Во всяком случае, по разговорам Ельцина в Петрозаводске невозможно было предчувствовать, что всех нас очень скоро ожидает.
В программе поездки Ельцина было знакомство с кооперативом «Строитель». Он должен завернуть к нам по пути из Кондопоги и Петрозаводск. Организаторы встреч меня предупредили, что времени у гостя в обрез.
И вот на лесной дороге появилась милицейская машина с мигалками, за ней кортеж легковых машин и среди них неожиданный и нашей глуши красный микроавтобус «Мерседес» с затемненными стеклами – в машине были Ельцин, Скоков, Коржаков. Чуть раньше к нам приехали сопровождавшие главу Российского государства народные депутаты Николай Травкин и Александр Тихомиров.
В одном из цехов Борис Николаевич заговорил с рабочими. И уже не я, а сами кооператоры, без всякой подсказки с моей стороны, стали жаловаться на непомерно высокие налоги.
– Мы выплачиваем государству две трети своих доходов, – пояснил я.
– Ничего не понимаю, – сказал Ельцин. – Российский закон предусматривает для кооперативов ставку налога в размере тридцати пяти процентов!
– Мы еще не жили по российским законам, – ответил я.
– По каким же вы работаете?
– По советским, по павловским… Ельцин остановился:
– Переходите под юрисдикцию России и будете жить по нашим чаконам!
Тревожно было наблюдать перетягивание каната в высших эшелонах государственной власти. Не знаю, сознавали ли Горбачев и Ельцин, какую напряженность в стране вызывали распри между ними.
Ельцин заглянул на нашу свиноферму. Московские руководители, бывая на местах, любили в наброшенных на плечи белых халатах посещать свинарник или коровник, глубокомысленно прохаживаясь по ферме и стараясь заговорить с работниками, обычно выбирая для этой цели дородную свинарку или доярку, держа в уме, что эпизод общения с народом попадет на телеэкраны. Брежнев в таких случаях пытал доярок про надои молока. У Ельцина голова болела о привесах.
– Сколько получаете за опорос?
– В среднем восемь-девять на свиноматку.
– Маловато… А каков расход на килограмм привеса кормовых единиц? Видимо, он захотел хотя бы минуту снова почувствовать себя на родине, в кругу председателей свердловских колхозов.
– Борис Николаевич, – улыбнулся я, – об этом лучше поговорить со свинарками.
– А вы что, не знаете?
– Отчего же… Знаю: свиньи у нас жирные и растут быстро! Ельцин взглянул на меня недоуменно, как бы раздумывая, улыбнуться ли шутке или возмутиться дерзостью.
Шедший рядом Николай Травкин говорил:
– Я сам умею строить быстро и хорошо. Но чтобы за год сделать то, что сделали твои люди, в это даже трудно поверить. Если бы так трудилась вся страна, мы бы давно жили лучше Америки. Работать как твой кооператив – единственный способ превратиться в нормальное цивилизованное общество.
К нам на базу съехались председатели строительных кооперативов из соседних регионов России. Многое наболело, все ждали разговора доверительного и обстоятельного. Но организаторы поездки Ельцина отвели на это совещание полчаса, о чем накануне предупредили. Смущенные председатели, поглядывая на непроницаемые лица помощников и референтов гостя, едва успевали сказать по нескольку слов.
Я говорил о том, что постоянно стараюсь заронить в умы: страна может быть богатой только в одном варианте – если люди будут работать. При всей кажущейся простоте и даже очевидности этого тезиса, его реализация на самом деле требует сильной политической воли.
Только она может заставить перевести промышленность, в первую очередь – горнодобывающую, на метод работы, опробованный кооперативами. Закупив кирпичные заводы, линии строительной индустрии, расплатившись за них нашим сырьем, мы могли бы за 10 лет построить заново всю страну от Ленинграда до Владивостока.
