Понаблюдав, как я пытаюсь поймать такси, они поинтересовались, куда это я.
– Домой, спать, – ответила я.
– Но нас-то вы еще не сфотографировали, – заявил один из них, модно подстриженный наголо.
– Ну хорошо, мальчики, соберитесь. – Я включила фотоаппарат и поправила лямку. – Сделайте бешеные лица, такие, будто вы готовы проглотить камеру, а дальше уже мое дело: – На самом деле это было не дело, а удовольствие.
Я чувствовала себя хищной лисой. Когда я сделала несколько снимков, Люк, Коул и Рэйн (да-да, именно Рэйн, то есть «дождь»), позвали меня с собой в ночной клуб. Шикарные модные парни звали меня потусоваться с ними!
Ага. С ума сойти, как круто. В прежние времена я была бы наверху блаженства. И наутро обзвонила бы всех знакомых, визжа от восторга. Модели. Блеск. О Господи! Но я уже обрела уверенность в себе. В жизни есть вещи поважнее смазливых личиков. Я успела усвоить, что ночное время предназначено для сна и Линуса, а не для красивых мальчиков и ночных клубов. Можете считать меня сумасшедшей, ведь я же рыжая.
Дома я переоделась в шорты, носки и майку и, еще не протрезвев, позвонила Стивену. Ответа не было. Я залогинилась на своем чате, чтобы проверить, в сети ли он. К сожалению, в пьяном виде меня вечно тянуло кому-нибудь позвонить или, хуже того, еще и в чат вылезти одновременно с телефоном, это все равно что пользоваться сильно пахнущим лосьоном, а потом еще и духами. В таком виде меня нельзя пускать в Интернет. Мне явно нужен был родительский контроль над средствами связи, чтобы не давать мне общаться с противоположным полом. Этакий цифровой пояс целомудрия!
Вместо того чтобы препоясать свои восхитительные чресла металлом, я принимала превентивные меры, например, не записывала номер важного для меня мужчины в мобильник, чтобы не звонить ему спьяну. Но Стивен-то просто мой друг. С чего вдруг я ему звоню? Я снова набрала его номер. Три двадцать утра.
– Стивен? – Он отозвался, но голос у него был сонный. – Я знаю, сейчас очень поздно, но я хочу спросить тебя кое о чем.
– Ну давай...
– Я тебе не разонравилась? – Когда я выпью, во мне пробуждается девчонка-школьница.
– Кто это? – Я испугалась.
Черт, что значит «кто это»?
– Стефани, – откликнулась я тихо и нерешительно.
– Шучу. Стефани, ты мне все еще нравишься, но...
– Может, сходишь завтра со мной на свидание? – Ну да, я говорила, как семнадцатилетний мальчишка.
Ну и плевать!
– И ты звонишь мне в такое время, чтобы попросить об этом? Мы ведь всего два дня назад встречались, чтобы вечером немного выпить. Разве это не свидание? – Теперь он совсем проснулся.
– Нет, не свидание. Это было «не-свидание».
Стивен знал о моей теории «не-свиданий»: мужчины приглашают недоступных им женщин на «не-свидания», надеясь, что те передумают. Женщина возвращается домой, рассчитывая получить утром сообщение с просьбой о следующем «не-свидании». А если сообщения приходится ждать два дня, ей захочется увидеть его снова, только чтобы узнать, почему это он ждал целых два дня.
Это крайности. Я прошла через них. Месяцами я обходилась без встреч, сосредоточившись на книгах по психологии и самопомощи, на фотографиях, друзьях, радуясь жизни, ни о чем не тревожась. Очень легко жить одной, не ходить на рандеву и просто иногда приятно задумываться о том, что «когда-нибудь, когда я буду меньше всего этого ожидать, он появится». Так меня не обуревали страсти; я не пребывала в постоянном напряжении. Я дышала свободно и понимала: свет вовсе не сошелся клином на одном субъекте мужского пола. Я могла спокойно возвращаться к советам психологов. И все же таким образом я пряталась. Именно об этом я твердила Вермишелли, имея в виду ее Пижона С Ранчо: если человек не хочет встречаться, он к этому просто-напросто не готов. Избегая свиданий, я ограждала себя от возможной боли. В моем словаре отсутствовало слово «уязвимость», я не опасалась неудач. Я просто избегала всего этого. Но вы не можете выиграть, если карты лежат у вас в кармане.
– Стивен, мне нужно настоящее свидание.
