Было очевидно, что этот кобель помешан на сиськах, я уже давно это подозревала. В ту ночь, когда он зажал меня на диване в холле Джосса, его руки слишком уж быстро отыскали нужное место. А обладательницы большого бюста мигом распознают такие черты.
– На днях ты все же смог передо мной устоять, причем легко, – беспечно заметила я. – Более того, припоминаю, ты даже спрятался под подоконником, чтобы со мной не встречаться.
– Да… А… Я был ужасно занят, – не сразу нашелся он.
Мне не надо было долго подыскивать следующую реплику – я давно отрепетировала ее. В тот самый день, когда он потерял свои контактные линзы.
– Как я тебя понимаю! – сказала я ему. – Ведь я тоже теперь очень занята. А для тебя – отныне и навсегда.
С этими словами я захлопнула дверь прямо перед его изумленным носом. Потом повернулась и наткнулась на мамочку, которая совершенно случайно взялась полировать перила платочком. Как же иначе.
– Куда он ушел? – встревоженно спросила она.
– А я почем знаю. – Я сунула ей букет, невозмутимо просмотрела заголовки в «Телеграф» на столике в прихожей и пошла на кухню.
– Но… что он хотел? – Она засеменила вслед за мной, сжимая в одной руке платочек, а в другой – букет.
– Хотел пригласить меня на ужин.
– И? – завизжала она.
– И затащить меня к себе домой, чтобы там потискать мои груди.
– Рози! – Она уронила платочек.
– Извини, мам, но он такой слизняк. И к тому же Фома неверующий. С первым я бы справилась, но первое и второе вместе… – Я покачала головой… – Увольте.
Я взяла яблоко из фруктовой корзинки, подбросила его в воздух, поймала и зашагала по кухне. Ничего себе, какое приятное чувство. Очень, очень приятное. Я его отшила! Я захлопнула дверь! Я сказала – спасибо, не сегодня! Чувство было совершенно потрясающее. Теперь я понимаю, почему люди часто поступают так со мной.
– Ты – маленькая дура! – завопила мать мне вслед. – Ты никогда в жизни не найдешь никого лучше, он же ветеринар!
– Можно и по-другому посмотреть, мам, – сказала я, открывая заднюю дверь и натягивая резиновые сапоги. – Представь, если бы он был доктором? Представь, если бы я упустила такой шанс. – Я притворилась, будто поеживаюсь в ужасе, и вышла в сад. Мать в отчаянии фыркала за моей спиной. Потом, повинуясь импульсу, я заглянула в дверь черного хода.
– Эй, мам!
– Что? – злобно прошипела она.
– Я тебе никогда не говорила, но много лет назад, знаешь, что я сделала?
– Что?
Я украдкой оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто, сложила руки воронкой и прошептала:
– Я отказала хирургу-ортопеду!
Я вышла в сад и побрела прочь от дома, на ходу жуя яблоко. Краем глаза заметила Филли – та загружала машину, готовясь к отъезду. Тут входная дверь распахнулась настежь, и мамочка вылетела на дорожку со злобными неистовыми воплями, демонстративно размахивая руками, бряцая драгоценностями. Несомненно, я довела ее до отчаяния. Филли прекратила загружать вещи и стала слушать; скрестила руки, склонила голову набок, принялась вздыхать, кивать, сочувствовать. Я явно была безнадежна. И что им со мной делать? Отвратительный, проблемный ребенок никак, ну никак не соглашается лечь под первого же мужика, которого они отыскали! Вот и остается качать головой, заламывать руки, пожимать плечами. Я пошла дальше. Я шла и шла по выложенной кирпичом тропинке, вьющейся через рощицу в конце луга; мимо пруда, где я в детстве лежала на животе и часами наблюдала за рыбами; и, наконец, добралась до священного папиного убежища в сарае.
Я подняла щеколду. Ко мне обернулись два виноватых и очень грязных личика. Мой папа и Айво сидели рядом на скамейке.
– Става богу, – вздохнул папа. – Я уж думал, это твоя мать. Мы тут устроили небольшую пересадку, ничего серьезного, но ты же ее знаешь.
Я улыбнулась. Айво был весь в грязи, как и его дед, а перед ними выстроились бесконечные ряды горшков, в которых вода переливалась через край.
– Поливать саженцы – хитрая работа, а Айво может увлечься, – заметил папа. Айво встал на колени на скамье и рискованно закачался, держа в руках большую лейку. Наконец он вылил полгаллона воды в двухдюймовый горшочек.
– Хитвая вабота, – мрачно кивнул он, залив скамейку.
