Знаем, что главнейшим вопросом между вами и теми (униатами) будет вопрос о послушании вашем Константинопольскому патриарху, но, если рассудите, что сталось с тою кафедрою и деется теперь, вы легко поймете, что, не нарушая прав патриаршества, вы можете по примеру Москвы и других государств иметь у себя дома то, за чем относитесь на сторону. Совершите же дело, угодное Богу, полезное Речи Посполитой, потребное русскому народу, особенно находящемуся в унии, и незабвенное для нас". Мысль об учреждении патриаршества в Западнорусской Церкви для примирения униатов и православных, - мысль не новая: ее уже пытались предложить православным святителям еще в 1624 г. униатские. Но православным нетрудно было уразуметь намерение униатов. Последние могли примириться с ними и соединиться под властию будущего Русского патриарха, без сомнения, только с условием, если он сам подчинится папе, т. е. примет унию. Следовательно, если бы православные согласились учредить у себя самостоятельное патриаршество, в таком случае униатам вместе с латинянами или польскому правительству оставалось бы только позаботиться, чтобы на кафедру патриаршую возведен был человек, тайно расположенный к унии. И неудивительно, если пред тем временем, как король вздумал разослать свои листы с предложением православным избрать себе своего патриарха вместо Константинопольского, папа прислал воеводе волынскому свою грамоту (от 10 июля 1636 г.), в которой восхвалял его старание привести к унии Киевского митрополита Петра Могилу и Луцкого епископа Афанасия Пузину и еще обещал прислать воеводе чрез своего нунция в Польше надежного человека для более верного успеха. Может быть, Петру Могиле предлагали тогда и патриаршество. Но все старания папистов оказались напрасными. Могила исполнил волю короля: разослал листы его православным братствам, в том числе и Львовскому (от 26 октября 1636 г.), пред наступлением приближавшегося сейма и советовал внимательно обсудить дело для блага Церкви и бедствующего народа. Но в то же время наказывал братствам, чтобы послами на этот сейм, на котором православным предлежало совещаться с униатами по вопросу о патриаршестве, избраны были люди, наиболее известные своею ревностию к православию, - знак, что Могила понимал затеи униатов и вовсе не думал им подчиниться. Проект о патриаршестве окончился ничем.
Впрочем, хотя не удалась эта последняя мера, которою король рассчитывал совершенно примирить униатов с православными, а прежние свои "Статьи" примирения он признал недостаточными для цели, но эти "статьи", утвержденные королевскою властию и сеймовою конституциею, имели весьма важное значение для православных. Этими "Статьями" признана законность существования православной Церкви в государстве со всеми ее учреждениями, возвращены православным их древние права, дарованы четыре, а с митрополитскою - пять епархий; в этих "статьях" православные находили новую, твердую опору для своей защиты. И если иногда король издавал указы в пользу униатов, то такие же указы он издавал по временам и для православных. Если по местам униаты продолжали нападать на православных, то в других местах сами подвергались их нападениям, а в некоторых местах православие пользовалось своими правами совершенно свободно и почти беспрепятственно. Вообще положение православной Церкви при короле Владиславе IV и митрополите Петре Могиле, несмотря на непрекращавшиеся, иногда даже весьма тяжкие, притеснения от униатов и латинян, значительно изменилось к лучшему во всех ее пяти епархиях.
