Тем более они не привыкли, чтобы с ними разговаривали в таком тоне, каким говорили вы.
— Полагаю, они быстро научатся этому, — усмехнулся Петерсен.
— Я тоже так полагаю, — промолвил полковник.
Спустя полчаса после возвращения майора в номер отеля «Сплендид» к нему присоединились Джордже и Алекс.
— По крайней мере, мы знаем их фамилию, — сказал Джордже.
— Фон Караян, — повторил Петерсен. — Что удалось выяснить вам?
— Служащий сказал, что не располагает сведениями, откуда гости прибыли. В отель их привез полковник. Клерк без колебаний сообщил номер комнаты, однако предупредил, что если мы желаем нанести визит, то он спросит у них разрешения, потом проводит нас до самых дверей и представит постояльцам. Тогда мы поинтересовались, какие комнаты примыкают к соседнему пустующему номеру. Оказалось это спальни. Наши вопросы иссякли, и мы ушли.
— Иначе говоря, вы напрасно потратили время.
— Нам не привыкать к несправедливости, Петер. Обойдя отель, мы с Алексом поднялись по пожарной лестнице и пробрались по узкому выступу, по очень узкому выступу. Это было чрезвычайно рискованно и опасно, особенно для такого пожилого человека, как я. Головокружительная высота!
— Да, — Петерсен был терпелив. Номер фон Караянов находился на втором этаже. — Что же дальше?
— Влезли на крошечный балкончик. Окна комнаты закрывали тюлевые занавески.
— Сквозь них можно было что-нибудь рассмотреть?
Толстяк кивнул.
— Сквозь занавески можно было великолепно видеть, а сквозь оконные стекла — великолепно слышать. Молодой человек передавал радиосообщение.
— Интересно. Едва ли неожиданно, однако... Азбука Морзе?
— Обычная речь.
— Что же он говорил?
— Я не понял. Очень короткое сообщение. К тому же, язык не европейский. Раньше я его никогда не слышал.
— Кто-нибудь видел вас на пожарной лестнице, выступе здания или балконе?
Джордже попытался изобразить обиду.
— Мой дорогой Петер! — вскричал он.
Майор остановил его взмахом руки.
Немногие могли обращаться к нему по имени, но немногие перед войной обучались в Белградском университете у весьма уважаемого и почтенного профессора Джордже, специализировавшемся на западноевропейских языках. Толстяк владел — не говорил, что владеет, а именно владел по меньшей мере дюжиной иностранных языков. Представление же оп имел о значительно большем количестве.
— Простите, простите, Джордже, — Петерсен оглядел обширные профессорские формы. — Хотя вы утверждаете, что вас никто не заметил, я убежден — к завтрашнему утру, а может быть, даже раньше, полковник Лунц будет знать, что вы и Алекс кружили по близости. Навряд ли его это смутит — от меня он не ожидает ничего другого. Однако полковник не узнает, что юный Михаэль фон Карали вскоре после нашего ухода бросился к рации и передал кому-то некую информацию. Хотелось бы мне знать, какую именно... Немного подумав, Джордже сказал:
— Алекс и я можем выяснить это на катере завтрашней ночью.
Петерсен помотал головой.
— Я обещал полковнику Лунцу доставить их целыми и невредимыми.
— Кто для нас этот полковник? — промолвил толстяк. — И что для него ваше обещание?
— Нам важно доставить этих людей невредимыми.
Джордже с досадой постучал себя по голове.
— Видимо, возрастное, — заметил он.
— Все в порядке, Джордже, — успокоил его Петерсен. — Нормальная профессорская рассеянность.
Глава 2
Полковник Лунц не предоставил в распоряжение Петерсена и его спутников ни почетного «хорха», ни хотя бы мало-мальски приличного автобуса. Они пересекали Италию в кузове обшарпанного грузовика с колесами из литой резины и полностью разбитыми рессорами. Крышей его служил брезент, натянутый на стальных обручах. Если учесть, что температура воздуха в горах была по-настоящему зимней, то поездку можно было в определенном смысле назвать замечательной. Ко всем перечисленным прелестям добавлялось зловоние выхлопных газов, смешивающихся с дымом вонючих сигар Джордже. Щадя обоняние попутчиков, толстяк уселся у заднего борта. В те редкие мгновения, когда он не курил, Джордже то и дело запускал руку в корзину, заполненную бутылками с пивом, которая стояла у его ног. Он держался бодро и казался абсолютно невосприимчивым к холоду. Впрочем, так оно и было — природа снабдила Джордже надежной теплозащитой.