– Айво, будь осторожен! Что ты сделал с дедушкиными семенами!
– Ничего страшного, дорогая, пусть поливает. Я потом все уберу, – сказал папа. – Ему нравится.
Я присела в уголке, глядя, как они трудятся. Счастливые, спокойные, усердные. Лишь изредка тишину нарушал возглас Айво:
– Так, дедушка?
– Да, дорогой.
Спокойствие, запах земли, явно довольные папа с Айво – все это меня утешило. Я любовалась ими. Спустя какое-то время я взяла каталог семян и стала рассеянно листать страницы. Наконец папа заговорил:
– Кто звонил в дверь?
Я отложила журнал и все ему рассказала. В том числе и исход дела. Он усмехнулся.
– Эх, Рози, твоей матери понадобится много месяцев, чтобы от этого оправиться. Много и много месяцев! Она будет вспоминать эту историю каждый раз, когда ты оплошаешь. Помните, как Рози упустила свой последний шанс? Помяни мое слово.
– Я знаю. Я буду долго об этом жалеть, и, самое худшее – скорее всего, она права. Я совершенно не разбираюсь в людях, не могу отличить хорошего человека от плохого.
– Это тут ни при чем, милая. Когда придет время, ты поймешь. Просто ты еще не испытала настоящее чувство. Здесь не разумом взвешиваешь – всем управляют инстинкты.
– Да, – тихо проговорила я, – да, я знаю. – Я сглотнула комок и отодрала с джинсов засохшие мюсли. Потом резко подняла голову и прищурилась. – Пап, а почему ты женился на маме?
– Почему? – Он рассмеялся и отложил совок. Наверное, потому, что в ней было все, чего не было у меня. Она говорила с правильным южным акцентом, пила шерри, как настоящая леди, могла вести светские беседы, была красивой и культурной. Во всяком случае, так мне казалось. А я был всего лишь нескладным чурбаном с Севера.
– И ты все взвесил?
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Наверное, в какой-то степени, да. – Он поспешно поднял совок и так же резко отложил его снова. – Я был амбициозен, Рози, – тихо продолжал он. – У меня были деньги, но за ними ничего не стояло. У меня не было вкуса. А твоя мать одевалась по последней моде, шила себе платья по картинкам из «Вог» и играла в теннис в белом костюме, как полагается. Мне казалось, что она – самые сливки. Мне казалось, что она и станет вишенкой на моем пироге.
– А она не стала.
– Я ни о чем не жалею, Рози. Скажем так я не подумал о том, что она может оказаться куда более амбициозной, чем я. А из свиного уха мешка с деньгами не наколдуешь. Она думала, что у нее получится, и с тех пор давится своими стараниями. Но как ни крути, я все еще остаюсь свиным ухом.
Я сжала его руку.
– Ты самое милое свиное ушко, которое я когда-либо видела, – с нежностью проговорила я.
– Что ж, спасибо за добрые слова, дочь моя, – с улыбкой произнес он, – но если ты вытащишь локоть из горшка с азалиями, я буду еще более благодарен… спасибо.
Какое-то время он возился со своими цветами. Потом снова заговорил, но глаз не поднял:
– Рози, я тут подумываю, не построить ли мне коттедж в глубине сада.
– Коттедж?
– Мы уже четыре года как получили разрешение на постройку, и в следующем году его срок истекает. Жаль будет его не использовать. Я подумал, что вы с Айво могли бы там жить. Построю коттедж у ручья, чтобы он протекал у вас в саду, и речка станет границей с нашим домом. Правда, это может быть опасно, но ручей неглубокий, и когда Айво подрастет, ему понравится там играть: пусть строит дамбы и все прочее.
В горле у меня застрял комок – по различным причинам. Во-первых, как мило со стороны моего отца использовать все сбережения на постройку крыши над моей головой. Ведь он прекрасно знает, что если мы с матерью будем жить в одном доме, то рано или поздно убьем друг друга. И во-вторых… во-вторых, было во всем этом какое-то ужасное чувство обреченности. Неужели это конец? Одинокая дочь, живущая дома с родителями. Отныне и – неужели навсегда? Я вздохнула. Вдалеке послышался хруст шин по гравиевой дорожке. Наверное, Филли поехала домой, в свой собственный дом, к семье, к мужу. Я откашлялась.
– Спасибо, пап, я очень ценю твое предложение. Можно… можно я подумаю?
– Конечно, можно, дорогая. Спешить некуда, не торопись. – Папа был рад, что я сразу не отказалась. Он повернулся и помог Айво, который отчаянно пытался разделить глиняные горшки. Когда он наконец разодрал их, один из них треснул, но папа не обратил внимания, бросил осколки на пол и протянул ему целый горшок. Мне пришло в голову, что раз уж я не смогла найти Айво отца, то, по крайней мере, могу найти ему постоянного дедушку.
