Таким оставался Герман постоянно до самой своей смерти, как передают люди знающие. Сохранились грамоты, которыми много раз было напоминаемо ему, чтобы он пребывал в унии, но он всегда объявлял всенародно, что жалеет о том, что учинил".
Король Сигизмунд III покровительствовал униатским владыкам и жаловал их, хотя не в такой степени, как они могли ожидать. Пока уния только подготовлялась и король нуждался в согласии и содействии владык и вообще русского духовенства, он поощрял их и дал, как мы видели (в т. 9 нашей "Истории Русской Церкви"), митрополиту Рагозе Киево-Печерский монастырь, Луцкому епископу Кириллу Терлецкому кобринский Спасский монастырь в пожизненное владение, кобринскому архимандриту Ионе Гоголю Пинское епископство, а митрополичьему протонотарию Григорию, в монашестве Герману, Полоцкую архиепископию. Но теперь, когда уния ими была торжественно принята и они уже не могли отказаться от нее, король, сколько известно, пожаловал (28 октября 1596 г.) одному только Холмскому владыке Дионисию Збируйскому пинский Лещинский монастырь, отняв его у православного архимандрита Елисея Плетенецкого, которого униатский Собор в Бресте присудил к низложению и лишению места. Плетенецкий, однако ж, несмотря на волю короля, не уступил своего монастыря и продолжал управлять им еще около девяти лет, пока не перешел на настоятельство в Киево-Печерскую лавру. Особенно чувствительно было владыкам-отступникам то, что король вовсе и не думал дать им место в своем сенате, чего они так желали, и сравнять их с латинскими прелатами, как прежде обещал. Папа два раза писал в 1599 г. (от 7 апреля и 10 июля) к Сигизмунду III и просил его выполнить все обещания, данные униатским архиереям: предоставить им место в сенате и уравнять униатское духовенство с римским, но напрасно. В других милостях король униатам не отказывал. Митрополит Рагоза как архимандрит минского Вознесенского монастыря имел тяжбу с князем Петром Горским из-за села Тростенца, которое подарила тому монастырю еще королева Елена, и король решил судебное дело в пользу митрополита (28 марта 1597 г.). Вскоре за тем митрополит принес жалобу, что староста мозырский князь Юрий Радзивилл и его урядники вмешиваются в церковные дела митрополита и изъемлют из-под его власти священников, подчиняя их себе, и король строго запретил это названному старосте (10 декабря 1597 г.). Полоцкому архиепископу Герману еще в бытность его протонотарием и проповедником при митрополите Рагозе последний подарил церковный фольварок Загорский близ Новогрудка за труды по проповеданию слова Божия. Теперь Герман просил короля утвердить за ним означенный фольварок, и король пожаловал ему утвердительную грамоту (19 декабря 1596 г.). Тот же архиепископ жаловался, что витебский воевода Николай Сапега удерживает у себя дани, издавна пожалованные двум витебским церквам с королевских волостей, и король приказал воеводе не удерживать этих даней и отдавать церквам, а когда воевода не послушался, то потребовал его к своему суду (6 декабря 1597 г.). Впрочем, все эти действия короля отнюдь не выражали какой-либо особенной благосклонности его к униатским владыкам: такие же знаки внимания и справедливости он оказывал им и прежде, когда они были еще православными. В одном только они несомненно могли рассчитывать на особенное его благоволение - в деле распространения и утверждения унии. Тут король всегда был на их стороне с своею помощью и защитою.
