– Нет, я останусь, – обещаю я.– Брось, Лючия. Давай посмотрим правде в глаза. Вы пришли ко мне после школы с горящими глазами, живые, полные сил…– После колледжа имени Кэти Гиббс.– Не имеет значения. Вы пришли сюда с намерением покорить мир, не меньше. Но к двадцати пяти годам вы бежите отсюда, словно в вашей рабочей комнате кто-то заложил мину. Вы спешите выйти замуж, и как только вы это сделаете, вы оставите меня.– Я не уйду, Делмарр. Не уйду.– Тальбот не позволит тебе работать. Он будет заботиться о тебе с таким же тщанием, с каким натирает до блеска капот своего «паккарда», и посадит в фарфоровую кладовку в Хантингтоне. Такова твоя доля, малышка, – Делмарр наливает в большую кружку кофе и протягивает ее мне.Меня воспитывали мужчины, поэтому я никогда не задумывалась над тем, что для меня существуют какие-то ограничения в том, чем я могу заниматься. Но вопрос не только в том, чего я хочу; я должна выслушать и мнение Джона.– Но почему я не могу остаться?Я понимаю, что Делмарр прав. Ни одной женщине еще не удавалось одновременно делать карьеру и быть домохозяйкой. Я надеялась, что мне удастся каким-то образом совместить и то и другое. Но, кажется, только мужчине доступно счастье достичь высот в работе и иметь нормальную семейную жизнь.– Он любит тебя, но любит, чтобы ты была свободна для него в любую минуту, как ему захочется. Ты можешь добиваться своей цели, но только если она не идет вразрез с его планами. Поверь мне. Я старше тебя, и встречался с таким уже миллион раз.Я гляжу в свою чашку с кофе, которая выглядит как черная дыра, куда меня затягивает.– Так не должно быть.– Да, не должно. Но у тебя нет иного выхода. Ведь это – любовь.Делмарр убирает со стола ноги и резко встает.– Но сейчас, в эти скорбные дни угасания «Пошива женского платья на заказ» магазина «Б. Олтман», я умоляю тебя выполнить заказ мадам Эшфилд. Два вечерних платья на выход и одно нарядное домашнее платье для приема гостей. У нее ужасная фигура, поэтому не делай их слишком узкими.– Очередная Красная Дама.Это одна из наших шифровок Она относится к даме с самыми пышными формами, что была у нас. Делмарр придумал ее, когда снимал с этой дамы мерки, и все цифры были больше красной метки на сантиметровой ленте.– Как всегда неотразима, – смеется Делмарр.– С возвращением, Лючия, – вздыхаю я.Каждый год, уезжая в отпуск, втайне я испытываю страх, что по возвращении мой стол будет пустым и для меня не останется работы. И вот происходит то, чего я так боялась: меня не было здесь месяц, и, вернувшись, я застала мой блистательный замок на третьем этаже самого лучшего магазина Нью-Йорка в руинах. Я иду к своему рабочему столу и достаю коробку со швейными принадлежностями из ящика. Из застегивающегося на молнию кармашка, я вынимаю свою маленькую красную расчетную книжку из банка «Чейс нэшнл». 5 июля 1951 года я выписала чек на семь с половиной тысяч долларов на имя Джона, чтобы он вложил эти деньги в строительство нашего дома. У меня практически ничего не осталось из тех денег, что мне удалось скопить. Если отдел закроется, я буду зависеть от Джона. Но я не хочу становиться зависимой от кого бы то ни было! Я содрогаюсь от мысли, что мне никогда больше здесь не работать.– Как Италия? – влетая в комнату, спрашивает Рут. Я поспешно убираю расчетную книжку.– Привет! – со слишком большим воодушевлением говорю я.Рут целует меня в щеку:– Что-то случилось?– Я соскучилась по тебе.– Послушай, да ты вся трясешься. В чем дело?– Мы потеряем работу.– Ты уже говорила с Делмарром? Мы, видимо, чересчур хороши для обновленного «Б. Олтмана». Они хотят, чтобы на каждом этаже продавалась готовая одежда. Представляешь, сколько сюда понавезут всякого барахла? Неопытные швеи будут шить в спешке, воцарятся дешевые ткани, от которых всегда будет вонять краской, сколько их ни стирай. Только представь! Высшее общество Нью-Йорка скоро прикажет долго жить.– Рут?Мой голос дрожит, когда я произношу ее имя. Она откладывает карандаш.– Я отдала все мои сбережения Джону.– Что ты отдала?– Все мои деньги.– И как он ими распорядился?– Вложил в строительство нашего дома.– Да, хорошо. – Рут вздыхает с облегчением и сцепляет руки в замок на затылке. – Ты напугала меня.