– Гвен помолчала и глубоко вздохнула. – Делейни упрямая и очень злопамятная. Я знаю, в июне она уедет и больше не вернется.
– Возможно.
– Но она не может уехать! Почему Генри не заставил ее остаться на больший срок?
Макс опустил руки.
– Он хотел, но я его отговорил. Судья мог бы опротестовать завещание, если бы он установил больший срок.
Гвен подошла к камину, ухватилась за полку и посмотрела на отражение Макса в зеркале.
– Он должен был что-нибудь предпринять.
Генри сделал все, что мог, чтобы и из могилы управлять судьбами людей, с которыми был связан при жизни. Он подошел к самой грани того, что на судебном языке называется «разумными и справедливыми ограничениями». Вся эта ситуация вызывала у Макса неприятие, и его тревожило, что Гвен поддерживает манипуляции покойного мужа.
– Делейни нужно остаться в городе, она должна наконец повзрослеть.
Макс посмотрел на Гвен: прекрасные голубые глаза, надутые губки, безупречная белая кожа, волосы цвета жженого сахара. В нем шевельнулось желание. Он подумал, что, возможно, Гвен просто нужно переключить мысли на что-то другое, и обнял ее, чтобы дать ей это самое другое.
Утром Ник не позвонил матери. В семь утра она сама позвонила в его дверь.
Бенита Аллегрецца положила сумочку на белую мраморную полку и посмотрела на сына. По-видимому, Ник считает, что может ее избегать, но ведь она его мать. Она дала ему жизнь и потому имеет право поднять его с постели. И совсем не важно, что ему тридцать три года и он живет отдельно.
Ник натянул потертые джинсы и черный свитер, но остался босиком. Бенита нахмурилась, подумав, что Ник вполне мог бы позволить себе одеваться и получше, но он никогда особенно о себе не заботился. Он не ел вовремя, проводил время с женщинами легкого поведения. Возможно, Ник считал, что мать не знает о его женщинах, но она знала.
– Почему ты не можешь просто держаться подальше от этой neska izugarri?
– Не знаю, какие сплетни ты слышала, но у меня с Делейни ничего не было.
Спросонья голос у Ника был хриплый. Он помог матери снять пальто и повесил его в шкаф.
«По-видимому, он к тому же считает, что может водить меня за нос», – подумала Бенита. Она проследовала за сыном в кухню и стала смотреть, как он достает из буфета две кружки.
– Тогда почему ты там оказался?
Ник наполнил обе чашки кофе и только после этого ответил:
– Я ставил новые замки в ее салоне красоты.
Бенита взяла чашку и посмотрела на сына. Он стоял возле кухонного стола с таким видом, будто в том салоне красоты ничего не произошло. Но она-то знала, что это не так. Бенита знала, что чем меньше Ник говорит, тем больше он оставляет недосказанным. Иногда из него просто невозможно что-нибудь вытянуть. И он уже давно такой.
– То же самое мне сказал твой брат. Но почему эта девчонка не могла нанять слесаря, как делают все нормальные люди? Зачем ей понадобился именно ты?
– Я сам предложил ей сменить замки. – Ник прислонился к столу и пожал плечами: – Все это дело выеденного яйца не стоит.
– Как ты можешь так говорить? Об этом судачит весь город! Ты прятался от меня и не отвечал на телефонные звонки!
Ник нахмурился, его брови сошлись на переносице.
– Я от тебя не прятался.
Прятался, и в этом виновата Делейни Шоу. С того дня как она вернулась в Трули, жизнь Ника сильно осложнилась.
До того как Генри женился на Гвен, Бенита могла говорить всем и самой себе, что Генри игнорирует Ника потому что не желает иметь детей. Но после его женитьбы все знали, что это не так. Генри не нужны были не дети в принципе, а конкретно Ник. Он одаривал вниманием и любовью падчерицу, но отвергал родного сына.
До появления в жизни Генри Делейни Бенита могла посадить Ника на колени, обнять, поцеловать, осушить слезы. После появления Делейни ни слез, ни объятий больше не было. В ее сыне не осталось нежности. В объятиях матери Ник деревенел и говорил, что он слишком большой, чтобы его целовала мать. За боль, причиненную сыну, Бенита винила Генри, но Делейни стала в ее глазах живым символом предательства и отторжения. Делейни получала от Генри все, что должно было достаться Нику, но ей этого было мало. Она стала для Бениты и ее сына источником неприятностей.