– Слушай, ты точно сумасшедшая. – Я представила, как он сел прямо. – У нас были свидания. Мы с тобой уже не один месяц встречаемся. И мне все равно, как ты это называешь. Начиная с января мы разговаривали каждый день, разве нет? С января! Мы ходили на обеды, на вечеринки, в кино. Ты даже делилась со мной своими гадкими киношными чипсами, а я знаю, как это для тебя важно. Мы ведь часто проводим вместе день, целый день, с завтрака до ужина, правда?
– Да. – Я невольно улыбнулась.
– Ну вот! И теперь ты звонишь мне в середине ночи и заявляешь, будто хочешь свиданий вместо «не-свиданий», правильно я тебя понимаю? – Мне не хотелось вновь повторять «да». – Стефани! – Он понизил голос: – Можешь называть это как тебе угодно... – Мы оба помолчали. – Лишь бы только это значило, что я смогу видеть тебя чаще.
Я не знала, смеяться или плакать. Совершив и то, и другое, я настойчиво продолжила:
– Нет, понимаешь, Стивен...
– Ну давай, выкладывай, – усмехнулся он.
– Позволь мне договорить. Так вот, я хотела бы стать тебе ближе и правда проводить с тобой больше времени! – Я почти кричала. – Черт, мне правда этого хочется.
– Ты серьезно?
– Да!
– Ну так кончай валять дурака и сделай что-нибудь для этого! – Он что, хочет, чтобы я к нему приехала? – Да-да, и, по-моему, нам давно пора перейти на новый этап. Может, устроим на «не-не-свидании» что-нибудь необычное, как ты думаешь?
Я немножко подумала, гадая, не о садомазохизме ли речь и готова ли я к этому. Мы уже фотографировали вдвоем город, посещали рестораны, спортивные соревнования, концерты. Что еще можно придумать? Но у него определенно был план.
– Ну, хорошо, – неуверенно сказала я, ожидая объяснений.
– Отлично. – Он хлопнул в ладоши. – Как тебе нравится идея поехать в Куинс и провести день на кладбище? – И это я тут ненормальная? – Стефани, я же тебе говорил: завтра мне нужно пойти на захоронение праха моей бабушки. – Что-о? Я ослышалась? – Ну, ее прах захоронят рядом с останками ее мужа. – Ого. – Стефани, тут нет ничего особенного. Я с ней вообще не был знаком, и народу будет очень мало. Кроме того, ты сможешь познакомиться с моими родными, в этом вся и суть. – Вот уж слова, которых не стоит говорить Стефани: знакомство с родителями.
– Ну-у..
– Да ладно тебе. Не нукай, просто приезжай.
– Ну... ладно, да, я хочу приехать, – сказала я, словно мне это только что пришло в голову. – И вообще лучше всего знакомиться с семьей мужчины, когда им не до тебя. Тут как раз тот самый случай – они ведь будут скорбеть.
Следующее утро началось с саркастического замечания Стивена:
– Так мило, что ты всегда опаздываешь, – заявил он, придерживая дверцу машины.
– А как же, я всегда мила, – ответила я с не меньшим сарказмом.
Вообще-то я выглядела сейчас просто ужасно. От такой погоды у меня всегда волосы вились как стружка; подходящий унылый фон для дня на кладбище.
Он уставился на меня, не спеша закрыть дверцу.
– Стефани, ты не можешь не понимать, насколько ты хороша. – Раньше я ненавидела подобные фразы.
Ты не можешь не понимать... Это же не математика. Каковы критерии для сравнения? Иногда я хороша, а иногда у меня вздут живот, новый прыщик чешется и жирок мешает двигаться. Красота – не город с вокзалом, а вечное путешествие. Что можно ответить на такой комплимент?
– Да, я знаю. – И, не сдержав озорной улыбки: – То есть спасибо, Стивен! – А потом случилось самое ужасное: Стефани Кляйн захихикала.
О Господи. Под взглядом Стивена я постаралась притушить улыбку. Я стеснялась ему показать, насколько счастлива:
– Не за что, Стефани, – откликается он заунывным тоном, в котором отчетливо слышится: «Я-то тебе рад, а ты мне?»
Когда я сажусь в машину, он целует меня в нос.
– В каком возрасте пора начинать читать некрологи? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, продолжаю: – Знаешь, если б не отец, я бы никогда не знала, кто умер. Он читает некрологи каждый день в туалете.
– Ну, когда ты достигнешь определенного возраста, на тебя посыплются смерти друзей и близких, ты начнешь обращать на это внимание.
– А когда умерла твоя бабушка? – Ведь это не погребение, а захоронение.
– Год назад, но я узнал об этом не из некролога. Она очень долго болела.