В Киеве, главном городе митрополитской епархии, эта перемена была всего замечательнее. Здесь православие, можно сказать, торжествовало. Все, что находилось здесь во власти унии, кафедральный Софийский собор с приписными к нему церквами и Выдубицкий монастырь, перешло в руки православного митрополита. И этот митрополит употреблял все усилия, чтобы восстановить, обновить и украсить не только возвращенные ему собор и монастырь, но и другие монастыри и церкви, на радость православным. Обновление Софийского собора началось с 1634 г. Церковь была доведена униатами если не до разорения, то до совершенного опустошения. В ней было кроме главного алтаря восемь нижних приделов и два верхних, на хорах, но не оставалось ни икон, ни сосудов, ни священных одежд. Совне церковь оставалась без кровли, некоторые части здания не имели верхов, некоторые стены пообсыпались и пообвалились. Возобновление собора продолжалось около десяти лет, по крайней мере иконописание в нем окончилось только в 1644 г. Выдубицкий монастырь перешел от униатов в руки митрополита Петра Могилы в 1635 г. также разоренным и опустошенным, а в следующем году сам Могила называл уже себя "ктитором и обновителем того св. монастыря Выдубицкого, по конечном запустении и разрушении его от отступник унитов", как гласит собственноручная запись Могилы на Служебнике, подаренном им этому монастырю 23 ноября 1636 г. и доселе сохранившемся. Могила созвал иноков, дал им игумена, обвел монастырь каменною оградою, соорудил пол в монастырской церкви и верх каменный, прежде обрушившийся. В то же время митрополит обновил и в своей лавре главный храм во имя Успения Пресвятой Богородицы" вновь покрыл его, а внутри украсил стенною иконописью; произвел необходимые сооружения, каменные и деревянные, при входе в пещеры и в самих пещерах и воздвиг из развалин находившуюся близ лавры церковь Святого Спаса на Берестове, построенную, по преданию, еще святым князем Владимиром. Другую, более знаменитую церковь Владимирову, Десятинную, несколько веков лежавшую в развалинах, от которой едва выдавалась на поверхность только часть одной стены и вблизи которой существовала тогда лишь небольшая деревянная церковь святого Николая, велел в 1635 г. раскопать, открыл под обломками ее гроб равноапостольного князя и в нем мощи его (собственно главу) и начал было также возобновлять, но, не успев окончить сам, завещал окончить по смерти его, для чего и назначил тысячу злотых. А третью церковь, весьма древнюю, во имя святого Василия или трех святителей вблизи Михайловского монастыря, которою пред тем владели униаты, поручил обновить и устроить Киево-братскому училищному монастырю, за которым эта церковь, равно как и другая, Крестовоздвиженская, со всеми их маетностями утверждены и грамотою короля Владислава (7 июня 1640 г.). На все такие постройки, особенно на возобновление Софийского собора, требовались огромные издержки, и Могила для этого употреблял частию свои собственные средства и средства лавры, частию пожертвования других и, наконец, обращался с просьбою о помощи к московскому государю. Царь Михаил Федорович еще в 1628 г., когда Могила был только архимандритом лавры, пожаловал ему грамоту, которою дозволялось инокам лавры чрез пять или шесть лет приходить в Москву для собирания милостыни. На основании этой грамоты Петр Могила решился в 1640 г. отправить в Москву депутатов не от лавры только, но и от монастырей Николаевского Пустынного, киево-братского Богоявленского, Выдубицкого и от Софийского собора. В послании своем к царю митрополит прежде всего благодарил его "за царское щедрейшее древнее пожалование" с грамотою, а потом просил новой царской милостыни на создание и украшение Киево-Софийского собора и всех означенных монастырей, перечисляя их нужды, и новых царских грамот на свободный проезд в Москву за милостынею для неимущих монастырей киевских. Вместе с тем, уведомляя об открытии мощей святого князя Владимира в Десятинной церкви и посылая царю часть от этих мощей и два резных креста собственного рукоделия, усердно молил его устроить раку для новооткрытых мощей, которые предполагал перенести после Пасхи из Десятинной церкви в Софийский собор, и покрывало на гроб преподобного Феодосия Печерского. Присланные Могилою депутаты подробнее излагали пред государем нужды своих обителей и просили, между прочим, и священных одежд, и икон, и церковных книг, которые еще тогда не были изданы в Киеве. Царь приказал отпустить его государева жалованья Киевскому митрополиту Петру Могиле на 150 рублей и в киевские монастыри, братский, Выдубицкий и Николаевский, по сту рублей "на всякое церковное и монастырское строенье". Кроме того, пожаловал самим депутатам: митрополичью наместнику 40 соболей и 20 рублей, печерскому уставщику и архидиакону по 40 соболей и по 17 рублей, игуменам братскому и выдубицкому по 40 соболей и по 15 рублей, келарю николаевскому 40 куниц и 10 рублей; велел отпустить безмездно в Печерский, братский и другие монастыри печатные месячные Минеи, какие были, а Петру Могиле посылал впоследствии и иконописца-сусальника для украшения лавры. Подобную же депутацию с своим посланием и богатыми дарами отправлял Петр Могила в начале 1646 г. и к царю Алексею Михайловичу, который также обделил всех присланных депутатов своим царским жалованьем.
