91-3378146. Это не эротические услуги, а мадридский абонент.
– Тебе этот номер что-нибудь говорит? – спросил Феликс.
– Нет. Совсем ничего.
– Тогда можем попробовать, вдруг повезет.
– Попробовать что? – спросила я, заранее боясь ответа.
– Попробуем позвонить. Посмотрим, что будет. Звони ты. Если ответят, скажи, что звонишь по поручению Рамона. Что ты его жена. Это же правда.
Мне вообще не слишком нравится говорить по телефону, и вполне понятно, что еще меньше мне нравилась идея говорить по мобильнику, который мой похищенный муж прятал в своих туфлях. С другой стороны, мне было любопытно, что это за номер. Я набрала воздуху, нажала клавишу дрожащей рукой и поднесла телефон к уху. Один гудок, второй, третий. Я уже надеялась, что трубку никто не возьмет, но вдруг мне ответили:
– Слушаю?
Голос молодого мужчины, бесцветный.
– О… Здравствуйте, я… звоню по поручению Рамона. Последовала короткая пауза.
– Вы ошиблись.
– Рамона Ируньи. Вы же знаете… Рамон Ирунья.
На сей раз последовала более долгая пауза. Когда он заговорил снова, голос стал резким. Отрывистым, пронзительным.
– Я не знаю никакого Рамона.
– А я думаю, вы его знаете. Рамон сказал, чтобы я вам позвонила. Я Лусия. Жена Рамона.
– Я же сказал: вы ошиблись. Не звоните больше, – рявкнул он и быстро нажал отбой.
Да, разговор мало что прояснил. Но я была уверена, что тот тип мне врал. Скрывал что-то. И конечно же, он знал моего мужа. Я описывала друзьям свои впечатления от собеседника, от его тона, как вдруг мобильник зазвонил. Мы все трое замерли и растерянно переглянулись. Казалось, будто нам звонят с того света.
– Возьми трубку, возьми! А то перестанут звонить! – велели мне наконец Феликс и Адриан.
С величайшей осторожностью, словно это был скорпион, я схватила трубку и со страхом поднесла к уху.
– Да?
– Рамон Ирунья?
Тот же голос. Только что я с ним разговаривала.
– Нет… его нет… Я Лусия, его жена. Я уже говорила вам, что звоню по его поручению.
Короткая пауза.
– Угу. Вы понимаете, я должен был проверить звонок.
– Да-да, конечно.
– Потом, он мне говорил, что вы ничего не знали.
– Да-да, конечно. То есть не знала. Нет, нет, я ничего не знала.
– Мы говорим об одном и том же?
– Да-да, конечно, – сказала я, ощущая себя по меньшей мере Робинзоном Крузо на необитаемом острове.
– Угу. В общем, я сожалею, что вам пришлось перенести такой страх, но вы же понимаете – ничего личного.
– Да-да, ничего личного.
– Я профессионал, вы должны это знать.
– Конечно.
– Угу. Ну говорите.
– Что? – перепугалась я.
– Что я должен сделать?
– А, вы об этом… – перепугалась я еще больше, потому что ничего не понимала.
– Хочу предупредить вас – цена теперь вдвое выше. Я больше не хочу никаких сюрпризов.
– Понятно. – Я так нервничала, так растерялась, что могла только поддакивать. И вдруг мне в голову пришла спасительная мысль. – Знаете, я не хочу говорить об этом по мобильнику. Вы же знаете, что такое мобильный телефон – твои разговоры слушают все кому не лень. Давайте лучше встретимся.
– Хорошо. В обычном месте?
– Да. То есть нет, нет. Не надо в обычном месте. Давайте встретимся в…
Феликс передал мне спешно нацарапанную записку.
– … у стойки в кафе «Параисо»? Это кафе на…
– Угу. Я знаю. Отлично, завтра в час в «Параисо». И возьмите деньги. Не будет денег – не будет разговора.
Я прекратила разговор, охваченная невероятным возбуждением, у меня выступила испарина, горели уши, дрожали руки, в груди колотилось сердце, и – должна признаться – все эти реакции возбуждали, стимулировали меня. Наверное, наши предки испытывали такой же всплеск эмоций, удовлетворяя свои охотничьи инстинкты.
Однако по мере того, как проходило возбуждение и нервы успокаивались, совсем иное чувство стало охватывать меня, и через несколько минут я уже была в полной его власти – то был страх, отчаянный страх, усиленный бесполезными сожалениями о том, что мне вообще пришло в голову звонить неизвестно кому.
