"Я получил твое письмо, Шад Ронис…" Человек, которому принадлежали эти слова, был он, Шад Эвинд. Но он никогда не отправлял этого сообщения.
– Я никогда не отправлял этого сообщения, Шад.
Юноша покачал головой:
– Теперь это уже не имеет значения… Мне его прислали. И многим другим тоже. И те подали потом рапорта в имперскую армию. А это была ложь, да? Но ложь от вашего имени.
– Шад, мне действительно жаль… – Как плохо эта фраза могла выразить то, что флагман чувствовал на самом деле!
– Нет! – крикнул человек в шлеме и ударил ку лаком по подлокотнику кресла, – Не важно, ложь это или правда! Если ложь – тем более! Вы должны мне!Вы должны тем, кто все эти годы думал там о вас!
Вы должны всему своему миру! Понятно? Вы нам должны!
– Должен?..
Черты оператора застыли.
– Я сказал то, что обязан был сказать. То, что ты обязан запомнить, Эвинд. Хорошо запомнить. И не забывать. Ты. Должен. Всем нам.
Шад Ронис неожиданно захлопнул лицевой щиток шлема, затем быстро протянул руку и забрал у флагмана свою "святыню". Расстегнул форму и спрятал футляр во внутренний карман.
Сине-зеленый луч полыхнул вдруг в дальнем конце контрольного отсека, с нестерпимым громом и тяжким ударом разодранного на части воздуха раскрылся цветок холодного пламени. Вынырнувшая из пустоты бронированная фигура открыла огонь из наплечного шокера. Черные Шлемы подобрали код арсенала и открыли гипертоннель прямо внутрь его отсека управления.
Полураздавленный, контуженный ударной волной, Эвинд мог только беспомощно смотреть, как в контрольный отсек врываются новые и новые штурмовики в боевой броне. Шад Ронис был отброшен от пульта далеко к стене и лежал обездвиженный в своем операторском кресле, голова его все больше склонялась вбок, из шлема контроля торчали обрывки тонких, как паутина, проводков. Застывшие глаза оператора неотрывно смотрели в лицо Эвинду.
– Взят! – доложил старший штурмовиков в свой передатчик. – Давайте излучатели!
Но удерживающее поле не успело сомкнуться вокруг оператора. Глухо, как кашель, прозвучал непонятный хлопок… Кровь тугой струей хлестнула прямо в лицо флагмана. Шлем контроля слетел с обезглавленного тела Шада Рониса и покатился по полу – почему-то больше всего Эвинда потрясла невероятная прочность этого металлического шара. Внешне он казался целым, заряд, взорвавший голову оператора, только слегка покорежил в шлеме переднюю пластину с сенсорами.
– Тревога! – вскрикнул металлический голос. – Контрольный пульт арсенала будет уничтожен через тридцать тысячных галачаса! Начало отсчета: тридцать, двадцать девять…
Мину обезвредить не успеть… Но гипертоннель, через который пришли штурмовики, был все еще открыт. Кто-то неузнаваемый под тяжелой броней протянул руку Эвинду, и Черные Шлемы один за другим устремились вон из обреченного отсека. Тоннель схлопнулся позади.
Эвинд упал на пол коридора рядом с последним из штурмовиков. Повсюду высились еще фигуры в броне, но у каждого бойца поверх доспехов тускло поблескивала полоска оружейного пояса из красной меди. Прибывшие по тревоге Стражи Крови и вправду взяли операцию под свой контроль.
Кто-то из офицеров-штурмовиков наклонился к Эвинду; флагман узнал молодого координатора-спаарти.
– Ранены, мой флагман?..
– Нет, – отозвался оглушенный Эвинд, не слыша собственного голоса. Лицо было стянуто коричневой коркой, и флагман машинально протер его взятой у Нор-Арна очищающей салфеткой. – Кровь не моя.
Полковник Шай Мерк понял, что это значит.
– Ха-арш! – прорычал он. У большинства штурмовиков входило в привычку шикануть при случае умением ругаться по-раански. – Рркма-ах!
– Если вы называете "человеческой падалью" того, кто только что лишил штаб возможности пользоваться арсеналом, – холодно сказал субмайор Аввакин, то я полностью с вами согласен. Но вот "хаарш" его назвать нельзя. Он не "безмозглое растение, способное только дышать", он очень ловкий и хитрый диверсант.
То, что его брань имеет еще какой-то перевод, похоже, было для командира Черных Шлемов большой новостью. Шай Мерк скрипнул зубами; один из его штурмовиков – должно быть, тот самый Дэй Лонг, командир группы, – обнажил голову, готовясь отдать рапорт, но колебался, кому его адресовать: своему полковнику или командовавшему операцией Стражу Крови.