Обратимся к православным Западнорусского края. Что делали тогда они, как охраняли свою веру, как ратовали против унии? Мы уже знаем, что у них осталось только два епископа, и, замечательно, оба эти епископа имели свои епархии в Галиции, где православие издавна наиболее терпело от латинян. Знаем также, что местоблюститель Вселенского патриаршего престола патриарх Мелетий, как только получил известие об отпадении митрополита Рагозы с несколькими епископами в унию, назначил для Литовской митрополии трех своих экзархов: епископа Гедеона, князя К. К. Острожского и своего протосинкелла Кирилла Лукариса. Но князь Острожский, лицо светское, по объяснению самого патриарха, был экзархом его только как защитник православия в Литве. Кирилл Лукарис являлся здесь экзархом патриаршим лишь по временам, потому что постоянно не жил в Литве, а то ездил в Царьград к патриарху, то возвращался от патриарха сюда, и притом, будучи только архимандритом, не мог исполнять от лица патриарха всех священнодействий в Западнорусской Церкви. Истинным по самому сану своему и постоянным экзархом Цареградского патриарха в этой Церкви, полным представителем его власти здесь оказывался один Гедеон, епископ Львовский, Галицкий и Каменец-Подольский. На нем легла отселе двоякая обязанность: быть архипастырем и первосвятителем не для своей только епархии, но и для всех православных Литовской митрополии, которые не хотели принимать унии и подчиняться униатским митрополиту и епископам.
В отношениях Гедеона к его епархии с давнего времени существовало зло, которое для многих служило соблазном и причиняло немало вреда. Это - вражда Гедеона с Львовским ставропигиальным братством и их препирательства из-за Онуфриевского монастыря и городской братской церкви. Пред наступлением унии князь К. К. Острожский всячески старался примирить враждовавших, но имел мало успеха. Теперь же, когда уния действительно настала и вражда Львовского владыки с знатнейшими гражданами Львова, составлявшими братство, могла угрожать еще более вредными последствиями, сам Собор православный, осудивший в Бресте унию, поручил князю Острожскому, чтобы он в течение следующих шести недель разобрал споры Гедеона с братством и склонил их к примирению. С этою целию являлись в замок князя и Гедеон, и два уполномоченных от братства - пан Дмитрий Красовский и пан Юрий Рогатинец. Они не пришли к совершенному примирению, но по крайней мере заключили (1 декабря 1596 г.) временную мировую и согласились приостановить тяжебное свое дело, производившееся тогда в придворном королевском суде, на целый год, до 1 декабря 1597 г., и до того времени жить в покое и приязни, сноситься между собою по делам веры и общими силами стоять за православие против униатов. К сожалению, как только окончился год, тяжба возобновилась, и братство отправило двух старших братчиков в Варшаву хлопотать по этому делу в королевских судах. Напрасно молдавский господарь Иеремия Могила, посылая Львовскому братству пятьсот червонных для окончания его строившейся церкви, писал братчикам (15 марта 1598 г.), чтобы они "с отцом епископом Гедеоном добре пребывали и его чтили".
Напрасно и сам патриарх Мелетий, в своем послании к ним (от 29 ноября 1598 г.) восхваляя их ревность о православии и предостерегая их от латинства, убеждал их прекратить ссору с епископом и говорил: "Я не хочу знать причины ваших несогласий, а только прошу вас обоих: если что имеете друг против друга, отпустите и примиритесь". Ничто не помогало. Узнав о возобновлении этой тяжбы, подвигавшейся весьма медленно, митрополит Михаил Рагоза просил короля (от 12 июня 1598 г.) отложить решение ее до следующего сейма и вызвать на сейм Гедеона со всеми документами, обещаясь и сам лично явиться туда, чтобы публично обличить Гедеона во всех причиняемых им церковных замешательствах. Что сделал король по этому письму митрополита, неизвестно, но только тяжебное дело Гедеона с братством не было решено и на следующем съезде, а продолжалось еще не один год.
