Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.– Антонио, тебе нужно поберечься. – Она подходит к его кровати и берет его за руку.Доктор Бобби Гольдштейн – кардиолог – входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.– Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.Папа сияет.– Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.– Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, – обещает мама.– Моя жена готова раздарить весь магазин, – сжимая мамину руку, пытается шутить папа. – Потом он серьезно смотрит на доктора: – Скажите, что это было?– Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, – говорит доктор Гольдштейн.– А плохая новость?– Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.Анджело поясняет:– Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?– Не исключено, – улыбается доктор. – Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.– Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? – спрашиваю я.– Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…– Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.– Вы курите?– Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.– Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.– Я выброшу все эти сигареты! – горячится мама.– Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.– Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?– Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган. Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.– Мы будем делать все так, как сказал доктор, – решительно заявляет мама.– Разве можно так жить? – возражает папа.– Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? – Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.– Хорошо, уговорила, – говорит он. – Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:– Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.– Я была уверена, что тебе понравится.Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.– Да.– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.Я прижимаю ее к себе еще крепче:– Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.Она смахивает слезинку:– Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.– Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.– Опять что-то стряслось? – входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.– Нет, – заверяю я. – Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?– Положись на меня.– Где будет «мальчишник»?– В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.– Мы дома! – кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.– Что сказал доктор? – спрашивает Роберто.– Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.– Слава богу! – обнимаю я родителей. – Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.– Мне хочется выпить чаю, – улыбаясь, говорит мама.Папа с Роберто идут за ней в кухню.– Слава богу! – повторяет Розмари. – Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.
– Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, – говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.– Знаю, мы так не договаривались… – начинаю я.– Не важно.– Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.– Хм, – раздумывает Джон. – Ты действительно этого хочешь?– Да я просто сгораю от нетерпения!– Тогда поехали, – прижимаясь ко мне, говорит он.Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.– Разворачивайся, – говорю я.– Что? – замедляет движение Джон.– Мы возвращаемся в город.– Кажется, ты хотела взглянуть на дом.– Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.– Ты точно уверена? – поднимает брови Джон.– Точнее быть не может, – уверяю я.Джон разворачивается на сто восемьдесят градусов и возвращается на главную дорогу. Я гляжу на его профиль, изучая каждую деталь, словно это узор на платье. У него красивые и четкие черты лица: прямой нос, волевой подбородок, квадратные скулы и высокий лоб. Это лицо человека, который знает себе цену. Я ловлю себя на мысли, что воображаю, как бы выглядели наши дети, надеясь, что наша дочь унаследует эти длинные ресницы, а сын – очаровательную улыбку. Я почти изменила свое решение никогда не рожать детей. Мне бы очень хотелось, чтобы в этом мире появилось нечто, что только мы вместе с Джоном можем создать.– Ты права, – говорит Джон с довольным видом.– Да?– Жизнь должна удивлять, – улыбается он.– Иначе какой смысл жить?Я включаю радио и, пока настраиваю волну, гляжу в окно и вижу раскинувшийся вдали Манхэттен – мой дом, город, в котором я родилась и в котором провела двадцать шесть счастливых лет. Никогда не думала, что мне придется уехать отсюда, что мне придется попрощаться с Коммерческой улицей. Видимо, пришло время. Но я сама хочу этого. Мне хочется зажить по-новому вместе с моим мужем.