Аввакин разрешил сомнения Черного Шлема. По его команде Стражи Крови выдвинулись вперед, все – техники, старшие офицеры, даже штурмовики потерялись на фоне их тяжелой брони.
– Мне нужен полный отчет о происшедшем! – резко, отрывисто проговорил субмайор. – Все, принимавшие участие в акции, должны проследовать за моими людьми. Оборудование будет собрано и доставлено по месту приписки – мы достаточно компетентны, чтобы позаботиться о нем! – бросил Аввакин какому-то оператору, попытавшемуся было открыть рот. – В ближайшие часы считайте себя полностью в подчинении имперской безопасности. В противном случае…
Он не договорил; но живые танки в медных поясах, с шокерами и установками удерживающего поля в боевой готовности, были достаточно внушительны, и продолжения не потребовалось "Свидетелей" выводили из зоны пораженного арсенала по одному, с оружием наперевес, не давая никому ни переговорить между собой, ни даже переглянуться.
Аввакин вызвался лично доставить Эвинда в мед-комплекс. Флагман не запоминал дорогу. Все всегда было одинаково в секторах Стражей Крови белоснежные, обклеенные абсорбирующим пластиком коридоры, неожиданно уходящие в стену двери, а за ними – овальные, похожие на половинку яйца по-мещеньица с таким же яйцеобразным креслом-ментоскопом посредине.
Но Эвинд оказался в обычном медотсеке – в палате-одиночке. Флагман когда-то уже был в похожем месте, только размером побольше: такие же белые, как и в коридоре, стены, дальше огромная, похожая на встроенную в пол погребальную колесницу реанимационная установка. Только другой, а не он сам полулежал в ее мягком углублении, под нависающим сверху массивным изголовьем.
Сидений в помещении не было; Эвинд тяжело опустился на бортик медустановки. Обожженное лучевиком плечо тупо ныло, голова болела и кружилась. Открой штурмовики свой гипертоннель хоть чуть ближе – одной контузией дело бы не обошлось.
Медустановка издала тихое жужжание.
– Снимите вашу одежду. Положите ее в приемник дезотсека. Примите горизонтальное положение.
Ровный, спокойный женский голос раз за разом повторял одно и то же, пока Эвинд не дал себе труд понять, что иначе его не выпустят и не оставят в покое.
Лючок дезприемника схлопнулся за испорченным мундиром. Эвинд обнаженным вытянулся на чуть вогнутом мягком лотке, сенсоры медустановки коснулись его кожи. Обработка раны на плече почти не причинила боли; когда белесая пена из распылителя – одновременно повязка и лекарство – обрела густоту и упругость, умиротворяющие теплые волны покатились по телу Эвинда от затылка к ногам, помогая расслабиться, снять напряжение, погрузиться в сон. Ну да, конечно… флагману и командиру имперского ударного линкора следовало выйти из ме-дотсека здоровым физически и морально, полностью готовым к дальнейшему несению службы.
Но расслабиться не удавалось. И дремота – искусственно навязанная, почти наркотическая – была омерзительной, не несущей отдохновения. Перед глазами плыли круги, виски снова и снова сдавливал перепад гравилифта.
"Хорошо, что вы вызвались прийти ко мне сами. Иначе я потребовал бы, чтобы вас привели сюда…"
Каждое мгновение, проведенное в арсенале, каждое слово и жест многократно прокручивались в его памяти: сначала бесстрастная, холодная "видеохроника", затем эмоции, воспоминания, реакция Эвинда на все, что говорил и делал молодой фанатик.
"Ваша цель стоит таких средств?
– Ответьте сами: стоит ли спасенная спичка миллионов сожженных деревьев?
– …я не понимаю.
– Вам, мой флагман, и не надо понимать…"
Снова, снова и снова. От конца до самого начала, и еще раньше, до того момента, как Эвинд впервые услышал о происшествии… и вновь до конца.
"Вы должны мне! Вы должны всему своему миру! Понятно? Вы нам должны!…"
Сине-зеленая вспышка пробоя, фигуры врывающихся сквозь гипертоннель штурмовиков и волна теплой крови, ударившая в лицо.
"Что еще я был должен? Что?.."
Эвинд очнулся, широко раскрыл глаза, с трудом перевел дыхание, не сразу вспоминая, что с ним и где он находится. Легче стало едва ли – если меду-становка должна была помочь ему прийти в норму, она не справилась со своей задачей.