Нашему кооперативу американцы предложили сделку: они нам – такие заводы, мы им – карельский мрамор и гранит, добываемые нашим с ними совместным горнорудным предприятием. На Севере этого добра столько, что через 200 лет всем нам еще останется на надгробья. Разведаны месторождения габбро-диабаза Ропручей-3, гнейсо-гранита Сосновецкое-2, мрамора Ковадьярви. Здесь наш участок, люди с хорошим опытом горной добычи. Никто не возражает, чтобы мы создали с американцами, на их средства, с их техникой, совместное предприятие. Кому охота выглядеть в чужих глазах несовременным человеком? Но никто ничего не решает. Мы просили Совет министров Карелии: пока будет оформлено соглашение, мы бы хотели, не теряя времени, прокладывать автодороги, как-то подступиться к местам, где еще конь не валялся. Оказывается – нельзя, пока не подписаны документы, пока высокие договаривающиеся стороны не обменяются рукопожатием. Годами тянется то, что в цивилизованном мире требует считанных часов.
– Не надо меня уговаривать, – отрезал Ельцин. Другие бы на месте председателей успокоились, но от наших так легко не отделаться:
– К вам же люди приходят! Члены правительства…
– Их тоже не надо уговаривать. Будь председатели искушеннее в общении с сильными мира сего, они бы поняли, что дальнейший разговор бесполезен. Но мы этого не знали и продолжали, не обращая внимания на красноречивые взгляды охранников, нисколько не смущаясь, настаивать на своем.
– Это все-таки не золото, – говорил Ельцин.
– Это дороги! – возражали ему. – Это еще хуже… Ельцин наконец не выдержал:
– Вы вот что, соберитесь два-три человека и – к Скокову, первому заместителю Председателя Совета министров. Он здесь, слышит наш разговор, и вместе найдете решение.
А у меня желание сохранить – и мало того – преумножить эту форму…
Под аплодисменты Борис Николаевич картинно подписал тут же составленный документ и передал его Скокову. Позже найти эту бумагу так и не удалось. Я часто об этом вспоминал, слыша с экрана знакомое: «Я подписал Указ!»
Михаил Алексеев мне рассказывал, как наша беседа выглядела со стороны: Борис Николаевич смотрел на меня, слушал, но думал, было полное впечатление, о чем-то совсем другом.
В уверенности, что гость и свита пообедают у нас, повара расстарались как могли, но Коржаков боялся, что в компании кооператоров Ельцин расслабится, а ему предстояло в тот же день подписывать какие-то документы, и начальник охраны постарался поскорее посадить Бориса Николаевича в автомашину, сделал отмашку своим людям. Кортеж с красным «Мерседесом» посредине рванул с места и скрылся за поворотом.
Переход России к рыночной экономике в начале 90-х отчетливее всего проявлялся в быстром развитии различных форм торгово-посреднического и кредитно-финансового предпринимательства. Как грибы росли товарные и фондовые биржи, брокерские фирмы, торговые дома, коммерческие банки…
Рекламная напористость и демонстративное обогащение торгово-посреднического предпринимательства порождали у большей части населения России искаженный образ рыночной экономики, вызывали раздражение, делали население восприимчивым к агитации за возврат старого. Понимая, что такого рода явления нельзя полностью исключить, мы надеялись, что руководство России постарается использовать каждую возможность, чтобы и на словах, и на деле демонстрировать особый интерес к развитию негосударственных структур – именно в сфере производства.
Это было особенно важно по той причине, что приватизация государственных предприятий требовала длительного времени. Параллельное развитие негосударственных промышленных структур, взаимодействующих с государственными структурами, помогало бы распространению рыночных принципов во всей промышленности, независимо от форм собственности.
Я изложил свои соображения на бумаге и направил в Кремль Б.Н. Ельцину.
У меня не было уверенности, что письмо попадет ему в руки, но оставалась надежда, что его рассмотрят те из его окружения, кто разрабатывает стратегию экономического развития. Смысл письма сводился к простым вещам. Надо узаконить в стране право людей зарабатывать столько, сколько они могут. Нет другого пути сделать всех работающих инициативными, готовыми рисковать. На риск идут, когда знают, ради чего. Партия коммунистов воспитывала молодежь к духе альтруизма, при котором считалось постыдным говорить о личной выгоде, но благородным, возвышенным, правильным выглядел труд «на благо народа», «во имя завтрашнего дня». Меня всегда коробили попытки ставить в таких случаях вопрос «или – или», тогда как естественным, понятным, разумным было сочетание «и – и». Еще раз: одна из причин, почему перестройка у нас не получилась, именно в том, что впервые позволив многим людям хорошо зарабатывать, попросту говоря – обогащаться, власти по-прежнему культивировали в обществе неприязнь к состоятельным людям.