Делейни всегда умела выставить Ника в дурном свете. Как в тот раз, когда он бросил в нее снежком. Ему, конечно, не следовало этого делать, но Бенита почему-то была уверена, что «та девчонка» сама что-то натворила. Однако школьное начальство ее даже не расспросило. Всю вину за инцидент повесили на Ника.
А потом был тот ужасный случай, когда по городу поползли отвратительные слухи, будто Ник воспользовался Делейни. С тех пор прошло десять лет, но Бенита до сих пор точно не знала, что произошло в ту ночь. Она знала – в том, что касается женщин, Ник далеко не святой, но была совершенно уверена, что Ник не взял бы у Делейни ничего, что она бы сама не была готова ему отдать. Но потом она трусливо упорхнула и избежала сплетен, а расплачиваться за все пришлось Нику. И слухи, будто Ник воспользовался той девчонкой, еще не были самым худшим.
Бенита посмотрела на высокого красивого мужчину, своего сына. Оба ее сына добились успеха самостоятельно. Им никто ничего не принес на блюдечке, и Бенита ими очень гордилась. Но Ник… Ник всегда нуждался в том, чтобы она за ним присматривала, хотя сам он так не считал.
Теперь Бените больше всего хотелось, чтобы Ник остепенился, нашел себе порядочную молодую католичку, обвенчался бы с ней в церкви и был счастлив. Ей не казалось, что она хочет слишком многого. Ведь если Ник женится, всякие распутные женщины, особенно эта Делейни Шоу, перестанут за ним бегать.
– Даже если бы у тебя с той девчонкой что-нибудь произошло, сомневаюсь, что ты бы рассказал об этом матери.
Ник взял чашку и отпил кофе.
– Вот что я тебе скажу, мама. Если что-то и произошло, больше оно не повторится.
– Ты обещаешь?
Ник улыбнулся – улыбка призвана была успокоить мать.
– Конечно, Ата.
Но Бенита не могла быть спокойной – только не теперь, когда эта девчонка вернулась в город и снова поползли слухи.
Глава 11
Делейни надеялась на везение – вдруг каким-то чудом миссис Вон ее не разглядела тогда.
Однако когда у дверей салона она увидела Ваннетту Ван Дамм, то в мгновение поняла, что чуда не произошло и на везение рассчитывать не приходится.
Ваннетта, прихрамывая, вошла в салон, гулко стуча серебристыми ходунками – динь-бум, динь-бум, – и тут же спросила:
– Это произошло здесь?
Делейни было страшновато спрашивать о том, что и так было яснее ясного, но любопытство взяло верх.
– Что произошло?
Она приняла у старухи пальто и повесила на вешалку в небольшом вестибюле.
Ваннетта показала на стойку рядом с кассой:
– Это здесь вы сидели с мальчишкой Аллегрецца, когда Лаверн увидела, как вы… ну, ты понимаешь.
У Делейни ком подкатил к горлу.
– Что?
– Ну, это… баловались, – шепотом сказала старуха. Ком в горле Делейни упал в желудок, а брови поползли вверх.
– Баловались?
– Ну, занимались этим самым.
– Этим самым? – Делейни показала на стойку. – Здесь?
– Так Лаверн рассказала вчера нам всем, когда мы играли в бинго в церкви на Седьмой улице, ну, знаешь, Иисуса Спасителя.
Делейни подошла к креслу для клиентов и плюхнулась в него. Щеки у нее горели, в ушах начался звон. Она знала, что пойдут сплетни, но не представляла, что все будет настолько плохо.
– Бинго? В церкви Иисуса Спасителя? – В ее голосе послышались истеричные нотки. – О Господи!
Можно было бы догадаться. Все, что связано с Ником, всегда бывало плохо, но на этот раз Делейни даже не могла свалить вину на него. Не он расстегнул свою рубашку – это сделала она.
Ваннетта подошла к Делейни. Динь-бум, динь-бум.
– Так это правда?
– Нет!
– А-а…
Казалось, Ваннетта была разочарована.
– Этот младший баск красавчик. Хотя репутация у него ужасная, я бы сама перед ним не устояла.
Делейни приложила ладонь ко лбу и глубоко вздохнула.
– Он сущий дьявол, Ваннетта, держитесь от него подальше, а то можете однажды проснуться и узнать, что стали объектом ужасных слухов.