Зато на стене напротив зажегся широкий экран. Правильное, как на медали, лицо субмайора Лат Аввакина было спокойным, уверенным, лишенным и тени сомнения.
– Прошу простить, что обошлись с вами немного бесцеремонно, мой флагман, но вы были единственным, кто говорил с этим диверсантом после того, как он заперся в арсенале. Нам было важно знать все подробности для будущего расследования. Поэтому мы слегка изменили стандартную процедуру ментоскопирования. Мы не хотели повредить вашему здоровью, мой флагман. Мы не простили бы себе, если бы нанесли ущерб лучшему командиру Имперского Астрофлота.
Эвинд оттолкнулся от изголовья ментоскопа и сел, борясь с головокружением:
– Теперь вы знаете все, что вам было угодно?
– Да. И сделали определенные выводы относительно личности этого… Шада Рониса.
– Я еще нужен вам?
– Вам бы следовало провести еще какое-то время под наблюдением нашей медтехники. Все же вы пока не до конца оправились.
– Я еще нужен вам?
– Мой флагман! Разумеется, мы найдем вас, если вы нам понадобитесь. Но вы совершенно вольны покинуть наш сектор… пока.
– Вызовите для меня транспорт, – вымолвил Эвинд, с трудом узнавая свой голос, – Мне сейчас вредно пользоваться гравитоннелем.
– Как угодно. Через пять сотых все будет готово. Одежда ждет вас у входа. К несчастью, ваш мундир погиб безвозвратно, мы приготовили вам другой.
Эвинд поднял на субмайора глаза:
– Тоже с наклеенными "жучками"?
– Простите?..
Флагман готов был поклясться, что глаза у Аввакина на миг превратились в кусочки синей бездны.
– Я говорю, на новый мундир вы тоже наклеили "жучки"? – ядовито повторил капитан "Шквала". – Роботы стреляли в меня по одной только вашей милости, ведь это вы, лично вы, субмайор, посадили мне на плечо подслушивающее устройство.
– Я не понимаю, о чем вы, мой флагман, – ледяным тоном заявил Лат Аввакин.
– Прекрасно вы все понимаете, мой субмайор! – отрезал Эвинд.
– Мы выясним, ради чего этот человек все затеял, – предупредил Страж Крови. – Он ускользнул от нас в смерть, но ниточки всегда остаются.
Эвинд провел рукой вдоль лица.
Ронис убил себя. И точно выбрал момент для этого – чтобы все сказать флагману, но не достаться Стражам Крови. Такой трезвый расчет… Непохоже на фанатика-сумасшедшего. Что же должен был понять теллариец из разговора с ним, если за это "что-то" парень заплатил жизнью?
– Я не думаю, что этот человек был с кем-то связан, – медленно проговорил Эвинд. – Такие всегда действуют в одиночку.
– Мы разберемся в этом, мой флагман. Мы раскрутим вашего собеседника. – В голосе субмайора сновя мелькнула угроза. Я вижу, транспорт уже ждет вас, мой флагман. – Аввакин неожиданно сменил тон. – Не смею дольше вас задерживать.
Дверь беззвучно дала Эвинду дорогу.
Но покинуть штаб-квартиру сразу не удалось. Панго Рергастин перехватил Эвинда на выходе от Стражей Крови.
– Шад… Мой флагман… На тебе лица нет! Я уже слышал, что случилось. Ты герой, настоящий герой. Не знаю, хватило бы у меня духу отдать себя на милость безумных террористов!
– Что, все уже знают?
– Ну, такие новости имеют крылья…
– Этот человек был один. И он не был ни безумцем, ни террористом.
– Да? – чуть растерянно переспросил Гасти. – Наверное, это все равно. Без тебя штаб наверняка взлетел бы на воздух. Если бы ты не отвлек его разговором…
– Чего ты хочешь? – перебил Эвинд.
– Лично я? Ничего. Кроме как передать тебе пару слов от Джимарга. Он тоже уже обо всем слышал и обещал дать тебе три дня отпуска. Предоставь ему только отчет о происшедшем.
– Пусть запросит у Стражей Крови.
Рергастин засмеялся, будто услышал удачный образчик черного юмора.
– Шутник… Ну, пойдем. Провожу тебя до гравишахт.
– Спасибо, меня ждет транспорт. Не могу оказатьсй дома вот так… сразу. Нужно проехаться. Подумать.