В то время, когда благодаря заботливости митрополита обновлялись некоторые мужеские монастыри в Киеве, получила обновление и одна из обителей его женских. Женских монастырей было тогда в Киеве три: Вознесенский близ лавры, в котором считалось до ста монахинь; Богословский близ Михайловского монастыря, где недавно игуменствовала, как мы упоминали, жена покойного митрополита Иова Борецкого, и Флоровский, существовавший на Подоле. Этот последний монастырь в 1566 г. грамотою короля Сигизмунда Августа отдан был в потомственное владение киевскому протопопу Иакову Гулькевичу и с теченим времени, конечно, от небрежности владельцев пришел в жалкое состояние: церковь и все прочие здания в монастыре обнищали и обветшали. Сделавшись в нем игуменьею, урожденная панна Агафия Гуменицкая возобновила и разукрасила церковь, построила новые кельи, собрала инокинь, обвела монастырь приличною оградою, выпросила для содержания его у благочестивых людей, а частию и купила за готовые деньги несколько пляцев в городе и все в монастыре привела в добрый порядок. Ввиду всего этого внук протопопа Гулькевича, инок Киево-Печерской лавры Иван Богуш Гулькевич решился с благословения митрополита Петра Могилы отказаться от всех своих наследственных прав на Флоровский монастырь и передал их самой игуменье Гуменицкой и ее будущим преемницам законною записью, засвидетельствованною и Петром Могилою. А король Владислав IV по просьбе игуменьи Агафьи Гуменицкой утвердил своею грамотою (27 декабря 1636 г.) как существование, так и все права Флоровского монастыря, с тем чтобы он навсегда оставался "под протекциею и урядом духовным" киево-печерского архимандрита.
Другим предметом ревностных забот Петра Могилы было киево-братское училище. Не довольствуясь тем, что король Владислав своим дипломом во время коронации утвердил православным все их братства, училища и типографии, а следовательно, и училище киево-братское, Могила тогда же исходатайствовал было у короля еще особую грамоту на преобразование своего училища в академию. К сожалению, коронный канцлер Задзик, епископ Хелмский, и подканцлер Фома Замойский не согласились приложить к грамоте печати - так была нежелательна латинянам и униатам православная академия. И без сомнения, только из угождения им король хотя потом и дозволил православным в данной им привилегии 1635 г. учить в киевской и виленской школах языкам и наукам, но не далее диалектики и логики, т. е. дозволил, чтобы школы эти существовали в качестве лишь средних, а не высших учебных заведений. К изумлению, и среди православных нашлись люди, которые на первых порах отнеслись враждебно к киевскому училищу Петра Могилы, равно как и к другому, основанному им в Виннице, в тамошнем Вознесенском монастыре, который подчинен был Киево-братскому и также назывался братским. "В то время, - свидетельствует один из воспитанников киевского же училища, хотя учившийся в нем несколько позже, - от неученых попов и от казаков велие было негодование: на што латинское и польское училище заводите, чего у нас дотуду не бывало, и спаслись? Было хотели самого Петра Могилу и учителей до смерти побити, едва их уговорили" А более подробные сведения об этом сохранились в брошюре, изданной в 1635 г. одним из тогдашних профессоров киевского училища, Сильвестром Коссовым, под заглавием "Сказание, или Отчет о школах киевских и винницких, в которых обучают иноки греческой веры". В самом начале брошюры автор говорит: "Вот уже четвертый год проходит, благосклонный читатель, как мы, изучив науки Паллады в католических академиях, стали насаждать в русские умы латинский язык лучше бывших до нас наставников, и это не по другим побуждениям, как только потому, чтобы заслужить нам у Предвечного воздаяние такими добрыми делами, каково в особенности просвещение незнающих, а также потому, что, вышедши сами из среды православного народа нашего, желаем распространить среди его свет Аполлона. Но такие намерения неблагоприятно встретило легкомыслие, которое царствует в обществе. Лишь только мы с его милостью о. Петром Могилою, Киевским митрополитом (тогда еще архимандритом), достигли до тебя, приснопамятный Киев, и охраняемые св. стражами, твоею оградою непобедимою (т. е. Печерскими угодниками), приложили primas Minervae manus [первые труды во славу Минервы (лат).], как о нас начали внушать народу, будто мы униаты, будто мы неправославные. Какие перуны, какие громы и молнии посыпались на нас тогда, невозможно описать чернилами. Было такое время, что мы, исповедавшись, только и ждали, что вот начнут нами начинять желудки днепровских осетров