Делейни подумала, что мать ее убьет.
– Обычно по утрам я просто радуюсь, что вообще проснулась. И в моем возрасте вряд ли эти слухи показались бы мне такими уж ужасными. – Она проковыляла в глубину салона. – Ты сможешь меня сегодня принять?
– Что? Вы хотите сделать укладку?
– Конечно. Не притащилась же я в такую даль только затем, чтобы поговорить.
Делейни поднялась и прошла к мойке. Она помогла миссис Ван Дамм устроиться в кресле и поставила поблизости ее ходунки.
– Сколько человек играли в бинго? – спросила она, боясь услышать ответ.
– Человек шестьдесят.
Шестьдесят! Они расскажут еще шестидесяти, и сплетня распространится со скоростью степного пожара!
– Может, мне лучше покончить с собой? – пробормотала Делейни.
По сравнению с возможной реакцией матери смерть казалась ей сейчас неплохим выходом.
– Ты будешь мыть мне голову тем шампунем, который очень хорошо пахнет?
– Да.
Делейни обернула шею Ваннетты полотенцем и наклонила ее голову над раковиной мойки. Включила воду и рукой попробовала ее температуру. Весь предыдущий день она пряталась в своей квартире как в норе. После того, что произошло между нею и Ником, она чувствовала себя как избитая – и физически, и морально. Больше всего ее смущала собственная несдержанность.
Она вымыла волосы Ваннетты шампунем, ополоснула их с кондиционером и помогла пожилой женщине пересесть в кресло перед зеркалом.
– Делаем то же самое?
– Да, я придерживаюсь того, что мне подошло.
– Я помню.
Пока Делейни расчесывала Ваннетте волосы, в голове у нее звучали слова Ника: «Потому что ты мне позволила». Он целовал ее и прикасался к ней только для того, чтобы проверить, позволит ли она ему. Он довел ее до такого состояния, что у нее горела кожа, а грудь покалывало, только для того, чтобы проверить, позволит ли она. И она позволила. Так же, как и десять лет назад.
Что с ней такое? Какой в ней есть изъян, из-за которого она так легко позволяет Нику проникнуть сквозь ее защиту? Раздумывая над этим вопросом долгие часы, Делейни смогла найти только одно объяснение, кроме одиночества: биологические часы. Должно быть, в них все дело. Она не чувствовала, как они тикают, но ей двадцать девять лет, она не замужем и в ближайшем будущем не видно никаких перспектив. Возможно, ее тело было чем-то вроде гормональной бомбы с часовым механизмом, хотя она об этом даже не знала.
– Лерою нравилось, когда я носила шелковые панталоны, – сказала Ваннетта, прерывая раздумья Делейни о гормонах. – Хлопковые он терпеть не мог.
Делейни надела резиновые перчатки. Ей не хотелось представлять Ваннетту в шелковых панталонах.
– Тебе надо купить шелковые панталоны.
– Вы имеете в виду трусы, которые закрывают пупок? – «И похожи на чехлы для автомобильных сидений».
– Да.
– Зачем?
– Потому что они нравятся мужчинам. Им нравится, когда женщины носят красивые вещи. Если ты купишь шелковые панталоны, то сможешь найти себе мужа.
– Нет, спасибо.
Делейни взяла флакон с раствором для перманента и срезала верхушку. Даже если бы она хотела найти себе мужа в Трули, что, конечно, просто нелепо, все равно она пробудет в городе только до июня.
– Мне не нужен муж. – Она подумала о Нике и обо всех проблемах, которые возникли в связи с ее возвращением. – Честно говоря, мне кажется, мужчины не стоят тех сложностей, которые они же и создают. Их ценность сильно завышена.
Пока Делейни наносила раствор на одну сторону головы Ваннетты, та молчала. Но едва Делейни подумала, не уснула ли ее клиентка с открытыми глазами или, хуже того, не потеряла ли сознание, как Ваннетта открыла рот и спросила, понизив голос:
– А ты, часом, не из этих, не из лесбиянок? Можешь мне рассказать, я никому не проболтаюсь.
