А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Кровь у меня закипела, но я быстро справилась с волнением и расправила обычную одежду Эммы.
– Это значит, что твой вид нравится мальчикам. Хочешь нравиться мальчикам, Эмма?
– Фу, ну уж нет! Тем злобным хулиганам, которые плюются на тротуар в деревне?
– Именно. Так что давай одевайся и пойдем вместе со мной в дом. Мне нужно поставить еду в духовку, и если хотите, – бросила я через плечо, направляясь к машине, – я сошью из этого комбинезона пару бальных платьев для Барби, когда выдастся минутка.
– Правда? Здорово! Ох, Рози, спасибо! – восторженно пропели они в унисон.
Я улыбалась, загружая запеканку, лазанью и десерты в багажник «вольво». Учитывая, что девочки воспитывались сами по себе, они были очень даже милые, правда немного надоедливые. Я залезла в машину, пристегнула Айво на детское сиденье рядом с собой и осторожно поехала к дому, наблюдая за близняшками в зеркало заднего вида. Они медленно затаскивали свою корзину в горку. Я припарковалась у входа на кухню и, разгружая машину, оглянулась в поисках признаков жизни. Так никого и не увидев, я отрывисто постучала в дверь черного хода, потом толкнула ее и замерла на придверном коврике, изумленно оглядываясь вокруг. Я была застигнута врасплох, так как оказалась в очень грязной старомодной кухне без всякой современной техники. Кроме огромного дубового стола, который тянулся во всю стену, здесь стояли: доисторическая плита, буфет от пола до потолка, большой пластиковый стол посередине – и почти ничего больше. Краска отслаивалась от стен. У рабочего стола стояла очень худая девушка с волосами баклажанного цвета, которые торчали из ее головы вертикально. Она разговаривала по телефону. В каждом ухе у нее было по три серьги, в носу – золотой гвоздик; черный пуловер едва прикрывал попу, зато полностью закрывал пальцы; картину довершали леопардовые леггинсы и ботинки на гигантской платформе.
– Угу… угу… знаю… знаю… угу…
Я улыбнулась, проходя мимо нее, но она никак не отреагировала. Я принялась загружать запеканки в громадную древнюю «Агу», и тут она закончила болтать и положила трубку. Я выпрямилась и улыбнулась:
– Привет, я Рози, спасибо, что выручила.
Ее лицо на фоне крашеных волос казалось белым, заостренным; под глазами залегли глубокие темные круги. Наверняка ночами ходит по клубам.
– Ничего, – неприветливо ответила она. Потом настороженно оглядела меня, и я опять улыбнулась. Нет, ни к чему бояться девчонки на десять лет моложе меня, как бы страшно она ни выглядела. Я открыла рот, чтобы начать разговор, но тут в кухню ворвались близняшки:
– Марфа! Это Рози, она живет в коттедже и сошьет нам бальные платья для Барби!
– Обалдеть. – Она протолкнулась мимо меня, взяла диетическую колу и «Космополитен» и вышла из комнаты.
Я вздохнула и занялась своими бисквитами с патокой, но тут явилась моя следующая гостья – полная противоположность предыдущей. Стоило мне склониться над духовкой, как в кухню впорхнула Вера Хокинс – весом добрых четырнадцать стоунов, включая сеточку для волос и авоську.
– О, только посмотрите, какой чудесный пудинг с патокой! О, и я знаю, кто ты такая, милочка, говорю своему Вику: представь, в «Красном Льве» новая повариха, она живет в старом коттедже при большом особняке. Значит, это ты, милочка? А я Вера.
– Рози, – с улыбкой представилась я. Вера просияла, сбросила дождевик как вторую кожу, и принялась рыскать в буфете в поисках халата.
– Наконец-то у них появится приличная еда, скажу тебе, птичка, – проговорила она, застегивая пуговицы. – Если ты не против, я начну уборку и не буду тебе мешать. Я работаю пару часов, а потом возвращаюсь домой, готовить ему чай. Такой уж у меня капризный старый хрыч.
И с этими словами она поспешила вон из кухни с тряпкой в одной руке и чистящим средством в другой. Внушительный зад колыхался следом.
Помня об обещании, данном Марте, я предложила близнецам на выбор головоломку или книгу, пока готовится еда, но они пронзительно заладили: «Посмотри наши комнаты! Пойдем, посмотри наши комнаты!» По правде говоря, мне до смерти хотелось увидеть дом, так что я изобразила притворный вздох и позволила им вытащить себя из кухни. С близняшкой на каждой руке и топающим вслед Айво я зашагала по коридору к лестнице.