Только покинув здание штаба, Эвинд заметил, что уже совсем поздно. Черно-голубой геликар вез флагмана вдоль хорошо освещенных, благоустроенных улиц охраняемого городка военных, дышащего внешним спокойствием. Пусть где-то далеко бушуют сражения и живущих здесь офицеров и солдат в любой момент может ждать их последнее боевое дежурство – сейчас здесь у них уютные, полные дорогих приборов, надежные крепости-дома, приветливые супруги, веселые дети… Империя щедро платит своим военным за услуги, которые они оказывают ей. И военные преданно служат своей Империи.
Уже подходя к дверям своего дома, Эвинд запоздало подумал, что нужно было бы позвонить жене, предупредить, извиниться…
Ощутив прибытие хозяина, искусственный интеллект дома – хранитель включил оранжевый свет, обычный уютный мягкий свет, который заставлял Эвинда вспоминать фонари из плотной бумаги, плывущие по тихой ночной реке. Бумажный шар на плоту продолжает излучать свет и кажется поэтому символом незыблемости, непотопляемости бытия, хотя никто не знает, что ожидает его за ближайшим поворотом, какая бездна может таиться под ним внизу.
– Тия, я здесь, – позвал Эвинд, войдя в холл.
Холл был пуст. Император чуть заметно усмехался Эвинду с дальней стены, но усмешка мало вязалась с преследующим, упорным взглядом скрытых в тени пронзительных глаз.
– Тия!…
Обида должна была быть сильна… но, даже обидевшись, Тиетар никогда не забывала, что должна встретить капитана у порога.
– Тия!
– Флагман Эвинд, вам личное сообщение, – мягким грудным голосом проговорил настенный коммуникатор.
– Завтра.
Стакан с янтарной жидкостью уже ждал на столе – хранитель хорошо знал оттенки голоса и настроения хозяина. Эвинд сбросил с плеч мундир и отправил его в утилизатор.
– Флагман Эвинд, вам личное сообщение. Мая Эвинд желала, чтобы вы просмотрели его.
– Мая Эвинд?..
Развернувшееся изображение возникло в одном шаге от командира "Шквала" Тия была так близко, что, казалось, ее можно коснуться. Но рука Эвинда насквозь прошла через бесплотную толщу видеолуча; взгляд Тиетар был устремлен на портрет Императора за спиной флагмана.
– Я долго размышляла над нашей с тобой жизнью, флагман Эвинд. – Видно было, как нелегко давался Тие этот неэмоциональный внешне тон. – Все говорили, что мы хорошая пара, долгое время мне и самой так казалось. У нас было много счастливых минут, ты знаешь, – она перевела дыхание, – только перерывы между ними были слишком большими. Ты уходил в рейд и возвращался, и снова уходил через несколько дней после возвращения, а я оставалась и ждала… Нет, нет, не то. Дело не в этом.
Тиетар замолчала, подняла глаза, словно пытаясь получше подобрать слова, затем снова опустила глаза.
– Я люблю тебя, Шад. Я любила тебя, когда выходила замуж, люблю и сейчас, но у тебя никогда не было личной жизни. Наверное, все дело в том, что ты – Образцовый Военный, Живой Эталон, Лучший Флагман Империи, Тот Самый Эвинд. Даже когда мы бывали вместе, мы не принадлежали себе. Мы не были семьей, мы олицетворяли Идеальную Семью. Это было все равно что заниматься любовью в стеклянном кубе на главной площади! – вскрикнула она. Вздохнула пару раз и взяла себя в руки. – Наверное, именно поэтому я не решилась завести детей. Быть Детьми Флагмана Эвинда – слишком большая ответственность. Так же как быть Его Женой. Ты замечательный, Шад, но я… В общем… Мне нужно пока пожить отдельно. Я… Прости, наверное, я все-таки не слишком подходящая жена для такого человека, как ты… Этим сообщением я даю тебе право развестись со мной, если ты захочешь.
Тиетар немного помолчала.
– Мне очень больно говорить все это, честное слово. Просить прощения у тебя бессмысленно, но постарайся понять, если можешь. И не пытайся связаться со мной – я все равно не отвечу. Если ты скажешь хоть слово, решимость меня покинет, и все пойдет по-старому, а я так больше не могу. Ну, вот и все… Прощай.
Сообщение закончилось.
Эвинд почувствовал, как невыносимая тяжесть камнем ложится на плечи.
Флагман перевел изображение жены на настенный экран – только портрет, больше ничего, – и долго смотрел на застывшее в неподвижности лицо Тиетар. Стакан был выпит, наполнен и выпит вновь, а командир имперского ударного линкора "Шквал" флагман Шад Эвинд все сидел в гостиной, положив подбородок на сложенные ладони упертых в колени рук, и вглядывался в смятенные черты красивой чужой женщины на стереоэкране.