или одного огнем, другого мечом отправлять на тот свет. Тогда-то Он, неисповедимый Сердцеведец, видя невинность нашу и великую нужду русского народа в ученых мужах, разогнал тучи ложных мнений, остановил действие грозных молний и просветил сердца всех, так что нас признали истинными сынами Восточной Церкви, подвластными св. отцу Константинопольскому патриарху. Потом по особливой милости и благословению Всевидца их милости паны обыватели Киева и других мест начали охотнее, нежели при наших предшественниках (которые и до нас преподавали латынь), наполнять своими детьми, как муравьями, наши horrea Apollinea [Аполлоновы житницы (лат.)], называть их Геликоном, Парнасом и хвалиться ими. Но кто же был выдумщиком-клеветником (udawcz), спросишь ты, благосклонный читатель. Не кто другой, как тот, кто выдает нас за ариан, кальвинистов и лютеран, кто думает о нас, будто мы, как бы министры и суперинтенденты тех премерзких сект, заражаем их ересями людские умы как в Киеве, так и в Виннице. Это нас сильно огорчает: мы беремся за перо, чтоб показать нашу невинность и опровергнуть такое о нас мнение и вместе объяснить, почему народу нашему необходимы латинские школы..." Вслед за тем автор действительно сначала объясняет различие православия от лютеранства, кальвинства и арианства и уверяет, что хотя он и его сотрудники обучались в иностранных академиях, но все родились в старожитной греческой вере и непоколебимо утверждены в ней, а потом доказывает, что язык латинский нужен русским особенно в польских трибуналах и судах, на сеймах и сеймиках, что православные потому и прежде учились латинскому языку в своих школах, в Вильне и Львове, не считая этого предосудительным, а другие получали образование в Ингольштадте и Ольмуце... и пр. В заключение же своей брошюры автор обращается к русскому народу с такими словами: "Ты, исполненный святыни народ русский при иных издавна принадлежащих тебе правах, прежде помазанниками Божиими преемственно тебе дарованных, и ныне всепокорнейше проси, чтобы тебе не возбраняли этой манны свободных наук, напротив, чтобы, удовлетворяя твоей настоятельной потребности, позволяли источнику общеполезных муз разливаться у тебя океаном, при содействии твоей же братии, утвержденной в древней твоей вере. Ибо тогда только твои церкви наполнятся просвещенными и богобоязненными священниками; кафедры твои процветут красноречивыми проповедниками; потомки твои, утвержденные в отеческой вере и украшенные ораториею, философиею, юриспруденцяею, прославятся своими мнениями, рассуждениями и речами на общих сеймах, в трибуналах, в судах и земских расправах; твои ходатаи по делам не преминут домогаться справедливости в судах всякого рода и каждый день оберегать исправно твои права. Мы же ради их, ради тебя и ради клеветника, из зависти расточающего клеветы на нас, почитаем себя обязанными молить Всевышнего, да благоволит даровать нашей Сусанне своих Даниилов". Коссов не назвал клеветника по имени, но это, вероятно, был известный тогда всем своею ненавистию к православию отступник Кассиан Сакович, так как и спустя семь лет в своем сочинении против православной Церкви он повторял те же самые клеветы, утверждая, будто в школах Петра Могилы учители-еретики и учат ереси, и Могила, опровергая Саковича, напоминал ему именно о брошюре Коссова, в которой еще прежде опровергнуты эти клеветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Впрочем, хотя не удалась эта последняя мера, которою король рассчитывал совершенно примирить униатов с православными, а прежние свои "Статьи" примирения он признал недостаточными для цели, но эти "статьи", утвержденные королевскою властию и сеймовою конституциею, имели весьма важное значение для православных. Этими "Статьями" признана законность существования православной Церкви в государстве со всеми ее учреждениями, возвращены православным их древние права, дарованы четыре, а с митрополитскою - пять епархий; в этих "статьях" православные находили новую, твердую опору для своей защиты. И если иногда король издавал указы в пользу униатов, то такие же указы он издавал по временам и для православных. Если по местам униаты продолжали нападать на православных, то в других местах сами подвергались их нападениям, а в некоторых местах православие пользовалось своими правами совершенно свободно и почти беспрепятственно. Вообще положение православной Церкви при короле Владиславе IV и митрополите Петре Могиле, несмотря на непрекращавшиеся, иногда даже весьма тяжкие, притеснения от униатов и латинян, значительно изменилось к лучшему во всех ее пяти епархиях.