Пока меня тащили, я заглядывала во все открытые двери. Однако меня постигло разочарование: повсюду облезала краска, из-под оторванных обоев виднелась штукатурка, ковры были грязные и истрепались в бахрому, а кое-где их и вообще не было.
Мебель была в основном старая и хорошая, но ее попросту свалили в комнаты, ни капли не задумываясь о стиле или удобстве, и у комнат получился какой-то неопределенный вид, будто рабочие бросили мебель с намерением потом переставить. Разумеется, особняк мог бы стать прекрасным – большой дом произвольной планировки со множеством внушительных залов с высокими потолками. Здесь были арочные окна со средниками, готические двери и огромные каменные камины с глубокими очагами. Но похоже, Джосс с Аннабел ничего этого не замечали. Ставни на некоторых окнах, видимо, никогда не поднимали, и от этого комнаты казались угрюмыми и темными; камины в основном служили дополнительными шкафами: в альковах были стопками навалены книги. Те картины, что я видела, стояли по углам.
Мы прошли в холл и поднялись по лестнице, одной из трех, за которой было еще две. На главной явно уже побывала Вера с ее моющим средством: смертельно скользкие ступеньки так и сверкали. На других двух, спиральных, приходилось смотреть под ноги, чтобы не провалиться. Естественно, Айво пришел в восторг от убийственных лестничных пролетов и так и норовил поставить мне подножку или вскарабкаться над пропастью, словно лыжник-новичок, который вознамерился в первый же день получить на опасном склоне как можно больше переломов. Когда мы добрались до близняшкиных комнат, я, как полагается, принялась охать и ахать: здесь тоже было все розовое, в блестках и рюшечках. Потом, увидев, что они целиком поглощены нарядами, я их оставила. Возвращаясь на лестничную площадку, я заметила приоткрытую дверь. Заглянув, я увидела Марту, которая крепко спала на кровати. Вот это круто, подумала я. Неужели ее наглости нет предела? Ладно, мне-то что: от меня всего и требуется забрать еду и вернуться, правда, в легком смятении, к относительно нормальной жизни в своем коттедже.
Так у меня и завелся своего рода распорядок. Каждый день я готовила на своей плите все, что только возможно, а потом относила в дом. Решив раз навсегда, что неприветливость Марты меня не напугает, я влетала в кухню, щебеча: «Марта, какой чудесный денек!» – на что она обращала ко мне свои холодные серые глаза и бурчала: «Неужели?» Затем следовало ледяное молчание, и я принималась отчаянно тараторить, как мне нравятся такие морозные зимние деньки, хотя на самом деле мне хотелось сказать: «Эй, Марта, глупая потаскушка, не желаешь ли получить хорошего пинка под зад?»
Но наша договоренность меня устраивала, так что я держала язык за зубами и наблюдала за ней с растущим изумлением. Она решила, что мой приход знаменует ее уход, и в тот самый момент, как я переступала порог особняка, Марта хватала сумку со стола и кожаную куртку со спинки стула и попросту исчезала. И вовсе не в глубинах дома, не на втором этаже – чтобы поспать и глотнуть диетической колы, – она выходила на улицу, садилась в машину и пропадала за холмом на добрых несколько часов. Из окна я смотрела, как ее дряхлая «мини» с ревом срывается по дорожке. Черт, ну и нахалка. А что, если позвонит Джосс или Аннабел? Что, если они спросят, где она? И куда она ездила, черт возьми? Неужели к Гари? Чтобы по-быстрому перепихнуться?
Вообще-то, я была рада от нее отделаться. Когда она уезжала, напряжение в воздухе рассеивалось, да и близняшки были отличной компанией. Я научила их готовить кое-какие простые блюда, пока они, как сороки, скакали вокруг меня, и даже Тоби приходил, присаживался на край кухонного стола и смотрел, как я работаю. Иногда я болтала с ним о реке; спрашивала, какие там водятся звери, думает ли он, что летом будет много рыбы, видел ли он гнездо цапли в зарослях. Постепенно я разговорила его, общаясь на ту тему, которая казалась ему захватывающей. Я заметила, что в последнее время он стал чуть менее угрюмым, и еще обнаружила, что, если очень постараться, можно его рассмешить. Как-то раз, заглянув в коттедж, чтобы забрать кое-какие продукты, я застала его на кухне: он распевал под радио, привезенное мной из Лондона.
– У тебя красивый голос, Тоби, – удивленно проговорила я. – Ты в школе поешь?