– Да он не собирался промотать их, – говорю я в его защиту.– Ладно, ладно. Я в тебе уверена. Лючия, дорогая. Мне тоже нужно кое-что сказать тебе, – наклоняется поближе ко мне Рут.– Что?Я пытаюсь взять себя в руки, но у меня в голове вдруг всплывает имя Аманды Паркер и мысль о том, как девушки из высшего общества умеют увести мужчину друг у друга.– Знаешь, Харви иногда ходит посмотреть скачки. После хедера он пару раз приглашал с собой Джона. А на прошлой неделе, вернувшись домой, Харви сказал мне, что Джон – игрок и ставит на скачках по крупному. Харви выбрал лошадь, а Джон поставил на нее сто долларов.У меня сердце ухнуло от услышанного. С той самой минуты, когда я заглянула в свою расчетную книжку и увидела, что одна красная черта подведена в конце сведений о накоплениях, меня охватил страх.– Ты ведь не думаешь, что он ставит мои деньги, а?– Нет-нет. Я уверена, что он никогда бы не сделал такого. Но я знаю тебя, и то, что ты откладывала каждый цент с того самого момента, как мы начали здесь работать.– Зачем ему понадобились мои деньги на строительство, если у него так много своих? – размышляю я вслух, а потом смотрю на Рут, которая раздумывает над тем же вопросом.– Дорогая…Я прекрасно представляю, что она собирается мне сказать.– Ты ведь так и не обсудила с ним денежный вопрос? Я качаю головой, а она продолжает:– Погоди-ка. Прежде, чем принять какое-либо решение, давай все хорошенько обдумаем. Ты ведь дала ему деньги на строительство вашего дома?– Рано или поздно мы все равно объединили бы наши деньги, – подтверждая свое решение, говорю я. – Я хотела быть полноправным партнером во всем. Что в этом плохого?– Ничего плохого, конечно. Он ведь скоро станет твоим мужем. Ты должна доверять ему, – по-доброму смотрит на меня Рут. – Меня не волнует, играет ли он на деньги. Знаешь, иногда Харви уходит со своими приятелями пропустить стаканчик и возвращается домой навеселе. Приходится признать это. Одному нужны коктейли, другому – лошади. Что тут попишешь? У каждого свои слабости. Главное, чтобы эти слабости не превращались в привычку.
Этим вечером по дороге домой, перейдя Пятую авеню, я оборачиваюсь, смотрю на «Б. Олтман» и слезы начинают катиться по моим щекам. Самые счастливые дни в моей жизни прошли в этом месте, но теперь все меняется.Как мне жить, если я не буду каждый день встречаться с Рут? Она знает обо мне все. Когда я призналась ей, что мы с Джоном занимались любовью, она отправила меня к своему дяде – известному гинекологу из Верхнего Ист-Сайда, и он разъяснил мне как предохраняться. А еще я безумно скучаю по Элен Ганнон, которая вырезает детали из ткани с таким мастерством, словно работает алмазным стеклорезом по зеркалу. Детали, что выкраивает Элен, всегда идеально подходят друг к другу; она снимает мерки, делает выкройку из ткани, и потом подгоняет платье по фигуре заказчицы. Никто больше не сможет делать так, как умеет она; и вот теперь она будет применять свой талант для шитья детской одежды. Даже если Виолетта и может иной раз досаждать, она верная подруга. Если требуется ее помощь и приходится задерживаться допоздна, то на нее всегда можно рассчитывать. И, наконец, Делмарр, который взял меня под свое крылышко, несмотря на то, что я не могла отличить Шанель от Скиапарелли.Но дело не только в том, что я теряю своих друзей. Мир тоже теряет нечто. Качество, которое всегда было главным для меня, теряет свою значимость. Зачем учиться подшивать край платья вручную, это долго и требует определенных способностей. Можно просто прострочить шов на машине и бросить вещь в корзину, где лежит еще дюжина точно таких же. Делмарр уже не будет лично встречаться с заказчицами, чтобы разузнать, что те желают получить, не будет изучать их гардероб и фигуру, чтобы создать такое платье, которое способно сделать их неотразимыми. В изготовлении готовой одежды нет места таким встречам. Неужели женщины на самом деле хотят бродить между вешалок в магазине, на которых висит одежда, скроенная по одной выкройке и отличающаяся только размером и цветом? Мир ждет прискорбное будущее, в котором не будет места изысканности. Постепенно авторская одежда будет выходить из моды, а готовая будет становиться все более популярной.