В Киеве, главном городе митрополитской епархии, эта перемена была всего замечательнее. Здесь православие, можно сказать, торжествовало. Все, что находилось здесь во власти унии, кафедральный Софийский собор с приписными к нему церквами и Выдубицкий монастырь, перешло в руки православного митрополита. И этот митрополит употреблял все усилия, чтобы восстановить, обновить и украсить не только возвращенные ему собор и монастырь, но и другие монастыри и церкви, на радость православным. Обновление Софийского собора началось с 1634 г. Церковь была доведена униатами если не до разорения, то до совершенного опустошения. В ней было кроме главного алтаря восемь нижних приделов и два верхних, на хорах, но не оставалось ни икон, ни сосудов, ни священных одежд. Совне церковь оставалась без кровли, некоторые части здания не имели верхов, некоторые стены пообсыпались и пообвалились. Возобновление собора продолжалось около десяти лет, по крайней мере иконописание в нем окончилось только в 1644 г. Выдубицкий монастырь перешел от униатов в руки митрополита Петра Могилы в 1635 г. также разоренным и опустошенным, а в следующем году сам Могила называл уже себя "ктитором и обновителем того св. монастыря Выдубицкого, по конечном запустении и разрушении его от отступник унитов", как гласит собственноручная запись Могилы на Служебнике, подаренном им этому монастырю 23 ноября 1636 г. и доселе сохранившемся. Могила созвал иноков, дал им игумена, обвел монастырь каменною оградою, соорудил пол в монастырской церкви и верх каменный, прежде обрушившийся. В то же время митрополит обновил и в своей лавре главный храм во имя Успения Пресвятой Богородицы" вновь покрыл его, а внутри украсил стенною иконописью; произвел необходимые сооружения, каменные и деревянные, при входе в пещеры и в самих пещерах и воздвиг из развалин находившуюся близ лавры церковь Святого Спаса на Берестове, построенную, по преданию, еще святым князем Владимиром. Другую, более знаменитую церковь Владимирову, Десятинную, несколько веков лежавшую в развалинах, от которой едва выдавалась на поверхность только часть одной стены и вблизи которой существовала тогда лишь небольшая деревянная церковь святого Николая, велел в 1635 г. раскопать, открыл под обломками ее гроб равноапостольного князя и в нем мощи его (собственно главу) и начал было также возобновлять, но, не успев окончить сам, завещал окончить по смерти его, для чего и назначил тысячу злотых. А третью церковь, весьма древнюю, во имя святого Василия или трех святителей вблизи Михайловского монастыря, которою пред тем владели униаты, поручил обновить и устроить Киево-братскому училищному монастырю, за которым эта церковь, равно как и другая, Крестовоздвиженская, со всеми их маетностями утверждены и грамотою короля Владислава (7 июня 1640 г.). На все такие постройки, особенно на возобновление Софийского собора, требовались огромные издержки, и Могила для этого употреблял частию свои собственные средства и средства лавры, частию пожертвования других и, наконец, обращался с просьбою о помощи к московскому государю. Царь Михаил Федорович еще в 1628 г., когда Могила был только архимандритом лавры, пожаловал ему грамоту, которою дозволялось инокам лавры чрез пять или шесть лет приходить в Москву для собирания милостыни. На основании этой грамоты Петр Могила решился в 1640 г. отправить в Москву депутатов не от лавры только, но и от монастырей Николаевского Пустынного, киево-братского Богоявленского, Выдубицкого и от Софийского собора. В послании своем к царю митрополит прежде всего благодарил его "за царское щедрейшее древнее пожалование" с грамотою, а потом просил новой царской милостыни на создание и украшение Киево-Софийского собора и всех означенных монастырей, перечисляя их нужды, и новых царских грамот на свободный проезд в Москву за милостынею для неимущих монастырей киевских. Вместе с тем, уведомляя об открытии мощей святого князя Владимира в Десятинной церкви и посылая царю часть от этих мощей и два резных креста собственного рукоделия, усердно молил его устроить раку для новооткрытых мощей, которые предполагал перенести после Пасхи из Десятинной церкви в Софийский собор, и покрывало на гроб преподобного Феодосия Печерского. Присланные Могилою депутаты подробнее излагали пред государем нужды своих обителей и просили, между прочим, и священных одежд, и икон, и церковных книг, которые еще тогда не были изданы в Киеве. Царь приказал отпустить его государева жалованья Киевскому митрополиту Петру Могиле на 150 рублей и в киевские монастыри, братский, Выдубицкий и Николаевский, по сту рублей "на всякое церковное и монастырское строенье". Кроме того, пожаловал самим депутатам: митрополичью наместнику 40 соболей и 20 рублей, печерскому уставщику и архидиакону по 40 соболей и по 17 рублей, игуменам братскому и выдубицкому по 40 соболей и по 15 рублей, келарю николаевскому 40 куниц и 10 рублей; велел отпустить безмездно в Печерский, братский и другие монастыри печатные месячные Минеи, какие были, а Петру Могиле посылал впоследствии и иконописца-сусальника для украшения лавры. Подобную же депутацию с своим посланием и богатыми дарами отправлял Петр Могила в начале 1646 г. и к царю Алексею Михайловичу, который также обделил всех присланных депутатов своим царским жалованьем.