Мне вспомнилось, как я узнала о смерти бабушки Гэйба. Тогда мы уже не были женаты. Отец прочел об этом в газете и позвонил мне. Я испытала смешанные чувства: с одной стороны, я знала эту семью очень близко, но в тоже время была для них теперь совсем чужой. Несмотря на то что периодически меня охватывала ненависть к Гэйбу, с ним был связан большой кусок моей жизни. Я собирала его разбросанные носки, гладила его по голове, когда его тошнило, путешествовала с ним, пользовалась его галстуками вместо пояса, спала в его рубашках, время от времени пользовалась его зубной щеткой, а иногда и бритвой. И я очень его любила. У нас была настоящая, наполненная жизнь. Бабушка Гэйба всегда была добра ко мне, но на ее похоронах мне места не было. Впрочем, у меня и поползновений не было пойти туда. Та жизнь стала для меня чужой. Мое присутствие никого бы там не утешило, да я и не хотела никого утешать. Я знала, что Гэйбу это не нужно, и вряд ли смогла бы даже попытаться. Однако меня удивило, что мне все еще не все равно. Кажется, я все же любила Гэйба, хотя и ненавидела его за легкомыслие и неверность.
– Знаешь, Стивен, у взаимоотношений тоже должны быть некрологи, чтобы каждый узнавал, что случилось, хотя бы вкратце.
– С чего это ты вдруг?
– Не знаю. Нет, все-таки знаю! Когда я умру, мне некуда будет деться.
– Как это?
– У нас, то есть у Кляйнов, совсем не осталось земли, все места на кладбище уже заняты. Мне придется найти новую семью, чтобы быть похороненной рядом с новыми родственниками. – Мне тут же захотелось взять свои слова обратно.
Что за чушь я мелю?
– Знаешь, что я тебе скажу: на первую годовщину нашей свадьбы я подарю нам с тобой двойной участок для погребения.
– Ну и способ праздновать годовщину. Это тебе не бумажная свадьба... Да и не очень оптимистично.
– Да и первое «не-не-свидание» на краю могилы тоже, но знаешь, Рыжая, а почему бы и нет?
Он назвал меня Рыжей! Если бы я стояла, я бы грохнулась в обморок.
Едва завидев нас, мать Стивена заключила меня в объятия.
– Стефани, я так рада, что вы смогли сегодня придти. – От нее пахло ароматическими свечами и карандашной стружкой. – Так приятно с вами познакомиться.
Она излучала тепло и обняла меня вроде бы вполне искренне. Прежде чем направиться к могиле, мы негромко поздоровались с отцом Стивена, Полом, и его сестрой Илайзой. Прах бабушки Стивена доставили в контору Пола с курьером. Да уж, это тебе не билеты в театр или новый бархатный блейзер от Дж. Крю.
– Ну что же, смерть и связанные с нею заботы – неотъемлемая часть жизни, как и все остальное, – произнес отец Стивена, держа белую картонную коробку обеими руками.
Я ожидала, что он рассеет прах, попутно бросив пригоршню на куст или дерево. Драматический жест, изъявление последней воли покойной... Вместо этого он посмотрел на коробку, пробормотал что-то насчет нарушений кодекса по здравоохранению, кивнул, словно говоря про себя: «Что случилось, то случилось», а затем положил коробку в яму, где она смотрелась странно и нелепо.
– Ладно, дело сделано. – Он отряхнул ладони.
– Слушай, может, стоит все же сказать что-нибудь? – спросил Стивен у отца.
– Знаешь, я давно уже с ней попрощался. Ничто не вечно. Мы стараемся сберечь то, что в силах сберечь. И все. Мы оберегаем нашу семью, пока можем, но потом все равно наступает конец. Постоянна только смерть.
Несколько мгновений мы молчали. Я взглянула на могильщиков, которые смотрели на нас, и на небо, где нависли серебрящиеся облака, предвестники бури. Потом я перевела взгляд на Стивена, который пристально вглядывался в могильную яму. Заметив, что я смотрю на него, он сжал мою руку. Я опустила взгляд. Неужели зрение меня обманывает? У меня галлюцинации или как? Перед нами, на надгробном камне, были выгравированы наши имена. Стивен и Стефани. Так звали родителей Пола – в точности так же, как и нас, и написание одинаковое, вплоть до последней черточки.
Мы присутствовали при конце и одновременно начале чего-то нового.
Мы возвратились на парковку молча, обнялись и расцеловались, пообещав всем, что скоро увидимся. Когда мы со Стивеном сели в его машину и закрыли дверцы, он выключил радио.
– Стефани, – сказал он, – это было ужасно странно, правда?
– Мне тоже так показалось! Ведь мы как раз говорили об этом, когда ехали сюда.
