Их спины в сыром влажном воздухе, подернутом дымкой от ультрафиолетового излучения, блестели от пота.
Земляне на поверку оказались лучшими рабами Голубых станций, чем боромилитяне, считающие отправку на них смертным приговором.
Вдалеке послышался звук, напоминающий протяжное, низкое мычание, и отец что-то пробормотал вполголоса. Мне был известен этот звук. Я прикрыл рукой и без того прищуренные глаза и шагнул вперед, ступив в жидкую грдзь. Раздался громкий, чавкающий звук, и во все стороны посыпались брызги.
Люди обычно называют их афидами. Они представляют собой двуногих животных, с головы до ног покрытых переливающейся голубой чешуей, с толстыми короткими хвостами, а главной отличительной особенностью их собачьих морд являются яркокрасные глаза. Эти человекообразные животные мычат подобно коровам.
Здесь, то есть в пределах видимости, находилось небольшое стадо афидов, примерно пара дюжин, может, еще пара экземпляров пряталась в туманной дымке на другой стороне. Среди них довольно отчетливо вырисовывались силуэты людей с длинными деревянными прутами, которыми они тыкали животных, направляя их в ту или иную сторону. Афиды медленно брели по колено в густой растительности, застенчиво срывая ее, сосредоточенно чавкая, затем глотая. Думаю, это из-за них в воздухе так сильно пахло метаном.
Немного в стороне от меня люди поймали двух афидов и крепко их держали, хотя животные и не думали сопротивляться. Упитанная самка с выступающим животом и отливающей металлом чешуей и откормленный самец, чьи половые органы походили на жирные надутые губы, попались на дешевую уловку людей, что держали их за передние конечности, прижимая живот к животу. Надсмотрщик-землянин с железным прутом под мышкой наблюдал за действиями подчиненных, широко ухмыляясь.
Глаза самки внезапно округлились, рот искривился, будто застыл в судорожном вздохе, а самец тем временем испустил долгое, протяжное мычание.
Из соединенных в единое целое клоак животных начала сочиться густая, вязкая жидкость серебристого цвета.
Скрип, скрежетание, чавканье…
Внезапно, встревожив всю Голубую станцию, послышался сигнал оповещения. Основное стадо афидов быстренько насторожилось и, забыв про корм, сбилось в кучу. Спаривающиеся животные обхватили друг друга, затем, упершись руками партнеру в грудь, с мерзким чавкающим звуком наконец разжали объятия.
Я услышал шепот отца:
— Господи! — Он пытался отступить и прижаться к стене, норовя встать поближе к пневматической двери.
Люди схватили самца, этого откормленного быка.
Он, естественно, попытался вырваться. Однако все его усилия оказались напрасными. Несчастное животное издало безнадежное мычание. Хотя оно и было готово к этому, но все же, поставленное перед фактом, наконец осознало безвыходность своего положения.
Люди выволокли афида на середину комнаты, где воздух был не так сильно насыщен испарениями, и сунули мордой в грязную воду. Клоака самца все еще раздувалась. Было видно, как серебристая вязкая жидкость смешивается с водой. Один мужчина сидел у афида на плечах, другие держали раскинутые руки И ноги, оставив без присмотра толстый хвост.
Тебе повезло на этот раз, афид…
Из тумана послышалось протяжное мычание других особей, позволившее предположить, что этихживотных тоже ждет подобная участь. Некоторым из них очень не повезет. Пришло время кормежки.
Поппиты начали спускаться с деревьев, пробираясь через заросли черной растительности, выползая на свет божий и собираясь около предназначенных им афидов. Они, собравшись на кровавый пир, представляли собой отвратительное, отталкивающее зрелище: красные глаза сверкают, зубастые пасти, в предвкушении обеда, хищно открыты. Хотя эти твари не смогут съесть много.
Когда первый поппит отхватил кусок мяса с хвоста животного, афид резко дернулся, вскрикнул и практически сбросил мужчину, сидевшего на его плечах. За первым укусом последовал еще один, второй, третий, сотня, тысяча… Афид кричал, вырывался, стонал, затем только дрожал, потом лежал без движения, беззвучно плача. По прошествии нескольких минут хвоста у него будто и не было…
Некоторые могут подумать, что в связи с дальнейшим развитием эволюции у определенных разновидностей в хвосте исчезли нервные окончания. Скажу только, что они ошибаются. Неверно думают и другие, те, кто наивно полагает, будто раса господ выращивает, или только собирается это делать, афидов с бесчувственными, онемевшими, ничего не ощущающими хвостами.