Внедрение в общественную психологию чувства зависти, раздражения, подозрительности по отношению к кооператорам оставалось важной частью усилий бюрократического аппарата. Его безраздельная власть, оставаясь непререкаемой в государственной сфере, все меньше распространялась на выходившее из-под контроля кооперативное движение. Аппаратчикам ничего не оставалось, как готовить и пробивать правительственные постановления, ограничивающие возможности частного сектора хоть как-то конкурировать с государственным.
Среди людей, близких к Ельцину, было немало тех, кто прекрасно видел эту ситуацию, но я не знаю ни одного, кто отважился бы сказать об этом вслух или в ответе на мое письмо хотя бы намекнуть на понимание. Ответа мы не дождались.
Наш кооператив «Строитель» стал одним из учредителей акционерного общества «Туманов и Компания». Общество предлагало реальный путь решения одной из крупнейших проблем, над которыми билось правительство: путъ ускорения оборота средств, вкладываемых в новые производства. Ведь это же национальная катастрофа – насколько сократились в стране производительные инвестиции. Л как может быть иначе? Когда наши привычные долгострои соединяются с совсем непривычными 80 процентами годовых за кредиты – кто же станет вкладывать деньги в многолетние проекты? Это прямой путь к разорению. Но наше акционерное общество предлагало проекты, реализация которых даст прибыль не через пять-десять лет, как у нас заведено, а через год-два. Это подтверждено, во-первых, реальным опытом: все знают, что наше предприятие строит не таким темпом, как государственные, а в несколько раз быстрее. Достигается это высочайшей квалификацией людей, высокой интенсивностью труда, хорошей организацией дела, наконец, вахтовым методом, позволяющим строить сначала хоть и благоустроенные, но небольшие поселки, бросать все силы на производственные объекты. Наша уверенность подкреплена, во-вторых, конкретными расчетами по конкретным объектам. На Тимане, например, мы предлагаем быстро вскрыть неглубоко залегающий пласт бокситов, имеющих хороший сбыт на мировом рынке, – и уже в ходе строительства пойдет валютная выручка. И, в третьих, наши предложения подкреплены реальными действиями, а не только бумагами.
Конечно, с учетом положения, в каком оказалась экономика страны из-за бездеятельности властей к концу 1991 года, да еще после развала государства вследствие путча, можно удивляться, как вообще все производство не остановилось. Но мы живем в стране, которая может быть самой богатой в мире, если открыть дорогу людям деятельным. Нас спасут те, кто умеет и хочет работать. И эффективность любой власти я оцениваю по тому, какие условия создаются для деятельных людей.
Казалось, затеяв ломку старых структур и создание новых, правительство присмотрится, первым делом, к отечественному опыту. Уж если российский кооператор, опутанный ограничениями, придуманными командой Горбачева, Рыжкова, Павлова, добивался эффективной работы, можно представить, каким был бы промышленный рывок, если бы предпринимательство, во всех его формах, освободили от пут. Но сменившая их команда Ельцина только туже затягивала узлы. Мы попали в беду потому, что правительство, предложив как панацею подсмотренную в других странах «шоковую терапию», обнаружило большие способности по части организации шока, но оказалось совершенно беспомощным по части терапии.
Это проявилось не сразу. Почти все годы страна жила за счет вывоза нефти, газа, других природных ресурсов. Экспорт, в том числе сырья, – дело обычное в многопрофильном хозяйственном комплексе. Но в наших условиях распродажа ресурсов в невиданных объемах позволила стране жить, не работая и создавая иллюзию интеграции в мировое хозяйство. Отдельные предприниматели, их можно по пальцам перечесть, получив лицензии на вывоз естественных богатств, вмиг становились миллионерами и мультимиллионерами. Они были находчивы – находили в эшелонах власти тех, кто распределял лицензии и решал, кому отныне быть преуспевающим. В суматохе перестройки успех раздавали «своим», как ордена.
