Я не столько выпускных, сколько вступительных боюсь. Говорят, на филфак без двухлетнего стажа даже со всеми пятерками — и то только кандидатами принимают. А как со страху не ляпнуть ошибку в сочинении?
Трусиха я и рохля! Никакой решительности! Вот уже месяц не могу попросить купить мне белое платье на выпускной вечер. Дотяну до последнего, мама уедет, и я останусь Золушкой без бала. Ладно, дальше некуда тянуть. Завтра заеду в универмаг, посмотрю, что там есть подешевле, и тогда скажу маме. А пока нужно побыстрей сворачивать диссертацию, а то времени на подготовку к экзаменам совсем не остается.
— Спишь, зайка?
— Глаза слипаются, а так ничего.
— Ну-ну, давай бумаги собирать, мы сегодня и так много успели. Помощница ты моя, просто не представляю, что б я без тебя делала!
Смешно — стоило маме меня похвалить, как я чуть не расплакалась. Нервы как у уездной барышни. А мне сейчас нужны нервы, как морские канаты. Ой, засыпаю прямо в ванной. Что, госпожа новая квартира, принесешь мне, как маме, удачу? Или у тебя уже вышел лимит на волшебства? Ну-ка погадаю на каплях на стене: поступлю — нет, поступлю — нет… Ой, последняя капля скатилась — не понятно, это да или нет?
— Нин, ты долго еще?
— Подожди, видишь, волосы после бани, как солома торчат.
— Конечно, если каждую волосинку в отдельности укладывать, то мы как раз к разведению мостов поспеем.
— А тебе не терпится блистать на выпускном балу? Представляю себе этот бал: затолкают в актовый зал шесть одиннадцатых классов, пластинки — старье, парни по углам толкутся, девицы друг перед другом изображают, бог знает что…
— То-то ты второй час для парней по углам прическу накручиваешь.
— А куда спешить? На торжественную часть? Слушать, как директор речугу толкает про то, что на нас осуществлена реформа образования, и мы теперь должны твердо нести знамя, а то будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
— Вот именно: чтоб ты успела ему покивать из зала своей «бабеттой», мол, есть — догнать и перегнать! Выполнить и перевыполнить!
— Поэтому я и начесываюсь: пусть он хоть на мою «бабетту», да на Лашины телеса в гипюровом платье полюбуется. А то у этого солдафона никакой радости жизни нет.
— Понятно. Сплошное человеколюбие. А я о цветах беспокоюсь: жарко, завянут. Я их для Николая Михайловича и Людмилы Николаевны купила, а вдруг они из-за директора, не придут…
— Не боись, мне в шерстяном платье еще жарче, но я же не вяну. А знаешь, какое у Алки платье? Атласное на нижней юбке.
— Нехорошо из-за одного вечера столько денег выбрасывать. К тому же у нее отец пьет.
— Пьет, зато нахалтурить сколько может. Не то, что мои инженеры: специально шерстяное платье купили, чтоб потом в синий цвет перекрасить и в институт носить.
— Не мажь так густо ресницы, потекут на жаре. Ты все-таки на вечерний решила?
— На дневной. Жалко, конечно, маму, у нее на шее мой братец балбес сидит, и меня пять лет тащить, но она сама предложила: «Мы с отцом вечерний кончали, знаем, что это за образование. Пусть хоть у тебя будут счастливые студенческие годы».
— А вдруг не поступишь?
— В Бонч-то? Во— первых, ты меня летом очень по математике поднатаскала, во-вторых, не поступлю — пойду в мамино КБ работать. Через два года со стажем уж всяко пройду.
— Но ты говорила, у тебя к технике нет никакой склонности.
— Ну и что, у меня, вообще ни к чему нет склонности, что ж мне из-за этого без института оставаться?
— Все четко расписано. И выглядишь ты великолепно. А я до сих пор очухаться от экзаменов не могу. Перед глазами так и мелькают страницы учебников. Во сне все еще бегу, бегу, зубрю… Не остановиться.
— Я уже про школьные экзамены и думать забыла.
— А меня они просто раздавили морально и физически.
— Да брось ты переживать, подумаешь, выплакала четверку по химии.
— Ничего я не выплакала! Я учила этот билет!
— Ну, учила и хорошо, успокойся ты.
— Сама не понимаю, что со мной произошло: надо отвечать, а у меня в горле перехватило, и слезы сами по себе текут.
— Подумаешь, переутомилась и все. Недельку отдохнешь и прекрасно сдашь вступительные. Кому, как не тебе, в университете учиться.
— Нет, у меня предчувствие, что провалю.
— Ну и наплевать, пойдешь на Красную зарю. Два года поработаешь и как миленькая поступишь.
— У меня и так ощущение, что я за этот лишний год состарилась, а еще через два года в университетскую аудиторию войдет старушенция, из которой сыпется песок.
