Я расскажу о вас, расскажу обо
всем. И пусть весь мир вас судит, Брэнсон.
- Один момент, Лорин. Тут возникает вопрос о безопасности. Я ведь
могу представить вас как политически неблагонадежного, и тогда в трудовом
лагере вы сможете охладить свой пыл. Вам же известно все это, не так ли?
- Вы думаете, что так вам удастся меня остановить?
- Вы участвовали в секретных переговорах. Любое нарушение секретности
будет свидетельствовать против вас.
Дейк тихо сказал:
- Это говорит человек, который утверждал, что его возмущает появление
трудовых лагерей, что он считает этот закон варварством. Вы изменились,
Брэнсон. Вы стали другим человеком... Я буду делать то, что считаю нужным,
а вы - идите к дьяволу!
- Только прежде, Дейк, проанализируйте и собственные мотивы. Если вы
всю жизнь хотели стать мучеником, то теперь у вас появилась прекрасная
возможность.
- Это удар ниже пояса.
- Я, в общем-то, не виню вас, Дейк. Вы расстроены, а разочарование
всегда тяжело переносить. Но вы мой друг. Я не хочу, чтобы вам было плохо.
Дейк несколько секунд пристально смотрел на Брэнсона. Говорить больше
было не о чем. Повернувшись на каблуках, Дейк вышел из офиса, с силой
захлопнув за собой дверь.

3
На следующее утро в величественной церковной тишине строгих офисов
газеты "Таймс" Дейк Лорин, медленно и испытывая неловкость, поднимался по
служебной лестнице, переходя из кабинета управляющего редактора в кабинет
заместителя издателя, и, вызывая интерес у множества юных девушек с
лошадиными зубами и внешне безобидных молодых людей. Этот газетный мир был
незнаком Дейку. Война и вызванная ей нехватка древесины привели к слиянию
двух сохранившихся конкурирующих ежедневных газет и в самые тяжелые
времена газета состояла из четырех маленьких листков размером в половину
обычного листа, но зато в каждом номере неизменно печатались истории из
индийской жизни.
Теперь газета вернулась к своим прежним внушительным размерам, да и
печатали ее на коричневой зернистой бумаге, сделанной из водорослей и
трав. Вы не услышите тут грохота печатных прессов и громких выкриков: "Эй,
мальчик!" Здесь царит величественная тишина.
- Он вас примет, мистер Лорин, - объявила плоская, как доска, особа
женского пола.
Дейк вошел в кабинет. Диорамы в оконных проемах изображали покрытые
лесом холмы и голубые горные озера. Издатель оказался маленьким круглым
человечком с женскими плечами и подбородком с ямочкой.
- Садитесь, мистер Лорин, - сказал он, держа визитную карточку Дейка
двумя пальцами так, будто это было нечто невыносимо омерзительное. - Я вас
вспомнил, мистер Лорин. Я получил ваше личное дело. Ваше имя, конечно же,
сразу показалось мне знакомым. Ну, что, давайте почитаем, что здесь про
вас написано. Военный корреспондент. Был ранен. В семьдесят третьем году,
находясь в отпуске, женился. Жена погибла во время бомбардировки Буффало,
когда было отражено нападение летчиков-самоубийц. По возвращении с фронта
работал репортером в филадельфийской газете "Бюллетень". Показал себя
прекрасным журналистом, печатая на страницах газеты отчеты о заключении
Конвенции семьдесят пятого года, и вскоре стал политическим обозревателем.
Во время расцвета своей карьеры сотрудничал одновременно с шестидесятью
двумя газетами. Имел немалое влияние на читателей. Часто подвергался
критике за излишнюю мечтательность. Выпустил два сборника статей, имевших
определенный успех. Выступал в поддержку второй Организации Объединенных
Наций, пока Индия не вышла из организации, чем положила конец ее
существованию. Год назад неожиданно уволился из газеты. Предположительно,
неофициально занимает какой-то пост в Государственном Департаменте.
- Тридцать два года, двадцать девять зубов, полукруглый шрам на левой
ягодице. Довольно-таки унизительное ранение, не так ли? - сказал Лорин.
- Что?
- Да, так, ничего. Вам сказали о причине моего визита?
- Мистер Лорин, мне ужасно жаль, боюсь что... э-э-э... ваши
философские взгляды не совсем совпадают с нашими...