И вспоминал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Я никогда не отправлял этого сообщения, Шад.
Юноша покачал головой:
– Теперь это уже не имеет значения… Мне его прислали. И многим другим тоже. И те подали потом рапорта в имперскую армию. А это была ложь, да? Но ложь от вашего имени.
– Шад, мне действительно жаль… – Как плохо эта фраза могла выразить то, что флагман чувствовал на самом деле!
– Нет! – крикнул человек в шлеме и ударил ку лаком по подлокотнику кресла, – Не важно, ложь это или правда! Если ложь – тем более! Вы должны мне!Вы должны тем, кто все эти годы думал там о вас!
Вы должны всему своему миру! Понятно? Вы нам должны!
– Должен?..
Черты оператора застыли.
– Я сказал то, что обязан был сказать. То, что ты обязан запомнить, Эвинд. Хорошо запомнить. И не забывать. Ты. Должен. Всем нам.
Шад Ронис неожиданно захлопнул лицевой щиток шлема, затем быстро протянул руку и забрал у флагмана свою "святыню". Расстегнул форму и спрятал футляр во внутренний карман.
Сине-зеленый луч полыхнул вдруг в дальнем конце контрольного отсека, с нестерпимым громом и тяжким ударом разодранного на части воздуха раскрылся цветок холодного пламени. Вынырнувшая из пустоты бронированная фигура открыла огонь из наплечного шокера. Черные Шлемы подобрали код арсенала и открыли гипертоннель прямо внутрь его отсека управления.
Полураздавленный, контуженный ударной волной, Эвинд мог только беспомощно смотреть, как в контрольный отсек врываются новые и новые штурмовики в боевой броне. Шад Ронис был отброшен от пульта далеко к стене и лежал обездвиженный в своем операторском кресле, голова его все больше склонялась вбок, из шлема контроля торчали обрывки тонких, как паутина, проводков. Застывшие глаза оператора неотрывно смотрели в лицо Эвинду.
– Взят! – доложил старший штурмовиков в свой передатчик. – Давайте излучатели!
Но удерживающее поле не успело сомкнуться вокруг оператора. Глухо, как кашель, прозвучал непонятный хлопок… Кровь тугой струей хлестнула прямо в лицо флагмана. Шлем контроля слетел с обезглавленного тела Шада Рониса и покатился по полу – почему-то больше всего Эвинда потрясла невероятная прочность этого металлического шара. Внешне он казался целым, заряд, взорвавший голову оператора, только слегка покорежил в шлеме переднюю пластину с сенсорами.
– Тревога! – вскрикнул металлический голос. – Контрольный пульт арсенала будет уничтожен через тридцать тысячных галачаса! Начало отсчета: тридцать, двадцать девять…
Мину обезвредить не успеть… Но гипертоннель, через который пришли штурмовики, был все еще открыт. Кто-то неузнаваемый под тяжелой броней протянул руку Эвинду, и Черные Шлемы один за другим устремились вон из обреченного отсека. Тоннель схлопнулся позади.
Эвинд упал на пол коридора рядом с последним из штурмовиков. Повсюду высились еще фигуры в броне, но у каждого бойца поверх доспехов тускло поблескивала полоска оружейного пояса из красной меди. Прибывшие по тревоге Стражи Крови и вправду взяли операцию под свой контроль.
Кто-то из офицеров-штурмовиков наклонился к Эвинду; флагман узнал молодого координатора-спаарти.
– Ранены, мой флагман?..
– Нет, – отозвался оглушенный Эвинд, не слыша собственного голоса. Лицо было стянуто коричневой коркой, и флагман машинально протер его взятой у Нор-Арна очищающей салфеткой. – Кровь не моя.
Полковник Шай Мерк понял, что это значит.
– Ха-арш! – прорычал он. У большинства штурмовиков входило в привычку шикануть при случае умением ругаться по-раански. – Рркма-ах!
– Если вы называете "человеческой падалью" того, кто только что лишил штаб возможности пользоваться арсеналом, – холодно сказал субмайор Аввакин, то я полностью с вами согласен. Но вот "хаарш" его назвать нельзя. Он не "безмозглое растение, способное только дышать", он очень ловкий и хитрый диверсант.
То, что его брань имеет еще какой-то перевод, похоже, было для командира Черных Шлемов большой новостью. Шай Мерк скрипнул зубами; один из его штурмовиков – должно быть, тот самый Дэй Лонг, командир группы, – обнажил голову, готовясь отдать рапорт, но колебался, кому его адресовать: своему полковнику или командовавшему операцией Стражу Крови.