– Что мама говорит?
– Что мама говорит о чем? – Это моя мать вдруг просунула голову в дверь. Вид у нее был сердитый. Мы с папой оба подпрыгнули, как провинившиеся дети.
– Ничего, милая, ничего, – успокоил ее отец. О коттедже ей явно не было известно.
– Неужели? – ядовито прошипела она. – Я тебя знаю, Гордон, и знаю, что вы тут замышляете, когда собираетесь вместе. Значит, вот вы где. Опять испачкались. Я заварила чай на кухне, если кто-нибудь хочет.
– Спасибо, – послушно промямлили мы в унисон.
Она направилась к выходу, но вдруг обернулась:
– Да, кстати, Рози, к тебе приезжал твой бывший хозяин. Я послала его куда надо и прямым текстом.
– Джосс? – прошептала я.
– Да, наглец чертов, это же надо – выбросить тебя из собственного дома! Я такого ему наговорила, все высказала! Теперь пойдем, Айво… о господи, вы только посмотрите на эти брюки! Оставь эту грязную землю, пойдем мыть ручки с бабушкой, пойдем!
Значит, это была не Филли. Это шины Джосса хрустели по гравию. Папа оторвался от своих горшков и посмотрел на меня.
– На Маркхэмс-Корнер дорожные работы, – тихо сказал он. – Наверняка он там застрянет. Если побежишь в рощу и через речку, можешь его и нагнать.
Я смотрела на него ровно секунду – и больше подсказок не понадобилось. Я вскочила, оттолкнула мать от двери и бросилась в сад.
– Куда это ты собралась? – крикнула она мне вслед, но я бежала без остановки, пока не добралась до ручья. Забыв о мостике, который был чуть выше по течению, я перепрыгнула речку. Нога соскользнула, и я почувствовала, как в ботинок просачивается вода, но ухватилась за тростник на другом берегу, подтянулась наверх и, тяжело дыша, понеслась к небольшому лесу. Я нырнула в чашу, на последнем дыхании огибая заросли, выраставшие предо мной.
Здесь не было нормальной тропинки, и я продиралась сквозь кусты ежевики, маленькие деревца, огибала взрослые деревья и снова попадала в кусты ежевики. Я опустила глаза и пошла напролом, закрывая глаза рукой и ломясь сквозь чащу. Сердце выпрыгивало из груди. Пожалуйста, пожалуйста, только бы я его догнала! Только бы успела вовремя!
Наконец я вышла на просеку и рванула по сырой траве вдоль берега, перекувырнувшись у самого низа. Я поднялась и кинулась к забору, опоясывающему нашу территорию. Мне было все равно, что забор увит колючей проволокой, а я едва дышу. Я перелезла через ограду, порвала свитер, высвободила его и перепрыгнула на другую сторону. Из последних сил я побежала через какие-то кусты, колючее пастбище и наконец, наконец, выбралась на обочину главной дороги. Скоростной дороги, ведущей обратно в Сайренсестер.
Я стояла на обочине двухполосного шоссе, ловя ртом воздух, покрытая грязью, схватившись за бок, и отчаянно оглядывалась вокруг. Машины пролетали плотными рядами в обоих направлениях, но зеленого «рейнджровера» нигде не было видно. О господи, я опоздала, он уже уехал… хотя… да! Да, вот он, несется слишком быстро, нарушая скоростные ограничения, а за рулем сидит очень угрюмый Джосс!
– СТОЙ! – прокричала я что есть мочи и выскочила на середину дороги, видимо, желая повторить судьбу Анны Карениной. В последний момент я начала отчаянно махать руками, не желая быть раздавленной в лепешку посреди шоссе, и отпрыгнула на обочину. Он пронесся мимо, и в какой-то момент мне показалось, что он не остановится, но потом я увидела, как он зажег тормозные огни и со скрипом замер в нескольких сотнях ярдов вниз по дороге. Рой рассерженных автомобилистов свернул в сторону, чтобы избежать столкновения. Они гудели в гудки и неистово размахивали кулаками.