– Понимаешь, не то чтобы мне нужен был знак, – ты же знаешь, я и так знаю, что ты та самая, единственная, – но если бы нужен был, так вот он. – Он взял меня за руку и гладил ее своими пальцами; в глазах у него появился подозрительный блеск. – Я просто без ума от тебя.
Я улыбнулась в ответ и тыльной стороной ладони смахнула слезу со щеки. Я тоже не сомневалась: это знак. Может, это на самом деле и не так, но достаточно того, что мы оба хотим в него поверить. Весь обратный путь до Манхэттена мы слушали Ретт Миллер, и Стивен не отпускал мою руку.
– Я действительно была рада познакомиться с твоими родными, Стивен, – призналась я, когда мы подъехали к моему дому. – Они такие теплые люди.
– Ты им тоже наверняка понравилась, но даже если бы они тебя невзлюбили, что, впрочем, маловероятно, я бы не перестал наслаждаться нашими перепалками. – Он быстро поцеловал меня в губы и улыбнулся. – Ну ладно, Рыжая, я в спортзал. Позвоню тебе позже и выясню, в каком ты настроении. Может быть, ты позволишь мне сыграть для тебя на гитаре?
– Ты просто хочешь секса, я знаю. – Я поцеловала его и впорхнула в вестибюль дома.
Правда впорхнула! Я вернулась домой к своему псу и внезапно поняла: я вполне довольна своей жизнью.
– А знаешь, малыш, мы могли бы быть совершенно счастливы даже вдвоем. Полижи волдырь у меня на ноге. Да, да, именно тут. Да, мой хороший. – Моя жизнь пока не изменилась: я возвращаюсь домой, к своему пушистому малышу, который сворачивается в форме запятой и прижимает уши, и лижет мою натертую ногу, врачуя ее своей чудодейственной слюной.
Она щиплет, но, кажется, действует.
Я всегда верила в то, что лучшие лекарства делают больно. Я поливала свои раны перекисью водорода из коричневого пузырька, хотя мне твердили, что на открытой ране этого делать нельзя. Когда у меня болит горло, я пью грейпфрутовый сок. Сок жжется, значит, лечит. Умом я понимаю, что это неправда, но по моим ощущениям это правильно.
Вылизав мои ссадины, Линус вскарабкался ко мне на живот и заглянул мне в лицо.
– Нет, Линус, правда, нам было бы хорошо, даже если бы мы остались вдвоем. – Конечно, этого не случится, но эта мысль меня утешает.
Меня вполне удовлетворяет такая жизнь: собака, фотография, сочинение историй, возвращение домой – к этим ушкам и смышленой мордочке. Линус выглядел как маленький старичок, и на какое-то мгновение мне показалось: сейчас он изречет нечто мудрое или поделится со мной своим коронным рецептом, например – печеной фасоли. Вместо этого он потрогал меня лапкой, требуя ласки.
Я была бы счастлива и без мужчины, который ожидает встречи со мной на другом конце города. Я чувствовала, что моя жизнь полна, будто кто-то промыл мои раны и поцеловал в больное место...
Я проголодалась и решила перекусить гамбургером с ягнятиной в своей любимой местной забегаловке «Компас», прихватив с собой дневник. Я частенько захожу туда отведать сыра с сухариками или исподтишка понаблюдать за первыми свиданиями. «Компас» располагает к новым встречам. Золотистый свет бросает мягкие отблески на лица тех, кто встречается здесь впервые. Пространство перед барной стойкой уставлено маленькими столиками со свечами, сервис ненавязчив. Обычно бар не пустует, но и не забит людьми: заполнен в самую меру. Я устроилась на кушетке возле красной стены, недалеко от парочки, видимо, начавшей встречаться совсем недавно. Коротышка с родинкой в форме коренного зуба на подбородке говорил очень быстро и казался возбужденным. Он беспрестанно одергивал манжеты и снимал пылинки с лацканов блейзера. У меня возникло ощущение, что он из тех мужчин, которые сворачивают ломтики пиццы, перед тем как их съесть.
Он начал было заказывать хорошо прожаренную картошку, но остановился и спросил спутницу: «Ты не возражаешь?» Через секунду он вновь заговорил о своей прежней подружке, время от времени дыша себе на очки. Я ожидала, что у его спутницы задергаются под столом колени, что она скрестит на груди руки и уйдет в себя. Вместо этого она тепло улыбнулась, прикоснулась к его руке и предложила: «Хочешь попробовать мой суп?» И начала кормить его со своей ложки.
Упомянула ли она в своем объявлении на сайте знакомств в качестве черт характера сострадание и готовность делиться? Или его привлекли ее пляжные фотографии – в бикини и с россыпью веснушек на плечах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Домой, спать, – ответила я.