Аввакин разрешил сомнения Черного Шлема. По его команде Стражи Крови выдвинулись вперед, все – техники, старшие офицеры, даже штурмовики потерялись на фоне их тяжелой брони.
– Мне нужен полный отчет о происшедшем! – резко, отрывисто проговорил субмайор. – Все, принимавшие участие в акции, должны проследовать за моими людьми. Оборудование будет собрано и доставлено по месту приписки – мы достаточно компетентны, чтобы позаботиться о нем! – бросил Аввакин какому-то оператору, попытавшемуся было открыть рот. – В ближайшие часы считайте себя полностью в подчинении имперской безопасности. В противном случае…
Он не договорил; но живые танки в медных поясах, с шокерами и установками удерживающего поля в боевой готовности, были достаточно внушительны, и продолжения не потребовалось "Свидетелей" выводили из зоны пораженного арсенала по одному, с оружием наперевес, не давая никому ни переговорить между собой, ни даже переглянуться.
Аввакин вызвался лично доставить Эвинда в мед-комплекс. Флагман не запоминал дорогу. Все всегда было одинаково в секторах Стражей Крови белоснежные, обклеенные абсорбирующим пластиком коридоры, неожиданно уходящие в стену двери, а за ними – овальные, похожие на половинку яйца по-мещеньица с таким же яйцеобразным креслом-ментоскопом посредине.
Но Эвинд оказался в обычном медотсеке – в палате-одиночке. Флагман когда-то уже был в похожем месте, только размером побольше: такие же белые, как и в коридоре, стены, дальше огромная, похожая на встроенную в пол погребальную колесницу реанимационная установка. Только другой, а не он сам полулежал в ее мягком углублении, под нависающим сверху массивным изголовьем.
Сидений в помещении не было; Эвинд тяжело опустился на бортик медустановки. Обожженное лучевиком плечо тупо ныло, голова болела и кружилась. Открой штурмовики свой гипертоннель хоть чуть ближе – одной контузией дело бы не обошлось.
Медустановка издала тихое жужжание.
– Снимите вашу одежду. Положите ее в приемник дезотсека. Примите горизонтальное положение.
Ровный, спокойный женский голос раз за разом повторял одно и то же, пока Эвинд не дал себе труд понять, что иначе его не выпустят и не оставят в покое.
Лючок дезприемника схлопнулся за испорченным мундиром. Эвинд обнаженным вытянулся на чуть вогнутом мягком лотке, сенсоры медустановки коснулись его кожи. Обработка раны на плече почти не причинила боли; когда белесая пена из распылителя – одновременно повязка и лекарство – обрела густоту и упругость, умиротворяющие теплые волны покатились по телу Эвинда от затылка к ногам, помогая расслабиться, снять напряжение, погрузиться в сон. Ну да, конечно… флагману и командиру имперского ударного линкора следовало выйти из ме-дотсека здоровым физически и морально, полностью готовым к дальнейшему несению службы.
Но расслабиться не удавалось. И дремота – искусственно навязанная, почти наркотическая – была омерзительной, не несущей отдохновения. Перед глазами плыли круги, виски снова и снова сдавливал перепад гравилифта.
"Хорошо, что вы вызвались прийти ко мне сами. Иначе я потребовал бы, чтобы вас привели сюда…"
Каждое мгновение, проведенное в арсенале, каждое слово и жест многократно прокручивались в его памяти: сначала бесстрастная, холодная "видеохроника", затем эмоции, воспоминания, реакция Эвинда на все, что говорил и делал молодой фанатик.
"Ваша цель стоит таких средств?
– Ответьте сами: стоит ли спасенная спичка миллионов сожженных деревьев?
– …я не понимаю.
– Вам, мой флагман, и не надо понимать…"
Снова, снова и снова. От конца до самого начала, и еще раньше, до того момента, как Эвинд впервые услышал о происшествии… и вновь до конца.
"Вы должны мне! Вы должны всему своему миру! Понятно? Вы нам должны!…"
Сине-зеленая вспышка пробоя, фигуры врывающихся сквозь гипертоннель штурмовиков и волна теплой крови, ударившая в лицо.
"Что еще я был должен? Что?.."
Эвинд очнулся, широко раскрыл глаза, с трудом перевел дыхание, не сразу вспоминая, что с ним и где он находится. Легче стало едва ли – если меду-становка должна была помочь ему прийти в норму, она не справилась со своей задачей.
Зато на стене напротив зажегся широкий экран. Правильное, как на медали, лицо субмайора Лат Аввакина было спокойным, уверенным, лишенным и тени сомнения.