В старые времена власти жаловали приближенных в генералы, теперь производят в собственники крупных состояний, с той разницей, что у генералов, как правило, все-таки были хотя бы малые заслуги перед отечеством. Те, кто раздает лицензии, фактически наделены правами назначать миллионеров. Спешное распределение богатств происходит в верхней части сцены, не видной зрительному залу, а на переднем крае, все собой заслоняя, толпятся заполонившие Россию мелкие перекупщики и торговцы. Страна превращена от края до края в сплошной базар, где торгуют чужим, не производя своего.
Такую в точности картину я видел в поездке по Новой Гвинее. Под землей огромные богатства, а на улицах городов торгуют все теми же «сникерсами», «пепси», «баунти», все те же рекламные клипы на телеэкране. Такой же баритон призывает «ставить на лидера», только на папуасского. Не знаю, кто кого догнал – мы папуасов или они нас. Но в начале 90-х мы рядом совершали «бег на месте общепримиряющий…»
Превращение страны в международную барахолку, где торгуют чужими товарами, сопровождалось раскулачиванием отечественной промышленности. Система стимулов была такова, что опытные высокопрофессиональные рабочие уходили из сферы производства в перекупщики, в посредники, в торговцы. Газеты заполнены рекламами курсов: учат будущих менеджеров, дилеров, детективов… Но спросите, где готовят экскаваторщиков или бульдозеристов. На вас посмотрят, как на идиота.
Будучи не в силах противостоять системе, ориентирующей страну не на производство, а на торговлю, лучшие кооперативы и старательские артели, умеющие и желающие работать, распадались.)то следствие не рыночной конкуренции, а только недальновидной экономической политики.
Гегемоном становился лавочник. В отличие от прежнего, то есть пролетария, хоть выпивающего, зато послушно и правильно голосующего, новый гегемон был шумлив, амбициозен, склонен к дискуссиям. Он был опекаем властями, как персонифицированный показатель приближения к рынку.
Надеюсь, понятно, что я ничего не имею против торговой сферы, как таковой, высоко ценю труд ее работников.
Речь о политике приоритетов и ее последствиях.
Раскулачивание продолжалось в сельском хозяйстве. На этот раз не корову уводили с крестьянского двора. Отбирали последнюю надежду стать хозяином. Говорят, в 1993 году в стране было 220 тысяч фермеров – на 50 тысяч больше, чем в предыдущем. Смешно! Новый российский фермер чаще всего ковыряет в земле лопатой, вся его собственность – собака, тазик и двое детишек. Такими фермеры были двести-триста лет назад. Даже самый лучший президентский указ сам по себе не может сделать фермера состоятельным, как в Голландии. Чтобы воспитать в крестьянине фермерскую философию, его нужно посадить на трактор, помочь построить свой дом, дать кредиты на 25 лет, передать технику, лучше бы безвозмездно. Даже если половина крестьян не оправдает надежд по; каким-то причинам (погода, неурожай, пьянство, поломки техники), другая половина ущерб обществу возместит, производя всю необходимую продукцию, и вскоре перестанет разительно отличаться от фермеров канадских или голландских.
Умные люди придумали, как аргумент, «зону рискованного земледелия». Все оправдывает такая странная, всегда рискованная, чисто российская зона. Почему-то до 1917 года Россия вывозила излишки зерна и мяса в Европу. В начале XX века экспорт сибирского масла давал казне больше золота, чем вся сибирская золотопромышленность. Теперь везде, где разучились работать, где утрачен профессионализм, где интересы производства приносятся в жертву политике – зоны рискованных, даже безнадежных затрат. Страна, умеющая делать танки, беспомощна в производстве крестьянского инвентаря…
Хочу повторить: две главные вещи способны вытащить страну из трясины – строительство и сельское хозяйство. Осознавая это, мы попытались создать на базе кооператива «Строитель» и российско-германского совместного предприятия «Оптим-Мавег» акционерное общество, способное выполнять заказы государственных и муниципальных органов по развитию аграрно-промышленной инфраструктуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
В программе поездки Ельцина было знакомство с кооперативом «Строитель». Он должен завернуть к нам по пути из Кондопоги и Петрозаводск. Организаторы встреч меня предупредили, что времени у гостя в обрез.