– Боже мой! Как я могла быть такой легкомысленной?! Почему вы мне позволили сделать это? Теперь я связана черт знает с кем, может, он террорист или убийца, и этот убийца требует с меня денег невесть за что, теперь он знает, кто я, и наверняка знает, где я живу, и если я завтра не появлюсь в «Параисо», он явится сюда, а если явится, то все будет куда хуже, чем было!
Я была в таком ужасе – и, по правде говоря, у меня для этого имелись самые веские основания, – что в конце концов мы решили сообщить обо всем в полицию. Я позвонила инспектору Гарсии, который, едва узнав, в чем дело, выехал к нам. Уже через полчаса он сидел за кухонным столом с мобильником в руке, и его лицо, похожее на морду страдающего анорексией хорька, казалось несколько более оживленным, чем обычно.
– Очень интересно. Важный след. Хорошо сработано. Встреча в кафе. Звонок Завтра идем все, – сообщил он в своем телеграфном стиле.
– Что? Вы хотите, чтобы я пошла в кафе?
– Конечно. Вас будут охранять. Нечего бояться. Много полиции.
– Вот этого как раз я и боюсь! Что вы заполните все кафе полицейскими. Он поймет, что я его выдала, и перережет мне горло.
– Нет. Мы его схватим. Точно.
– А вы не можете вместо меня послать полицейского-женщину? – предложила я, вспомнив какое-то кино.
– Нет. Он вас знает. Так мне кажется. Идти надо вам.
Впрочем, я и так это знала – мне придется идти. Это был единственный след, который мог вывести нас на Рамона, не дававшего знать о себе. Бедняжка Рамон с отрезанным мизинцем, Рамон мне незнакомый, Рамон неизвестный, Рамон непонятный и немного пугающий, однако это мой муж, и он, возможно, находится в крайней опасности. Я должна идти ради него.
И я пошла. Натощак. Потому что попыталась выпить чашку липового чая, но меня вырвало. «Параисо» – старое кафе на Гран-Виа, где обычно собираются люди искусства – художники, писатели. Там очень длинная стойка в форме подковы и круглые столики из темного металла с мраморными столешницами, которые сейчас оккупированы переодетыми полицейскими. Такая охрана достойна голливудской продукции, однако, в отличие от американских детективов, от полицейских так и несло полицией, их присутствие невозможно было не заметить. Они постарались походить на обычных людей, но, для меня по крайней мере, было очевидно, что вот те трое крепких грубоватых парней с плеерами отнюдь не случайно забрели сюда, как и тот усатый тип у входа – он неотрывно читал одну и ту же страницу газеты – не говоря уж об инспекторе Гарсии, который оперся на стойку с таким же непринужденным и беззаботным видом, точно стервятник, поджидающий, когда наконец издохнет его будущий обед. Мне сказали, что полицейские займут свои места к половине первого, без десяти час пришла я. Устроилась я у стойки, подальше от входа, во рту у меня пересохло, я все время переминалась с ноги на ногу. Каждый раз, когда кто-нибудь снаружи толкал высокую дверь с матовыми стеклами, у меня перехватывало дыхание. Время шло и шло, заказанный кофе, к которому я так и не притронулась, давно остыл, оттого, что я постоянно сжимала зубы, у меня заныли челюсти. В четверть третьего вдруг возник короткий переполох, и полицейские явили себя во всем блеске. Молодого человека, который собрался было сбежать, схватили, поставили к стене, велели раздвинуть руки-ноги, запугали и обыскали. У него нашли крошку гашиша и один грамм кокаина весьма посредственного качества, но было ясно, что к нашему делу он не имеет никакого отношения. К трем часам, когда троица с плеерами заказала себе бутерброды с ветчиной, инспектор Гарсия решил, что операцию пора заканчивать.
– Не сработало. Бывает. Работать в полиции трудно. Это призвание, а не профессия, – меланхолично поделился он. – Может, он не пришел. Может, пришел, но что-то заподозрил. Я дам вам охрану. На всякий случай.
По дороге домой я поняла, что все сложилось хуже некуда: я испытывала тот же страх, ту же неуверенность и беззащитность, а к тому же еще эти двое охранников. Эти гориллы поднялись по лестнице впереди меня и первыми вошли в квартиру, чтобы проверить, все ли в порядке, после чего вернулись в подъезд.