- Мне не нужна работа. У меня есть исключительный материал для одной
статьи, который я готов предоставить вашей газете. Я хочу написать эту
статью, и еще я хочу, чтобы вы поместили ее на самом видном месте в
газете. Я пришел сюда потому, что вашу газету читают во всем мире.
- Исключительный материал? Мы настаиваем на том, чтоб наши люди
внимательнейшим образом следили за всем, что происходит в мире, мистер
Лорин. Честно говоря, я очень сильно сомневаюсь, существует что-либо нам
неизвестное в той области, в которой лежат э-э... ваши интересы...
Дейк перебил его, резким движением пододвинув стул, и вдруг заговорил
шепотом:
- А как насчет вот такой информации, мистер Хэггинс? Дарвин Брэнсон
не ушел в отставку. Ему была доверена президентом Энфилдом очень
деликатная миссия. Я работал вместе с ним целый год. Он являлся
посредником между странами в заключении некоей сделки, результатом которой
стала бы разрядка напряженности во всем мире. Все стороны, кроме Ирании,
согласились пойти на определенные уступки. Если бы Брэнсон вел переговоры
с Иранией честно и твердо, у нас появилась бы возможность хотя бы
следующие пять лет пожить в мире. Но я видел собственными глазами, как он
провалил задуманное, попытавшись заключить совсем не ту сделку с
представителями Ирании. Ирания в ответ, конечно же, пойдет на уступки,
которые равным счетом не будут иметь никакого значения. Тогда другие
страны тоже захотят внести изменения в свои обязательства, а это в конце
концов приведет к еще большей напряженности в стране. Сомневаюсь, мистер
Хэггинс, что вашим людям удалось докопаться до этих секретных сведений. Я
хочу, чтобы ваша газета подняла шум по этому поводу, и люди во всем мире
узнали бы, как близки они были, пусть к временному, но все же
благоденствию. Успех миссии Брэнсона мог бы принести огромную пользу,
стать чем-то вроде чудесного свежего ветра, гуляющего по пыльным коридорам
парламентов. Ваша газета оказывает сильное влияние на читателей. Я считаю,
что вы должны внести свой вклад в решение проблем человечества.
Слушая Лорина, Хэггинс разволновался настолько, что встал и подошел к
ближайшей диораме с таким видом, будто бы он хотел выглянуть в окно. У
него была забавная манера ходить, приподнимаясь на цыпочки. Подойдя к
диораме, он сцепил руки за спиной.
- Вы... э-э-э... предлагаете нам настоящую сенсацию, мистер Лорин.
- Но ведь любая хорошая история - всегда сенсация, разве не так?
- Вам должно быть хорошо известно, что наша газета бесстрашно
сражается с коррупцией и продажностью.
- Да, мне рассказывали... - сказал Дейк сухо.
- Тем не менее, есть одно обстоятельство, которое мы должны
изучить... э-э... как следует.
- Интересно знать, что же это такое?
- Ведь может так выйти, что наши намерения, мистер Лорин, будут
неправильно поняты. Вы утверждаете, что переговоры были... секретными. А
как насчет Закона о Нанесении Вреда Обществу, который был принят в
семьдесят пятом году? Совет Учредителей посчитает публикацию ваших
материалов нарушением этого самого Закона, и тогда ни один суд не возьмет
наше дело к слушанию. Мы будем даже лишены возможности оправдаться. А что
последует за таким решением вам должно быть хорошо известно.
Конфискационный штраф.
- Мне кажется, что все-таки стоит рискнуть.
Хэггинс повернулся к Дейку.
- Риск прямо пропорционален тому, что вы можете потерять, не так ли?
- Сам по себе этот Закон - результат страха. Если бы в мире было
меньше страха, мистер Хэггинс, этот Закон можно было бы и пересмотреть.
Хэггинс вернулся к своему столу: он принял решение, и было видно, что
ему теперь стало легче. Он сказал:
- А вы - мечтатель, мистер Лорин. - И улыбнувшись, продолжил: - Мы
делаем все, что в наших силах, мистер Лорин. Мы знаем, что благодаря пусть
скромным, но не бесполезным усилиям нашей газеты окружающий нас мир
становится лучше. А вы хотите, чтоб мы взяли ваш материал, который, по
моему мнению, может подвергнуть нашу газету очень серьезному риску. Что мы
можем выиграть в случае вашей победы? Зато убытки наши могут оказаться
весьма чувствительными. Потерпев поражение, мы лишимся возможности делать
добро так, как мы это понимаем.