– Но нас-то вы еще не сфотографировали, – заявил один из них, модно подстриженный наголо.
– Ну хорошо, мальчики, соберитесь. – Я включила фотоаппарат и поправила лямку. – Сделайте бешеные лица, такие, будто вы готовы проглотить камеру, а дальше уже мое дело: – На самом деле это было не дело, а удовольствие.
Я чувствовала себя хищной лисой. Когда я сделала несколько снимков, Люк, Коул и Рэйн (да-да, именно Рэйн, то есть «дождь»), позвали меня с собой в ночной клуб. Шикарные модные парни звали меня потусоваться с ними!
Ага. С ума сойти, как круто. В прежние времена я была бы наверху блаженства. И наутро обзвонила бы всех знакомых, визжа от восторга. Модели. Блеск. О Господи! Но я уже обрела уверенность в себе. В жизни есть вещи поважнее смазливых личиков. Я успела усвоить, что ночное время предназначено для сна и Линуса, а не для красивых мальчиков и ночных клубов. Можете считать меня сумасшедшей, ведь я же рыжая.
Дома я переоделась в шорты, носки и майку и, еще не протрезвев, позвонила Стивену. Ответа не было. Я залогинилась на своем чате, чтобы проверить, в сети ли он. К сожалению, в пьяном виде меня вечно тянуло кому-нибудь позвонить или, хуже того, еще и в чат вылезти одновременно с телефоном, это все равно что пользоваться сильно пахнущим лосьоном, а потом еще и духами. В таком виде меня нельзя пускать в Интернет. Мне явно нужен был родительский контроль над средствами связи, чтобы не давать мне общаться с противоположным полом. Этакий цифровой пояс целомудрия!
Вместо того чтобы препоясать свои восхитительные чресла металлом, я принимала превентивные меры, например, не записывала номер важного для меня мужчины в мобильник, чтобы не звонить ему спьяну. Но Стивен-то просто мой друг. С чего вдруг я ему звоню? Я снова набрала его номер. Три двадцать утра.
– Стивен? – Он отозвался, но голос у него был сонный. – Я знаю, сейчас очень поздно, но я хочу спросить тебя кое о чем.
– Ну давай...
– Я тебе не разонравилась? – Когда я выпью, во мне пробуждается девчонка-школьница.
– Кто это? – Я испугалась.
Черт, что значит «кто это»?
– Стефани, – откликнулась я тихо и нерешительно.
– Шучу. Стефани, ты мне все еще нравишься, но...
– Может, сходишь завтра со мной на свидание? – Ну да, я говорила, как семнадцатилетний мальчишка.
Ну и плевать!
– И ты звонишь мне в такое время, чтобы попросить об этом? Мы ведь всего два дня назад встречались, чтобы вечером немного выпить. Разве это не свидание? – Теперь он совсем проснулся.
– Нет, не свидание. Это было «не-свидание».
Стивен знал о моей теории «не-свиданий»: мужчины приглашают недоступных им женщин на «не-свидания», надеясь, что те передумают. Женщина возвращается домой, рассчитывая получить утром сообщение с просьбой о следующем «не-свидании». А если сообщения приходится ждать два дня, ей захочется увидеть его снова, только чтобы узнать, почему это он ждал целых два дня.
Это крайности. Я прошла через них. Месяцами я обходилась без встреч, сосредоточившись на книгах по психологии и самопомощи, на фотографиях, друзьях, радуясь жизни, ни о чем не тревожась. Очень легко жить одной, не ходить на рандеву и просто иногда приятно задумываться о том, что «когда-нибудь, когда я буду меньше всего этого ожидать, он появится». Так меня не обуревали страсти; я не пребывала в постоянном напряжении. Я дышала свободно и понимала: свет вовсе не сошелся клином на одном субъекте мужского пола. Я могла спокойно возвращаться к советам психологов. И все же таким образом я пряталась. Именно об этом я твердила Вермишелли, имея в виду ее Пижона С Ранчо: если человек не хочет встречаться, он к этому просто-напросто не готов. Избегая свиданий, я ограждала себя от возможной боли. В моем словаре отсутствовало слово «уязвимость», я не опасалась неудач. Я просто избегала всего этого. Но вы не можете выиграть, если карты лежат у вас в кармане.
– Стивен, мне нужно настоящее свидание.