И вот на лесной дороге появилась милицейская машина с мигалками, за ней кортеж легковых машин и среди них неожиданный и нашей глуши красный микроавтобус «Мерседес» с затемненными стеклами – в машине были Ельцин, Скоков, Коржаков. Чуть раньше к нам приехали сопровождавшие главу Российского государства народные депутаты Николай Травкин и Александр Тихомиров.
В одном из цехов Борис Николаевич заговорил с рабочими. И уже не я, а сами кооператоры, без всякой подсказки с моей стороны, стали жаловаться на непомерно высокие налоги.
– Мы выплачиваем государству две трети своих доходов, – пояснил я.
– Ничего не понимаю, – сказал Ельцин. – Российский закон предусматривает для кооперативов ставку налога в размере тридцати пяти процентов!
– Мы еще не жили по российским законам, – ответил я.
– По каким же вы работаете?
– По советским, по павловским… Ельцин остановился:
– Переходите под юрисдикцию России и будете жить по нашим чаконам!
Тревожно было наблюдать перетягивание каната в высших эшелонах государственной власти. Не знаю, сознавали ли Горбачев и Ельцин, какую напряженность в стране вызывали распри между ними.
Ельцин заглянул на нашу свиноферму. Московские руководители, бывая на местах, любили в наброшенных на плечи белых халатах посещать свинарник или коровник, глубокомысленно прохаживаясь по ферме и стараясь заговорить с работниками, обычно выбирая для этой цели дородную свинарку или доярку, держа в уме, что эпизод общения с народом попадет на телеэкраны. Брежнев в таких случаях пытал доярок про надои молока. У Ельцина голова болела о привесах.
– Сколько получаете за опорос?
– В среднем восемь-девять на свиноматку.
– Маловато… А каков расход на килограмм привеса кормовых единиц? Видимо, он захотел хотя бы минуту снова почувствовать себя на родине, в кругу председателей свердловских колхозов.
– Борис Николаевич, – улыбнулся я, – об этом лучше поговорить со свинарками.
– А вы что, не знаете?
– Отчего же… Знаю: свиньи у нас жирные и растут быстро! Ельцин взглянул на меня недоуменно, как бы раздумывая, улыбнуться ли шутке или возмутиться дерзостью.
Шедший рядом Николай Травкин говорил:
– Я сам умею строить быстро и хорошо. Но чтобы за год сделать то, что сделали твои люди, в это даже трудно поверить. Если бы так трудилась вся страна, мы бы давно жили лучше Америки. Работать как твой кооператив – единственный способ превратиться в нормальное цивилизованное общество.
К нам на базу съехались председатели строительных кооперативов из соседних регионов России. Многое наболело, все ждали разговора доверительного и обстоятельного. Но организаторы поездки Ельцина отвели на это совещание полчаса, о чем накануне предупредили. Смущенные председатели, поглядывая на непроницаемые лица помощников и референтов гостя, едва успевали сказать по нескольку слов.
Я говорил о том, что постоянно стараюсь заронить в умы: страна может быть богатой только в одном варианте – если люди будут работать. При всей кажущейся простоте и даже очевидности этого тезиса, его реализация на самом деле требует сильной политической воли.
Только она может заставить перевести промышленность, в первую очередь – горнодобывающую, на метод работы, опробованный кооперативами. Закупив кирпичные заводы, линии строительной индустрии, расплатившись за них нашим сырьем, мы могли бы за 10 лет построить заново всю страну от Ленинграда до Владивостока.