– Во всяком случае, теперь, с двумя охранниками, ты будешь чувствовать себя увереннее, – сказал Адриан, пытаясь подбодрить меня.
Но мне-то казалось, что все обстоит как раз наоборот: охранники стоят внизу только потому, что ситуация стала еще более неопределенной и опасной. Моя прежняя жизнь, скучная и бессмысленная, казалась мне теперь просто райской. Я всегда была трусихой, чему способствовали развитое воображение и эмоциональная неустойчивость. За те часы, что последовали за несостоявшейся встречей, я на тысячу ладов представляла, как меня убьют, как неизвестный телефонный собеседник влезает в кухонное окно, спустившись с террасы по веревке, как он обманывает полицейских и преспокойно входит в дверь, как он прячется в котельной в подвале, как поднимается по водосточной трубе в патио; или же он уже находится (может быть) в квартире Адриана, потому что Адриан (может быть) связан с похитителями.
Однако этот приступ паранойи закончился быстро и резко. В тот же вечер позвонил инспектор Гарсия. Это было почти в двенадцать, в час ведьм и проклятий.
– Пожалуйста, приходите в комиссариат. Очень важная информация.
Собравшись с духом, я отправилась туда в сопровождении обоих горилл. Инспектор сразу же пригласил меня в свой кабинет, в котором пахло жестокостью и застоявшимся табачным дымом. Он протянул мне газету, раскрытую на странице мадридской хроники.
– Завтрашняя «Пайс».
«При выходе из своего дома застрелен мужчина. Вероятно – сведение счетов», гласил заголовок, а ниже была напечатана маленькая фотография с удостоверения личности: молодой смуглый мужчина деревенского вида, довольно смазливый.
– По-моему… По-моему, это один из тех, кто напал на нас в подъезде, – сказала я, чуть не теряя сознание.
– Да? Очень интересно.
Гарсия показал мне другие фотографии – фото из полицейских архивов, мутные моментальные снимки, сделанные в момент задержания. Да, никаких сомнений: он напал на нас в подъезде.
– Значит, он – это он, – позволил себе тавтологию Гарсия. – Тот, кого мы ждали в «Параисо». Его телефон – это его телефон. Потому он и не пришел.
– Почему?
– Потому что был убит.
Теперь я внимательно прочитала заметку: его застрелили утром, в 10.45. Из автомобиля. Рука высунулась из окошка автомобиля, и стрелявший попал точно в цель. Способ не совсем обычный, однако широко используемый террористами. «Урбано Рехон Олья по кличке «Русский» неоднократно был судим за вооруженный грабеж, нанесение ущерба и вымогательство».
Значит, покойником, голосом в мобильном телефоне, грабителем в подъезде был Урбано Рехон Олья. Умирая, он забрызгал меня своей кровью, я чувствовала себя странным образом причастной к его смерти, даже ответственной за нее, что еще глубже погружало меня в кошмар последнего времени.
– Не повезло. Его заставили замолчать.
Возвращалась я на такси, потому что Гарсия сразу же решил снять охрану. Он полагал, что раз Урбано больше нет, никакая опасность мне не угрожает, хотя я его выводов не поняла.
– У меня есть подозрение, что он приставил к тебе охрану вовсе не для того, чтобы защитить, он просто использовал тебя как приманку, хотел схватить Урбано, если тот попытается войти в контакт с тобой, – сказал Феликс. – По правде говоря, не думаю, что ты вообще подвергалась опасности.
Возможно, но убийство грабителя доказывало, что эти люди убивают. Не только похищают, не только отрезают пальцы, но и убивают. Бедный Рамон. Хотя нет: бедная я. Потому что только теперь до меня начал доходить смысл телефонного разговора с убитым. Кто-то же сказал ему, что я ничего не знала. И еще эти слова: ничего личного. Получается, что ограбление в подъезде заказал Рамон? Но это полная нелепость и бессмыслица. Кто-то выдал себя за Рамона. Конечно. Это вполне возможно. Кто-то притворился другим человеком. Это легко сделать. Так часто бывает. Сколько человек представляются не теми, кто они есть на самом деле! Сегодня утром Адриан пришел завтракать очень поздно, было почти половина двенадцатого. Он объяснил, что провел очень беспокойную и бессонную ночь, а утром отсыпался. Долго объяснял и, может быть, слишком подробно. Слова, слова – чтобы прикрыть свое отсутствие и пустить дымовую завесу. Слова, которые скрывают, что он вполне мог поехать к тому дому, выстрелить из окна машины и убить человека.