Дверь машины открылась. Он выпрыгнул и повернулся ко мне. Закрыл дверь и замер в ожидании. На мгновение мое сердце перестало биться – а потом снова заколотилось как бешеное. О! Он ждет меня! Я должна бежать к нему, это же момент моего торжества! Наконец-то он настал, да, я это чувствую! Обезумев от счастья, я пустилась галопом, несясь по дороге, как сам дьявол. Я бежала и бежала, а он все равно не приближался. Ну почему я такая ужасно неспортивная, подумала я, задыхаясь; и если бы не этот марафон по лесу! Но какая разница! Я пыхтела и пыхтела, несясь по направлению к высокой темной фигуре, которая стояла расставив ноги и чем-то напоминала мне Клинта Иствуда в «Пригоршне долларов». В голове невольно промелькнула мысль: а ведь он мог хотя бы шагом двинуться мне навстречу и встретить меня на полпути. Но я тут же отмела такое предположение. Нет, нет, это было бы совсем не круто: такие парни, как Джосс, не бегают, к тому же так намного романтичнее. Я же похожа на одну из тех девушек, бегущих по кукурузному полю, протянув руки навстречу любимому, я прилечу в его объятия, он закружит меня, и я поцелую его так крепко, что у него голова закружится… да, так я и сделаю. Я остановилась на минутку, схватилась за бок, и мне вдруг резко поплохело. Я глотнула ртом воздух. Давай же, Рози, осталось еще немного, беги! О да, я так и сделаю, вернулась я к своим мыслям, переходя на шаг – на хромающий шаг, – в тот момент, когда я… господи, как же мне нехорошо… в тот момент, когда я, черт побери, наконец до него добегу, я поцелую его так… проклятье, какого черта надо было парковаться так далеко! Наконец я подвалилась к нему, хрипя и разевая рот, как рыба, и приказывая себе не проблеваться на его черный свитер. Он протянул руку и схватил меня за плечо.
– Какого черта ты творишь? Тебя чуть не сбили! – У него был рассерженный вид. – А мне в зад чуть не въехало полтонны железа!
– Извини! – выпалила я. – Хотела тебя нагнать – слышала – ты приходил – мама сказала – хотел…
– Залезай.
– А?
– Залезай в машину, черт возьми! – Он подтащил меня к пассажирскому сиденью, схватил в охапку и захлопнул за мной дверцу. – Или ты хочешь умереть на шоссе?
Завороженно, вцепившись в обивку и глотая воздух, я смотрела, как он обошел джип и залез в машину с другой стороны. Он завел машину, и мы поползли по обочине. Он высматривал в зеркало заднего вида, куда можно пристроиться.
– Тупая башка, – пробормотал он.
Очевидно, это предназначалось какому-то автомобилисту, вот только… на дороге-то никого не было.
Он выехал на шоссе с такой скоростью, что я чуть не получила травму шеи. Я вцепилась в сиденье. Он подъехал к развороту, развернулся – мне показалось, на триста шестьдесят градусов и на двух колесах, но, наверное, я до сих пор была в шоке – и снова выехал на шоссе.
– Итак, – произнес он, окинув меня на удивление злобным взглядом, – итак, ты съехала. Очень мило, Рози, и как раз вовремя. Дети в восторге – ревут без передышки, к твоему сведению.
– Я не съезжала! – пропищала я. – Кто тебе это сказал?
– Аннабел.
– Аннабел! Значит, вот что она тебе сказала! Господи, да это она приказала мне уехать и сказала, что тебе из-за меня неловко!
– Почему неловко?
– Ну, знаешь, потому, что я увиваюсь и… – Я замолкла, представив, как я за ним «увиваюсь». Словно преданный спаниель, лежу у ног хозяина с тапочками в зубах. Я закусила губу. – Неважно. Просто она сказала, что нашла новых жильцов. Каких-то эко-активистов.
– Эко-активисты! Боже, вот это героическая последняя попытка!
– Это правда, Джосс, она приказала мне уехать, велела вышвыриваться вон. Спроси ее, если не веришь, – обиженно проговорила я.
– Не могу, она уехала.
– Куда?
– Как знать? В Лондон, я полагаю. Прежде чем вернуться в Штаты.
– Она опять уезжает за границу? – (Черт, а я-то думала, что она останется здесь со своим мужем, которому она «так необходима», родит ребенка, займется ремонтом.) – И надолго?
– Насовсем.
– На… – Я удивленно подняла глаза. Он вздохнул.
– Рози, по-моему, ты не заметила, что мы с Аннабел не похожи на нормальную семейную пару. Мало того, что мы живем в двух тысячах миль друг от друга, так еще когда мы оказываемся в одном доме, хоть и на короткий срок, то начинаем драться, как демоны, и рвать друг друга на куски. Неужели это прошло мимо твоего внимания?
– Ммм… нет, наверное.