- Проще говоря, вам просто не хватает храбрости, мистер Хэггинс?
Хэггинс, покраснев встал, и протянул руку Дейку.
- Удачи вам, сэр. Я верю, что вы сумеете найти издателя, который
окажется намного... ну, скажем, менее осторожным. - Он откашлялся. -
Естественно, я не стану никому рассказывать того, что я от вас услышал.
Мне совсем не хочется, чтоб меня обвинили в Личном Нанесении Вреда
Обществу. Я немного староват для работы по добычи нефти.
Дейк смотрел на розовую ухоженную руку. Через несколько мгновений
Хэггинс убрал ее и стал нервно что-то стряхивать со своих брюк. Дейк сухо
кивнул ему, вышел из конторы и поднялся на лифте на поверхность земли.
Страх стал реальной силой в нашей жизни, подумал он. Боятся все: члены
правительства и бизнесмены, и даже самые обычные люди. Надо прожить свою
жизнь тихонько и надеяться на лучшее. Рискуют только дураки. Люди боятся
выходить ночью на улицу без оружия. Дейка надежно защищали его размеры, да
еще взгляд полный еле сдерживаемой ярости. Оружия он не носил.
Дейк съел соевый бифштекс в отвратительном ресторанчике и продолжил
свои поиски.
Во "Взгляде на жизнь" и в "Новостях за неделю" он также получил хоть
и менее деликатный, но зато вполне определенный отказ.
Уже вечером в ветхом здании, расположенном в Джерси Сити, ему удалось
встретиться с огромным, рыжим ирландцем, от которого несло виски и дешевой
парикмахерской.
Ирландец перебил его.
- К черту теории, Лорин. Все эти твои глупости меня не касаются. Ты
хочешь обратиться к читателям. А у меня есть газета. Ну, так ближе к делу:
как насчет денежек - динар, рупий, старых добрых долларов?
- Это как?
- Я привык драться, черт возьми, моя газета знаменита самыми
неприличными комиксами в северном полушарии. Мою газету все время пытаются
прикрыть. Тираж у меня пол-миллиона. И вот какую штуку я придумал: я
печатаю огромный заголовок "Платная реклама". Учти, это вовсе не мнение
издателя то, что здесь печатается не имеет ко мне ни малейшего отношения.
Ты получаешь одну из внутренних страниц газеты, помещаешь там свой
материал и ставишь под ним свое имя. Это будет стоить тебе тридцать тысяч
рупий или шестьдесят тысяч долларов. Так что плати деньги и можешь
использовать страницу в моей газете как твоей душеньке будет угодно: ты
даже можешь вызвать Гондола Лала на кулачный бой. Тебя отправят в трудовой
лагерь, если дружкам Энфилда не понравится, а старина Кэлли будет как ни в
чем ни бывало и дальше обделывать свои делишки!
- Сколько вперед?
- Все вперед. Они конфискуют твое имущество прежде, чем отправят тебя
на нефтеразработки. Я не могу рисковать.
- Но это же целая куча денег, Кэлли.
- А ты похож на парня с деньгами.
- Мне надо... поговорить с друзьями. Я подумаю и приду с ответом
завтра утром.
- Можешь не приходить, если решишь, что тебе это не подходит. Я
назвал цену, и не надейся, что я передумаю, парень. А какие у тебя планы
на вечер? У меня тут есть парочка симпатяшек с Цейлона. Туристочки. Я хочу
хорошенько развлечься. Давай вместе.
- Нет, спасибо. До завтра.
- Только не появляйся слишком рано. Я не люблю работать с похмелья.