Фон Караяны, одетые в зимние куртки, сидели на жесткой скамье грузовика нахохленные и молчаливые. Это можно было считать естественной реакцией на холод и невообразимую тряску, но Петерсен подумал, что со вчерашнего вечера прошло слишком мало времени, чтобы их обида улеглась. Возможно, причиной их унылого вида стало соседство с Алексом, хмурое мрачное лицо которого не располагало к жизнерадостности и веселью.
В полдень путники остановились пообедать в крохотном высокогорном селении близ Корфиньо. Они покинули Рим в семь утра, за пять часов преодолели лишь сотню миль, хотя, принимая во внимание дряхлость грузовика и запущенное состояние горной дороги, это было совсем неплохо. Еле переставляя затекшие и промерзшие до костей ноги, путешественники не без труда перевалили через откидной борт машины и, очутившись на земле, огляделись.
Селение состояло из нескольких убогих хижин, почтовой конторы и маленькой гостиницы. Соседний Корфиньо мог дать деревушке значительную фору по части удобств и комфорта, но полковник Лунц был патологически помешан на секретности. К тому же, как и большинство старших офицеров вермахта, он скептически относился к своим итальянским союзникам, считая их сплошь предателями и шпионами.
Хозяином гостиницы оказался худой, робкий, едва ли не испуганный человек, что выглядело несколько странным для представителя этой профессии. Явно неловкий официант, назвавшийся Луиджи, после приветствия не издал ни звука. Сама по себе гостиница оказалась довольно неплохой, хотя бы потому, что тут было тепло, пища — сносной, а бутылки с вином и пивом, которым, как всегда, увлекся Джордже, возникали на столе, точно по взмаху волшебной палочки.
Беседа скрашивает любое застолье. В дальнем конце небольшого зала водитель и его напарник, а на самом деле охранник, ехавший в кабине со «шмайсером» под сиденьем и «маузером» в кармане, говорили почти непрерывно. У троих же из пятерых, обедавших за столом вместе с Петерсеном, языки были будто парализованы. Алекс ел, по обыкновению молча, словно размышляя о чем-то чрезвычайно загадочном и важном. Зарина и Михаэль, по собственному признанию, есть не хотели. Они ковырялись в тарелках и отваживались что-либо промолвить только тогда, когда к ним обращались напрямую. Сам Петерсен отдыхал, ограничив свое общение с компаньонами дежурными репликами и любезностями. Лишь неутомимый Джордже старался как-то разрядить обстановку, и, надо признать, его природная болтливость приносила некоторые плоды. Усилия Джордже были направлены исключительно на фон Караянов. Вскоре, как и предполагал Петерсен, подтвердилось, что они — словенцы австрийского происхождения. Стало также известно, что брат и сестра закончили начальную школу в Любляне, а среднюю — в Загребе, после чего обучались в Каирском университете.
— В Каирском университете? — услышав это, потрясение воскликнул Джордже. — О Боже! Что заставило вас лезть в это культурное болото?
— Так захотели наши родители, — Михаэль пытался казаться сдержанным и холодным, но его слова прозвучали так, словно он защищался.
— Каирский университет, — повторил толстяк и помотал головой, не веря своим ушам. — Разрешите спросить, что же вы там изучали?
— Вы слишком любопытны, — отрезал Михаэль.
— Мною движет отеческий интерес, — широко улыбнувшись, объяснил Джордже. — И, разумеется, отеческая забота о незадачливой молодежи нашей несчастной разъединенной страны.
Первый раз за все время обеда Зарина позволила себе улыбнуться, правда, очень слабой улыбкой, однако вполне достаточной для того, чтобы показать, что она умеет это делать.
— Едва ли вам будет интересно знать, что мы изучали в Каире, господин... ммм...
— Зовите меня просто Джордже. Откуда вы знаете, Зарина, что меня может интересовать? Я разносторонняя личность. Мне интересно все.
— Мы изучали экономику и политику.
