моему, у меня уже нет температуры. Я потрогала ему лоб. Кажется, холодный.
– Ты дрожишь, – сказал Феликс.
– Неважно себя чувствую, – ответила я, пытаясь не расплакаться.
Феликс погладил мне руку.
– Лусия, дорогая, мне совсем не хочется спать. Давай я расскажу тебе еще одну из моих историй?
* * *
– После того, как мы казнили предателя Морено, все пошло вкривь и вкось, – начал Феликс Робле. – Я стал сильно пить, и не я один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37