– Что с тобой стряслось? – спрашивает папа, пока я снимаю пальто.– Не со мной, с магазином. У нас в отделе проводят проверку.Мне не хочется обсуждать это с папой, поэтому я иду на кухню. Но он следует за мной.– Что с работой? – спрашивает он.– Пока неизвестно, – говорю я таким тоном, чтобы он понял, что разговор окончен.Мама спускается по лестнице и присоединяется к нам в кухне:– Лю, я решила надеть на твою свадьбу коралловые бусы. Сначала я подумала насчет бирюзы, но потом поняла, что хочу чего-то поярче, более праздничного, нарядного. Как тебе кажется?– Лючии скоро негде будет работать, – объявляет папа.– Папа, – возмущаюсь я.– И что? Она же скоро выйдет замуж, – беспечно говорит мама. – Ей не придется работать. И по дому будет хватать забот.– Ты сейчас говоришь точь-в-точь как Клаудия Де Мартино, – замечает папа.– С чего вдруг ты вспомнил ее, – защищается мама.– Потому что у нее были точно такие же мысли насчет Лючии.Папа накалывает на вилку мясо, которое потихоньку тушится на плите.Мама протягивает ему небольшой металлический поднос и говорит:– Антонио, послушай меня. Лючия выходит замуж за очень порядочного, образованного человека. Они будут жить совсем иначе, не так, как мы с тобой. Он человек практичный, часто бывает в разъездах, он, – поднимает она вверх руку, – часть «высшего света». Они ведь будут жить в пригороде, так? В доме с видом на океан, в прихожей которого будет висеть люстра из Мурано. Посмотри-ка. А в нашей прихожей стоит торшер, который стоял тут еще до нашего приезда. Эта девушка не похожа на нас, и хочешь ты того или нет, тебе придется признать это. – Мама обнимает меня: – У нас одна дочь, и мне совсем не хочется терять ее, потому что ни одного из мужчин, с которыми у нее были отношения, ты не считаешь вполне ее достойным.– Разве может мужчина быть вполне достойным? – восклицает папа.– Просто некоторые порядочнее других.– Папа, да что с ним не так?– Я не понимаю его, Лючия.– Но зачем, скажи, тебе это надо? – прерывает его мама. – Ей с ним жить, не тебе.– Ты просто вообще не хочешь, чтобы я выходила замуж! – в сердцах бросаю я.– Неправда. Я признал Розмари, я сумел полюбить ее. Я разрешил моему сыну Эксодусу остаться в Италии с Орсолой, потому что характер у нее очень похож на характер твоей матери. Они отличная пара. Если бы я понял, что Джон Тальбот в силах стать тебе хорошим мужем, я бы во всем стал тебе помогать, поддерживать. Меня не интересует, влюблен он в тебя или нет, меня беспокоит он сам. Я переживаю. Прости уж меня. Иначе не получается.Если бы только папа знал, насколько мне необходимо поговорить с ним о моих опасениях, особенно сегодня. Но он сделал все для того, чтобы этот разговор не состоялся. Мне постоянно приходится отстаивать своего жениха, поэтому я не могу быть до конца честной. Я напугана, ужасно напугана тем, что не смогу жить в мире Джона, не смогу привыкнуть к образу его жизни. Я боюсь, что мне придется соглашаться со всеми его безумными затеями, будь то начало нового предприятия или покупка таких вещей, каких мы не можем себе позволить. Мне даже не известно, какими деньгами он располагает. Мне страшно разозлить его своими расспросами. Я росла и видела, как мои родители делят все обязанности, включая денежный вопрос, но Джон ведет себя так, словно подобные вещи для него пустяковые, презренные, раздражающие. Наверное, я боюсь оказаться недостойной Джона Тальбота.– Папа, прошу тебя, перестань переживать. Мне нужна твоя поддержка. Помоги мне.Я, наверное, выгляжу жалко, потому что папа обнимает меня.– Я всегда буду с тобой, – говорит он.– Однажды он полюбит Джона, – обещает мама.– Я тогда стала бы еще счастливее, – всхлипываю я.Папа выглядит таким изнуренным в ярко-желтом свете кухонной люстры. Я причина того, что мой папа состарится раньше срока.Поднимаясь вверх по лестнице в свою комнату, я хочу, чтобы этажи не заканчивались, чтобы я могла подниматься до тех пор, пока не почувствую себя хотя бы чуточку спокойнее. Как я скучаю по Эксодусу, особенно сегодня! Не знаю почему, но я уверена, когда мы собираемся все вместе, никто не может причинить нам вреда, обругать или наслать проклятье.