– Слушай, ты точно сумасшедшая. – Я представила, как он сел прямо. – У нас были свидания. Мы с тобой уже не один месяц встречаемся. И мне все равно, как ты это называешь. Начиная с января мы разговаривали каждый день, разве нет? С января! Мы ходили на обеды, на вечеринки, в кино. Ты даже делилась со мной своими гадкими киношными чипсами, а я знаю, как это для тебя важно. Мы ведь часто проводим вместе день, целый день, с завтрака до ужина, правда?
– Да. – Я невольно улыбнулась.
– Ну вот! И теперь ты звонишь мне в середине ночи и заявляешь, будто хочешь свиданий вместо «не-свиданий», правильно я тебя понимаю? – Мне не хотелось вновь повторять «да». – Стефани! – Он понизил голос: – Можешь называть это как тебе угодно... – Мы оба помолчали. – Лишь бы только это значило, что я смогу видеть тебя чаще.
Я не знала, смеяться или плакать. Совершив и то, и другое, я настойчиво продолжила:
– Нет, понимаешь, Стивен...
– Ну давай, выкладывай, – усмехнулся он.
– Позволь мне договорить. Так вот, я хотела бы стать тебе ближе и правда проводить с тобой больше времени! – Я почти кричала. – Черт, мне правда этого хочется.
– Ты серьезно?
– Да!
– Ну так кончай валять дурака и сделай что-нибудь для этого! – Он что, хочет, чтобы я к нему приехала? – Да-да, и, по-моему, нам давно пора перейти на новый этап. Может, устроим на «не-не-свидании» что-нибудь необычное, как ты думаешь?
Я немножко подумала, гадая, не о садомазохизме ли речь и готова ли я к этому. Мы уже фотографировали вдвоем город, посещали рестораны, спортивные соревнования, концерты. Что еще можно придумать? Но у него определенно был план.
– Ну, хорошо, – неуверенно сказала я, ожидая объяснений.
– Отлично. – Он хлопнул в ладоши. – Как тебе нравится идея поехать в Куинс и провести день на кладбище? – И это я тут ненормальная? – Стефани, я же тебе говорил: завтра мне нужно пойти на захоронение праха моей бабушки. – Что-о? Я ослышалась? – Ну, ее прах захоронят рядом с останками ее мужа. – Ого. – Стефани, тут нет ничего особенного. Я с ней вообще не был знаком, и народу будет очень мало. Кроме того, ты сможешь познакомиться с моими родными, в этом вся и суть. – Вот уж слова, которых не стоит говорить Стефани: знакомство с родителями.
– Ну-у..
– Да ладно тебе. Не нукай, просто приезжай.
– Ну... ладно, да, я хочу приехать, – сказала я, словно мне это только что пришло в голову. – И вообще лучше всего знакомиться с семьей мужчины, когда им не до тебя. Тут как раз тот самый случай – они ведь будут скорбеть.
Следующее утро началось с саркастического замечания Стивена:
– Так мило, что ты всегда опаздываешь, – заявил он, придерживая дверцу машины.
– А как же, я всегда мила, – ответила я с не меньшим сарказмом.
Вообще-то я выглядела сейчас просто ужасно. От такой погоды у меня всегда волосы вились как стружка; подходящий унылый фон для дня на кладбище.
Он уставился на меня, не спеша закрыть дверцу.
– Стефани, ты не можешь не понимать, насколько ты хороша. – Раньше я ненавидела подобные фразы.
Ты не можешь не понимать... Это же не математика. Каковы критерии для сравнения? Иногда я хороша, а иногда у меня вздут живот, новый прыщик чешется и жирок мешает двигаться. Красота – не город с вокзалом, а вечное путешествие. Что можно ответить на такой комплимент?
– Да, я знаю. – И, не сдержав озорной улыбки: – То есть спасибо, Стивен! – А потом случилось самое ужасное: Стефани Кляйн захихикала.
О Господи. Под взглядом Стивена я постаралась притушить улыбку. Я стеснялась ему показать, насколько счастлива:
– Не за что, Стефани, – откликается он заунывным тоном, в котором отчетливо слышится: «Я-то тебе рад, а ты мне?»
Когда я сажусь в машину, он целует меня в нос.
– В каком возрасте пора начинать читать некрологи? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, продолжаю: – Знаешь, если б не отец, я бы никогда не знала, кто умер. Он читает некрологи каждый день в туалете.
– Ну, когда ты достигнешь определенного возраста, на тебя посыплются смерти друзей и близких, ты начнешь обращать на это внимание.
– А когда умерла твоя бабушка? – Ведь это не погребение, а захоронение.
– Год назад, но я узнал об этом не из некролога. Она очень долго болела.