В то время, когда благодаря заботливости митрополита обновлялись некоторые мужеские монастыри в Киеве, получила обновление и одна из обителей его женских. Женских монастырей было тогда в Киеве три: Вознесенский близ лавры, в котором считалось до ста монахинь; Богословский близ Михайловского монастыря, где недавно игуменствовала, как мы упоминали, жена покойного митрополита Иова Борецкого, и Флоровский, существовавший на Подоле. Этот последний монастырь в 1566 г. грамотою короля Сигизмунда Августа отдан был в потомственное владение киевскому протопопу Иакову Гулькевичу и с теченим времени, конечно, от небрежности владельцев пришел в жалкое состояние: церковь и все прочие здания в монастыре обнищали и обветшали. Сделавшись в нем игуменьею, урожденная панна Агафия Гуменицкая возобновила и разукрасила церковь, построила новые кельи, собрала инокинь, обвела монастырь приличною оградою, выпросила для содержания его у благочестивых людей, а частию и купила за готовые деньги несколько пляцев в городе и все в монастыре привела в добрый порядок. Ввиду всего этого внук протопопа Гулькевича, инок Киево-Печерской лавры Иван Богуш Гулькевич решился с благословения митрополита Петра Могилы отказаться от всех своих наследственных прав на Флоровский монастырь и передал их самой игуменье Гуменицкой и ее будущим преемницам законною записью, засвидетельствованною и Петром Могилою. А король Владислав IV по просьбе игуменьи Агафьи Гуменицкой утвердил своею грамотою (27 декабря 1636 г.) как существование, так и все права Флоровского монастыря, с тем чтобы он навсегда оставался "под протекциею и урядом духовным" киево-печерского архимандрита.
Другим предметом ревностных забот Петра Могилы было киево-братское училище. Не довольствуясь тем, что король Владислав своим дипломом во время коронации утвердил православным все их братства, училища и типографии, а следовательно, и училище киево-братское, Могила тогда же исходатайствовал было у короля еще особую грамоту на преобразование своего училища в академию. К сожалению, коронный канцлер Задзик, епископ Хелмский, и подканцлер Фома Замойский не согласились приложить к грамоте печати - так была нежелательна латинянам и униатам православная академия. И без сомнения, только из угождения им король хотя потом и дозволил православным в данной им привилегии 1635 г. учить в киевской и виленской школах языкам и наукам, но не далее диалектики и логики, т. е. дозволил, чтобы школы эти существовали в качестве лишь средних, а не высших учебных заведений. К изумлению, и среди православных нашлись люди, которые на первых порах отнеслись враждебно к киевскому училищу Петра Могилы, равно как и к другому, основанному им в Виннице, в тамошнем Вознесенском монастыре, который подчинен был Киево-братскому и также назывался братским. "В то время, - свидетельствует один из воспитанников киевского же училища, хотя учившийся в нем несколько позже, - от неученых попов и от казаков велие было негодование: на што латинское и польское училище заводите, чего у нас дотуду не бывало, и спаслись? Было хотели самого Петра Могилу и учителей до смерти побити, едва их уговорили" А более подробные сведения об этом сохранились в брошюре, изданной в 1635 г. одним из тогдашних профессоров киевского училища, Сильвестром Коссовым, под заглавием "Сказание, или Отчет о школах киевских и винницких, в которых обучают иноки греческой веры". В самом начале брошюры автор говорит: "Вот уже четвертый год проходит, благосклонный читатель, как мы, изучив науки Паллады в католических академиях, стали насаждать в русские умы латинский язык лучше бывших до нас наставников, и это не по другим побуждениям, как только потому, чтобы заслужить нам у Предвечного воздаяние такими добрыми делами, каково в особенности просвещение незнающих, а также потому, что, вышедши сами из среды православного народа нашего, желаем распространить среди его свет Аполлона. Но такие намерения неблагоприятно встретило легкомыслие, которое царствует в