— Да ладно тебе! Как мой причесон?
— Супер. Наконец-то принцесса собралась на бал. Карета из тыквы подана.
— Тронулись.
— Неудобно в белых платьях по улице топать, все оглядываются.
— Пусть смотрят. Надо было кофты захватить. Ночью на развод мостов пойдем — замерзнем.
— Ничего, нас будет согревать твоя вера в светлое будущее.
— И пиджаки оставшихся в классе джентльменов.
— «Оставшихся» звучит как после войны. Действительно, все, кто после девятого класса ушел в вечернюю школу, кончили уже первый курс. А здесь остались только увечные да контуженные.
— Подумаешь, учатся в и нститутах. Кто учится-то? Ларка? Так она специально в Военмех поперлась, потому что там одни парни. И уже первую сессию завалила.
— А Пшеничный — курсант Военно-медицинской академии.
— Так у него же папочка!… Зато Ларуська кукует с ребенком на Севере, а ее муж как напьется, так выталкивает ее в одном платье на улицу.
— Зато Алкин Богданов — в Политехе. Ритка — в Техноложке. Ну, все где-нибудь да учатся
— А Олежка не поступал и не собирается в этом году поступать.
— Почему?
— Он в армию идет. Чего, говорит, последние золотые денечки на экзамены гробить? И знаешь, я где-то в душе с ним согласна. Я совсем не жалею, что осталась в одиннадцатилетке. Еще хоть на годик продлили детство… А что за ним? Нудная ежедневная работа? Семейная каторга? Бр-р, страшно подумать.
— А у меня было ощущение, что мы как тесто разбухаем, разрастаемся, через край уже ползем, а нас учителя в квашню обратно кулаками заталкивают.
— Пусть хоть так.
— А Олежку жалко: после армии он уже не будет учиться. Хотя голова у него светлая, и все его любили: и мальчишки и девчонки.
— Тонкий намек на толстые обстоятельства поняла. Но если уж честно говорить, то я, как только в институт поступлю, и Олежку и весь наш класс тут же забуду. Там совсем другая жизнь закрутится.
— Быстро ты отряхнула школьный прах со своих ног. Что ж, открывай в последний раз двери нашего второго дома.
— Пусто в коридорах. Опоздали.
— Кто-то слишком долго вертелся перед зеркалом.
— Хлопают. Наверно, директор кончил речь.
— Загляни в щелочку, пришли Людмила Николаевна и Ник Мих?
— Не-а, не видать. Черт, все головы к нам повернули! Прорвемся?
— Неудобно. Может, подождем здесь?
— Еще чего! Двум смертям не бывать — давай!
— Во! Как всегда выпендриваются! Даже на выпускной бал не могут придти вовремя!
— Ты, Алочка, как всегда любезна. А сегодня еще и неотразима.
— Разумничались. То-то и видно, что таких умников, как вы, даже в институт не возьмут.
— А тебя возьмут?
— Возьмут! Я полгода на курсы ходила и знаю, на каком отделении в прошлом году недобор был.
— Тише вы, слушать мешаете!
— Сама, Лаша, заткнись!
— Платье у Верки видели? Потряс! Прямо с картинки в журнале мод. Интересно, сколько на такую юбку материи пошло?
— Ал, ты не знаешь, куда она поступать будет?
— Чего не знаю? Знаю. Туда же, куда и ты.
— Нин, ты слышала? Верка — на филфак. Убита. Наповал.
— Да ладно тебе, Верка со своей зубрежкой — куда хочешь поступит.
— Но у нее же просто фотографическая память, ей все равно, что литература, что математика — она ни в чем ни звука не понимает!
— Подумаешь, зато с таким видом все шпарит, будто сама весь учебник написала.
— Тише вы, вас поздравляют, а вы болтаете!
— Что, уже хлопать пора? Мы хлопаем.
— Ушами.
— Кончайте трепаться, сказано стулья для танцев раздвигать.
— Ла-аш, ну-ка дай твое платье рассмотреть! Да тебя в таком великолепии просто не узнать!
— Ага. Мне один парень сказал, что полнота делает мою фигуру вот так — на большой! Конечно, наша школьная мелюзга просто ничего не понимает.
— Фигура для настоящих парней!
— Да ты, Лаша, сегодня и не толстая совсем.
— Ага. У меня там внизу корсаж. На, пощупай.
— Ого, прямо бронтозавр! Слушай, ты не поступай в «Пищевой», а то фигуру испортишь.
— Сколько раз тебе говорить: я иду не в «Пищевой», а в «Торговый». Смейтесь, смейтесь, вы еще все ко мне приползете, поклонитесь. Университет университетом, а хуже других никому ходить не хочется. Между прочим, знаешь, кто еще на филфак поступает?