Дейк вернулся в город и купил билет до Филадельфии на один из
внутренних рейсов, осуществляемых Калькуттской Международной
Авиакомпанией. КМА нанимала только свой персонал на главных линиях, а для
незначительных внутренних рейсов использовали американцев, доверяя им лишь
скрипучие устаревшие самолеты. Когда-то американские лайнеры летали во все
уголки света. Но в послевоенные кризисные годы, когда регламентация и
локализация труда резко уменьшили количество путешествий, авиакомпании,
лишенные грузовых перевозок и пассажиров, неминуемо обанкротились,
несмотря на субсидии обнищавшего федерального правительства. Поэтому,
когда руководители КМА захотели на достаточно выгодных условиях приобрести
американские авиакомпании со всеми потрохами, их предложение было с
радостью принято, а держатели акций получили акции Калькуттской Компании
взамен тех, что у них были. КМА обслуживали пассажиров быстро, четко и без
лишних эмоций. Кроме Дейка в самолете, рассчитанном на шестьдесят
пассажиров, было еще два человека. Дейк знал, что КМА терпит постоянные
убытки на линии Нью-Йорк-Филадельфия, но несмотря ни на что продолжает
сохранять этот рейс для удобства индийских граждан, имевших деловые
интересы в обоих городах.
Он поудобнее устроился в кресле, приготовившись к недолгому полету.
Разбросанные огни города промелькнули под крылом самолета. Двое других
пассажиров оказались бизнесменами из Мадраса. Они разговаривали на хинди,
и Дейк понимал лишь отдельные слова; впрочем, он понял, что разговор шел о
филадельфийском отделении Банка Индии.
Он все еще не мог привыкнуть к тому, что таких, как он, пак-индийцы
считали людьми второго сорта. Тойнби <Тойнби Арнолд Джозеф (1889 - 1975),
английский историк и социолог. В противовес позитивистскому эволюционизму
выдвинул теорию круговорота сменяющих друг друга локальных цивилизаций,
каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста,
надлома и разложения.> подошел к этой проблеме с позиции ученого и назвал
сложившуюся ситуацию "экологией цивилизаций": огромное колесо, дескать,
медленно повернулось, и Восток снова стал источником жизни. Дискриминация
была неявной, но совершенно неумолимой. В крупных городах появились
индийские клубы. Американцы могли попасть туда лишь в качестве гостей, в
члены такого клуба их не принимали. Среди американок стало модно носить
сари и рисовать кастовые знаки на лбу. Посол Пак-Индии встретился с
президентом США - сари исчезли из магазинов, а в модных журналах появились
намеки на то, что носить знаки - дурной тон. Было время, когда еще можно
было эмигрировать в Индию - страну новых возможностей. Но желающих
оказалось так много, что Индии пришлось вводить жесткие ограничения и,
хотя теоретически возможность попасть туда оставалась, существовали
огромные сложности, поскольку, кроме всего прочего, для этого требовались
наличные деньги. Несмотря на то, что войны семидесятых заметно снизили
расовую напряженность в Штатах, там еще сохранились небольшие, но
влиятельные негритянские группировки, которые с ликованием приветствовали
усиление влияния темнокожей расы на события, происходящие в мире. К своему
негодованию, они очень скоро обнаружили, что пак-индийцы очень гордились
своим арийским происхождением и внесли в свои отношения с неграми лишь
ненависть, оставшуюся со времен напряженности на Фиджи и приведшую к
межрасовым войнам. Из жителей Пак-Индии только цейлонцы имели некоторую
примесь негритянской крови, явившуюся следствием древних африканских
вторжений. Но Пак-Индия относилась к Цейлону совсем как Америка к
Пуэрто-Рико во времена, предшествовавшие аннексии Пуэрто-Рико Бразилией.
Индийцы будут вести себя с американцами вежливо, даже приветливо, но
в любом разговоре с ними можно уловить убежденность, пронизывающую все, о
чем бы ни шла речь, что говорят они с представителем умирающей нации.
Нации, которая уже пережила период своего расцвета и время, когда она
влияла на решение судеб мира. Нации, которая должна неминуемого скатиться
к положению нищего просителя, чья свобода - лишь ничего не значащая
формальность.
У нас все было, подумал Дейк, а мы пустили по ветру наше богатство:
мы выдирали уголь, железо и нефть из недр теплой земли, растратили всю
нашу медь, леса и плодородные земли и швырнули их в лицо нашим врагам. Нам
удалось одержать над ними победу, и мы остались на пустой разоренной
земле. Можно ли было избежать такого конца? Чего мы не сделали и что
сделать было необходимо? Должны ли мы были использовать те знаменательные
события 1945 года и завоевать всю планету? Или нам следовало побросать
оружие, экономить ресурсы и смиренно умереть в тяжелые шестидесятые?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22