Делмарр восторгается моей спальней:– Ты – настоящая итальянская принцесса. Какая чудесная комната! Она больше, чем вся моя квартира. На твоем месте я бы уговорил переехать Тальбота сюда. Зачем тебе нужно ехать в это захолустье?– Хантингтон не захолустье.Делмарр подходит к окну и выглядывает в сад:– Не важно. Все равно это пригород. Тебе когда-нибудь приходилось жить в пригороде?Я качаю головой.– Приставка «при» тут не случайно. Как ни старайся наполнить свою жизнь новыми впечатлениями, она все равно будет лишь приближением к жизни в городе, а значит, будет довольно скучной.– Разве можно заскучать, если из твоего окна открывается вид на океан?– Еще как. Увидишь.Рут, которая прожила всю жизнь в многоквартирном доме с лифтом, влетает в комнату и резко останавливается, чтобы перевести дыхание.– Всякий раз, как я добираюсь до твоей комнаты, я понимаю, почему ты такая стройная.Рут ставит свою сумку на стул и плюхается на мою кровать. Я с недоумением смотрю на ее брюки и мокасины.– Не беспокойся, – говорит она. – Мне нужно будет только надеть платье. У тебя восхитительная прическа!– Мне мама помогала, – говорю я.Мама отлично потрудилась над моими волосами. Мы взяли за образец высокую прическу из журнала «Вог», а потом мама прикрепила к ней диадему, которую подарил мне Джон.– Выглядишь великолепно, – заявляет Рут.– Несомненно, этой девушке не откажешь во вкусе, – подтверждает Делмарр. – Родственники Тальбота вряд ли представляют себе, с кем им придется столкнуться.– У Джона нет родственников. Только престарелая мать, которая по состоянию здоровья не сможет присутствовать на свадьбе. Но еще совсем немного, и он станет членом нашей большой итальянской семьи.– Хорошо, за дело.Делмарр достает из чехла мой наряд. Никогда мне еще не доводилось видеть столь красивого платья. Это не платье, а произведение искусства: открытое, с корсетом. На спине ниже талии Делмарр сделал несколько складок, а под них, чтобы придать пышность бедрам, подложил турнюр.– Видит бог, оно выглядит так, словно сделано из сладкой ваты, – восхищается Рут.– Прямо из Парижа, – с гордостью говорит Делмарр.– Вот перчатки, – протягивает мне Рут длинные бархатные вечерние перчатки.– Помнишь, «Ее перчатки как ночь…» – начинает Делмарр.– «…становятся все длиннее!» – в один голос заканчиваем мы.– Так, где моя накидка для церкви? Со времен крестовых походов ни один священник не видел голых женских рук.– Лю, я не сделал накидку, – бормочет Делмарр.– О боже! Нет! У меня нет ничего, что можно было бы надеть с этим платьем. И безо всего тоже идти нельзя!Я уже готова заплакать, как Делмарр вдруг улыбается:– Это мой подарок.Из чехла он достает длинную накидку с воротником-стоечкой. На длинных рукавах сделаны широкие манжеты, усеянные бисером, который переливается на свету словно бриллианты.– Никто из сотрудниц «Б. Олтман» еще не выходил замуж в дряхлой накидке.Словно сама королева, я надеваю платье и роскошную накидку от Делмарра. Папа видит меня, когда я вхожу в прихожую, чтобы встретиться с ним.– Stai contenta, – говорит он и берет меня за руку.– О, папа. Я и так счастлива.Нет правды больше, чем та, что я сейчас говорю.Я хотела, чтобы мы шли пешком до нашей капеллы Святой Девы Марии, но мама и слышать об этом не желает. «Ты не успеешь пройти и квартала, как подол твоего платья станет черным!» Поэтому мы поедем на папиной машине, а следом Роберто повезет свидетелей в машине, на капот которой будет прикреплена кукла в платье из тафты. Роберто передал Джону вторую куклу прошлым вечером. Когда я представляю, как Джон прикрепляет куклу на свою машину, я тихонько хихикаю.Заглядывая в церковь, я убеждаюсь, что все три сотни гостей уже прибыли и расселись по своим местам. Все церковные скамейки, украшенные букетами из белых гвоздик и розовых роз, перевязанных атласными лентами кремового цвета, заняты. Я вдыхаю смесь ароматов духов «Шанель № 5» (несомненно, ими воспользовались мои кузины из Бруклина) и воска свечей, горящих вокруг алтаря.Элен Ганнон, которая может родить в любую минуту, поворачивается и подмигивает мне со своего места. Она надела сиреневое атласное платье – превосходный контраст ее рыжим волосам. Разве можно описать словами то, что ты чувствуешь, видя своих близких и друзей, всех, кого так любишь, под одной крышей в самый счастливый день твоей жизни?– Священник просил подождать в приделе церкви, – волнуется Рут. – Откуда иудейке знать, где находится придел в баптистской церкви?– Успокойся, – говорю я. – Сейчас мы подойдем. Я целую родителей и машу рукой Эксодусу с Орсолой. Они приехали неделю назад, но я с ними почти не виделась, потому что была занята последними приготовлениями к свадьбе.– Идем, Лючия. Тебя никто не должен видеть, – журит меня Рут.Мы с ней присоединяемся к Виолетте и Розмари, которые ждут в вестибюле. Под витражным окном находится мраморная купель для крещения младенцев. В углу стоит большая статуя архангела Михаила с мечом и щитом.– Суровый, – рассматривая статую, говорит Рут.Розмари расхаживает взад-вперед, пытаясь разглядеть сквозь витражное окно, что же происходит на улице. Я стою спокойно, сжимая в руках свой букет из лилий (модель Клодетты Колберт из журнала «Единственный раз в жизни»). Потом откладываю цветы и поправляю юбку. Противоположная стена украшена позолоченной лепниной, в центе располагается зеркало, в котором отражается статуя Иисуса, стоящая у противоположной стены. В зеркале я ловлю отражение собственных глаз. Потом подхожу, чтобы посмотреть на себя вблизи. У меня голубые глаза, как у папы, они чистые, потому что я хорошо выспалась, но все равно с ними что-то не так. Я чувствую это, и я вижу в своих собственных глазах тревогу.