обществе. Лишь только мы с его милостью о. Петром Могилою, Киевским митрополитом (тогда еще архимандритом), достигли до тебя, приснопамятный Киев, и охраняемые св. стражами, твоею оградою непобедимою (т. е. Печерскими угодниками), приложили primas Minervae manus [первые труды во славу Минервы (лат).], как о нас начали внушать народу, будто мы униаты, будто мы неправославные. Какие перуны, какие громы и молнии посыпались на нас тогда, невозможно описать чернилами. Было такое время, что мы, исповедавшись, только и ждали, что вот начнут нами начинять желудки днепровских осетров или одного огнем, другого мечом отправлять на тот свет. Тогда-то Он, неисповедимый Сердцеведец, видя невинность нашу и великую нужду русского народа в ученых мужах, разогнал тучи ложных мнений, остановил действие грозных молний и просветил сердца всех, так что нас признали истинными сынами Восточной Церкви, подвластными св. отцу Константинопольскому патриарху. Потом по особливой милости и благословению Всевидца их милости паны обыватели Киева и других мест начали охотнее, нежели при наших предшественниках (которые и до нас преподавали латынь), наполнять своими детьми, как муравьями, наши horrea Apollinea [Аполлоновы житницы (лат.)], называть их Геликоном, Парнасом и хвалиться ими. Но кто же был выдумщиком-клеветником (udawcz), спросишь ты, благосклонный читатель. Не кто другой, как тот, кто выдает нас за ариан, кальвинистов и лютеран, кто думает о нас, будто мы, как бы министры и суперинтенденты тех премерзких сект, заражаем их ересями людские умы как в Киеве, так и в Виннице. Это нас сильно огорчает: мы беремся за перо, чтоб показать нашу невинность и опровергнуть такое о нас мнение и вместе объяснить, почему народу нашему необходимы латинские школы..." Вслед за тем автор действительно сначала объясняет различие православия от лютеранства, кальвинства и арианства и уверяет, что хотя он и его сотрудники обучались в иностранных академиях, но все родились в старожитной греческой вере и непоколебимо утверждены в ней, а потом доказывает, что язык латинский нужен русским особенно в польских трибуналах и судах, на сеймах и сеймиках, что православные потому и прежде учились латинскому языку в своих школах, в Вильне и Львове, не считая этого предосудительным, а другие получали образование в Ингольштадте и Ольмуце... и пр. В заключение же своей брошюры автор обращается к русскому народу с такими словами: "Ты, исполненный святыни народ русский при иных издавна принадлежащих тебе правах, прежде помазанниками Божиими преемственно тебе дарованных, и ныне всепокорнейше проси, чтобы тебе не возбраняли этой манны свободных наук, напротив, чтобы, удовлетворяя твоей настоятельной потребности, позволяли источнику общеполезных муз разливаться у тебя океаном, при содействии твоей же братии, утвержденной в древней твоей вере. Ибо тогда только твои церкви наполнятся просвещенными и богобоязненными священниками; кафедры твои процветут красноречивыми проповедниками; потомки твои, утвержденные в отеческой вере и украшенные ораториею, философиею, юриспруденцяею, прославятся своими мнениями, рассуждениями и речами на общих сеймах, в трибуналах, в судах и земских расправах; твои ходатаи по делам не преминут домогаться справедливости в судах всякого рода и каждый день оберегать исправно твои права. Мы же ради их, ради тебя и ради клеветника, из зависти расточающего клеветы на нас, почитаем себя обязанными молить Всевышнего, да благоволит даровать нашей Сусанне своих Даниилов". Коссов не назвал клеветника по имени, но это, вероятно, был известный тогда всем своею ненавистию к православию отступник Кассиан Сакович, так как и спустя семь лет в своем сочинении против православной Церкви он повторял те же самые клеветы, утверждая, будто в школах Петра Могилы учители-еретики и учат ереси, и Могила, опровергая Саковича, напоминал ему именно о брошюре Коссова, в которой еще прежде опровергнуты эти клеветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96