– Не говорите глупостей, – огрызнулся он, спрыгивая со стола. – Думаете, в этой семье уживутся два артистических темперамента?
С этими словами он треснул дверью черного хода, вооружившись пакетиком бисквитов с начинкой.
Я вздохнула и вернулась к своей баранине по-гречески. Вы не ослышались: к баранине по-гречески. Понимаете, шли недели, и я тайком пыталась приобщить «Красный Лев» к высокой кулинарии – под расплывчатым прикрытием «рагу». Я входила в паб, нагруженная курицей в красном вине, и объявляла: «Куриное рагу, Боб!» На что он довольно потирал ребра и отвечал: «Ууу, молодчина, Рози! Вчерашнее рыбное рагу прошло на ура!» Я улыбалась такому определению моего буйабеса, но Боб говорил правду: французский рыбный суп прошел на ура, ведь, что бы ни думал Боб, у местных был очень хороший вкус: они ценили приличную кухню и принимали все за чистую монету. Добавлять в блюда алкоголь было вовсе не трудно: вино я брала бесплатно из паба, и, поскольку готовила только из местных продуктов, это было и недорого. В результате мне удавалось готовить необычные блюда, а местным жителям – вкусно поесть, и в конце концов обо мне пошла хвалебная молва. В Пеннингтоне и ближайших деревнях только и разговоров было, что о «новой поварихе из «Красного Льва»». Естественно, Боб был в восторге.
– Паб битком набит! – проревел он, когда я как-то раз позвонила, чтобы напомнить ему порубить петрушку для тушеной зайчатины. – В последний раз столько народу набивалось, когда один ненормальный бармен стал раздавать бесплатную выпивку всем своим дружкам!
Я тихо порадовалась. Все, что я готовила, можно было легко разогреть в микроволновке, а с искушением поэкспериментировать я боролась. Суфле из шпината и краба было бы объедением, если отведать его прямо из духовки в Фарлингсе, но к тому времени, как Боб и миссус его подогреют, стало бы похоже на грязную старую подметку. Да, работка была нелегкая, особенно с четырьмя детьми и двумя терьерами в бусах и солнечных очках под ногами. Но мне она была по душе, и Айво тоже многому учился, ведь рядом были другие дети. В основном он учился словам типа «долбаный». Понятия не имею, где они набрались такого, но есть подозрение, что от Марты; хотя должна признать, я еще не слышала, как она матерится. Я вообще не слышала, чтобы она говорила хоть что-то, кроме «угу… знаю» по телефону. Войдя на кухню сегодня утром, я застала ее за тем же занятием, предположительно с Гари. Я бросила на стол связку куропаток, которых раздобыла у местного егеря, и в двухтысячный раз задалась вопросом: с какой стати Джосс и Аннабел ее терпят? Как ни странно, дети ее, по-видимому, обожали и отзывались о ней с большой любовью, но я не могла отделаться от мысли…
– Нет! О нет! – вдруг завопила она в трубку. Я чуть не уронила свои тушки. Обернулась и увидела, как она рыдает у телефона. – Ох, бабуля, это невыносимо! Неужели опять, только не это!
Я пораженно смотрела, как она, захлебываясь рыданиями, бросила трубку и закрыла лицо руками. Минутку я потопталась на месте, потом подбежала к ней:
– Марта! Ради бога, что произошло? Что случилось?
Она по-прежнему рыдала, как будто у нее разрывалось сердце. Я робко обняла ее за плечи. Ее худенькое тельце подрагивало, но она не сопротивлялась мне, и я отвела ее в кресло. Это она из-за Гари. Да, точно, наверняка Гари виноват.
– Мой папа, – всхлипнула она срывающимся голосом. – У него рак. Он вроде вылечился, но бабушка говорит, что опять началось.
– О боже, Марта, я понятия не имела!
– Ему придется вернуться в больницу, но это его убьет!
Она рыдала, уткнувшись в стол; голова с торчащими волосами покоилась на руках. Я достала из холодильника бутылку вина. Взяла пару бокалов, села и разлила вино. Потом убедилась, что она наплакалась вдоволь и прекратила задыхаться, и подтолкнула к ней бокал.
– Возьми, – мягко проговорила я. – Выпей немного и расскажи мне все, ладно?