* * *
Стоило бы задаться вопросом, почему Лусия так не доверяла Адриану. Почему она не подозревала Феликса, который, в конце концов, по собственному его признанию, был террористом и преступником? Или инспектора Хосе Гарсию, у которого такой зловещий взгляд и вообще облик киношного злодея? Однако ее недоверчивость касалась одного Адриана. Действительно, против него говорили некоторые странные совпадения, запутанный клубок обвинительных предположений. Но доказательства были ничтожные и, в общем, неубедительные. Их явно не хватало, чтобы объяснить ее отношение к Адриану.
Вероятно, страх Лусии проистекал из другого источника. Таким источником, например, могла быть молодость Адриана. Его привлекательность. Или такой основополагающий факт, что он принадлежал к мужскому полу. Молодость, чтобы идти по порядку, – свойство тревожащее. Некоторые думают, что молодость вообще невинна, понимая под невинностью инстинктивную предрасположенность к добру. Лусию же молодые, напротив, беспокоили своей неопределенностью: они были не невинными, а не устоявшимися, недооформившимися, они еще не имели возможности проявить свои наклонности к великодушию и низости, к солидарности и тирании. Но внутри они уже были такими, какими станут потом: посредственными эгоистами, или спасителями человечества, или серийными убийцами. Все это в них уже присутствовало, но они еще не совершили поступков, по которым бы всем стало ясно, что они собой представляют. И Гитлер был подростком, и Джек-потрошитель был подростком, и Сталин, наверное, в соответствующем возрасте сиял обаятельной улыбкой грузинского юноши. Молодые как бы сидят в засаде внутри самих себя, их личности скрыты и будут выстроены с течением жизни, высшей точкой которой становится старость. Поэтому Феликс не страшил Лусию – старик уже показал, кто он такой, уже завершил процесс метаморфоз. А Адриан оставался землей неизведанной. Кто знает, какое предательство, какое злодеяние, какая подлость может скрываться в его душе!
Но еще больше Лусия боялась в Адриане той опасности, которая таится в мужчине. Нет на свете женщины, которая не знала бы или подсознательно не ощущала той угрозы, которую несет с собой мужчина, того страдания, которое он может причинить; любовь – это своего рода смертельная зараза. Лусия вовсе не имела в виду нелюбовь любимого, или слезы разочарования, когда тебя любят не так, как тебе хотелось бы, или рыдания покинутой ради другой женщины. Это обычные сердечные страдания, хотя они и оставляют мучительные раны. Нет, на самом деле Лусия боялась мужчины как такового, всего того не выразимого словами, что составляет сущность противоположного пола, его непонятность, ту зеркальность, в которой не видишь своего отражения. Она боялась того, что в мужчине заложена способность покончить с женщиной.
Все мы носим внутри себя свой ад, свою собственную возможность падения, свой собственный проект личной катастрофы. Когда, почему и каким образом бродяга становится бродягой, неудачник – неудачником, алкоголик – отверженным? Конечно же, у всех у них есть отцы и матери, и, возможно, даже любящие; несомненно, все они когда-то верили в счастье и в будущее, были шаловливыми детишками и подростками с не менее сияющей улыбкой, чем у Сталина. Но однажды что-то в них сломалось, и они оказались ввергнутыми в хаос.
Личное падение – вещь коварная, оно живет в нас, как тропическая болезнь, скрытно и никак не проявляясь годами и даже десятилетиями, дожидаясь, пока мы снимем караул, пока оборонительные сооружения не обветшают, и тогда запускает механизм разрушения. Лусия не раз наблюдала, как любовь становится тем троянским конем, который обеспечивает победу внутреннему врагу. Именно этого и боялась она в мужчинах – боялась утраты самой себя, самоотчуждения. Это был страх вдвойне: мужчины, который безраздельно властвует, и женщины, которая позволяет собой властвовать. Боялась отдать мужчине все, в том числе и способность рассуждать здраво, при этом называя это разрушительное явление любовью. Боялась строить отношения на боли и зависеть от нее. Из-за этой темной туманности, пролегающей между полами, Лусия и боялась мужчин. И, возможно, поэтому она и подозревала Адриана: он был опасен, потому что был привлекателен.
Много лет назад, задолго до появления Рамона, в легкомысленную пору ее жизни, когда она меняла мужчин как перчатки, с ней произошла странная история.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Тебе этот номер что-нибудь говорит? – спросил Феликс.