Есть бесполезные вопросы, на которые никогда не дождаться ответа, поэтому их и задавать не стоит.
Иногда изголодавшиеся поппиты съедают афида почти целиком, вырывая особо вкусные для них полоски мускулов из рук и ног, спины и груди, оставляя скелет и все еще живущие, сокращающиеся внутренние органы. Беспомощные животные теряют много крови и, лежа в грязи, скоро умирают, тихо и жалобно мыча.
Взглянув на отца, я увидел, что он не отрывает глаз от меня. В них застыло сомнение, вопрос и еще бог знает что. Я повернулся и пошел в направлении пневматической двери. Где-то позади меня плакал афид. Ему повезло, его съеденный хвост скоро отрастет вновь.
Был уже полдень. Мы поднимались по дороге, ведущей в аэропорт, в направлении центра старого города, где располагался дом господина. Эта часть была разрушена еще во времена моего отрочества: старые кирпичные здания покосились, развалились, не выдержав атаки хруффов. Мы даже толком и не знали, кто именно оказал сопротивление захватчикам, потому что трусливо прятались в подвалах и убежищах. Может, и никто, просто хруффы стреляли по зданиям, чтобы убрать их с дороги, как мешавшие препятствия.
Никакого бессмысленного уничтожения. Это прерогатива саанаэ или людей. Хруффы этим не занимаются. Очевидно, была какая-то причина для разрушения зданий, и я склонен полагать, что захватчикам просто понадобилась земля, плоская равнина.
Помню, непосредственно после Вторжения, мы любили играть в этих руинах. Нас привлекало абсолютно все — таинственный шум, иногда рвущиеся к небу тоненькие струйки дыма, странный запах и удивительные вещи. Старые магазины, маленькие торговые центры и тому подобные заведения нам порядком надоели. Нас манили верхние этажи зданий, куда раньше вход для нас был запрещен. Помню, как мы с Маршем и Дэви рыскали в развалинах тренажерного центра Джерри Гамильтона и массажного салона, пытаясь найти какое-нибудь уцелевшее оборудование для школьного гимнастического зала. Почти все было разрушено, потому что верхние этажи рухнули на нижние, разломав на куски блестящие спортивные снаряды.
Остатки верхнего этажа представляли собой месиво из разбитых керамических ванн для гидромассажа и огромного количества мокрых от дождя кроватей с отлитыми в них контурами человеческого тела.
Стоя на ветру тем прохладным, облачным днем на фоне свинцово-серого угрюмого неба, наша троица задумчиво смотрела на странные предметы и размышляла об их назначении.
Помню, как Марш стоял, держа в руке столь любимый латиносами огромный вибратор, окрашенный в оливковый цвет, задумчиво почесывал затылок и смущенно бормотал:
— Что ж это за чертовщина и для чего…
А Дэви, задыхающийся от хохота, отвернулся и вытер слезы, выступившие от смеха:
— Ну и болван же ты, Марш…
Думаю, мы тогда уже догадывались о предназначении предметов, на которые смотрели. Мы знали, что творилось в старые добрые времена в салоне Джерри Гамильтона, но все равно в это трудно было поверить: вибраторы, кожаные ремни, похожие на упряжь, игрушки для ванны, разломанные туловища сександроидов или, лучше сказать, жендроидов. Думаю, нам всем хотелось спуститься вниз и внимательнее рассмотреть разорванный пластиковый пах манекена, но мы постеснялись друг друга.
Там были и книги — дорогие, в водонепроницаемых оболочках, практически неуничтожимые, со все еще работающими батарейками. Подняв эти «произведения искусства», мы отворачивались друг от друга и жадно рассматривали наши находки. Как мы и думали, они оказались дорогими, шикарными порноизданиями, способными удовлетворить самого взыскательного. и извращенного покупателя; порно на любой вкус. Та книга, что я подобрал, оказалась о мужчинах-гомосексуалистах; на обложке были изображены два здоровых, мускулистых, загорелых светловолосых парня, занимающихся любовью, их бронзовые тела были испачканы в крови и экскрементах.