Нашему кооперативу американцы предложили сделку: они нам – такие заводы, мы им – карельский мрамор и гранит, добываемые нашим с ними совместным горнорудным предприятием. На Севере этого добра столько, что через 200 лет всем нам еще останется на надгробья. Разведаны месторождения габбро-диабаза Ропручей-3, гнейсо-гранита Сосновецкое-2, мрамора Ковадьярви. Здесь наш участок, люди с хорошим опытом горной добычи. Никто не возражает, чтобы мы создали с американцами, на их средства, с их техникой, совместное предприятие. Кому охота выглядеть в чужих глазах несовременным человеком? Но никто ничего не решает. Мы просили Совет министров Карелии: пока будет оформлено соглашение, мы бы хотели, не теряя времени, прокладывать автодороги, как-то подступиться к местам, где еще конь не валялся. Оказывается – нельзя, пока не подписаны документы, пока высокие договаривающиеся стороны не обменяются рукопожатием. Годами тянется то, что в цивилизованном мире требует считанных часов.
– Не надо меня уговаривать, – отрезал Ельцин. Другие бы на месте председателей успокоились, но от наших так легко не отделаться:
– К вам же люди приходят! Члены правительства…
– Их тоже не надо уговаривать. Будь председатели искушеннее в общении с сильными мира сего, они бы поняли, что дальнейший разговор бесполезен. Но мы этого не знали и продолжали, не обращая внимания на красноречивые взгляды охранников, нисколько не смущаясь, настаивать на своем.
– Это все-таки не золото, – говорил Ельцин.
– Это дороги! – возражали ему. – Это еще хуже… Ельцин наконец не выдержал:
– Вы вот что, соберитесь два-три человека и – к Скокову, первому заместителю Председателя Совета министров. Он здесь, слышит наш разговор, и вместе найдете решение.
А у меня желание сохранить – и мало того – преумножить эту форму…
Под аплодисменты Борис Николаевич картинно подписал тут же составленный документ и передал его Скокову. Позже найти эту бумагу так и не удалось. Я часто об этом вспоминал, слыша с экрана знакомое: «Я подписал Указ!»
Михаил Алексеев мне рассказывал, как наша беседа выглядела со стороны: Борис Николаевич смотрел на меня, слушал, но думал, было полное впечатление, о чем-то совсем другом.
В уверенности, что гость и свита пообедают у нас, повара расстарались как могли, но Коржаков боялся, что в компании кооператоров Ельцин расслабится, а ему предстояло в тот же день подписывать какие-то документы, и начальник охраны постарался поскорее посадить Бориса Николаевича в автомашину, сделал отмашку своим людям. Кортеж с красным «Мерседесом» посредине рванул с места и скрылся за поворотом.
Переход России к рыночной экономике в начале 90-х отчетливее всего проявлялся в быстром развитии различных форм торгово-посреднического и кредитно-финансового предпринимательства. Как грибы росли товарные и фондовые биржи, брокерские фирмы, торговые дома, коммерческие банки…
Рекламная напористость и демонстративное обогащение торгово-посреднического предпринимательства порождали у большей части населения России искаженный образ рыночной экономики, вызывали раздражение, делали население восприимчивым к агитации за возврат старого. Понимая, что такого рода явления нельзя полностью исключить, мы надеялись, что руководство России постарается использовать каждую возможность, чтобы и на словах, и на деле демонстрировать особый интерес к развитию негосударственных структур – именно в сфере производства.
Это было особенно важно по той причине, что приватизация государственных предприятий требовала длительного времени. Параллельное развитие негосударственных промышленных структур, взаимодействующих с государственными структурами, помогало бы распространению рыночных принципов во всей промышленности, независимо от форм собственности.
Я изложил свои соображения на бумаге и направил в Кремль Б.Н. Ельцину.
У меня не было уверенности, что письмо попадет ему в руки, но оставалась надежда, что его рассмотрят те из его окружения, кто разрабатывает стратегию экономического развития. Смысл письма сводился к простым вещам. Надо узаконить в стране право людей зарабатывать столько, сколько они могут. Нет другого пути сделать всех работающих инициативными, готовыми рисковать. На риск идут, когда знают, ради чего. Партия коммунистов воспитывала молодежь к духе альтруизма, при котором считалось постыдным говорить о личной выгоде, но благородным, возвышенным, правильным выглядел труд «на благо народа», «во имя завтрашнего дня». Меня всегда коробили попытки ставить в таких случаях вопрос «или – или», тогда как естественным, понятным, разумным было сочетание «и – и». Еще раз: одна из причин, почему перестройка у нас не получилась, именно в том, что впервые позволив многим людям хорошо зарабатывать, попросту говоря – обогащаться, власти по-прежнему культивировали в обществе неприязнь к состоятельным людям.