— Знаю. Верка.
— Ну, Верка — зубрилка. Алена из «д»!
— Да ну?
— Вот тебе и «да ну!» Она еще в сто раз скорее тебя поступит. У нее мать — заведующая ателье на Невском.
— При чем тут ателье?
— А при том… Ее мать сказала моей матери, что она шила для одной знакомой, которая преподает на кафедре английского языка.
— Ну, там блат не поможет. Там такой строгий отбор.
— Не скажи, блат как вода — везде дырочку найдет.
— Ого, Лаша афоризмами заговорила!
— Посмотрим, что ты, когда провалишься, запоешь.
— Эй, сачки! Встали в сторонку и сплетничают, а мы за них стулья таскай!
— Ну-ка, девочки! Улыбочка! Фотография на память!
— Видишь, Лаша, нам с тобой мальчишки: «сачки», «сплетницы», а Нине: «Улыбочка! Фотография на память!» Что значит потрясная «бабетта».
— Ах, вам моя прическа не нравится?! Все! Ухожу танцевать с Димкой! А вы тут оставайтесь сплетничать.
— Кто знает, куда Димка поступает?
— В «Лесотехническую академию».
— А Ник?
— В «Педиатрический».
— Вот бы не подумала! Хотя, пожалуй, им это подойдет…
— Девчоночники они.
— Все недевчоночники уже в прошлом году поступили. А оставшимся можно доверить лес и детей.
— Бабская работа. Что это за муж будет! Никаких денег от него не дождешься.
— А тебе, Лаш, муж и не нужен. Ты сама будешь добытчица.
— Да уж побольше тебя, дуры университетской, буду заколачивать. И мужик у меня будет получше твоего ухажера Ва-ани. Вон тащится со своей дурацкой улыбочкой.
— Не хорошо, Лаша, о будущем математическом светиле так говорить.
— «Светило»! Как же! Кто его с такой рожей в институт пустит?!
— Куда это Лашина?
— Танцевать, наверно, упорхнула. Витя, Ник Мих все еще с тобой занимается?
— Угу.
— Ты будешь поступать на физмат?
— Не-а, он говорит, что мне нужно на прикладную математику.
— Почему?
— Говорит, что у меня не развито воображение.
— И ты не обижаешься?
— А чо? Коли это правда?
— Боишься экзаменов?
— Не-а, счас поступать не буду. Пусть меня в армию забреют. А там попрошусь в госбезопасность.
— КУДА-А?!
— В погранвойска. После такой службы куда хошь возьмут. И в партию в армии вступлю. Там это запросто. А после университета попрошусь в КГБ.
— КУДА-А?!
— Туда-а. Знаешь, какая у них там техника!
— Да где ты таких идей набрался? Раньше ведь двух слов связать не мог?
— Разговаривать я умею. Только не люблю. Чего языком попусту молоть?
— Господи! Ты Николаю Михайловичу про КГБ говорил?
— Не-а. Только тебе. Знаешь, чо я к тебе подошел?
— Нет.
— Я у тебя в комнате был.
— Мы переехали.
— Знаю. Я на старой квартире. Там теперь один парень живет. Он из нашинских. Земляк.
— Бред какой-то, при чем тут комната?
— Эта-а… Можно я тебе из армии писать буду? Из армии всегда кому-нибудь пишут…
— Пиши.
— Не беспокойся, я твой новый адрес в журнале посмотрел.
— Ва-ань, ты чо с девушкой без пряников заигрываешь?
— Я ничо.
— То-то по твоей красной физиономии и видно, что ты «ничо».
— Девчата, он сматывается! Держи его!
— Пусть катится! Танцевать все равно не умеет.
— Ну, девчата, давайте решать: идем по городу всю ночь гулять или по домам?
— Чего, все классы идут, а мы что — рыжие?
— Ура! Встречать белые ночи!
— На Марсово поле!
— К Летнему саду!
— Смотреть, как разводят мосты!
— Нин, мы как, тоже пойдем?
— Как хочешь. Если идем, то я с Ником и Димкой договорюсь, чтоб они нам свои пиджаки дали.
— Что-то у меня никакого настроения никуда тащиться. Будто мы не на своем, а на чьем-то чужом празднике гуляем.
— И мне эта скукотища надоела. Пошли спать. Мама сказала, что постелет нам вместе на полу и оставит по пирожному к чаю.
— Решено: сон с пирожными — йес, шатание по городу — ноу!
— Спа-анюшки пора…
Выпускной бал кончился. А был ли он? Целый вечер простояла у стенки, никто даже не догадался пригласить танцевать. Неужели и вся жизнь так промелькнет? Нет, с сентября время должно пойти по-другому. Сейчас оно сжалось как пружина, а потом раз — распрямится и полетит стрелой… Или упадет к ногам… Как проколотый резиновый шарик. Сморщенный и жалкий.