– Так что она наконец согласилась со мной развестись. Она сопротивлялась два года, и мне не хватало смелости ее принуждать, но думаю, даже Аннабел понимает, когда дело проиграно. Даже она может почувствовать, что ее превзошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– На днях ты все же смог передо мной устоять, причем легко, – беспечно заметила я. – Более того, припоминаю, ты даже спрятался под подоконником, чтобы со мной не встречаться.
– Да… А… Я был ужасно занят, – не сразу нашелся он.
Мне не надо было долго подыскивать следующую реплику – я давно отрепетировала ее. В тот самый день, когда он потерял свои контактные линзы.
– Как я тебя понимаю! – сказала я ему. – Ведь я тоже теперь очень занята. А для тебя – отныне и навсегда.
С этими словами я захлопнула дверь прямо перед его изумленным носом. Потом повернулась и наткнулась на мамочку, которая совершенно случайно взялась полировать перила платочком. Как же иначе.
– Куда он ушел? – встревоженно спросила она.
– А я почем знаю. – Я сунула ей букет, невозмутимо просмотрела заголовки в «Телеграф» на столике в прихожей и пошла на кухню.
– Но… что он хотел? – Она засеменила вслед за мной, сжимая в одной руке платочек, а в другой – букет.
– Хотел пригласить меня на ужин.
– И? – завизжала она.
– И затащить меня к себе домой, чтобы там потискать мои груди.
– Рози! – Она уронила платочек.
– Извини, мам, но он такой слизняк. И к тому же Фома неверующий. С первым я бы справилась, но первое и второе вместе… – Я покачала головой… – Увольте.
Я взяла яблоко из фруктовой корзинки, подбросила его в воздух, поймала и зашагала по кухне. Ничего себе, какое приятное чувство. Очень, очень приятное. Я его отшила! Я захлопнула дверь! Я сказала – спасибо, не сегодня! Чувство было совершенно потрясающее. Теперь я понимаю, почему люди часто поступают так со мной.
– Ты – маленькая дура! – завопила мать мне вслед. – Ты никогда в жизни не найдешь никого лучше, он же ветеринар!
– Можно и по-другому посмотреть, мам, – сказала я, открывая заднюю дверь и натягивая резиновые сапоги. – Представь, если бы он был доктором? Представь, если бы я упустила такой шанс. – Я притворилась, будто поеживаюсь в ужасе, и вышла в сад. Мать в отчаянии фыркала за моей спиной. Потом, повинуясь импульсу, я заглянула в дверь черного хода.
– Эй, мам!
– Что? – злобно прошипела она.
– Я тебе никогда не говорила, но много лет назад, знаешь, что я сделала?
– Что?
Я украдкой оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто, сложила руки воронкой и прошептала:
– Я отказала хирургу-ортопеду!
Я вышла в сад и побрела прочь от дома, на ходу жуя яблоко. Краем глаза заметила Филли – та загружала машину, готовясь к отъезду. Тут входная дверь распахнулась настежь, и мамочка вылетела на дорожку со злобными неистовыми воплями, демонстративно размахивая руками, бряцая драгоценностями. Несомненно, я довела ее до отчаяния. Филли прекратила загружать вещи и стала слушать; скрестила руки, склонила голову набок, принялась вздыхать, кивать, сочувствовать. Я явно была безнадежна. И что им со мной делать? Отвратительный, проблемный ребенок никак, ну никак не соглашается лечь под первого же мужика, которого они отыскали! Вот и остается качать головой, заламывать руки, пожимать плечами. Я пошла дальше. Я шла и шла по выложенной кирпичом тропинке, вьющейся через рощицу в конце луга; мимо пруда, где я в детстве лежала на животе и часами наблюдала за рыбами; и, наконец, добралась до священного папиного убежища в сарае.
Я подняла щеколду. Ко мне обернулись два виноватых и очень грязных личика. Мой папа и Айво сидели рядом на скамейке.
– Става богу, – вздохнул папа. – Я уж думал, это твоя мать. Мы тут устроили небольшую пересадку, ничего серьезного, но ты же ее знаешь.
Я улыбнулась. Айво был весь в грязи, как и его дед, а перед ними выстроились бесконечные ряды горшков, в которых вода переливалась через край.
– Поливать саженцы – хитрая работа, а Айво может увлечься, – заметил папа. Айво встал на колени на скамье и рискованно закачался, держа в руках большую лейку. Наконец он вылил полгаллона воды в двухдюймовый горшочек.
– Хитвая вабота, – мрачно кивнул он, залив скамейку.
– Айво, будь осторожен! Что ты сделал с дедушкиными семенами!
– Ничего страшного, дорогая, пусть поливает. Я потом все уберу, – сказал папа. – Ему нравится.