В епархии Гедеона находился монастырь Уневский, который издавна подлежал непосредственно власти митрополита Киевского и Галицкого. Гедеон и до унии пытался овладеть этим монастырем, но безуспешно. Теперь же, когда митрополит Рагоза увлекся униею и Гедеон как бы занял его место для православных, сделавшись патриаршим экзархом, он счел себя уже вправе взять Уневский монастырь под свою власть. Впрочем, сам не стал владеть монастырем, а отдал его в управление своему племяннику Ивану Балабану, считавшемуся еще с 1595 г. по королевской грамоте коадъютором, помощником и будущим преемником своего дяди-епископа, и сумел исходатайствовать из королевской канцелярии новую грамоту Сигизмунда III (от 30 июля 1597 г.), которою Иван Балабан утвержден был в звании уневского архимандрита. В монастыре нашлись иноки, которые не хотели покориться новому архимандриту и избрали себе патроном какого-то шляхтича Юрия Уланецкого, но последний скоро передал их тому же архимандриту, и непокорные иноки были схвачены и подверглись строгому наказание. О всем этом слышал митрополит Рагоза, не перестававший считать себя законным владельцем Уневского монастыря, и вот 26 мая 1599 г. он решился отправить к братиям этого монастыря свое послание, желая их утешить и ободрить. "Мы узнали, - писал он, - от многих духовных и мирских людей, что бывший епископ Гедеон Балабан с своим балабановским родом всякою хитростию расхитил ваш монастырь, находящийся под нашим верховным благословением, и старцев иноков томил в монастыре вязаньем и голодом, что какой-то архимандрит Иван Балабан повязал чернецов, и отвозил в свою отчину к брату своему Адаму, и там держал в оковах, отнял у вас монастырские привилегии, позабрал церковные сосуды и отдал жидам, отяготил монастырских подданных данями и всю обитель растлил... что бывший епископ Гедеон сотворил в том монастыре нечестие и законопреступление... Мы ожидали его покаяния, но он, совершив великий мятеж в Церкви и сопротивляясь нашей верховной пастырской власти, доныне пребывает в своей злобе, пока не придет ему время. Вы же все пождите мало в вашем терпении, доколе праведным судом воздастся ему по достоянию его". Надежды митрополита, однако ж, не исполнились: время, которого он ожидал для Гедеона, не пришло, Гедеон продолжал занимать свое место до самой своей кончины, и монастырь Уневский оставался под его властию.
По званию патриаршего экзарха, епископ Гедеон распростирал свое архипастырское служение и за пределы своей епархии - на всех православных, которые находились в епархиях униатских митрополита и владык и не хотели им покоряться. А таких православных было еще тогда весьма и весьма много. Мы видели, что русские дворяне, присутствовавшие на Брестском Соборе, осудившем унию, вместе с земскими послами единогласно дали за себя и за своих потомков торжественный обет не подчиняться митрополиту и епископам, отступившим в унию, и не признавать их власти ни в коронных городах, ни в своих имениях, а неизменно оставаться в вере отцов и иметь только православных пастырей. И на первых порах дворяне, хотя, к сожалению, не все, исполняли этот обет. В их имениях, рассеянных по всему Западнорусскому краю, и под их защитою православные свободно исповедовали свою веру, а православные пастыри беспрепятственно продолжали священствовать, несмотря ни на какие запрещения от униатских владык, и во всех церковных нуждах обращались к патриаршему экзарху епископу Гедеону. И Гедеон удовлетворял этим нуждам: освящал церкви, выдавал антиминсы, ставил попов во все православные приходы, где бы они ни находились. С досадою смотрели на это униатские архиереи и придумывали, как бы обуздать Гедеона. Ипатий Потей, епископ Владимирский, писал к митрополиту Рагозе: "Гедеон Балабан, бывший владыка Львовский, не обращая никакого внимания на проклятие и низложение, которому он подвергся от нас на Брестском Соборе, отправляет все духовные справы и, мало того, вступается еще в чужие епархии и ставит попов, как недавно поставил и прислал попа в имение пана Александра Загоровского Хорев, лежащее в повете Владимирском". И вслед за тем Потей просил митрополита уведомить, нет ли соборного постановления о том, какому наказанию должен подлежать епископ, если он вступается в пределы другого епископа. Митрополит велел