– Ро, который час? – спрашиваю я.– Десять тридцать, – сияя, отвечает она. – Но мои часы всегда бегут вперед.– Разве вчера за ужином я не просила его прийти к десяти?– Да, просила. Я сама слышала, – подтверждает она.– Он уже здесь?– Я не видела его машину. Но это еще ничего не значит. Знаешь, я могу пройти через боковой выход и разузнать, здесь ли Джон. – Розмари надевает пальто и уходит.– Мужчины никогда не приходят вовремя, – выражает недовольство Виолетта.– Прими во внимание, сегодня выходной, – поддакивает Рут.– На дорогах полная неразбериха. А Джон едет сюда их Верхнего Ист-Сайда. Если он застрял в пробке, то ему могут помочь только крылья.Мы стоим в молчании, время тянется невыносимо медленно. Я слышу, как органист доигрывает мелодию и начинает ее снова.Наконец Розмари открывает дверь и улыбается:– Он пока не приехал, но Роберто говорил с ним сегодня утром около восьми. Джон в то время уже завтракал, поэтому я уверена, что он будет с минуты на минуту.– Который час? – спрашиваю я.– Всего-то без пятнадцати одиннадцать, – взглянув на часы, утешает Розмари. Как медленно. Несколько минут назад я просила Рут сходит в ризницу и посмотреть, который час на церковных часах.– Хорошо, нам остается только ждать, – решаю я.Все молчат, но что они могут мне сказать. Они переживают. Я переживаю. Ну где же он? Может, с ним случилось что-то плохое? Мое сердце начинает бешено колотиться. Мы встречались с Джоном почти год; и ни разу за это время он не опаздывал. Знаю, Рут сказала бы мне на это, что все в жизни бывает в первый раз. Но мне все равно страшно. Я вся трясусь. Мне нужно на воздух.Забавно, как церковь, которая всегда украшена и вылизана, может вот так вдруг превратиться в приемную. Когда я вхожу в переднюю, я замечаю кучу корзин, оставленных в сторонке; к доске объявлений прикреплены написанные от руки извещения; на полу лежит резиновый коврик с множеством дырочек, сквозь которые прогладывает грязный мрамор.– Мне нужно на улицу, – говорю я подругам.Я выхожу наружу. Воздух холодный, поэтому я вдыхаю медленно, чтобы успокоиться. Я поражена, что даже в самый важный день в моей жизни в Гринвиче все остается по-прежнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.– Я была уверена, что тебе понравится.Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.– Да.– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.Я прижимаю ее к себе еще крепче:– Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.Она смахивает слезинку:– Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.– Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.– Опять что-то стряслось? – входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.– Нет, – заверяю я. – Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?– Положись на меня.– Где будет «мальчишник»?– В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.– Мы дома! – кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.– Что сказал доктор? – спрашивает Роберто.– Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.– Слава богу! – обнимаю я родителей. – Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.– Мне хочется выпить чаю, – улыбаясь, говорит мама.Папа с Роберто идут за ней в кухню.– Слава богу! – повторяет Розмари. – Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.
– Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, – говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.– Знаю, мы так не договаривались… – начинаю я.– Не важно.– Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.– Хм, – раздумывает Джон. – Ты действительно этого хочешь?– Да я просто сгораю от нетерпения!– Тогда поехали, – прижимаясь ко мне, говорит он.Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.– Разворачивайся, – говорю я.– Что? – замедляет движение Джон.– Мы возвращаемся в город.– Кажется, ты хотела взглянуть на дом.– Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.– Ты точно уверена? – поднимает брови Джон.– Точнее быть не может, – уверяю я.Джон разворачивается на сто восемьдесят градусов и возвращается на главную дорогу. Я гляжу на его профиль, изучая каждую деталь, словно это узор на платье. У него красивые и четкие черты лица: прямой нос, волевой подбородок, квадратные скулы и высокий лоб. Это лицо человека, который знает себе цену. Я ловлю себя на мысли, что воображаю, как бы выглядели наши дети, надеясь, что наша дочь унаследует эти длинные ресницы, а сын – очаровательную улыбку. Я почти изменила свое решение никогда не рожать детей. Мне бы очень хотелось, чтобы в этом мире появилось нечто, что только мы вместе с Джоном можем создать.– Ты права, – говорит Джон с довольным видом.– Да?– Жизнь должна удивлять, – улыбается он.– Иначе какой смысл жить?Я включаю радио и, пока настраиваю волну, гляжу в окно и вижу раскинувшийся вдали Манхэттен – мой дом, город, в котором я родилась и в котором провела двадцать шесть счастливых лет. Никогда не думала, что мне придется уехать отсюда, что мне придется попрощаться с Коммерческой улицей. Видимо, пришло время. Но я сама хочу этого. Мне хочется зажить по-новому вместе с моим мужем.