Я присела в уголке, глядя, как они трудятся. Счастливые, спокойные, усердные. Лишь изредка тишину нарушал возглас Айво:
– Так, дедушка?
– Да, дорогой.
Спокойствие, запах земли, явно довольные папа с Айво – все это меня утешило. Я любовалась ими. Спустя какое-то время я взяла каталог семян и стала рассеянно листать страницы. Наконец папа заговорил:
– Кто звонил в дверь?
Я отложила журнал и все ему рассказала. В том числе и исход дела. Он усмехнулся.
– Эх, Рози, твоей матери понадобится много месяцев, чтобы от этого оправиться. Много и много месяцев! Она будет вспоминать эту историю каждый раз, когда ты оплошаешь. Помните, как Рози упустила свой последний шанс? Помяни мое слово.
– Я знаю. Я буду долго об этом жалеть, и, самое худшее – скорее всего, она права. Я совершенно не разбираюсь в людях, не могу отличить хорошего человека от плохого.
– Это тут ни при чем, милая. Когда придет время, ты поймешь. Просто ты еще не испытала настоящее чувство. Здесь не разумом взвешиваешь – всем управляют инстинкты.
– Да, – тихо проговорила я, – да, я знаю. – Я сглотнула комок и отодрала с джинсов засохшие мюсли. Потом резко подняла голову и прищурилась. – Пап, а почему ты женился на маме?
– Почему? – Он рассмеялся и отложил совок. Наверное, потому, что в ней было все, чего не было у меня. Она говорила с правильным южным акцентом, пила шерри, как настоящая леди, могла вести светские беседы, была красивой и культурной. Во всяком случае, так мне казалось. А я был всего лишь нескладным чурбаном с Севера.
– И ты все взвесил?
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Наверное, в какой-то степени, да. – Он поспешно поднял совок и так же резко отложил его снова. – Я был амбициозен, Рози, – тихо продолжал он. – У меня были деньги, но за ними ничего не стояло. У меня не было вкуса. А твоя мать одевалась по последней моде, шила себе платья по картинкам из «Вог» и играла в теннис в белом костюме, как полагается. Мне казалось, что она – самые сливки. Мне казалось, что она и станет вишенкой на моем пироге.
– А она не стала.
– Я ни о чем не жалею, Рози. Скажем так я не подумал о том, что она может оказаться куда более амбициозной, чем я. А из свиного уха мешка с деньгами не наколдуешь. Она думала, что у нее получится, и с тех пор давится своими стараниями. Но как ни крути, я все еще остаюсь свиным ухом.
Я сжала его руку.
– Ты самое милое свиное ушко, которое я когда-либо видела, – с нежностью проговорила я.
– Что ж, спасибо за добрые слова, дочь моя, – с улыбкой произнес он, – но если ты вытащишь локоть из горшка с азалиями, я буду еще более благодарен… спасибо.
Какое-то время он возился со своими цветами. Потом снова заговорил, но глаз не поднял:
– Рози, я тут подумываю, не построить ли мне коттедж в глубине сада.
– Коттедж?
– Мы уже четыре года как получили разрешение на постройку, и в следующем году его срок истекает. Жаль будет его не использовать. Я подумал, что вы с Айво могли бы там жить. Построю коттедж у ручья, чтобы он протекал у вас в саду, и речка станет границей с нашим домом. Правда, это может быть опасно, но ручей неглубокий, и когда Айво подрастет, ему понравится там играть: пусть строит дамбы и все прочее.
В горле у меня застрял комок – по различным причинам. Во-первых, как мило со стороны моего отца использовать все сбережения на постройку крыши над моей головой. Ведь он прекрасно знает, что если мы с матерью будем жить в одном доме, то рано или поздно убьем друг друга. И во-вторых… во-вторых, было во всем этом какое-то ужасное чувство обреченности. Неужели это конец? Одинокая дочь, живущая дома с родителями. Отныне и – неужели навсегда? Я вздохнула. Вдалеке послышался хруст шин по гравиевой дорожке. Наверное, Филли поехала домой, в свой собственный дом, к семье, к мужу. Я откашлялась.
– Спасибо, пап, я очень ценю твое предложение. Можно… можно я подумаю?
– Конечно, можно, дорогая. Спешить некуда, не торопись. – Папа был рад, что я сразу не отказалась. Он повернулся и помог Айво, который отчаянно пытался разделить глиняные горшки. Когда он наконец разодрал их, один из них треснул, но папа не обратил внимания, бросил осколки на пол и протянул ему целый горшок. Мне пришло в голову, что раз уж я не смогла найти Айво отца, то, по крайней мере, могу найти ему постоянного дедушку.