– Нет. Совсем ничего.
– Тогда можем попробовать, вдруг повезет.
– Попробовать что? – спросила я, заранее боясь ответа.
– Попробуем позвонить. Посмотрим, что будет. Звони ты. Если ответят, скажи, что звонишь по поручению Рамона. Что ты его жена. Это же правда.
Мне вообще не слишком нравится говорить по телефону, и вполне понятно, что еще меньше мне нравилась идея говорить по мобильнику, который мой похищенный муж прятал в своих туфлях. С другой стороны, мне было любопытно, что это за номер. Я набрала воздуху, нажала клавишу дрожащей рукой и поднесла телефон к уху. Один гудок, второй, третий. Я уже надеялась, что трубку никто не возьмет, но вдруг мне ответили:
– Слушаю?
Голос молодого мужчины, бесцветный.
– О… Здравствуйте, я… звоню по поручению Рамона. Последовала короткая пауза.
– Вы ошиблись.
– Рамона Ируньи. Вы же знаете… Рамон Ирунья.
На сей раз последовала более долгая пауза. Когда он заговорил снова, голос стал резким. Отрывистым, пронзительным.
– Я не знаю никакого Рамона.
– А я думаю, вы его знаете. Рамон сказал, чтобы я вам позвонила. Я Лусия. Жена Рамона.
– Я же сказал: вы ошиблись. Не звоните больше, – рявкнул он и быстро нажал отбой.
Да, разговор мало что прояснил. Но я была уверена, что тот тип мне врал. Скрывал что-то. И конечно же, он знал моего мужа. Я описывала друзьям свои впечатления от собеседника, от его тона, как вдруг мобильник зазвонил. Мы все трое замерли и растерянно переглянулись. Казалось, будто нам звонят с того света.
– Возьми трубку, возьми! А то перестанут звонить! – велели мне наконец Феликс и Адриан.
С величайшей осторожностью, словно это был скорпион, я схватила трубку и со страхом поднесла к уху.
– Да?
– Рамон Ирунья?
Тот же голос. Только что я с ним разговаривала.
– Нет… его нет… Я Лусия, его жена. Я уже говорила вам, что звоню по его поручению.
Короткая пауза.
– Угу. Вы понимаете, я должен был проверить звонок.
– Да-да, конечно.
– Потом, он мне говорил, что вы ничего не знали.
– Да-да, конечно. То есть не знала. Нет, нет, я ничего не знала.
– Мы говорим об одном и том же?
– Да-да, конечно, – сказала я, ощущая себя по меньшей мере Робинзоном Крузо на необитаемом острове.
– Угу. В общем, я сожалею, что вам пришлось перенести такой страх, но вы же понимаете – ничего личного.
– Да-да, ничего личного.
– Я профессионал, вы должны это знать.
– Конечно.
– Угу. Ну говорите.
– Что? – перепугалась я.
– Что я должен сделать?
– А, вы об этом… – перепугалась я еще больше, потому что ничего не понимала.
– Хочу предупредить вас – цена теперь вдвое выше. Я больше не хочу никаких сюрпризов.
– Понятно. – Я так нервничала, так растерялась, что могла только поддакивать. И вдруг мне в голову пришла спасительная мысль. – Знаете, я не хочу говорить об этом по мобильнику. Вы же знаете, что такое мобильный телефон – твои разговоры слушают все кому не лень. Давайте лучше встретимся.
– Хорошо. В обычном месте?
– Да. То есть нет, нет. Не надо в обычном месте. Давайте встретимся в…
Феликс передал мне спешно нацарапанную записку.
– … у стойки в кафе «Параисо»? Это кафе на…
– Угу. Я знаю. Отлично, завтра в час в «Параисо». И возьмите деньги. Не будет денег – не будет разговора.
Я прекратила разговор, охваченная невероятным возбуждением, у меня выступила испарина, горели уши, дрожали руки, в груди колотилось сердце, и – должна признаться – все эти реакции возбуждали, стимулировали меня. Наверное, наши предки испытывали такой же всплеск эмоций, удовлетворяя свои охотничьи инстинкты.
Однако по мере того, как проходило возбуждение и нервы успокаивались, совсем иное чувство стало охватывать меня, и через несколько минут я уже была в полной его власти – то был страх, отчаянный страх, усиленный бесполезными сожалениями о том, что мне вообще пришло в голову звонить неизвестно кому.