Делмарр восторгается моей спальней:– Ты – настоящая итальянская принцесса. Какая чудесная комната! Она больше, чем вся моя квартира. На твоем месте я бы уговорил переехать Тальбота сюда. Зачем тебе нужно ехать в это захолустье?– Хантингтон не захолустье.Делмарр подходит к окну и выглядывает в сад:– Не важно. Все равно это пригород. Тебе когда-нибудь приходилось жить в пригороде?Я качаю головой.– Приставка «при» тут не случайно. Как ни старайся наполнить свою жизнь новыми впечатлениями, она все равно будет лишь приближением к жизни в городе, а значит, будет довольно скучной.– Разве можно заскучать, если из твоего окна открывается вид на океан?– Еще как. Увидишь.Рут, которая прожила всю жизнь в многоквартирном доме с лифтом, влетает в комнату и резко останавливается, чтобы перевести дыхание.– Всякий раз, как я добираюсь до твоей комнаты, я понимаю, почему ты такая стройная.Рут ставит свою сумку на стул и плюхается на мою кровать. Я с недоумением смотрю на ее брюки и мокасины.– Не беспокойся, – говорит она. – Мне нужно будет только надеть платье. У тебя восхитительная прическа!– Мне мама помогала, – говорю я.Мама отлично потрудилась над моими волосами. Мы взяли за образец высокую прическу из журнала «Вог», а потом мама прикрепила к ней диадему, которую подарил мне Джон.– Выглядишь великолепно, – заявляет Рут.– Несомненно, этой девушке не откажешь во вкусе, – подтверждает Делмарр. – Родственники Тальбота вряд ли представляют себе, с кем им придется столкнуться.– У Джона нет родственников. Только престарелая мать, которая по состоянию здоровья не сможет присутствовать на свадьбе. Но еще совсем немного, и он станет членом нашей большой итальянской семьи.– Хорошо, за дело.Делмарр достает из чехла мой наряд. Никогда мне еще не доводилось видеть столь красивого платья. Это не платье, а произведение искусства: открытое, с корсетом. На спине ниже талии Делмарр сделал несколько складок, а под них, чтобы придать пышность бедрам, подложил турнюр.– Видит бог, оно выглядит так, словно сделано из сладкой ваты, – восхищается Рут.– Прямо из Парижа, – с гордостью говорит Делмарр.– Вот перчатки, – протягивает мне Рут длинные бархатные вечерние перчатки.– Помнишь, «Ее перчатки как ночь…» – начинает Делмарр.– «…становятся все длиннее!» – в один голос заканчиваем мы.– Так, где моя накидка для церкви? Со времен крестовых походов ни один священник не видел голых женских рук.– Лю, я не сделал накидку, – бормочет Делмарр.– О боже! Нет! У меня нет ничего, что можно было бы надеть с этим платьем. И безо всего тоже идти нельзя!Я уже готова заплакать, как Делмарр вдруг улыбается:– Это мой подарок.Из чехла он достает длинную накидку с воротником-стоечкой. На длинных рукавах сделаны широкие манжеты, усеянные бисером, который переливается на свету словно бриллианты.– Никто из сотрудниц «Б. Олтман» еще не выходил замуж в дряхлой накидке.Словно сама королева, я надеваю платье и роскошную накидку от Делмарра. Папа видит меня, когда я вхожу в прихожую, чтобы встретиться с ним.– Stai contenta, – говорит он и берет меня за руку.– О, папа. Я и так счастлива.Нет правды больше, чем та, что я сейчас говорю.Я хотела, чтобы мы шли пешком до нашей капеллы Святой Девы Марии, но мама и слышать об этом не желает. «Ты не успеешь пройти и квартала, как подол твоего платья станет черным!» Поэтому мы поедем на папиной машине, а следом Роберто повезет свидетелей в машине, на капот которой будет прикреплена кукла в платье из тафты. Роберто передал Джону вторую куклу прошлым вечером. Когда я представляю, как Джон прикрепляет куклу на свою машину, я тихонько хихикаю.Заглядывая в церковь, я убеждаюсь, что все три сотни гостей уже прибыли и расселись по своим местам. Все церковные скамейки, украшенные букетами из белых гвоздик и розовых роз, перевязанных атласными лентами кремового цвета, заняты. Я вдыхаю смесь ароматов духов «Шанель № 5» (несомненно, ими воспользовались мои кузины из Бруклина) и воска свечей, горящих вокруг алтаря.