– Что мама говорит?
– Что мама говорит о чем? – Это моя мать вдруг просунула голову в дверь. Вид у нее был сердитый. Мы с папой оба подпрыгнули, как провинившиеся дети.
– Ничего, милая, ничего, – успокоил ее отец. О коттедже ей явно не было известно.
– Неужели? – ядовито прошипела она. – Я тебя знаю, Гордон, и знаю, что вы тут замышляете, когда собираетесь вместе. Значит, вот вы где. Опять испачкались. Я заварила чай на кухне, если кто-нибудь хочет.
– Спасибо, – послушно промямлили мы в унисон.
Она направилась к выходу, но вдруг обернулась:
– Да, кстати, Рози, к тебе приезжал твой бывший хозяин. Я послала его куда надо и прямым текстом.
– Джосс? – прошептала я.
– Да, наглец чертов, это же надо – выбросить тебя из собственного дома! Я такого ему наговорила, все высказала! Теперь пойдем, Айво… о господи, вы только посмотрите на эти брюки! Оставь эту грязную землю, пойдем мыть ручки с бабушкой, пойдем!
Значит, это была не Филли. Это шины Джосса хрустели по гравию. Папа оторвался от своих горшков и посмотрел на меня.
– На Маркхэмс-Корнер дорожные работы, – тихо сказал он. – Наверняка он там застрянет. Если побежишь в рощу и через речку, можешь его и нагнать.
Я смотрела на него ровно секунду – и больше подсказок не понадобилось. Я вскочила, оттолкнула мать от двери и бросилась в сад.
– Куда это ты собралась? – крикнула она мне вслед, но я бежала без остановки, пока не добралась до ручья. Забыв о мостике, который был чуть выше по течению, я перепрыгнула речку. Нога соскользнула, и я почувствовала, как в ботинок просачивается вода, но ухватилась за тростник на другом берегу, подтянулась наверх и, тяжело дыша, понеслась к небольшому лесу. Я нырнула в чашу, на последнем дыхании огибая заросли, выраставшие предо мной.
Здесь не было нормальной тропинки, и я продиралась сквозь кусты ежевики, маленькие деревца, огибала взрослые деревья и снова попадала в кусты ежевики. Я опустила глаза и пошла напролом, закрывая глаза рукой и ломясь сквозь чащу. Сердце выпрыгивало из груди. Пожалуйста, пожалуйста, только бы я его догнала! Только бы успела вовремя!
Наконец я вышла на просеку и рванула по сырой траве вдоль берега, перекувырнувшись у самого низа. Я поднялась и кинулась к забору, опоясывающему нашу территорию. Мне было все равно, что забор увит колючей проволокой, а я едва дышу. Я перелезла через ограду, порвала свитер, высвободила его и перепрыгнула на другую сторону. Из последних сил я побежала через какие-то кусты, колючее пастбище и наконец, наконец, выбралась на обочину главной дороги. Скоростной дороги, ведущей обратно в Сайренсестер.
Я стояла на обочине двухполосного шоссе, ловя ртом воздух, покрытая грязью, схватившись за бок, и отчаянно оглядывалась вокруг. Машины пролетали плотными рядами в обоих направлениях, но зеленого «рейнджровера» нигде не было видно. О господи, я опоздала, он уже уехал… хотя… да! Да, вот он, несется слишком быстро, нарушая скоростные ограничения, а за рулем сидит очень угрюмый Джосс!
– СТОЙ! – прокричала я что есть мочи и выскочила на середину дороги, видимо, желая повторить судьбу Анны Карениной. В последний момент я начала отчаянно махать руками, не желая быть раздавленной в лепешку посреди шоссе, и отпрыгнула на обочину. Он пронесся мимо, и в какой-то момент мне показалось, что он не остановится, но потом я увидела, как он зажег тормозные огни и со скрипом замер в нескольких сотнях ярдов вниз по дороге. Рой рассерженных автомобилистов свернул в сторону, чтобы избежать столкновения. Они гудели в гудки и неистово размахивали кулаками.