справиться в книгах и метриках митрополичьих и послал в ответ Потею (5 декабря 1598 г.) следующее правило, которое будто бы нашел между постановлениями Собора, бывшего в Вильне при митрополите Иосифе Солтане, в 1509 г.: "Аще который епископ от своея области во иную преступаючи, некия духовныя справы дерзнет отправовати: церкви святити, антиминсы давати, попов и дьяконов ставити и до иное области подавати, таковый повинен будет двесте рублей грошей широких на господаря, а на нас, архиепископа, сто рублей, а стороне противной другую сто рублей заплатити безо всякаго прекословия". К изумлению, такого правила вовсе нет в числе постановлений означенного Собора по всем известным спискам и по печатному изданию, которое восходит к началу XVII в. Следовательно, или у митрополита Рагозы находился список деяний Собора уже испорченный, или это правило нарочно выдумано самим ли Рагозою или его писарем-секретарем, чтобы только привлечь к суду ненавистного Гедеона. Потей после того, вероятно, пожаловался на Гедеона королю. По крайней мере король послал Гедеону грамоту (от 22 марта 1599 г.), в которой выражал следующие мысли: "До сведения нашего дошло, что ты, несмотря на сеймовое постановление, утвердившее решение Брестского Собора о твоем низложении, не перестаешь архиерействовать не только в твоей бывшей епархии, но и в чужих епархиях, отправляя духовные дела и поставляя священников, диаконов и прочее духовенство, а к тому ж производишь смуты, соблазны, волнения и вторгаешься в имения других владык. За такое нарушение постановления сейма мы могли бы приказать инстигатору преследовать тебя. Но, не желая этого ныне, мы хотим прежде только напомнить тебе, чтобы ты прекратил свои незаконные действия и жил скромно и спокойно, иначе мы поступим с тобою, как требует сама справедливость, и ты не вправе будешь сказать, что тебя не предостерегли". Такую же грамоту и в тот же день король послал и Перемышльскому епископу Михаилу Копыстенскому.
Но между тем как униаты, покровительствуемые королем, хотели лишить власти православных владык, православные, в сознании своей полной правоты, пытались лишить власти владык униатских. В начале 1598 г. послы воеводства Волынского, прибыв в Варшаву на собиравшийся сейм, подали королю по поручению всех обывателей своего воеводства позыв на Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого и обвиняли их: а) в том, что они своевольно сделали себя послами от всех православных христиан к папе Римскому и именем всех православных заявили ему покорность, тогда как православные никогда им этого не поручали и с ними на это не соглашались; б) в том, что они отважились на такое дело без воли патриархов, своих старших, нарушили данную им присягу - быть всегда послушными Церкви Греческой и таким образом сделались, по правилам святых Соборов и отцов, недостойными своего епископского сана и "духовных хлебов", которыми пользуются; в) в том, что вопреки патриаршим протосинкеллам, прибывшим на Брестский Собор, равно вопреки всем, духовным и светским, обывателям воеводств Киевского, Волынского, Минского, Мстиславского, Новгородского, Подольского, Брацлавского, земель Львовской, Галицкой, Перемышльской, Холмской и других составили иной Собор, соединившись с ксендзами римскими, с которыми иметь общения правила святых отцов возбраняют, и осмелились людей почтенных и добрых, твердо содержащих уставы Церкви Восточной и не согласившихся на схизму - унию, проклинать и отлучать от Церкви, от которой сами прежде отлучились и не имея уже никакой власти отлучать других; г) наконец, в том, что они нарушили права и привилегии, данные прежними королями Церкви Греческой, как и Римской; нарушили генеральную конфедерацию, установившую свободу вероисповеданий в Литве и Польше, и королевскую присягу - свято соблюдать эти права и привилегии и эту свободу. Приняв от послов Волынской земли представленный ими позыв, король немедленно послал Потею и Терлецкому свой приказ (30 генваря 1598 г.), чтобы они явились на варшавский сейм, имеющий открыться со 2 марта, и дали ответ против всех взводимых на них обвинений. Но когда сейм действительно открылся, король не захотел заняться этим делом, столько важным для православных, и отложил его, будто бы за множеством других дел, на два года, до сейма 1600 г.