Мне вспомнилось, как я узнала о смерти бабушки Гэйба. Тогда мы уже не были женаты. Отец прочел об этом в газете и позвонил мне. Я испытала смешанные чувства: с одной стороны, я знала эту семью очень близко, но в тоже время была для них теперь совсем чужой. Несмотря на то что периодически меня охватывала ненависть к Гэйбу, с ним был связан большой кусок моей жизни. Я собирала его разбросанные носки, гладила его по голове, когда его тошнило, путешествовала с ним, пользовалась его галстуками вместо пояса, спала в его рубашках, время от времени пользовалась его зубной щеткой, а иногда и бритвой. И я очень его любила. У нас была настоящая, наполненная жизнь. Бабушка Гэйба всегда была добра ко мне, но на ее похоронах мне места не было. Впрочем, у меня и поползновений не было пойти туда. Та жизнь стала для меня чужой. Мое присутствие никого бы там не утешило, да я и не хотела никого утешать. Я знала, что Гэйбу это не нужно, и вряд ли смогла бы даже попытаться. Однако меня удивило, что мне все еще не все равно. Кажется, я все же любила Гэйба, хотя и ненавидела его за легкомыслие и неверность.
– Знаешь, Стивен, у взаимоотношений тоже должны быть некрологи, чтобы каждый узнавал, что случилось, хотя бы вкратце.
– С чего это ты вдруг?
– Не знаю. Нет, все-таки знаю! Когда я умру, мне некуда будет деться.
– Как это?
– У нас, то есть у Кляйнов, совсем не осталось земли, все места на кладбище уже заняты. Мне придется найти новую семью, чтобы быть похороненной рядом с новыми родственниками. – Мне тут же захотелось взять свои слова обратно.
Что за чушь я мелю?
– Знаешь, что я тебе скажу: на первую годовщину нашей свадьбы я подарю нам с тобой двойной участок для погребения.
– Ну и способ праздновать годовщину. Это тебе не бумажная свадьба... Да и не очень оптимистично.
– Да и первое «не-не-свидание» на краю могилы тоже, но знаешь, Рыжая, а почему бы и нет?
Он назвал меня Рыжей! Если бы я стояла, я бы грохнулась в обморок.
Едва завидев нас, мать Стивена заключила меня в объятия.
– Стефани, я так рада, что вы смогли сегодня придти. – От нее пахло ароматическими свечами и карандашной стружкой. – Так приятно с вами познакомиться.
Она излучала тепло и обняла меня вроде бы вполне искренне. Прежде чем направиться к могиле, мы негромко поздоровались с отцом Стивена, Полом, и его сестрой Илайзой. Прах бабушки Стивена доставили в контору Пола с курьером. Да уж, это тебе не билеты в театр или новый бархатный блейзер от Дж. Крю.
– Ну что же, смерть и связанные с нею заботы – неотъемлемая часть жизни, как и все остальное, – произнес отец Стивена, держа белую картонную коробку обеими руками.
Я ожидала, что он рассеет прах, попутно бросив пригоршню на куст или дерево. Драматический жест, изъявление последней воли покойной... Вместо этого он посмотрел на коробку, пробормотал что-то насчет нарушений кодекса по здравоохранению, кивнул, словно говоря про себя: «Что случилось, то случилось», а затем положил коробку в яму, где она смотрелась странно и нелепо.
– Ладно, дело сделано. – Он отряхнул ладони.
– Слушай, может, стоит все же сказать что-нибудь? – спросил Стивен у отца.
– Знаешь, я давно уже с ней попрощался. Ничто не вечно. Мы стараемся сберечь то, что в силах сберечь. И все. Мы оберегаем нашу семью, пока можем, но потом все равно наступает конец. Постоянна только смерть.
Несколько мгновений мы молчали. Я взглянула на могильщиков, которые смотрели на нас, и на небо, где нависли серебрящиеся облака, предвестники бури. Потом я перевела взгляд на Стивена, который пристально вглядывался в могильную яму. Заметив, что я смотрю на него, он сжал мою руку. Я опустила взгляд. Неужели зрение меня обманывает? У меня галлюцинации или как? Перед нами, на надгробном камне, были выгравированы наши имена. Стивен и Стефани. Так звали родителей Пола – в точности так же, как и нас, и написание одинаковое, вплоть до последней черточки.
Мы присутствовали при конце и одновременно начале чего-то нового.
Мы возвратились на парковку молча, обнялись и расцеловались, пообещав всем, что скоро увидимся. Когда мы со Стивеном сели в его машину и закрыли дверцы, он выключил радио.
– Стефани, – сказал он, – это было ужасно странно, правда?
– Мне тоже так показалось! Ведь мы как раз говорили об этом, когда ехали сюда.