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.– Лючия! – зовет снизу мама.– Да, мам?– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?– В Хантингтон.– Как продвигается строительство?– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.– О, интересный ход, – говорю я.– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.– Ты уже взял смокинг на прокат?– Нет.Он идет к кассе, я следом за ним.– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.– Папа?– Да?– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?– Зачем ты так говоришь?– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:– Конечно, конечно.– Я не шучу, – решительно говорю я.– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:– Лючия, вернись! Папе плохо!Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.– Пусти меня.Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:– Тебе нужно в больницу.– В больницу? Чушь! – говорит он.– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.– Со мной все в порядке.– Надеюсь, но такого не должно повторяться.Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Этим вечером по дороге домой, перейдя Пятую авеню, я оборачиваюсь, смотрю на «Б. Олтман» и слезы начинают катиться по моим щекам. Самые счастливые дни в моей жизни прошли в этом месте, но теперь все меняется.Как мне жить, если я не буду каждый день встречаться с Рут? Она знает обо мне все. Когда я призналась ей, что мы с Джоном занимались любовью, она отправила меня к своему дяде – известному гинекологу из Верхнего Ист-Сайда, и он разъяснил мне как предохраняться. А еще я безумно скучаю по Элен Ганнон, которая вырезает детали из ткани с таким мастерством, словно работает алмазным стеклорезом по зеркалу. Детали, что выкраивает Элен, всегда идеально подходят друг к другу; она снимает мерки, делает выкройку из ткани, и потом подгоняет платье по фигуре заказчицы. Никто больше не сможет делать так, как умеет она; и вот теперь она будет применять свой талант для шитья детской одежды. Даже если Виолетта и может иной раз досаждать, она верная подруга. Если требуется ее помощь и приходится задерживаться допоздна, то на нее всегда можно рассчитывать. И, наконец, Делмарр, который взял меня под свое крылышко, несмотря на то, что я не могла отличить Шанель от Скиапарелли.Но дело не только в том, что я теряю своих друзей. Мир тоже теряет нечто. Качество, которое всегда было главным для меня, теряет свою значимость. Зачем учиться подшивать край платья вручную, это долго и требует определенных способностей. Можно просто прострочить шов на машине и бросить вещь в корзину, где лежит еще дюжина точно таких же. Делмарр уже не будет лично встречаться с заказчицами, чтобы разузнать, что те желают получить, не будет изучать их гардероб и фигуру, чтобы создать такое платье, которое способно сделать их неотразимыми. В изготовлении готовой одежды нет места таким встречам. Неужели женщины на самом деле хотят бродить между вешалок в магазине, на которых висит одежда, скроенная по одной выкройке и отличающаяся только размером и цветом? Мир ждет прискорбное будущее, в котором не будет места изысканности. Постепенно авторская одежда будет выходить из моды, а готовая будет становиться все более популярной.– Что с тобой стряслось? – спрашивает папа, пока я снимаю пальто.– Не со мной, с магазином. У нас в отделе проводят проверку.Мне не хочется обсуждать это с папой, поэтому я иду на кухню. Но он следует за мной.– Что с работой? – спрашивает он.– Пока неизвестно, – говорю я таким тоном, чтобы он понял, что разговор окончен.Мама спускается по лестнице и присоединяется к нам в кухне:– Лю, я решила надеть на твою свадьбу коралловые бусы. Сначала я подумала насчет бирюзы, но потом поняла, что хочу чего-то поярче, более праздничного, нарядного. Как тебе кажется?– Лючии скоро негде будет работать, – объявляет папа.– Папа, – возмущаюсь я.– И что? Она же скоро выйдет замуж, – беспечно говорит мама. – Ей не придется работать. И по дому будет хватать забот.– Ты сейчас говоришь точь-в-точь как Клаудия Де Мартино, – замечает папа.– С чего вдруг ты вспомнил ее, – защищается мама.– Потому что у нее были точно такие же мысли насчет Лючии.Папа накалывает на вилку мясо, которое потихоньку тушится на плите.