– Боже мой! Как я могла быть такой легкомысленной?! Почему вы мне позволили сделать это? Теперь я связана черт знает с кем, может, он террорист или убийца, и этот убийца требует с меня денег невесть за что, теперь он знает, кто я, и наверняка знает, где я живу, и если я завтра не появлюсь в «Параисо», он явится сюда, а если явится, то все будет куда хуже, чем было!
Я была в таком ужасе – и, по правде говоря, у меня для этого имелись самые веские основания, – что в конце концов мы решили сообщить обо всем в полицию. Я позвонила инспектору Гарсии, который, едва узнав, в чем дело, выехал к нам. Уже через полчаса он сидел за кухонным столом с мобильником в руке, и его лицо, похожее на морду страдающего анорексией хорька, казалось несколько более оживленным, чем обычно.
– Очень интересно. Важный след. Хорошо сработано. Встреча в кафе. Звонок Завтра идем все, – сообщил он в своем телеграфном стиле.
– Что? Вы хотите, чтобы я пошла в кафе?
– Конечно. Вас будут охранять. Нечего бояться. Много полиции.
– Вот этого как раз я и боюсь! Что вы заполните все кафе полицейскими. Он поймет, что я его выдала, и перережет мне горло.
– Нет. Мы его схватим. Точно.
– А вы не можете вместо меня послать полицейского-женщину? – предложила я, вспомнив какое-то кино.
– Нет. Он вас знает. Так мне кажется. Идти надо вам.
Впрочем, я и так это знала – мне придется идти. Это был единственный след, который мог вывести нас на Рамона, не дававшего знать о себе. Бедняжка Рамон с отрезанным мизинцем, Рамон мне незнакомый, Рамон неизвестный, Рамон непонятный и немного пугающий, однако это мой муж, и он, возможно, находится в крайней опасности. Я должна идти ради него.
И я пошла. Натощак. Потому что попыталась выпить чашку липового чая, но меня вырвало. «Параисо» – старое кафе на Гран-Виа, где обычно собираются люди искусства – художники, писатели. Там очень длинная стойка в форме подковы и круглые столики из темного металла с мраморными столешницами, которые сейчас оккупированы переодетыми полицейскими. Такая охрана достойна голливудской продукции, однако, в отличие от американских детективов, от полицейских так и несло полицией, их присутствие невозможно было не заметить. Они постарались походить на обычных людей, но, для меня по крайней мере, было очевидно, что вот те трое крепких грубоватых парней с плеерами отнюдь не случайно забрели сюда, как и тот усатый тип у входа – он неотрывно читал одну и ту же страницу газеты – не говоря уж об инспекторе Гарсии, который оперся на стойку с таким же непринужденным и беззаботным видом, точно стервятник, поджидающий, когда наконец издохнет его будущий обед. Мне сказали, что полицейские займут свои места к половине первого, без десяти час пришла я. Устроилась я у стойки, подальше от входа, во рту у меня пересохло, я все время переминалась с ноги на ногу. Каждый раз, когда кто-нибудь снаружи толкал высокую дверь с матовыми стеклами, у меня перехватывало дыхание. Время шло и шло, заказанный кофе, к которому я так и не притронулась, давно остыл, оттого, что я постоянно сжимала зубы, у меня заныли челюсти. В четверть третьего вдруг возник короткий переполох, и полицейские явили себя во всем блеске. Молодого человека, который собрался было сбежать, схватили, поставили к стене, велели раздвинуть руки-ноги, запугали и обыскали. У него нашли крошку гашиша и один грамм кокаина весьма посредственного качества, но было ясно, что к нашему делу он не имеет никакого отношения. К трем часам, когда троица с плеерами заказала себе бутерброды с ветчиной, инспектор Гарсия решил, что операцию пора заканчивать.
– Не сработало. Бывает. Работать в полиции трудно. Это призвание, а не профессия, – меланхолично поделился он. – Может, он не пришел. Может, пришел, но что-то заподозрил. Я дам вам охрану. На всякий случай.
По дороге домой я поняла, что все сложилось хуже некуда: я испытывала тот же страх, ту же неуверенность и беззащитность, а к тому же еще эти двое охранников. Эти гориллы поднялись по лестнице впереди меня и первыми вошли в квартиру, чтобы проверить, все ли в порядке, после чего вернулись в подъезд.