Подвергаясь постоянно обидам со стороны униатов и латинян, связанных между собою униею, и не находя правосудия у самого короля, православные пришли к мысли заключить своего рода унию, политическую и религиозную, с протестантами, которые также много терпели от латинян в Литве и Польше, чтобы совокупными силами успешнее защищаться от общих врагов. Главными деятелями при этом были со стороны православных князь К. К. Острожский, а со стороны протестантов зять его, воевода виленский Христофор Радзивилл. По их приглашению к 4 мая 1599 г. прибыли в Вильну представители трех протестантских исповеданий: суперинтендент Церквей аугсбургского исповедания в Польше Еразм Глицнер, епископ Церквей богемского исповедания в Малой Польше Симеон Феофил Турновский и старейшина реформатской Церкви в Куявии Даниил Николаевский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Король Сигизмунд III покровительствовал униатским владыкам и жаловал их, хотя не в такой степени, как они могли ожидать. Пока уния только подготовлялась и король нуждался в согласии и содействии владык и вообще русского духовенства, он поощрял их и дал, как мы видели (в т. 9 нашей "Истории Русской Церкви"), митрополиту Рагозе Киево-Печерский монастырь, Луцкому епископу Кириллу Терлецкому кобринский Спасский монастырь в пожизненное владение, кобринскому архимандриту Ионе Гоголю Пинское епископство, а митрополичьему протонотарию Григорию, в монашестве Герману, Полоцкую архиепископию. Но теперь, когда уния ими была торжественно принята и они уже не могли отказаться от нее, король, сколько известно, пожаловал (28 октября 1596 г.) одному только Холмскому владыке Дионисию Збируйскому пинский Лещинский монастырь, отняв его у православного архимандрита Елисея Плетенецкого, которого униатский Собор в Бресте присудил к низложению и лишению места. Плетенецкий, однако ж, несмотря на волю короля, не уступил своего монастыря и продолжал управлять им еще около девяти лет, пока не перешел на настоятельство в Киево-Печерскую лавру. Особенно чувствительно было владыкам-отступникам то, что король вовсе и не думал дать им место в своем сенате, чего они так желали, и сравнять их с латинскими прелатами, как прежде обещал. Папа два раза писал в 1599 г. (от 7 апреля и 10 июля) к Сигизмунду III и просил его выполнить все обещания, данные униатским архиереям: предоставить им место в сенате и уравнять униатское духовенство с римским, но напрасно. В других милостях король униатам не отказывал. Митрополит Рагоза как архимандрит минского Вознесенского монастыря имел тяжбу с князем Петром Горским из-за села Тростенца, которое подарила тому монастырю еще королева Елена, и король решил судебное дело в пользу митрополита (28 марта 1597 г.). Вскоре за тем митрополит принес жалобу, что староста мозырский князь Юрий Радзивилл и его урядники вмешиваются в церковные дела митрополита и изъемлют из-под его власти священников, подчиняя их себе, и король строго запретил это названному старосте (10 декабря 1597 г.). Полоцкому архиепископу Герману еще в бытность его протонотарием и проповедником при митрополите Рагозе последний подарил церковный фольварок Загорский близ Новогрудка за труды по проповеданию слова Божия. Теперь Герман просил короля утвердить за ним означенный фольварок, и король пожаловал ему утвердительную грамоту (19 декабря 1596 г.). Тот же архиепископ жаловался, что витебский воевода Николай Сапега удерживает у себя дани, издавна пожалованные двум витебским церквам с королевских волостей, и король приказал воеводе не удерживать этих даней и отдавать церквам, а когда воевода не послушался, то потребовал его к своему суду (6 декабря 1597 г.). Впрочем, все эти действия короля отнюдь не выражали какой-либо особенной благосклонности его к униатским владыкам: такие же знаки внимания и справедливости он оказывал им и прежде, когда они были еще православными. В одном только они несомненно могли рассчитывать на особенное его благоволение - в деле распространения и утверждения унии. Тут король всегда был на их стороне с своею помощью и защитою.
Обратимся к православным Западнорусского края. Что делали тогда они, как охраняли свою веру, как ратовали против унии? Мы уже знаем, что у них осталось только два епископа, и, замечательно, оба эти епископа имели свои епархии в Галиции, где православие издавна наиболее терпело от латинян. Знаем также, что местоблюститель Вселенского патриаршего престола патриарх Мелетий, как только получил известие об отпадении митрополита Рагозы с несколькими епископами в унию, назначил для Литовской митрополии трех своих экзархов: епископа Гедеона, князя К. К. Острожского и своего протосинкелла Кирилла Лукариса. Но князь Острожский, лицо светское, по объяснению самого патриарха, был экзархом его только как защитник православия в Литве. Кирилл Лукарис являлся здесь экзархом патриаршим лишь по временам, потому что постоянно не жил в Литве, а то ездил в Царьград к патриарху, то возвращался от патриарха сюда, и притом, будучи только архимандритом, не мог исполнять от лица патриарха всех священнодействий в Западнорусской Церкви. Истинным по самому сану своему и постоянным экзархом Цареградского патриарха в этой Церкви, полным представителем его власти здесь оказывался один Гедеон, епископ Львовский, Галицкий и Каменец-Подольский. На нем легла отселе двоякая обязанность: быть архипастырем и первосвятителем не для своей только епархии, но и для всех православных Литовской митрополии, которые не хотели принимать унии и подчиняться униатским митрополиту и епископам.