— Боже милостивый! — Толстяк хлопнул себя ладонью по лбу. Как актер классического репертуара он мог умереть с голоду, но как актер цирка или оперетты Джордже был бесподобен. — Боже милостивый! Господа, вы отправились в Египет изучать такие серьезные вещи? Изучать экономику в самой беднейшей стране на Среднем Востоке? Чудеса! Чему могли вас научить египтяне? Их экономика еле стоит на ногах, нет, она пребывает в состоянии крайнего ступора! Назовите первое попавшееся государство, которое придет на ум, и выяснится, что Египет задолжал ему миллионы и миллионы. Что же касается политики... Эта страна — большое футбольное поле, где гоняют мяч все, кому заблагорассудится, — Джордже ненадолго умолк то ли в восхищении от своего красноречия, то ли в ожидании ответа. Не дождавшись его, он встряхнул головой и продолжил:
— Непонятно, что ваши родители имели против Белградского университета? Допускаю, что у Оксфорда и Кембриджа, так же как у Гейдельберга, Сорбонны, Падуи есть свои преимущества, но... По-моему, Белградский университет значительно лучше.
Вновь на лице Зарины появилась слабая улыбка.
— Похоже, вы крупный специалист в этом вопросе, господин... мм... Джордже.
Толстяк не стал самодовольно ухмыляться. Вместо этого он сказал с величественной скромностью:
— Я горжусь другим, господа. В свое время мне достаточно пришлось пообщаться со многими учеными мужами, среди которых были и выдающиеся личности.
Брат и сестра в недоумении переглянулись, однако, как и ранее, промолчали. По всей видимости, они не решились снизойти до разговора с тем, кто своей внешностью напоминал швейцара или уборщика. Вероятно, они предположили, что свою несколько возвышенную манеру речи Джордже приобрел, подметая залы заседаний или прислуживая на высоких приемах.
Толстяк сделал вид, что ничего не заметил.
— Ладно, — рассудительно сказал он, — В конце концов, не мое дело исправлять ошибки чужих родителей... — Внезапно он сменил предмет разговора. — Вы монархисты, конечно.
— Почему «конечно»? — резко спросил Михааль.
Джордже вздохнул.
— Потому что, хочу надеяться, дурацкий колледж на Ниле не вышиб из ваших голов национального самосознания. Если бы вы не были монархистами, то не находились бы сейчас рядом с нами. А кроме того, мне это сообщил майор Петерсен.
Зарина взглянула на майора.
— Вы всегда так относитесь к доверительной информации?
— Не знал, что вы мне доверились, — Петерсен удивленно приподнял брови. — Ваша информация была слишком незначительной, чтобы считать ее проявлением доверия. А вот, Джордже я доверяю.
Зарина вновь посмотрела на него и опустила глаза. В ее взгляде был упрек, а может быть, майору это просто почудилось.
— Поймите меня правильно, господа, — промолвил Джордже. — Я озадачен. Вы монархисты. Ваши родители, как я полагаю, тоже. Да, семейства, подобные вашему, часто отправляют своих детей обучаться за границу, но не в Каир, Как правило, выбирают Северную Европу, главным образом Англию. Узы, связывающие югославскую и британскую королевскую фамилии, очень тесны. В особенности, кровные узы. Какое место избрал король Петр для своей вынужденной ссылки? Лондон. Принц-регент тоже на попечении англичан...
— В Каире говорят, что принц Павел — британский военнопленный, — Михаэля, кажется, несильно расстраивало то, что говорили в Каире.
— Вздор, — Джордже энергично взмахнул рукой. — Принц Павел находится в Кении под правительственной опекой. Он волен приезжать и уезжать куда и когда ему вздумается, регулярно снимаь деньги со счета в лондонском банке. Кстати, замечу, это банк британского королевского дома. Ближайший европейский друг принца и, между прочим, его шурин — герцог Кентский. Точнее, он был другом принца, пока не погиб в прошлом году в авиакатастрофе. Общеизвестно, Павел собирается нанести визит генералу Смутсу в Южной Африке, который так же является союзником англичан.
— Я тоже озадачен, — прервал толстяка Михаэль. — Две южноафриканских дивизии генерала Смутса дерутся в Северной Африке бок о бок с Восьмой армией англичан. Верно?
— Верно.
— Дерутся с немцами?
— С кем же еще они могут там драться? — удивился толстяк.
— Выходит, друзья югославского королевского дома сражаются в Северной Африке с немцами, в то время как мы, монархисты, здесь, в Европе, воюем на стороне Германии, а не против нее? Что-то я во всем этом запутался...
Речь Михаэля Зарина сопроводила легкой усмешкой. Казалось, она понимает несколько больше, чем брат.
— Во всем есть своя логика, — сказал Петер-сен. — Правда, Джордже?