– Во всяком случае, теперь, с двумя охранниками, ты будешь чувствовать себя увереннее, – сказал Адриан, пытаясь подбодрить меня.
Но мне-то казалось, что все обстоит как раз наоборот: охранники стоят внизу только потому, что ситуация стала еще более неопределенной и опасной. Моя прежняя жизнь, скучная и бессмысленная, казалась мне теперь просто райской. Я всегда была трусихой, чему способствовали развитое воображение и эмоциональная неустойчивость. За те часы, что последовали за несостоявшейся встречей, я на тысячу ладов представляла, как меня убьют, как неизвестный телефонный собеседник влезает в кухонное окно, спустившись с террасы по веревке, как он обманывает полицейских и преспокойно входит в дверь, как он прячется в котельной в подвале, как поднимается по водосточной трубе в патио; или же он уже находится (может быть) в квартире Адриана, потому что Адриан (может быть) связан с похитителями.
Однако этот приступ паранойи закончился быстро и резко. В тот же вечер позвонил инспектор Гарсия. Это было почти в двенадцать, в час ведьм и проклятий.
– Пожалуйста, приходите в комиссариат. Очень важная информация.
Собравшись с духом, я отправилась туда в сопровождении обоих горилл. Инспектор сразу же пригласил меня в свой кабинет, в котором пахло жестокостью и застоявшимся табачным дымом. Он протянул мне газету, раскрытую на странице мадридской хроники.
– Завтрашняя «Пайс».
«При выходе из своего дома застрелен мужчина. Вероятно – сведение счетов», гласил заголовок, а ниже была напечатана маленькая фотография с удостоверения личности: молодой смуглый мужчина деревенского вида, довольно смазливый.
– По-моему… По-моему, это один из тех, кто напал на нас в подъезде, – сказала я, чуть не теряя сознание.
– Да? Очень интересно.
Гарсия показал мне другие фотографии – фото из полицейских архивов, мутные моментальные снимки, сделанные в момент задержания. Да, никаких сомнений: он напал на нас в подъезде.
– Значит, он – это он, – позволил себе тавтологию Гарсия. – Тот, кого мы ждали в «Параисо». Его телефон – это его телефон. Потому он и не пришел.
– Почему?
– Потому что был убит.
Теперь я внимательно прочитала заметку: его застрелили утром, в 10.45. Из автомобиля. Рука высунулась из окошка автомобиля, и стрелявший попал точно в цель. Способ не совсем обычный, однако широко используемый террористами. «Урбано Рехон Олья по кличке «Русский» неоднократно был судим за вооруженный грабеж, нанесение ущерба и вымогательство».
Значит, покойником, голосом в мобильном телефоне, грабителем в подъезде был Урбано Рехон Олья. Умирая, он забрызгал меня своей кровью, я чувствовала себя странным образом причастной к его смерти, даже ответственной за нее, что еще глубже погружало меня в кошмар последнего времени.
– Не повезло. Его заставили замолчать.
Возвращалась я на такси, потому что Гарсия сразу же решил снять охрану. Он полагал, что раз Урбано больше нет, никакая опасность мне не угрожает, хотя я его выводов не поняла.
– У меня есть подозрение, что он приставил к тебе охрану вовсе не для того, чтобы защитить, он просто использовал тебя как приманку, хотел схватить Урбано, если тот попытается войти в контакт с тобой, – сказал Феликс. – По правде говоря, не думаю, что ты вообще подвергалась опасности.
Возможно, но убийство грабителя доказывало, что эти люди убивают. Не только похищают, не только отрезают пальцы, но и убивают. Бедный Рамон. Хотя нет: бедная я. Потому что только теперь до меня начал доходить смысл телефонного разговора с убитым. Кто-то же сказал ему, что я ничего не знала. И еще эти слова: ничего личного. Получается, что ограбление в подъезде заказал Рамон? Но это полная нелепость и бессмыслица. Кто-то выдал себя за Рамона. Конечно. Это вполне возможно. Кто-то притворился другим человеком. Это легко сделать. Так часто бывает. Сколько человек представляются не теми, кто они есть на самом деле! Сегодня утром Адриан пришел завтракать очень поздно, было почти половина двенадцатого. Он объяснил, что провел очень беспокойную и бессонную ночь, а утром отсыпался. Долго объяснял и, может быть, слишком подробно. Слова, слова – чтобы прикрыть свое отсутствие и пустить дымовую завесу. Слова, которые скрывают, что он вполне мог поехать к тому дому, выстрелить из окна машины и убить человека.