В отношениях Гедеона к его епархии с давнего времени существовало зло, которое для многих служило соблазном и причиняло немало вреда. Это - вражда Гедеона с Львовским ставропигиальным братством и их препирательства из-за Онуфриевского монастыря и городской братской церкви. Пред наступлением унии князь К. К. Острожский всячески старался примирить враждовавших, но имел мало успеха. Теперь же, когда уния действительно настала и вражда Львовского владыки с знатнейшими гражданами Львова, составлявшими братство, могла угрожать еще более вредными последствиями, сам Собор православный, осудивший в Бресте унию, поручил князю Острожскому, чтобы он в течение следующих шести недель разобрал споры Гедеона с братством и склонил их к примирению. С этою целию являлись в замок князя и Гедеон, и два уполномоченных от братства - пан Дмитрий Красовский и пан Юрий Рогатинец. Они не пришли к совершенному примирению, но по крайней мере заключили (1 декабря 1596 г.) временную мировую и согласились приостановить тяжебное свое дело, производившееся тогда в придворном королевском суде, на целый год, до 1 декабря 1597 г., и до того времени жить в покое и приязни, сноситься между собою по делам веры и общими силами стоять за православие против униатов. К сожалению, как только окончился год, тяжба возобновилась, и братство отправило двух старших братчиков в Варшаву хлопотать по этому делу в королевских судах. Напрасно молдавский господарь Иеремия Могила, посылая Львовскому братству пятьсот червонных для окончания его строившейся церкви, писал братчикам (15 марта 1598 г.), чтобы они "с отцом епископом Гедеоном добре пребывали и его чтили".
Напрасно и сам патриарх Мелетий, в своем послании к ним (от 29 ноября 1598 г.) восхваляя их ревность о православии и предостерегая их от латинства, убеждал их прекратить ссору с епископом и говорил: "Я не хочу знать причины ваших несогласий, а только прошу вас обоих: если что имеете друг против друга, отпустите и примиритесь". Ничто не помогало. Узнав о возобновлении этой тяжбы, подвигавшейся весьма медленно, митрополит Михаил Рагоза просил короля (от 12 июня 1598 г.) отложить решение ее до следующего сейма и вызвать на сейм Гедеона со всеми документами, обещаясь и сам лично явиться туда, чтобы публично обличить Гедеона во всех причиняемых им церковных замешательствах. Что сделал король по этому письму митрополита, неизвестно, но только тяжебное дело Гедеона с братством не было решено и на следующем съезде, а продолжалось еще не один год.