Нет! Моя жизнь не может так бесславно кончиться. Меня нельзя взять и сбросить со скалы в самом начале пути. Я должна подняться на самую вершину. Это моя гора и моя вершина.
Господи, как же я устала.
Сколько же мне лет?
Сто? Двести? С каждой минутой я старею. Это метро с воем высасывает мои годы.
— Двери закрываются. Следующая остановка — Кировский завод.
Парни, вошедшие в вагон, даже не взглянули в мою сторону. Кто я им — старая дохлая кошка? Подумаешь, они больно мне нужны! Из техникума, небось, какого-нибудь… А я, между прочим, в университете учусь. Что съели? Вру?! Хотите, скажу, на что он похож?
Филфак похож на Римские катакомбы. Лабиринт подвала разделен на аудитории-клетушки с обвалившейся штукатуркой. В такие содержали львов-людоедов, которым бросали бедных христиан.
Кто?! Я?! Боюсь россказней про катакомбских крыс?! Да знаете ли вы, что вся моя прежняя жизнь была залогом поступления в сей храм?! Я с пятнадцати лет видела, как я вхожу под своды этого лабиринта, нога касается замшелых ступеней, меня берут за руки прекрасные юноши и девушки, зажигают факелы, и мы начинаем медленно шаг за шагом спускаться в глубину веков, туда, где когда-то создавался язык, литература, мышление человека.
Я до сих пор жду этого таинства. Я чувствую, что настоящее знание где-то рядом, за волшебной дверью — сказать: «сим-сим» — и она откроется. Только не понятно, почему все медлят? Почему у всех такой вид, будто они вовсе не собираются искать никаких знаний? Может, нужно подождать, когда все подучат язык? Хотя зачем же тогда нас трясли и просеивали сквозь тончайшее сито, если большинство даже языка не знает? Или все дело в лекциях? Профессора их так читают, словно у нас курсы по ликвидации неграмотности. Может, языкознание и литературоведение на старших курсах будут на более высоком уровне? Или это специальные второсортные лекции для вечерников?
А что, если мне просто сдать экзамены за первый курс экстерном? И тогда мне быстрее откроется волшебная дверь?
— Автово. Поезд прибыл на конечную станцию. Просьба освободить вагоны.
Ой, молодые люди, совсем забыла, что вы тут рядом стоите. Поди, даже бросили один-два пламенных взгляда на меня, а я настолько отключилась, что даже не заметила. Прошу великодушно простить, заучилась. Сами понимаете, какое уж тут кокетство, если уже одиннадцать, и мне еще полчаса ждать автобус на сквозном ветру.
Бр— р-р, холодина… Выдувает из головы все мысли. Сдирает кожу вместе с пальто. Не больно-то приятно остаться голым перед лицом черной Вселенной. Если не инопланетяне, то какой-нибудь пьяница запросто может пристать. Спрячусь-ка за столб -авось, защитит от нечисти и ветра.
Может, университет тоже спрятался от меня под шапкой-невидимкой? Ау! Или играет со мной в жмурки? Динь-динь — я был всемирно известным, когда тебя и в помине не было. Динь-динь — ты меня закончишь, я скину шапку-невидимку и опять стану самим собой. Что, съела?
Не хорошо так шутить, несправедливо. Я как проклятая работала, чтобы попасть сюда, а мне достается лишь обвалившаяся штукатурка.
Автобус! Теплое урчащее нутро автобуса — вот, что не обманет. Только бы не оттолкнули от двери. Хоп! Повезло! Дверь остановилась прямо напротив меня. Скорей-скорей протиснуться внутрь, где тебя закутают плотные тела. Они не подведут — не дадут упасть, даже если сильно качнет или уснешь случайно. Уф, заурчал мотор… Сейчас дотащит до нашей сонной квартиры.
А та— ам… горячий душ! Содрать налипшие дневные заботы, и нырк в постель! Как Иванушка-дурачок в котел с вареным молоком.
Наутро встать молодой и пригожей…
Ко— тел-тел-тел-с мо-ло-ком-ком-ком -куда это я в котле еду? Вынырнуть из тепла и посмотреть? Не хо-очется… Кто меня зовет? Чей-то знакомый голос? Папа! Зачем он один бредет по пояс в снегу? Па-апа! Не слышит. Нужно догнать, спросить… В следы наступать легче, чем самой протаптывать. Только уж очень большие шаги. Пап, подожди, я помогу тебе. Не оборачивается. Куда он несет кирпичи? Ему же тяжело одному. Па-ап! Наш дом совсем в другой стороне! Па-ап!
А это чей это дом? У него тоже стена разваливается, штукатурка сыплется. Это не дом. Это университет. Он ждет папиных кирпичей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63