– Понимаешь, не то чтобы мне нужен был знак, – ты же знаешь, я и так знаю, что ты та самая, единственная, – но если бы нужен был, так вот он. – Он взял меня за руку и гладил ее своими пальцами; в глазах у него появился подозрительный блеск. – Я просто без ума от тебя.
Я улыбнулась в ответ и тыльной стороной ладони смахнула слезу со щеки. Я тоже не сомневалась: это знак. Может, это на самом деле и не так, но достаточно того, что мы оба хотим в него поверить. Весь обратный путь до Манхэттена мы слушали Ретт Миллер, и Стивен не отпускал мою руку.
– Я действительно была рада познакомиться с твоими родными, Стивен, – призналась я, когда мы подъехали к моему дому. – Они такие теплые люди.
– Ты им тоже наверняка понравилась, но даже если бы они тебя невзлюбили, что, впрочем, маловероятно, я бы не перестал наслаждаться нашими перепалками. – Он быстро поцеловал меня в губы и улыбнулся. – Ну ладно, Рыжая, я в спортзал. Позвоню тебе позже и выясню, в каком ты настроении. Может быть, ты позволишь мне сыграть для тебя на гитаре?
– Ты просто хочешь секса, я знаю. – Я поцеловала его и впорхнула в вестибюль дома.
Правда впорхнула! Я вернулась домой к своему псу и внезапно поняла: я вполне довольна своей жизнью.
– А знаешь, малыш, мы могли бы быть совершенно счастливы даже вдвоем. Полижи волдырь у меня на ноге. Да, да, именно тут. Да, мой хороший. – Моя жизнь пока не изменилась: я возвращаюсь домой, к своему пушистому малышу, который сворачивается в форме запятой и прижимает уши, и лижет мою натертую ногу, врачуя ее своей чудодейственной слюной.
Она щиплет, но, кажется, действует.
Я всегда верила в то, что лучшие лекарства делают больно. Я поливала свои раны перекисью водорода из коричневого пузырька, хотя мне твердили, что на открытой ране этого делать нельзя. Когда у меня болит горло, я пью грейпфрутовый сок. Сок жжется, значит, лечит. Умом я понимаю, что это неправда, но по моим ощущениям это правильно.
Вылизав мои ссадины, Линус вскарабкался ко мне на живот и заглянул мне в лицо.
– Нет, Линус, правда, нам было бы хорошо, даже если бы мы остались вдвоем. – Конечно, этого не случится, но эта мысль меня утешает.
Меня вполне удовлетворяет такая жизнь: собака, фотография, сочинение историй, возвращение домой – к этим ушкам и смышленой мордочке. Линус выглядел как маленький старичок, и на какое-то мгновение мне показалось: сейчас он изречет нечто мудрое или поделится со мной своим коронным рецептом, например – печеной фасоли. Вместо этого он потрогал меня лапкой, требуя ласки.
Я была бы счастлива и без мужчины, который ожидает встречи со мной на другом конце города. Я чувствовала, что моя жизнь полна, будто кто-то промыл мои раны и поцеловал в больное место...
Я проголодалась и решила перекусить гамбургером с ягнятиной в своей любимой местной забегаловке «Компас», прихватив с собой дневник. Я частенько захожу туда отведать сыра с сухариками или исподтишка понаблюдать за первыми свиданиями. «Компас» располагает к новым встречам. Золотистый свет бросает мягкие отблески на лица тех, кто встречается здесь впервые. Пространство перед барной стойкой уставлено маленькими столиками со свечами, сервис ненавязчив. Обычно бар не пустует, но и не забит людьми: заполнен в самую меру. Я устроилась на кушетке возле красной стены, недалеко от парочки, видимо, начавшей встречаться совсем недавно. Коротышка с родинкой в форме коренного зуба на подбородке говорил очень быстро и казался возбужденным. Он беспрестанно одергивал манжеты и снимал пылинки с лацканов блейзера. У меня возникло ощущение, что он из тех мужчин, которые сворачивают ломтики пиццы, перед тем как их съесть.
Он начал было заказывать хорошо прожаренную картошку, но остановился и спросил спутницу: «Ты не возражаешь?» Через секунду он вновь заговорил о своей прежней подружке, время от времени дыша себе на очки. Я ожидала, что у его спутницы задергаются под столом колени, что она скрестит на груди руки и уйдет в себя. Вместо этого она тепло улыбнулась, прикоснулась к его руке и предложила: «Хочешь попробовать мой суп?» И начала кормить его со своей ложки.
Упомянула ли она в своем объявлении на сайте знакомств в качестве черт характера сострадание и готовность делиться? Или его привлекли ее пляжные фотографии – в бикини и с россыпью веснушек на плечах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33