– Прошу простить, что обошлись с вами немного бесцеремонно, мой флагман, но вы были единственным, кто говорил с этим диверсантом после того, как он заперся в арсенале. Нам было важно знать все подробности для будущего расследования. Поэтому мы слегка изменили стандартную процедуру ментоскопирования. Мы не хотели повредить вашему здоровью, мой флагман. Мы не простили бы себе, если бы нанесли ущерб лучшему командиру Имперского Астрофлота.
Эвинд оттолкнулся от изголовья ментоскопа и сел, борясь с головокружением:
– Теперь вы знаете все, что вам было угодно?
– Да. И сделали определенные выводы относительно личности этого… Шада Рониса.
– Я еще нужен вам?
– Вам бы следовало провести еще какое-то время под наблюдением нашей медтехники. Все же вы пока не до конца оправились.
– Я еще нужен вам?
– Мой флагман! Разумеется, мы найдем вас, если вы нам понадобитесь. Но вы совершенно вольны покинуть наш сектор… пока.
– Вызовите для меня транспорт, – вымолвил Эвинд, с трудом узнавая свой голос, – Мне сейчас вредно пользоваться гравитоннелем.
– Как угодно. Через пять сотых все будет готово. Одежда ждет вас у входа. К несчастью, ваш мундир погиб безвозвратно, мы приготовили вам другой.
Эвинд поднял на субмайора глаза:
– Тоже с наклеенными "жучками"?
– Простите?..
Флагман готов был поклясться, что глаза у Аввакина на миг превратились в кусочки синей бездны.
– Я говорю, на новый мундир вы тоже наклеили "жучки"? – ядовито повторил капитан "Шквала". – Роботы стреляли в меня по одной только вашей милости, ведь это вы, лично вы, субмайор, посадили мне на плечо подслушивающее устройство.
– Я не понимаю, о чем вы, мой флагман, – ледяным тоном заявил Лат Аввакин.
– Прекрасно вы все понимаете, мой субмайор! – отрезал Эвинд.
– Мы выясним, ради чего этот человек все затеял, – предупредил Страж Крови. – Он ускользнул от нас в смерть, но ниточки всегда остаются.
Эвинд провел рукой вдоль лица.
Ронис убил себя. И точно выбрал момент для этого – чтобы все сказать флагману, но не достаться Стражам Крови. Такой трезвый расчет… Непохоже на фанатика-сумасшедшего. Что же должен был понять теллариец из разговора с ним, если за это "что-то" парень заплатил жизнью?
– Я не думаю, что этот человек был с кем-то связан, – медленно проговорил Эвинд. – Такие всегда действуют в одиночку.
– Мы разберемся в этом, мой флагман. Мы раскрутим вашего собеседника. – В голосе субмайора сновя мелькнула угроза. Я вижу, транспорт уже ждет вас, мой флагман. – Аввакин неожиданно сменил тон. – Не смею дольше вас задерживать.
Дверь беззвучно дала Эвинду дорогу.
Но покинуть штаб-квартиру сразу не удалось. Панго Рергастин перехватил Эвинда на выходе от Стражей Крови.
– Шад… Мой флагман… На тебе лица нет! Я уже слышал, что случилось. Ты герой, настоящий герой. Не знаю, хватило бы у меня духу отдать себя на милость безумных террористов!
– Что, все уже знают?
– Ну, такие новости имеют крылья…
– Этот человек был один. И он не был ни безумцем, ни террористом.
– Да? – чуть растерянно переспросил Гасти. – Наверное, это все равно. Без тебя штаб наверняка взлетел бы на воздух. Если бы ты не отвлек его разговором…
– Чего ты хочешь? – перебил Эвинд.
– Лично я? Ничего. Кроме как передать тебе пару слов от Джимарга. Он тоже уже обо всем слышал и обещал дать тебе три дня отпуска. Предоставь ему только отчет о происшедшем.
– Пусть запросит у Стражей Крови.
Рергастин засмеялся, будто услышал удачный образчик черного юмора.
– Шутник… Ну, пойдем. Провожу тебя до гравишахт.
– Спасибо, меня ждет транспорт. Не могу оказатьсй дома вот так… сразу. Нужно проехаться. Подумать.