Следующая — показывала двух женщин, причем, фото было сделано, по всей видимости, исключительно для мужчин, а не для лесбиянок — девицы слишком уж демонстрировали перед камерой свои прелести.
— Твою мать! — вырвалось у Дэви, и, по-моему, это было самое подходящее выражение для данной ситуации. То, что он нашел, оказалось журналом регистрации гостей с их обнаженными фотографиями, запечатлевшими их в разных непристойных позах. А гостями были наши соседи, мужчины и женщины, многих из которых мы знали. Листая страницы и богохульствуя, мы жадно всматривались в анатомические подробности тел матерей наших друзей, девчонок из нашей школы, ребят, с нарастающим страхом ожидая, что вот-вот на глаза попадется мать-отец-брат-сестра кого-нибудь из нас.
— Господи Иисусе! — В хриплом возгласе Дэви явно послышался ужас. На фотографии оказались изображены сам Джерри Гамильтон, а также его жена Жанин и дочери Дженни и Лайза — наши ровесницы.
Однажды я пригласил Лайзу Гамильтон на свидание. Ода оказалась довольно веселой и жизнерадостной девушкой. Нам тогда исполнилось всего по двенадцать лет. Трудно было поверить, что эта хрупкая, изящная девушка-подросток уже играет во взрослые игры.
Затем внутри металлического сейфа с вырванной дверцей, который сам по себе являлся ценным антиквариым предметом, произведенным столетие или даже больше назад, мы нашли книгу гостей. В книге не оказалось фотографий, а лишь имена и номера банковских счетов. Мой отец был в списке, и отец Марша, Дэви же сиял от счастья, потому что имя Майка Итаке нигде не упоминалось.
У меня в голове как-то не укладывалось, что мой отец мог заниматься любовью с Лайзой Гамильтон.
Не люблю вспоминать об этом; такие мысли причиняют мне боль и вызывают чувство ненависти и отвращения. Но я все-таки двадцать лет находился на службе у расы господ и… это говорит о моем родстве с отцом и духовной близости с его друзьями, темным пятном лежащими на светлых воспоминаниях детства.
Город на верху холма смели с лица земли, разровняли бульдозерами. Университет, построенный еще в 1790 году исчез, на его месте лежала плоская равнина, сплошь усеянная битым серым камнем и галькой. Внизу холма, куда ни глянь, можно было видеть остатки зданий и сооружений, чернеющих среди деревьев и кустарников. Здесь когда-то находилась библиотека Дэвйса, а через столетие или того меньше ничего не осталось, даже кирпичная кладка и фундамент рассыпались в прах.
В центре безликой равнины высился замок господина. Блестящие стены из черной керамики ощетинились углами, словно ванна какого-то сатанического дизайна, где после шабаша моются ведьмы.
Отсутствие окон, антенн, забора, наклоненные стены, отражающие солнечный свет, лес, развалины и небо — все это было чуждо человеческому глазу, чуждо Земле.
Отец произнес:
— Говорят, что эта ерунда не что иное, как ультрафиолетовое зеркало, и что природа вокруг замка освещается ультрафиолетовыми лучами. После того, как построили эту установку, у нас возникли определенные сложности с роями пчел.
Оглянувшись, я заметил наконец полное отсутствие жуков, которые в это время года в этих широтах не дают людям прохода.
— Может, они все улетели, — выдвинул я свою версию.
Отец согласно кивнул: — Пчеловоды уехали отсюда в глубь страны.
В кустах неподалеку послышался легкий шорох.
Оттуда показался одинокий поппит, покрытый свежей красной пылью, держащий в передних лапках какой-то, инструмент, и уставился на нас. Земля под нашими ногами была изрыта подземными ходами этих голубых тварей. Такую картину я уже не раз наблюдал на многих планетах, где побывал. Наверно, так они живут и в своем мире, я не знаю.
Говорят, поппиты пришли с равнинной, заболоченной планеты, чей климат напоминает атмосферу Голубых станций — черные, блестящие леса с различными вьюнами и лианами, афиды, гнезда поппитов. Может, господа решили, что им удалось найти лучшее растение, лучшие условия для жизни своих создателей. Или они увидели муравьев и путём логических построений пришли к выводу о близком их родстве с поппитами.