* * *
Стоило бы задаться вопросом, почему Лусия так не доверяла Адриану. Почему она не подозревала Феликса, который, в конце концов, по собственному его признанию, был террористом и преступником? Или инспектора Хосе Гарсию, у которого такой зловещий взгляд и вообще облик киношного злодея? Однако ее недоверчивость касалась одного Адриана. Действительно, против него говорили некоторые странные совпадения, запутанный клубок обвинительных предположений. Но доказательства были ничтожные и, в общем, неубедительные. Их явно не хватало, чтобы объяснить ее отношение к Адриану.
Вероятно, страх Лусии проистекал из другого источника. Таким источником, например, могла быть молодость Адриана. Его привлекательность. Или такой основополагающий факт, что он принадлежал к мужскому полу. Молодость, чтобы идти по порядку, – свойство тревожащее. Некоторые думают, что молодость вообще невинна, понимая под невинностью инстинктивную предрасположенность к добру. Лусию же молодые, напротив, беспокоили своей неопределенностью: они были не невинными, а не устоявшимися, недооформившимися, они еще не имели возможности проявить свои наклонности к великодушию и низости, к солидарности и тирании. Но внутри они уже были такими, какими станут потом: посредственными эгоистами, или спасителями человечества, или серийными убийцами. Все это в них уже присутствовало, но они еще не совершили поступков, по которым бы всем стало ясно, что они собой представляют. И Гитлер был подростком, и Джек-потрошитель был подростком, и Сталин, наверное, в соответствующем возрасте сиял обаятельной улыбкой грузинского юноши. Молодые как бы сидят в засаде внутри самих себя, их личности скрыты и будут выстроены с течением жизни, высшей точкой которой становится старость. Поэтому Феликс не страшил Лусию – старик уже показал, кто он такой, уже завершил процесс метаморфоз. А Адриан оставался землей неизведанной. Кто знает, какое предательство, какое злодеяние, какая подлость может скрываться в его душе!
Но еще больше Лусия боялась в Адриане той опасности, которая таится в мужчине. Нет на свете женщины, которая не знала бы или подсознательно не ощущала той угрозы, которую несет с собой мужчина, того страдания, которое он может причинить; любовь – это своего рода смертельная зараза. Лусия вовсе не имела в виду нелюбовь любимого, или слезы разочарования, когда тебя любят не так, как тебе хотелось бы, или рыдания покинутой ради другой женщины. Это обычные сердечные страдания, хотя они и оставляют мучительные раны. Нет, на самом деле Лусия боялась мужчины как такового, всего того не выразимого словами, что составляет сущность противоположного пола, его непонятность, ту зеркальность, в которой не видишь своего отражения. Она боялась того, что в мужчине заложена способность покончить с женщиной.
Все мы носим внутри себя свой ад, свою собственную возможность падения, свой собственный проект личной катастрофы. Когда, почему и каким образом бродяга становится бродягой, неудачник – неудачником, алкоголик – отверженным? Конечно же, у всех у них есть отцы и матери, и, возможно, даже любящие; несомненно, все они когда-то верили в счастье и в будущее, были шаловливыми детишками и подростками с не менее сияющей улыбкой, чем у Сталина. Но однажды что-то в них сломалось, и они оказались ввергнутыми в хаос.
Личное падение – вещь коварная, оно живет в нас, как тропическая болезнь, скрытно и никак не проявляясь годами и даже десятилетиями, дожидаясь, пока мы снимем караул, пока оборонительные сооружения не обветшают, и тогда запускает механизм разрушения. Лусия не раз наблюдала, как любовь становится тем троянским конем, который обеспечивает победу внутреннему врагу. Именно этого и боялась она в мужчинах – боялась утраты самой себя, самоотчуждения. Это был страх вдвойне: мужчины, который безраздельно властвует, и женщины, которая позволяет собой властвовать. Боялась отдать мужчине все, в том числе и способность рассуждать здраво, при этом называя это разрушительное явление любовью. Боялась строить отношения на боли и зависеть от нее. Из-за этой темной туманности, пролегающей между полами, Лусия и боялась мужчин. И, возможно, поэтому она и подозревала Адриана: он был опасен, потому что был привлекателен.
Много лет назад, задолго до появления Рамона, в легкомысленную пору ее жизни, когда она меняла мужчин как перчатки, с ней произошла странная история.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37