Внедрение в общественную психологию чувства зависти, раздражения, подозрительности по отношению к кооператорам оставалось важной частью усилий бюрократического аппарата. Его безраздельная власть, оставаясь непререкаемой в государственной сфере, все меньше распространялась на выходившее из-под контроля кооперативное движение. Аппаратчикам ничего не оставалось, как готовить и пробивать правительственные постановления, ограничивающие возможности частного сектора хоть как-то конкурировать с государственным.
Среди людей, близких к Ельцину, было немало тех, кто прекрасно видел эту ситуацию, но я не знаю ни одного, кто отважился бы сказать об этом вслух или в ответе на мое письмо хотя бы намекнуть на понимание. Ответа мы не дождались.
Наш кооператив «Строитель» стал одним из учредителей акционерного общества «Туманов и Компания». Общество предлагало реальный путь решения одной из крупнейших проблем, над которыми билось правительство: путъ ускорения оборота средств, вкладываемых в новые производства. Ведь это же национальная катастрофа – насколько сократились в стране производительные инвестиции. Л как может быть иначе? Когда наши привычные долгострои соединяются с совсем непривычными 80 процентами годовых за кредиты – кто же станет вкладывать деньги в многолетние проекты? Это прямой путь к разорению. Но наше акционерное общество предлагало проекты, реализация которых даст прибыль не через пять-десять лет, как у нас заведено, а через год-два. Это подтверждено, во-первых, реальным опытом: все знают, что наше предприятие строит не таким темпом, как государственные, а в несколько раз быстрее. Достигается это высочайшей квалификацией людей, высокой интенсивностью труда, хорошей организацией дела, наконец, вахтовым методом, позволяющим строить сначала хоть и благоустроенные, но небольшие поселки, бросать все силы на производственные объекты. Наша уверенность подкреплена, во-вторых, конкретными расчетами по конкретным объектам. На Тимане, например, мы предлагаем быстро вскрыть неглубоко залегающий пласт бокситов, имеющих хороший сбыт на мировом рынке, – и уже в ходе строительства пойдет валютная выручка. И, в третьих, наши предложения подкреплены реальными действиями, а не только бумагами.
Конечно, с учетом положения, в каком оказалась экономика страны из-за бездеятельности властей к концу 1991 года, да еще после развала государства вследствие путча, можно удивляться, как вообще все производство не остановилось. Но мы живем в стране, которая может быть самой богатой в мире, если открыть дорогу людям деятельным. Нас спасут те, кто умеет и хочет работать. И эффективность любой власти я оцениваю по тому, какие условия создаются для деятельных людей.
Казалось, затеяв ломку старых структур и создание новых, правительство присмотрится, первым делом, к отечественному опыту. Уж если российский кооператор, опутанный ограничениями, придуманными командой Горбачева, Рыжкова, Павлова, добивался эффективной работы, можно представить, каким был бы промышленный рывок, если бы предпринимательство, во всех его формах, освободили от пут. Но сменившая их команда Ельцина только туже затягивала узлы. Мы попали в беду потому, что правительство, предложив как панацею подсмотренную в других странах «шоковую терапию», обнаружило большие способности по части организации шока, но оказалось совершенно беспомощным по части терапии.
Это проявилось не сразу. Почти все годы страна жила за счет вывоза нефти, газа, других природных ресурсов. Экспорт, в том числе сырья, – дело обычное в многопрофильном хозяйственном комплексе. Но в наших условиях распродажа ресурсов в невиданных объемах позволила стране жить, не работая и создавая иллюзию интеграции в мировое хозяйство. Отдельные предприниматели, их можно по пальцам перечесть, получив лицензии на вывоз естественных богатств, вмиг становились миллионерами и мультимиллионерами. Они были находчивы – находили в эшелонах власти тех, кто распределял лицензии и решал, кому отныне быть преуспевающим. В суматохе перестройки успех раздавали «своим», как ордена.