Муравьи, пчелы, осы — живые существа, ведущие совместный образ жизни, живущие большими семьями. Если хорошенько подумать, то к такому типу социальных животных можно отнести волков и собак.
Конечно, если думать об этом…
У ворот располагалась пара стражников саанаэ — больших зеленых кентавров, прижимающих к голым мускулистым торсам оружие. С неподвижными лицами, на которых ничего нельзя было прочесть, металлически поблескивающими глазами они рассматривали нас.
Никто из этих тварей не произнес ни звука — их трансляторы молчали. Я повернулся к тому саанаэ, чьи петлицы указывали на чин повыше. Судя по выпирающим из-под одежды выпуклостям, это была самка.
— Думаю, вы говорите по-английски.
Она кивнула:
— Да, мы постоянно здесь находимся, поэтому обязаны знать язык, джемадар-майор. — Саанаэ говорила с сильным гортанным акцентом, несколько тягуче, словно собиралась запеть. Голосовые связки у кентавров развиты гораздо лучще, чем у людей, и могут легко приспосабливаться к произнесению любых звуков.
Значит, они будут постоянно находиться на Земле. Это для меня новость.
— Конечно, не для карательных целей?
Она бросила взгляд на моего отца, который резко отвернулся, отступив на несколько шагов, выходя из пределов слышимости.
— Не совсем. После восстания нас погрузили на корабль и доставили сюда, в дежурный гарнизон постоянной полиции.
Я посмотрел на отца. Несомненно, этот факт ни для кого не является секретом. Черт, может, они просто не любят этого человека. С его стороны особой симпатии к ним тоже не видно.
— Не думаю, что слишком удивился. Вам еще крупно повезло, что господа решили не использовать вас в качестве рабов.
В лице саанаэ что-то промелькнуло, но я не смог определить, что именно.
— Не вижу разницы.
Я похлопал по оружию: — Уверен, скоро увидишь.
Послышался странный, шипящий вздох — так кентавры смеялись. В здании что-то защебетало — повелительный, властный звук, и саанаэ произнесла:
— Господин ждет, тебе лучше войти.
Когда отворились ворота и показалось знакомое световое явление сначала тусклое, затем слепящее глаза свечение, я сделал знак отцу. Кентавр сказал:
— Если понадобится, можешь взять защитные очки.
Прищурившись, я вошел.
Мы ожидали своей очереди в огромном черном помещении, пропахшем металлическим, влажным запахом поппитов. Этот запах напоминал вкус железа с легкой примесью серы. Где-то возились поппиты, издавая звуки широкого диапазона, начиная от едва слышимого писка и заканчивая смутным гулким рокотом. Назвать это шумом было весьма затруднительно. Каждый из звуков был неповторим и индивидуален.
В дальнем конце черного зала отворилась дверь, и комнату заполнило сверкающее черное море поппитов, изменивших цвет чешуи от интенсивного ультрафиолетового излучения. Их сопровождал высокий, худощавый мужчина, одетый во все черное.
При виде такого зрелища суеверный ужас может охватить любого слабонервного, начитанного человека: создавалось впечатление, что какой-то средневековый священник1 или знаток черной магии, поклонник Сатаны, вплыл в зал на ковре из крыс.
Поппиты так топали по полу, будто миллионы пальцев одновременно отбивали какой-то марш.
Посмотрев на отца, я увидел, что он словно съежился, когда это шествие приблизилось к нам. Он прищурил глаза, и те стали слишком узкими, чтобы в них можно было что-нибудь прочитать.
Но я думаю, люди еще не привыкли к подобного рода зрелищам. Прошло только тридцать лет; жизнь, конечно, очень изменилась: агенты сиркарской полиции, саготы, слуги и рабы вошли в нее, и жителям планеты приходилось приспосабливаться к новым условиям и новым понятиям. Хотя, должен сказать, в истории планеты такое уже было: слуги, рабы…
Однако никто из моих соплеменников не видел того, что видел я.
Поппиты окружили нас; глаза, рассматривающие двух незнакомцев, казались красно-черными, и впечатлительный человек мог даже услышать их дыхание, вырывающееся из маленьких зубастых ртов. Иногда приходят в голову странные мысли вроде таких: могут ли они чувствовать и как этот процесс у них происходит? Некоторые их представители временами кажутся довольно сообразительными. С собаками и кошками не сравнить, но… пожалуй, чуть умнее жуков, лягушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Земляне на поверку оказались лучшими рабами Голубых станций, чем боромилитяне, считающие отправку на них смертным приговором.