Она подняла голову и удивленно посмотрела на бокал. Потом подняла на меня заплаканные глаза, потянулась и сделала глоток. Зажгла сигарету дрожащей рукой. Глотнула еще вина, еще раз затянулась, и потом, постепенно, рывками, вся история выплыла наружу. Она рассказала, что ее мать умерла четыре года назад. Она получила эту работу, потому что ее отец работал здесь садовником. Потом ее отец внезапно слег, и она осталась единственным кормильцем; дома ей приходилось ухаживать за тремя маленькими детьми, и она страшно боялась, что, если потеряет работу, их отдадут в приют.
Они все боялись за отца, и ей приходилось приободрять младших, чтобы они не вешали нос и верили, что он не умрет, а сердце у нее все время уходило в пятки. Иногда ее лицо снова морщилось от рыданий, и она замолкала, чтобы перевести дыхание. Она рассказала мне, какую жуткую боль пережил ее отец. Как она сидела у его кровати, а он сжимал ее руку так, что кости хрустели, а его лицо дергалось в агонии. Сказала, что боится опять возвращаться в больницу и что отец без нее не может; все они без нее не могут. И наконец, призналась, как сильно, ужасно всем этим измучена.
– Я понимаю, что не очень-то стараюсь с этими детьми, – всхлипнула она, – но раньше я очень старалась, клянусь. Я люблю этих детишек, и они в порядке, правда, я позаботилась о том, чтобы у них все было в порядке, просто сейчас я совсем выбилась из сил. А сейчас, когда Джосс уехал и я живу в доме, я еще всю ночь на ногах с Тоби. Когда отец уезжает, у него начинаются ужасные кошмары, и, когда утром я начинаю работать, у меня никаких сил нет!
– Так, значит… погоди-ка… когда каждый день ты исчезаешь…
– Я еду к папе. После первой химиотерапии он совсем выдохся, совсем ослабел, и я готовлю ему обед, детям – полдник, проверяю, чтобы наш Дэмиен не прогуливал школу, и сижу немножко с папой. Читаю ему и прочее.
– О! – Я виновато вздрогнула. – А я думала, что ты со своим другом встречаешься!
– С другом?
– Ну, с Гари.
– Гари меня давно уже бросил, несколько месяцев. Сказал, что мы никогда не видимся, потому что я или здесь, или с папой. К тому же сейчас он связался с той шлюхой, Доун Пентерграст. Он не знает, что я в курсе, но в прошлую субботу я проходила мимо его дома и видела их на заднем сиденье его фургончика.
– О!
– Все равно он мне уже не нужен. После того, что он с кем-то он путался. Папа говорит, что даже взглянуть страшно на тех чучел, с кем он путался.
– А… Понятно.
Я посмотрела на темную головку с торчащими волосами, сигарету в дрожащей руке, темные круги под глазами. Боже мой. Я ошибалась на ее счет.
– Значит, Джосс и Аннабел обо всем знают? О том, как у тебя дела дома? – тихо спросила я.
– Да, поэтому Джосс и не выгоняет меня. Он хороший. Предан моему отцу. И я вовсе не никчемная, – разгневанно произнесла она. – Когда Китти умерла, я смотрела за близнецами, делала всю тяжелую работу, когда Джосс вообще ничего не соображал. Он целый год был развалиной, и я одна вырастила их, когда они приехали из послеродового отделения той больницы. Он так горевал по Китти, что стал как ребенок малый.
– О… значит, ты знала Китти? Ты работала здесь?
– Она наняла меня за несколько месяцев до смерти, только я не няней была – так, помогала ей. Но все получилось по-другому. Она была милая, – нежно проговорила Марта. – И Тоби любила. Никогда с ним не расставалась, прямо как вы со своим крохой, – она ласково взглянула на Айво. И улыбнулась. – Помню, одной рукой держит Тоби, а другой обдирает обои со стен или в саду что-то копает – и все делала сама. Старина Джосс тогда мало зарабатывал, не был знаменит, как сейчас, и домработница им была не по карману. Когда ее бабушка умерла, им досталась эта старая развалюха, а больше ее никто и не захотел. Они хотели все тут отремонтировать. Постепенно, конечно.
– Но… – Я оглянулась. – Они так ничего и не сделали, да?
– Нет, потому что она умерла и не успела добраться до отделки. Она сделала то, что глазу не видно: избавилась от сырости и гнили на балках. – Марта затянулась сигаретой. – И прихожую обставила. Сказала мне: «Марта, я начну со входа, чтобы произвести хорошее впечатление, а потом буду принимать там гостей и молиться, чтобы никто не зашел в туалет. Она как раз начала обдирать стены с парообработкой – она была размером с дом, когда носила близнецов – когда начались схватки, и она умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44