В епархии Гедеона находился монастырь Уневский, который издавна подлежал непосредственно власти митрополита Киевского и Галицкого. Гедеон и до унии пытался овладеть этим монастырем, но безуспешно. Теперь же, когда митрополит Рагоза увлекся униею и Гедеон как бы занял его место для православных, сделавшись патриаршим экзархом, он счел себя уже вправе взять Уневский монастырь под свою власть. Впрочем, сам не стал владеть монастырем, а отдал его в управление своему племяннику Ивану Балабану, считавшемуся еще с 1595 г. по королевской грамоте коадъютором, помощником и будущим преемником своего дяди-епископа, и сумел исходатайствовать из королевской канцелярии новую грамоту Сигизмунда III (от 30 июля 1597 г.), которою Иван Балабан утвержден был в звании уневского архимандрита. В монастыре нашлись иноки, которые не хотели покориться новому архимандриту и избрали себе патроном какого-то шляхтича Юрия Уланецкого, но последний скоро передал их тому же архимандриту, и непокорные иноки были схвачены и подверглись строгому наказание. О всем этом слышал митрополит Рагоза, не перестававший считать себя законным владельцем Уневского монастыря, и вот 26 мая 1599 г. он решился отправить к братиям этого монастыря свое послание, желая их утешить и ободрить. "Мы узнали, - писал он, - от многих духовных и мирских людей, что бывший епископ Гедеон Балабан с своим балабановским родом всякою хитростию расхитил ваш монастырь, находящийся под нашим верховным благословением, и старцев иноков томил в монастыре вязаньем и голодом, что какой-то архимандрит Иван Балабан повязал чернецов, и отвозил в свою отчину к брату своему Адаму, и там держал в оковах, отнял у вас монастырские привилегии, позабрал церковные сосуды и отдал жидам, отяготил монастырских подданных данями и всю обитель растлил... что бывший епископ Гедеон сотворил в том монастыре нечестие и законопреступление... Мы ожидали его покаяния, но он, совершив великий мятеж в Церкви и сопротивляясь нашей верховной пастырской власти, доныне пребывает в своей злобе, пока не придет ему время. Вы же все пождите мало в вашем терпении, доколе праведным судом воздастся ему по достоянию его". Надежды митрополита, однако ж, не исполнились: время, которого он ожидал для Гедеона, не пришло, Гедеон продолжал занимать свое место до самой своей кончины, и монастырь Уневский оставался под его властию.
По званию патриаршего экзарха, епископ Гедеон распростирал свое архипастырское служение и за пределы своей епархии - на всех православных, которые находились в епархиях униатских митрополита и владык и не хотели им покоряться. А таких православных было еще тогда весьма и весьма много. Мы видели, что русские дворяне, присутствовавшие на Брестском Соборе, осудившем унию, вместе с земскими послами единогласно дали за себя и за своих потомков торжественный обет не подчиняться митрополиту и епископам, отступившим в унию, и не признавать их власти ни в коронных городах, ни в своих имениях, а неизменно оставаться в вере отцов и иметь только православных пастырей. И на первых порах дворяне, хотя, к сожалению, не все, исполняли этот обет. В их имениях, рассеянных по всему Западнорусскому краю, и под их защитою православные свободно исповедовали свою веру, а православные пастыри беспрепятственно продолжали священствовать, несмотря ни на какие запрещения от униатских владык, и во всех церковных нуждах обращались к патриаршему экзарху епископу Гедеону. И Гедеон удовлетворял этим нуждам: освящал церкви, выдавал антиминсы, ставил попов во все православные приходы, где бы они ни находились. С досадою смотрели на это униатские архиереи и придумывали, как бы обуздать Гедеона. Ипатий Потей, епископ Владимирский, писал к митрополиту Рагозе: "Гедеон Балабан, бывший владыка Львовский, не обращая никакого внимания на проклятие и низложение, которому он подвергся от нас на Брестском Соборе, отправляет все духовные справы и, мало того, вступается еще в чужие епархии и ставит попов, как недавно поставил и прислал попа в имение пана Александра Загоровского Хорев, лежащее в повете Владимирском". И вслед за тем Потей просил митрополита уведомить, нет ли соборного постановления о том, какому наказанию должен подлежать епископ, если он вступается в пределы другого епископа. Митрополит велел справиться в книгах и метриках митрополичьих и послал в ответ Потею (5 декабря 1598 г.) следующее правило, которое будто бы нашел между постановлениями Собора, бывшего в Вильне при митрополите Иосифе Солтане, в 1509 г.: "Аще который епископ от своея области во иную преступаючи, некия духовныя справы дерзнет отправовати: церкви святити, антиминсы давати, попов и дьяконов ставити и до иное области подавати, таковый повинен будет двесте рублей грошей широких на господаря, а на нас, архиепископа, сто рублей, а стороне противной другую сто рублей заплатити безо всякаго прекословия". К изумлению, такого правила вовсе нет в числе постановлений означенного Собора по всем известным спискам и по печатному изданию, которое восходит к началу XVII в. Следовательно, или у митрополита Рагозы находился список деяний Собора уже испорченный, или это правило нарочно выдумано самим ли Рагозою или его писарем-секретарем, чтобы только привлечь к суду ненавистного Гедеона. Потей после того, вероятно, пожаловался на Гедеона королю. По крайней мере король послал Гедеону грамоту (от 22 марта 1599 г.), в которой выражал следующие мысли: "До сведения нашего дошло, что ты, несмотря на сеймовое постановление, утвердившее решение Брестского Собора о твоем низложении, не перестаешь архиерействовать не только в твоей бывшей епархии, но и в чужих епархиях, отправляя духовные дела и поставляя священников, диаконов и прочее духовенство, а к тому ж производишь смуты, соблазны, волнения и вторгаешься в имения других владык. За такое нарушение постановления сейма мы могли бы приказать инстигатору преследовать тебя. Но, не желая этого ныне, мы хотим прежде только напомнить тебе, чтобы ты прекратил свои незаконные действия и жил скромно и спокойно, иначе мы поступим с тобою, как требует сама справедливость, и ты не вправе будешь сказать, что тебя не предостерегли". Такую же грамоту и в тот же день король послал и Перемышльскому епископу Михаилу Копыстенскому.