Вдалеке послышался звук, напоминающий протяжное, низкое мычание, и отец что-то пробормотал вполголоса. Мне был известен этот звук. Я прикрыл рукой и без того прищуренные глаза и шагнул вперед, ступив в жидкую грдзь. Раздался громкий, чавкающий звук, и во все стороны посыпались брызги.
Люди обычно называют их афидами. Они представляют собой двуногих животных, с головы до ног покрытых переливающейся голубой чешуей, с толстыми короткими хвостами, а главной отличительной особенностью их собачьих морд являются яркокрасные глаза. Эти человекообразные животные мычат подобно коровам.
Здесь, то есть в пределах видимости, находилось небольшое стадо афидов, примерно пара дюжин, может, еще пара экземпляров пряталась в туманной дымке на другой стороне. Среди них довольно отчетливо вырисовывались силуэты людей с длинными деревянными прутами, которыми они тыкали животных, направляя их в ту или иную сторону. Афиды медленно брели по колено в густой растительности, застенчиво срывая ее, сосредоточенно чавкая, затем глотая. Думаю, это из-за них в воздухе так сильно пахло метаном.
Немного в стороне от меня люди поймали двух афидов и крепко их держали, хотя животные и не думали сопротивляться. Упитанная самка с выступающим животом и отливающей металлом чешуей и откормленный самец, чьи половые органы походили на жирные надутые губы, попались на дешевую уловку людей, что держали их за передние конечности, прижимая живот к животу. Надсмотрщик-землянин с железным прутом под мышкой наблюдал за действиями подчиненных, широко ухмыляясь.
Глаза самки внезапно округлились, рот искривился, будто застыл в судорожном вздохе, а самец тем временем испустил долгое, протяжное мычание.
Из соединенных в единое целое клоак животных начала сочиться густая, вязкая жидкость серебристого цвета.
Скрип, скрежетание, чавканье…
Внезапно, встревожив всю Голубую станцию, послышался сигнал оповещения. Основное стадо афидов быстренько насторожилось и, забыв про корм, сбилось в кучу. Спаривающиеся животные обхватили друг друга, затем, упершись руками партнеру в грудь, с мерзким чавкающим звуком наконец разжали объятия.
Я услышал шепот отца:
— Господи! — Он пытался отступить и прижаться к стене, норовя встать поближе к пневматической двери.
Люди схватили самца, этого откормленного быка.
Он, естественно, попытался вырваться. Однако все его усилия оказались напрасными. Несчастное животное издало безнадежное мычание. Хотя оно и было готово к этому, но все же, поставленное перед фактом, наконец осознало безвыходность своего положения.
Люди выволокли афида на середину комнаты, где воздух был не так сильно насыщен испарениями, и сунули мордой в грязную воду. Клоака самца все еще раздувалась. Было видно, как серебристая вязкая жидкость смешивается с водой. Один мужчина сидел у афида на плечах, другие держали раскинутые руки И ноги, оставив без присмотра толстый хвост.
Тебе повезло на этот раз, афид…
Из тумана послышалось протяжное мычание других особей, позволившее предположить, что этихживотных тоже ждет подобная участь. Некоторым из них очень не повезет. Пришло время кормежки.
Поппиты начали спускаться с деревьев, пробираясь через заросли черной растительности, выползая на свет божий и собираясь около предназначенных им афидов. Они, собравшись на кровавый пир, представляли собой отвратительное, отталкивающее зрелище: красные глаза сверкают, зубастые пасти, в предвкушении обеда, хищно открыты. Хотя эти твари не смогут съесть много.
Когда первый поппит отхватил кусок мяса с хвоста животного, афид резко дернулся, вскрикнул и практически сбросил мужчину, сидевшего на его плечах. За первым укусом последовал еще один, второй, третий, сотня, тысяча… Афид кричал, вырывался, стонал, затем только дрожал, потом лежал без движения, беззвучно плача. По прошествии нескольких минут хвоста у него будто и не было…
Некоторые могут подумать, что в связи с дальнейшим развитием эволюции у определенных разновидностей в хвосте исчезли нервные окончания. Скажу только, что они ошибаются. Неверно думают и другие, те, кто наивно полагает, будто раса господ выращивает, или только собирается это делать, афидов с бесчувственными, онемевшими, ничего не ощущающими хвостами.