Дверь машины открылась. Он выпрыгнул и повернулся ко мне. Закрыл дверь и замер в ожидании. На мгновение мое сердце перестало биться – а потом снова заколотилось как бешеное. О! Он ждет меня! Я должна бежать к нему, это же момент моего торжества! Наконец-то он настал, да, я это чувствую! Обезумев от счастья, я пустилась галопом, несясь по дороге, как сам дьявол. Я бежала и бежала, а он все равно не приближался. Ну почему я такая ужасно неспортивная, подумала я, задыхаясь; и если бы не этот марафон по лесу! Но какая разница! Я пыхтела и пыхтела, несясь по направлению к высокой темной фигуре, которая стояла расставив ноги и чем-то напоминала мне Клинта Иствуда в «Пригоршне долларов». В голове невольно промелькнула мысль: а ведь он мог хотя бы шагом двинуться мне навстречу и встретить меня на полпути. Но я тут же отмела такое предположение. Нет, нет, это было бы совсем не круто: такие парни, как Джосс, не бегают, к тому же так намного романтичнее. Я же похожа на одну из тех девушек, бегущих по кукурузному полю, протянув руки навстречу любимому, я прилечу в его объятия, он закружит меня, и я поцелую его так крепко, что у него голова закружится… да, так я и сделаю. Я остановилась на минутку, схватилась за бок, и мне вдруг резко поплохело. Я глотнула ртом воздух. Давай же, Рози, осталось еще немного, беги! О да, я так и сделаю, вернулась я к своим мыслям, переходя на шаг – на хромающий шаг, – в тот момент, когда я… господи, как же мне нехорошо… в тот момент, когда я, черт побери, наконец до него добегу, я поцелую его так… проклятье, какого черта надо было парковаться так далеко! Наконец я подвалилась к нему, хрипя и разевая рот, как рыба, и приказывая себе не проблеваться на его черный свитер. Он протянул руку и схватил меня за плечо.
– Какого черта ты творишь? Тебя чуть не сбили! – У него был рассерженный вид. – А мне в зад чуть не въехало полтонны железа!
– Извини! – выпалила я. – Хотела тебя нагнать – слышала – ты приходил – мама сказала – хотел…
– Залезай.
– А?
– Залезай в машину, черт возьми! – Он подтащил меня к пассажирскому сиденью, схватил в охапку и захлопнул за мной дверцу. – Или ты хочешь умереть на шоссе?
Завороженно, вцепившись в обивку и глотая воздух, я смотрела, как он обошел джип и залез в машину с другой стороны. Он завел машину, и мы поползли по обочине. Он высматривал в зеркало заднего вида, куда можно пристроиться.
– Тупая башка, – пробормотал он.
Очевидно, это предназначалось какому-то автомобилисту, вот только… на дороге-то никого не было.
Он выехал на шоссе с такой скоростью, что я чуть не получила травму шеи. Я вцепилась в сиденье. Он подъехал к развороту, развернулся – мне показалось, на триста шестьдесят градусов и на двух колесах, но, наверное, я до сих пор была в шоке – и снова выехал на шоссе.
– Итак, – произнес он, окинув меня на удивление злобным взглядом, – итак, ты съехала. Очень мило, Рози, и как раз вовремя. Дети в восторге – ревут без передышки, к твоему сведению.
– Я не съезжала! – пропищала я. – Кто тебе это сказал?
– Аннабел.
– Аннабел! Значит, вот что она тебе сказала! Господи, да это она приказала мне уехать и сказала, что тебе из-за меня неловко!
– Почему неловко?
– Ну, знаешь, потому, что я увиваюсь и… – Я замолкла, представив, как я за ним «увиваюсь». Словно преданный спаниель, лежу у ног хозяина с тапочками в зубах. Я закусила губу. – Неважно. Просто она сказала, что нашла новых жильцов. Каких-то эко-активистов.
– Эко-активисты! Боже, вот это героическая последняя попытка!
– Это правда, Джосс, она приказала мне уехать, велела вышвыриваться вон. Спроси ее, если не веришь, – обиженно проговорила я.
– Не могу, она уехала.
– Куда?
– Как знать? В Лондон, я полагаю. Прежде чем вернуться в Штаты.
– Она опять уезжает за границу? – (Черт, а я-то думала, что она останется здесь со своим мужем, которому она «так необходима», родит ребенка, займется ремонтом.) – И надолго?
– Насовсем.
– На… – Я удивленно подняла глаза. Он вздохнул.
– Рози, по-моему, ты не заметила, что мы с Аннабел не похожи на нормальную семейную пару. Мало того, что мы живем в двух тысячах миль друг от друга, так еще когда мы оказываемся в одном доме, хоть и на короткий срок, то начинаем драться, как демоны, и рвать друг друга на куски. Неужели это прошло мимо твоего внимания?
– Ммм… нет, наверное.
– Так что она наконец согласилась со мной развестись. Она сопротивлялась два года, и мне не хватало смелости ее принуждать, но думаю, даже Аннабел понимает, когда дело проиграно. Даже она может почувствовать, что ее превзошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44