Мама протягивает ему небольшой металлический поднос и говорит:– Антонио, послушай меня. Лючия выходит замуж за очень порядочного, образованного человека. Они будут жить совсем иначе, не так, как мы с тобой. Он человек практичный, часто бывает в разъездах, он, – поднимает она вверх руку, – часть «высшего света». Они ведь будут жить в пригороде, так? В доме с видом на океан, в прихожей которого будет висеть люстра из Мурано. Посмотри-ка. А в нашей прихожей стоит торшер, который стоял тут еще до нашего приезда. Эта девушка не похожа на нас, и хочешь ты того или нет, тебе придется признать это. – Мама обнимает меня: – У нас одна дочь, и мне совсем не хочется терять ее, потому что ни одного из мужчин, с которыми у нее были отношения, ты не считаешь вполне ее достойным.– Разве может мужчина быть вполне достойным? – восклицает папа.– Просто некоторые порядочнее других.– Папа, да что с ним не так?– Я не понимаю его, Лючия.– Но зачем, скажи, тебе это надо? – прерывает его мама. – Ей с ним жить, не тебе.– Ты просто вообще не хочешь, чтобы я выходила замуж! – в сердцах бросаю я.– Неправда. Я признал Розмари, я сумел полюбить ее. Я разрешил моему сыну Эксодусу остаться в Италии с Орсолой, потому что характер у нее очень похож на характер твоей матери. Они отличная пара. Если бы я понял, что Джон Тальбот в силах стать тебе хорошим мужем, я бы во всем стал тебе помогать, поддерживать. Меня не интересует, влюблен он в тебя или нет, меня беспокоит он сам. Я переживаю. Прости уж меня. Иначе не получается.Если бы только папа знал, насколько мне необходимо поговорить с ним о моих опасениях, особенно сегодня. Но он сделал все для того, чтобы этот разговор не состоялся. Мне постоянно приходится отстаивать своего жениха, поэтому я не могу быть до конца честной. Я напугана, ужасно напугана тем, что не смогу жить в мире Джона, не смогу привыкнуть к образу его жизни. Я боюсь, что мне придется соглашаться со всеми его безумными затеями, будь то начало нового предприятия или покупка таких вещей, каких мы не можем себе позволить. Мне даже не известно, какими деньгами он располагает. Мне страшно разозлить его своими расспросами. Я росла и видела, как мои родители делят все обязанности, включая денежный вопрос, но Джон ведет себя так, словно подобные вещи для него пустяковые, презренные, раздражающие. Наверное, я боюсь оказаться недостойной Джона Тальбота.– Папа, прошу тебя, перестань переживать. Мне нужна твоя поддержка. Помоги мне.Я, наверное, выгляжу жалко, потому что папа обнимает меня.– Я всегда буду с тобой, – говорит он.– Однажды он полюбит Джона, – обещает мама.– Я тогда стала бы еще счастливее, – всхлипываю я.Папа выглядит таким изнуренным в ярко-желтом свете кухонной люстры. Я причина того, что мой папа состарится раньше срока.Поднимаясь вверх по лестнице в свою комнату, я хочу, чтобы этажи не заканчивались, чтобы я могла подниматься до тех пор, пока не почувствую себя хотя бы чуточку спокойнее. Как я скучаю по Эксодусу, особенно сегодня! Не знаю почему, но я уверена, когда мы собираемся все вместе, никто не может причинить нам вреда, обругать или наслать проклятье.
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.– Лючия! – зовет снизу мама.– Да, мам?– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?– В Хантингтон.– Как продвигается строительство?– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.– О, интересный ход, – говорю я.– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.– Ты уже взял смокинг на прокат?– Нет.Он идет к кассе, я следом за ним.– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.– Папа?– Да?– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?– Зачем ты так говоришь?– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:– Конечно, конечно.– Я не шучу, – решительно говорю я.– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:– Лючия, вернись! Папе плохо!Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.– Пусти меня.Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:– Тебе нужно в больницу.– В больницу? Чушь! – говорит он.– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.– Со мной все в порядке.– Надеюсь, но такого не должно повторяться.Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32