Толстяк согласно кивнул головой.
— Да, — сказал он. — В настоящий момент мы воюем на стороне Германии, но только в настоящий момент. Сражаемся вместе с немцами, но не за них. Они наши союзники, пока нам это выгодно, — Джордже долил себе в кружку пива и отхлебнул разом половину ее содержимого. — У нас одна цель — Югославия.
Петерсен взглянул на Зарину.
— Прошлым вечером вы упомянули о том, что знакомы с королем Петром. Хорошо его знаете?
— Один или два раза встречались на официальных приемах. Тогда он был еще принцем... Перекинулись с ним десятком-другим фраз, не более.
Приятный, милый юноша. Помню, я подумала, что из него получится неплохой король. Жаль только, что Петр хромает.
— Хромает? — переспросил Джордже.
— Вы разве не знаете? Его левая нога...
— А, это. Я удивлен.
— Он не любит афишировать свой изъян. Между прочим, все слухи о покушении — бред. Это был несчастный случай на охоте, — сказал Петер-сен и усмехнулся. — Наверное, кто-то из придворных принял будущего монарха за дикого кабана, — майор поискал глазами хозяина и поманил его пальцем к столу. — Будьте любезны, принесите счет.
— Счет? — на мгновение мужчина опешил, затем произнес, как ни в чем не бывало:
— Ах, счет! Разумеется. Минуточку... — он торопливо выбежал из зала.
Петерсен посмотрел на фон Караянов.
— Вы зря не едите — надо поддерживать в топке огонь. Спуск тоже будет нелегким. Хотя по мере приближения к Адриатике, наверняка, станет теплее.
— Не станет, — это была первая реплика, отпущенная Алексом за все время пребывания в гостинице, как обычно, окрашенная в мрачные тона. — Ветер усилился. Прислушайтесь — сами убедитесь в этом.
Сидевшие за столом замерли. Доносившийся снаружи низкий протяжный гул не сулил ничего хорошего. Алекс угрюмо покачал головой.
— Северо-восточный циклон, — сказал он. — Этот ветер всегда несет с собой лютую стужу. Когда скроется солнце — грянет настоящий мороз.
— Из тебя получается скверный утешитель, — промолвил Петерсен. Он взглянул на счет, принесенный хозяином, подал несколько банкнот и, отмахнувшись от сдачи, спросил:
— Можно купить у вас несколько шерстяных одеял?
— Одеял? — в ответ на странную просьбу тот недоуменно насупился.
— Да, одеял, — подтвердил Петерсен. — Нам предстоит долгий путь. В машине не особенно жарко, а день собирается быть ненастным.
— Нет проблем, — хозяин ушел и через минуту возвратился с охапкой блеклых шерстяных одеял, которые положил на соседний пустой стол. — Этого достаточно?
— Да. Большое спасибо, — Петерсен достал деньги. — Сколько я вам должен?
— За одеяла? — хозяин протестующе вскинул руки. — Нет-нет! Это не магазин — я не беру денег за одеяла.
— Я настаиваю, они стоят денег. Водитель грузовика поднялся из-за своего стола и приблизился к разговаривавшим.
— Завтра я буду возвращаться той же дорогой, — сказал он, — могу привезти одеяла обратно.
Петерсен поблагодарил водителя и хозяина. Таким образом дело устроилось.
Первыми на улицу вышли Михаэль и Зарина. Алекс, последовавший за ними, помог хозяину гостиницы перенести одеяла в машину. Петерсен и Джордже ненадолго задержались между внутренней и наружной дверью.
— Вы действительно чудовищный лгун, — восхищенно сказал Петерсен. — Коварный. Хитрый. Я бы не хотел, чтобы вы когда-нибудь меня допрашивали. Задаете свой вопрос до тех пор, пока так или иначе не получаете на него ответ.
— Если бы вы, Петер, потратили лучшие двадцать пять лет своей жизни на общение с бестолковыми студентами... — Джордже пожал плечами, словно сочтя дальнейшие объяснения неуместными.
— Я отнюдь не бестолковый студент, но не всегда могу определить цель ваших вопросов. Вы составили какое-нибудь представление о наших юных друзьях?
— Да.
— Я тоже старался. Мне казалось, что Михаэль — далеко не гигант мысли. Девушка же держалась крайне осторожно. Думаю, она поумнее брата.
— Среди двойняшек такое случается. Я разделяю ваше мнение, Петер. Зарина умна и привлекательна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22