В старые времена власти жаловали приближенных в генералы, теперь производят в собственники крупных состояний, с той разницей, что у генералов, как правило, все-таки были хотя бы малые заслуги перед отечеством. Те, кто раздает лицензии, фактически наделены правами назначать миллионеров. Спешное распределение богатств происходит в верхней части сцены, не видной зрительному залу, а на переднем крае, все собой заслоняя, толпятся заполонившие Россию мелкие перекупщики и торговцы. Страна превращена от края до края в сплошной базар, где торгуют чужим, не производя своего.
Такую в точности картину я видел в поездке по Новой Гвинее. Под землей огромные богатства, а на улицах городов торгуют все теми же «сникерсами», «пепси», «баунти», все те же рекламные клипы на телеэкране. Такой же баритон призывает «ставить на лидера», только на папуасского. Не знаю, кто кого догнал – мы папуасов или они нас. Но в начале 90-х мы рядом совершали «бег на месте общепримиряющий…»
Превращение страны в международную барахолку, где торгуют чужими товарами, сопровождалось раскулачиванием отечественной промышленности. Система стимулов была такова, что опытные высокопрофессиональные рабочие уходили из сферы производства в перекупщики, в посредники, в торговцы. Газеты заполнены рекламами курсов: учат будущих менеджеров, дилеров, детективов… Но спросите, где готовят экскаваторщиков или бульдозеристов. На вас посмотрят, как на идиота.
Будучи не в силах противостоять системе, ориентирующей страну не на производство, а на торговлю, лучшие кооперативы и старательские артели, умеющие и желающие работать, распадались.)то следствие не рыночной конкуренции, а только недальновидной экономической политики.
Гегемоном становился лавочник. В отличие от прежнего, то есть пролетария, хоть выпивающего, зато послушно и правильно голосующего, новый гегемон был шумлив, амбициозен, склонен к дискуссиям. Он был опекаем властями, как персонифицированный показатель приближения к рынку.
Надеюсь, понятно, что я ничего не имею против торговой сферы, как таковой, высоко ценю труд ее работников.
Речь о политике приоритетов и ее последствиях.
Раскулачивание продолжалось в сельском хозяйстве. На этот раз не корову уводили с крестьянского двора. Отбирали последнюю надежду стать хозяином. Говорят, в 1993 году в стране было 220 тысяч фермеров – на 50 тысяч больше, чем в предыдущем. Смешно! Новый российский фермер чаще всего ковыряет в земле лопатой, вся его собственность – собака, тазик и двое детишек. Такими фермеры были двести-триста лет назад. Даже самый лучший президентский указ сам по себе не может сделать фермера состоятельным, как в Голландии. Чтобы воспитать в крестьянине фермерскую философию, его нужно посадить на трактор, помочь построить свой дом, дать кредиты на 25 лет, передать технику, лучше бы безвозмездно. Даже если половина крестьян не оправдает надежд по; каким-то причинам (погода, неурожай, пьянство, поломки техники), другая половина ущерб обществу возместит, производя всю необходимую продукцию, и вскоре перестанет разительно отличаться от фермеров канадских или голландских.
Умные люди придумали, как аргумент, «зону рискованного земледелия». Все оправдывает такая странная, всегда рискованная, чисто российская зона. Почему-то до 1917 года Россия вывозила излишки зерна и мяса в Европу. В начале XX века экспорт сибирского масла давал казне больше золота, чем вся сибирская золотопромышленность. Теперь везде, где разучились работать, где утрачен профессионализм, где интересы производства приносятся в жертву политике – зоны рискованных, даже безнадежных затрат. Страна, умеющая делать танки, беспомощна в производстве крестьянского инвентаря…
Хочу повторить: две главные вещи способны вытащить страну из трясины – строительство и сельское хозяйство. Осознавая это, мы попытались создать на базе кооператива «Строитель» и российско-германского совместного предприятия «Оптим-Мавег» акционерное общество, способное выполнять заказы государственных и муниципальных органов по развитию аграрно-промышленной инфраструктуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54