Есть бесполезные вопросы, на которые никогда не дождаться ответа, поэтому их и задавать не стоит.
Иногда изголодавшиеся поппиты съедают афида почти целиком, вырывая особо вкусные для них полоски мускулов из рук и ног, спины и груди, оставляя скелет и все еще живущие, сокращающиеся внутренние органы. Беспомощные животные теряют много крови и, лежа в грязи, скоро умирают, тихо и жалобно мыча.
Взглянув на отца, я увидел, что он не отрывает глаз от меня. В них застыло сомнение, вопрос и еще бог знает что. Я повернулся и пошел в направлении пневматической двери. Где-то позади меня плакал афид. Ему повезло, его съеденный хвост скоро отрастет вновь.
Был уже полдень. Мы поднимались по дороге, ведущей в аэропорт, в направлении центра старого города, где располагался дом господина. Эта часть была разрушена еще во времена моего отрочества: старые кирпичные здания покосились, развалились, не выдержав атаки хруффов. Мы даже толком и не знали, кто именно оказал сопротивление захватчикам, потому что трусливо прятались в подвалах и убежищах. Может, и никто, просто хруффы стреляли по зданиям, чтобы убрать их с дороги, как мешавшие препятствия.
Никакого бессмысленного уничтожения. Это прерогатива саанаэ или людей. Хруффы этим не занимаются. Очевидно, была какая-то причина для разрушения зданий, и я склонен полагать, что захватчикам просто понадобилась земля, плоская равнина.
Помню, непосредственно после Вторжения, мы любили играть в этих руинах. Нас привлекало абсолютно все — таинственный шум, иногда рвущиеся к небу тоненькие струйки дыма, странный запах и удивительные вещи. Старые магазины, маленькие торговые центры и тому подобные заведения нам порядком надоели. Нас манили верхние этажи зданий, куда раньше вход для нас был запрещен. Помню, как мы с Маршем и Дэви рыскали в развалинах тренажерного центра Джерри Гамильтона и массажного салона, пытаясь найти какое-нибудь уцелевшее оборудование для школьного гимнастического зала. Почти все было разрушено, потому что верхние этажи рухнули на нижние, разломав на куски блестящие спортивные снаряды.
Остатки верхнего этажа представляли собой месиво из разбитых керамических ванн для гидромассажа и огромного количества мокрых от дождя кроватей с отлитыми в них контурами человеческого тела.
Стоя на ветру тем прохладным, облачным днем на фоне свинцово-серого угрюмого неба, наша троица задумчиво смотрела на странные предметы и размышляла об их назначении.
Помню, как Марш стоял, держа в руке столь любимый латиносами огромный вибратор, окрашенный в оливковый цвет, задумчиво почесывал затылок и смущенно бормотал:
— Что ж это за чертовщина и для чего…
А Дэви, задыхающийся от хохота, отвернулся и вытер слезы, выступившие от смеха:
— Ну и болван же ты, Марш…
Думаю, мы тогда уже догадывались о предназначении предметов, на которые смотрели. Мы знали, что творилось в старые добрые времена в салоне Джерри Гамильтона, но все равно в это трудно было поверить: вибраторы, кожаные ремни, похожие на упряжь, игрушки для ванны, разломанные туловища сександроидов или, лучше сказать, жендроидов. Думаю, нам всем хотелось спуститься вниз и внимательнее рассмотреть разорванный пластиковый пах манекена, но мы постеснялись друг друга.
Там были и книги — дорогие, в водонепроницаемых оболочках, практически неуничтожимые, со все еще работающими батарейками. Подняв эти «произведения искусства», мы отворачивались друг от друга и жадно рассматривали наши находки. Как мы и думали, они оказались дорогими, шикарными порноизданиями, способными удовлетворить самого взыскательного. и извращенного покупателя; порно на любой вкус. Та книга, что я подобрал, оказалась о мужчинах-гомосексуалистах; на обложке были изображены два здоровых, мускулистых, загорелых светловолосых парня, занимающихся любовью, их бронзовые тела были испачканы в крови и экскрементах.