Элен Ганнон, которая может родить в любую минуту, поворачивается и подмигивает мне со своего места. Она надела сиреневое атласное платье – превосходный контраст ее рыжим волосам. Разве можно описать словами то, что ты чувствуешь, видя своих близких и друзей, всех, кого так любишь, под одной крышей в самый счастливый день твоей жизни?– Священник просил подождать в приделе церкви, – волнуется Рут. – Откуда иудейке знать, где находится придел в баптистской церкви?– Успокойся, – говорю я. – Сейчас мы подойдем. Я целую родителей и машу рукой Эксодусу с Орсолой. Они приехали неделю назад, но я с ними почти не виделась, потому что была занята последними приготовлениями к свадьбе.– Идем, Лючия. Тебя никто не должен видеть, – журит меня Рут.Мы с ней присоединяемся к Виолетте и Розмари, которые ждут в вестибюле. Под витражным окном находится мраморная купель для крещения младенцев. В углу стоит большая статуя архангела Михаила с мечом и щитом.– Суровый, – рассматривая статую, говорит Рут.Розмари расхаживает взад-вперед, пытаясь разглядеть сквозь витражное окно, что же происходит на улице. Я стою спокойно, сжимая в руках свой букет из лилий (модель Клодетты Колберт из журнала «Единственный раз в жизни»). Потом откладываю цветы и поправляю юбку. Противоположная стена украшена позолоченной лепниной, в центе располагается зеркало, в котором отражается статуя Иисуса, стоящая у противоположной стены. В зеркале я ловлю отражение собственных глаз. Потом подхожу, чтобы посмотреть на себя вблизи. У меня голубые глаза, как у папы, они чистые, потому что я хорошо выспалась, но все равно с ними что-то не так. Я чувствую это, и я вижу в своих собственных глазах тревогу.– Ро, который час? – спрашиваю я.– Десять тридцать, – сияя, отвечает она. – Но мои часы всегда бегут вперед.– Разве вчера за ужином я не просила его прийти к десяти?– Да, просила. Я сама слышала, – подтверждает она.– Он уже здесь?– Я не видела его машину. Но это еще ничего не значит. Знаешь, я могу пройти через боковой выход и разузнать, здесь ли Джон. – Розмари надевает пальто и уходит.– Мужчины никогда не приходят вовремя, – выражает недовольство Виолетта.– Прими во внимание, сегодня выходной, – поддакивает Рут.– На дорогах полная неразбериха. А Джон едет сюда их Верхнего Ист-Сайда. Если он застрял в пробке, то ему могут помочь только крылья.Мы стоим в молчании, время тянется невыносимо медленно. Я слышу, как органист доигрывает мелодию и начинает ее снова.Наконец Розмари открывает дверь и улыбается:– Он пока не приехал, но Роберто говорил с ним сегодня утром около восьми. Джон в то время уже завтракал, поэтому я уверена, что он будет с минуты на минуту.– Который час? – спрашиваю я.– Всего-то без пятнадцати одиннадцать, – взглянув на часы, утешает Розмари. Как медленно. Несколько минут назад я просила Рут сходит в ризницу и посмотреть, который час на церковных часах.– Хорошо, нам остается только ждать, – решаю я.Все молчат, но что они могут мне сказать. Они переживают. Я переживаю. Ну где же он? Может, с ним случилось что-то плохое? Мое сердце начинает бешено колотиться. Мы встречались с Джоном почти год; и ни разу за это время он не опаздывал. Знаю, Рут сказала бы мне на это, что все в жизни бывает в первый раз. Но мне все равно страшно. Я вся трясусь. Мне нужно на воздух.Забавно, как церковь, которая всегда украшена и вылизана, может вот так вдруг превратиться в приемную. Когда я вхожу в переднюю, я замечаю кучу корзин, оставленных в сторонке; к доске объявлений прикреплены написанные от руки извещения; на полу лежит резиновый коврик с множеством дырочек, сквозь которые прогладывает грязный мрамор.– Мне нужно на улицу, – говорю я подругам.Я выхожу наружу. Воздух холодный, поэтому я вдыхаю медленно, чтобы успокоиться. Я поражена, что даже в самый важный день в моей жизни в Гринвиче все остается по-прежнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32