Но между тем как униаты, покровительствуемые королем, хотели лишить власти православных владык, православные, в сознании своей полной правоты, пытались лишить власти владык униатских. В начале 1598 г. послы воеводства Волынского, прибыв в Варшаву на собиравшийся сейм, подали королю по поручению всех обывателей своего воеводства позыв на Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого и обвиняли их: а) в том, что они своевольно сделали себя послами от всех православных христиан к папе Римскому и именем всех православных заявили ему покорность, тогда как православные никогда им этого не поручали и с ними на это не соглашались; б) в том, что они отважились на такое дело без воли патриархов, своих старших, нарушили данную им присягу - быть всегда послушными Церкви Греческой и таким образом сделались, по правилам святых Соборов и отцов, недостойными своего епископского сана и "духовных хлебов", которыми пользуются; в) в том, что вопреки патриаршим протосинкеллам, прибывшим на Брестский Собор, равно вопреки всем, духовным и светским, обывателям воеводств Киевского, Волынского, Минского, Мстиславского, Новгородского, Подольского, Брацлавского, земель Львовской, Галицкой, Перемышльской, Холмской и других составили иной Собор, соединившись с ксендзами римскими, с которыми иметь общения правила святых отцов возбраняют, и осмелились людей почтенных и добрых, твердо содержащих уставы Церкви Восточной и не согласившихся на схизму - унию, проклинать и отлучать от Церкви, от которой сами прежде отлучились и не имея уже никакой власти отлучать других; г) наконец, в том, что они нарушили права и привилегии, данные прежними королями Церкви Греческой, как и Римской; нарушили генеральную конфедерацию, установившую свободу вероисповеданий в Литве и Польше, и королевскую присягу - свято соблюдать эти права и привилегии и эту свободу. Приняв от послов Волынской земли представленный ими позыв, король немедленно послал Потею и Терлецкому свой приказ (30 генваря 1598 г.), чтобы они явились на варшавский сейм, имеющий открыться со 2 марта, и дали ответ против всех взводимых на них обвинений. Но когда сейм действительно открылся, король не захотел заняться этим делом, столько важным для православных, и отложил его, будто бы за множеством других дел, на два года, до сейма 1600 г.
Подвергаясь постоянно обидам со стороны униатов и латинян, связанных между собою униею, и не находя правосудия у самого короля, православные пришли к мысли заключить своего рода унию, политическую и религиозную, с протестантами, которые также много терпели от латинян в Литве и Польше, чтобы совокупными силами успешнее защищаться от общих врагов. Главными деятелями при этом были со стороны православных князь К. К. Острожский, а со стороны протестантов зять его, воевода виленский Христофор Радзивилл. По их приглашению к 4 мая 1599 г. прибыли в Вильну представители трех протестантских исповеданий: суперинтендент Церквей аугсбургского исповедания в Польше Еразм Глицнер, епископ Церквей богемского исповедания в Малой Польше Симеон Феофил Турновский и старейшина реформатской Церкви в Куявии Даниил Николаевский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96