Следующая — показывала двух женщин, причем, фото было сделано, по всей видимости, исключительно для мужчин, а не для лесбиянок — девицы слишком уж демонстрировали перед камерой свои прелести.
— Твою мать! — вырвалось у Дэви, и, по-моему, это было самое подходящее выражение для данной ситуации. То, что он нашел, оказалось журналом регистрации гостей с их обнаженными фотографиями, запечатлевшими их в разных непристойных позах. А гостями были наши соседи, мужчины и женщины, многих из которых мы знали. Листая страницы и богохульствуя, мы жадно всматривались в анатомические подробности тел матерей наших друзей, девчонок из нашей школы, ребят, с нарастающим страхом ожидая, что вот-вот на глаза попадется мать-отец-брат-сестра кого-нибудь из нас.
— Господи Иисусе! — В хриплом возгласе Дэви явно послышался ужас. На фотографии оказались изображены сам Джерри Гамильтон, а также его жена Жанин и дочери Дженни и Лайза — наши ровесницы.
Однажды я пригласил Лайзу Гамильтон на свидание. Ода оказалась довольно веселой и жизнерадостной девушкой. Нам тогда исполнилось всего по двенадцать лет. Трудно было поверить, что эта хрупкая, изящная девушка-подросток уже играет во взрослые игры.
Затем внутри металлического сейфа с вырванной дверцей, который сам по себе являлся ценным антиквариым предметом, произведенным столетие или даже больше назад, мы нашли книгу гостей. В книге не оказалось фотографий, а лишь имена и номера банковских счетов. Мой отец был в списке, и отец Марша, Дэви же сиял от счастья, потому что имя Майка Итаке нигде не упоминалось.
У меня в голове как-то не укладывалось, что мой отец мог заниматься любовью с Лайзой Гамильтон.
Не люблю вспоминать об этом; такие мысли причиняют мне боль и вызывают чувство ненависти и отвращения. Но я все-таки двадцать лет находился на службе у расы господ и… это говорит о моем родстве с отцом и духовной близости с его друзьями, темным пятном лежащими на светлых воспоминаниях детства.
Город на верху холма смели с лица земли, разровняли бульдозерами. Университет, построенный еще в 1790 году исчез, на его месте лежала плоская равнина, сплошь усеянная битым серым камнем и галькой. Внизу холма, куда ни глянь, можно было видеть остатки зданий и сооружений, чернеющих среди деревьев и кустарников. Здесь когда-то находилась библиотека Дэвйса, а через столетие или того меньше ничего не осталось, даже кирпичная кладка и фундамент рассыпались в прах.
В центре безликой равнины высился замок господина. Блестящие стены из черной керамики ощетинились углами, словно ванна какого-то сатанического дизайна, где после шабаша моются ведьмы.
Отсутствие окон, антенн, забора, наклоненные стены, отражающие солнечный свет, лес, развалины и небо — все это было чуждо человеческому глазу, чуждо Земле.
Отец произнес:
— Говорят, что эта ерунда не что иное, как ультрафиолетовое зеркало, и что природа вокруг замка освещается ультрафиолетовыми лучами. После того, как построили эту установку, у нас возникли определенные сложности с роями пчел.
Оглянувшись, я заметил наконец полное отсутствие жуков, которые в это время года в этих широтах не дают людям прохода.
— Может, они все улетели, — выдвинул я свою версию.
Отец согласно кивнул: — Пчеловоды уехали отсюда в глубь страны.
В кустах неподалеку послышался легкий шорох.
Оттуда показался одинокий поппит, покрытый свежей красной пылью, держащий в передних лапках какой-то, инструмент, и уставился на нас. Земля под нашими ногами была изрыта подземными ходами этих голубых тварей. Такую картину я уже не раз наблюдал на многих планетах, где побывал. Наверно, так они живут и в своем мире, я не знаю.
Говорят, поппиты пришли с равнинной, заболоченной планеты, чей климат напоминает атмосферу Голубых станций — черные, блестящие леса с различными вьюнами и лианами, афиды, гнезда поппитов. Может, господа решили, что им удалось найти лучшее растение, лучшие условия для жизни своих создателей. Или они увидели муравьев и путём логических построений пришли к выводу о близком их родстве с поппитами.
Муравьи, пчелы, осы — живые существа, ведущие совместный образ жизни, живущие большими семьями. Если хорошенько подумать, то к такому типу социальных животных можно отнести волков и собак.