Только покинув здание штаба, Эвинд заметил, что уже совсем поздно. Черно-голубой геликар вез флагмана вдоль хорошо освещенных, благоустроенных улиц охраняемого городка военных, дышащего внешним спокойствием. Пусть где-то далеко бушуют сражения и живущих здесь офицеров и солдат в любой момент может ждать их последнее боевое дежурство – сейчас здесь у них уютные, полные дорогих приборов, надежные крепости-дома, приветливые супруги, веселые дети… Империя щедро платит своим военным за услуги, которые они оказывают ей. И военные преданно служат своей Империи.
Уже подходя к дверям своего дома, Эвинд запоздало подумал, что нужно было бы позвонить жене, предупредить, извиниться…
Ощутив прибытие хозяина, искусственный интеллект дома – хранитель включил оранжевый свет, обычный уютный мягкий свет, который заставлял Эвинда вспоминать фонари из плотной бумаги, плывущие по тихой ночной реке. Бумажный шар на плоту продолжает излучать свет и кажется поэтому символом незыблемости, непотопляемости бытия, хотя никто не знает, что ожидает его за ближайшим поворотом, какая бездна может таиться под ним внизу.
– Тия, я здесь, – позвал Эвинд, войдя в холл.
Холл был пуст. Император чуть заметно усмехался Эвинду с дальней стены, но усмешка мало вязалась с преследующим, упорным взглядом скрытых в тени пронзительных глаз.
– Тия!…
Обида должна была быть сильна… но, даже обидевшись, Тиетар никогда не забывала, что должна встретить капитана у порога.
– Тия!
– Флагман Эвинд, вам личное сообщение, – мягким грудным голосом проговорил настенный коммуникатор.
– Завтра.
Стакан с янтарной жидкостью уже ждал на столе – хранитель хорошо знал оттенки голоса и настроения хозяина. Эвинд сбросил с плеч мундир и отправил его в утилизатор.
– Флагман Эвинд, вам личное сообщение. Мая Эвинд желала, чтобы вы просмотрели его.
– Мая Эвинд?..
Развернувшееся изображение возникло в одном шаге от командира "Шквала" Тия была так близко, что, казалось, ее можно коснуться. Но рука Эвинда насквозь прошла через бесплотную толщу видеолуча; взгляд Тиетар был устремлен на портрет Императора за спиной флагмана.
– Я долго размышляла над нашей с тобой жизнью, флагман Эвинд. – Видно было, как нелегко давался Тие этот неэмоциональный внешне тон. – Все говорили, что мы хорошая пара, долгое время мне и самой так казалось. У нас было много счастливых минут, ты знаешь, – она перевела дыхание, – только перерывы между ними были слишком большими. Ты уходил в рейд и возвращался, и снова уходил через несколько дней после возвращения, а я оставалась и ждала… Нет, нет, не то. Дело не в этом.
Тиетар замолчала, подняла глаза, словно пытаясь получше подобрать слова, затем снова опустила глаза.
– Я люблю тебя, Шад. Я любила тебя, когда выходила замуж, люблю и сейчас, но у тебя никогда не было личной жизни. Наверное, все дело в том, что ты – Образцовый Военный, Живой Эталон, Лучший Флагман Империи, Тот Самый Эвинд. Даже когда мы бывали вместе, мы не принадлежали себе. Мы не были семьей, мы олицетворяли Идеальную Семью. Это было все равно что заниматься любовью в стеклянном кубе на главной площади! – вскрикнула она. Вздохнула пару раз и взяла себя в руки. – Наверное, именно поэтому я не решилась завести детей. Быть Детьми Флагмана Эвинда – слишком большая ответственность. Так же как быть Его Женой. Ты замечательный, Шад, но я… В общем… Мне нужно пока пожить отдельно. Я… Прости, наверное, я все-таки не слишком подходящая жена для такого человека, как ты… Этим сообщением я даю тебе право развестись со мной, если ты захочешь.
Тиетар немного помолчала.
– Мне очень больно говорить все это, честное слово. Просить прощения у тебя бессмысленно, но постарайся понять, если можешь. И не пытайся связаться со мной – я все равно не отвечу. Если ты скажешь хоть слово, решимость меня покинет, и все пойдет по-старому, а я так больше не могу. Ну, вот и все… Прощай.
Сообщение закончилось.
Эвинд почувствовал, как невыносимая тяжесть камнем ложится на плечи.
Флагман перевел изображение жены на настенный экран – только портрет, больше ничего, – и долго смотрел на застывшее в неподвижности лицо Тиетар. Стакан был выпит, наполнен и выпит вновь, а командир имперского ударного линкора "Шквал" флагман Шад Эвинд все сидел в гостиной, положив подбородок на сложенные ладони упертых в колени рук, и вглядывался в смятенные черты красивой чужой женщины на стереоэкране.
И вспоминал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38