Конечно, если думать об этом…
У ворот располагалась пара стражников саанаэ — больших зеленых кентавров, прижимающих к голым мускулистым торсам оружие. С неподвижными лицами, на которых ничего нельзя было прочесть, металлически поблескивающими глазами они рассматривали нас.
Никто из этих тварей не произнес ни звука — их трансляторы молчали. Я повернулся к тому саанаэ, чьи петлицы указывали на чин повыше. Судя по выпирающим из-под одежды выпуклостям, это была самка.
— Думаю, вы говорите по-английски.
Она кивнула:
— Да, мы постоянно здесь находимся, поэтому обязаны знать язык, джемадар-майор. — Саанаэ говорила с сильным гортанным акцентом, несколько тягуче, словно собиралась запеть. Голосовые связки у кентавров развиты гораздо лучще, чем у людей, и могут легко приспосабливаться к произнесению любых звуков.
Значит, они будут постоянно находиться на Земле. Это для меня новость.
— Конечно, не для карательных целей?
Она бросила взгляд на моего отца, который резко отвернулся, отступив на несколько шагов, выходя из пределов слышимости.
— Не совсем. После восстания нас погрузили на корабль и доставили сюда, в дежурный гарнизон постоянной полиции.
Я посмотрел на отца. Несомненно, этот факт ни для кого не является секретом. Черт, может, они просто не любят этого человека. С его стороны особой симпатии к ним тоже не видно.
— Не думаю, что слишком удивился. Вам еще крупно повезло, что господа решили не использовать вас в качестве рабов.
В лице саанаэ что-то промелькнуло, но я не смог определить, что именно.
— Не вижу разницы.
Я похлопал по оружию: — Уверен, скоро увидишь.
Послышался странный, шипящий вздох — так кентавры смеялись. В здании что-то защебетало — повелительный, властный звук, и саанаэ произнесла:
— Господин ждет, тебе лучше войти.
Когда отворились ворота и показалось знакомое световое явление сначала тусклое, затем слепящее глаза свечение, я сделал знак отцу. Кентавр сказал:
— Если понадобится, можешь взять защитные очки.
Прищурившись, я вошел.
Мы ожидали своей очереди в огромном черном помещении, пропахшем металлическим, влажным запахом поппитов. Этот запах напоминал вкус железа с легкой примесью серы. Где-то возились поппиты, издавая звуки широкого диапазона, начиная от едва слышимого писка и заканчивая смутным гулким рокотом. Назвать это шумом было весьма затруднительно. Каждый из звуков был неповторим и индивидуален.
В дальнем конце черного зала отворилась дверь, и комнату заполнило сверкающее черное море поппитов, изменивших цвет чешуи от интенсивного ультрафиолетового излучения. Их сопровождал высокий, худощавый мужчина, одетый во все черное.
При виде такого зрелища суеверный ужас может охватить любого слабонервного, начитанного человека: создавалось впечатление, что какой-то средневековый священник1 или знаток черной магии, поклонник Сатаны, вплыл в зал на ковре из крыс.
Поппиты так топали по полу, будто миллионы пальцев одновременно отбивали какой-то марш.
Посмотрев на отца, я увидел, что он словно съежился, когда это шествие приблизилось к нам. Он прищурил глаза, и те стали слишком узкими, чтобы в них можно было что-нибудь прочитать.
Но я думаю, люди еще не привыкли к подобного рода зрелищам. Прошло только тридцать лет; жизнь, конечно, очень изменилась: агенты сиркарской полиции, саготы, слуги и рабы вошли в нее, и жителям планеты приходилось приспосабливаться к новым условиям и новым понятиям. Хотя, должен сказать, в истории планеты такое уже было: слуги, рабы…
Однако никто из моих соплеменников не видел того, что видел я.
Поппиты окружили нас; глаза, рассматривающие двух незнакомцев, казались красно-черными, и впечатлительный человек мог даже услышать их дыхание, вырывающееся из маленьких зубастых ртов. Иногда приходят в голову странные мысли вроде таких: могут ли они чувствовать и как этот процесс у них происходит? Некоторые их представители временами кажутся довольно сообразительными. С собаками и кошками не сравнить, но… пожалуй, чуть умнее жуков, лягушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41