«Ну да, – подумала Делейни, – не проболтаешься. А луна сделана из сыра». Будь она в самом деле лесбиянкой, она бы не оказалась в такой ситуации, когда, целуя Ника, одновременно срывала с него рубашку. Ее бы не завораживал один только вид волос на его груди. Она посмотрела в зеркало, встретилась взглядом с Ваннеттой и задумалась, не сказать ли «да». Такой ответ уж точно положил бы конец слухам о ней и Нике. Но мать бы еще сильнее разозлилась. В конце концов Делейни вздохнула и сказала:
– Нет. Хотя, наверное, это бы очень облегчило мне жизнь.
Укладка волос миссис Ван Дамм заняла у Делейни чуть меньше часа. Закончив, она подождала, пока женщина выпишет чек, потом помогла ей надеть пальто.
– Спасибо, что пришли, – поблагодарила Делейни, провожая клиентку до двери.
– Шелковые панталоны, – напомнила Ваннетта, перед тем как выйти и медленно двинуться по улице.
Минут через десять после ухода миссис Ван Дамм в салон вошла женщина с сыном лет трех. Делейни не стригла детей с тех пор, как закончила школу стилистов, но не забыла, как это делается. Однако уже после первого щелчка ножниц она пожалела, что взялась за это дело. Малыш тянул за маленький пластиковый фартук, который Делейни отыскала в кладовке, так, будто он его душил; ерзал, капризничал и то и дело кричал: «Нет!» Стрижка превратилась в турнир по реслингу. Делейни подумалось, что дело пошло бы гораздо быстрее, если бы можно было просто привязать ребенка и сесть на него.
– Брендон – хороший мальчик, – ворковала в соседнем кресле мамаша, – мама им так гордится.
Делейни удивленно покосилась на женщину, которая вырядилась в «Эдди Боер». Ей было явно за сорок. Глядя на нее, Делейни вспомнила статью в одном журнале (она читала ее в приемной у дантиста, пока ждала своей очереди), где обсуждался вопрос, разумно ли заводить детей в зрелом возрасте, когда яйцеклетки уже старые.
– Брендон хочет фруктовый батончик для хороших мальчиков?
– Нет! – заверещало порождение старой яйцеклетки.
– Готово!
Закончив стрижку, Делейни выбросила руки вверх, как победитель родео, и взяла с женщины пятнадцать долларов, очень надеясь, что в следующий раз Брендон будет терзать Хелен. Она вымела белокурые детские волосы, повесила на дверь табличку «Обеденный перерыв» и пошла в угловое кафе за своим обычным ленчем – сандвичем с индейкой на хлебе из муки грубого помола. Вот уже несколько месяцев Делейни ходила на ленч в это заведение, и даже перешла с владельцем, Бернардом Далтоном, на ты. Холостяку Бернарду было под сорок. Он был невысокого роста, лысоватый и выглядел как человек, который доволен собой. Лицо у него всегда было слегка розоватое, как будто он запыхался, а темные усы были подстрижены так, что казалось, будто их обладатель постоянно улыбается.
Когда Делейни входила в кафе, поток посетителей уже схлынул. В зале пахло окороком и шоколадным печеньем. Бернард поднял взгляд и тут же отвел глаза в сторону; лицо его стало чуть розовее обычного.
Значит, слухи дошли и до него. Он слышал сплетню и поверил ей.
Делейни оглядела кафе, ощущая на себе взгляды других посетителей, и спросила себя, все ли они уже в курсе. Почувствовав вдруг себя раздетой, она быстро подошла к прилавку.
– Добрый день, Бернард. – Делейни старалась, чтобы голос ее звучал обычно. – Мне, как всегда, сандвич с индейкой на хлебе из муки грубого помола.
– И диетпепси? – спросил Бернард, подходя к лотку с мясом.
– Да.
Делейни не отрываясь смотрела на стаканчик, стоящий рядом с кассой. «Интересно, – думала она, – неужели весь город верит, что я занималась сексом с Ником у себя в салоне, прямо у витрины?» Делейни слышала за спиной приглушенные голоса и боялась оглянуться. Она не могла бы сказать, они действительно говорят о ней или у нее мания преследования.
Обычно Делейни брала сандвич и шла к столику у окна, но сегодня заплатила за ленч и поспешила вернуться в салон. Ее желудок сжал спазм, и она еле-еле заставила себя съесть хотя бы часть сандвича.
Ник. Это все из-за него. Каждый раз, когда она теряет в его присутствии бдительность и ослабляет защиту, за это приходится расплачиваться. Всякий раз, когда, ему приходит в голову ее очаровать, она лишается достоинства, не говоря уже об одежде. В начале третьего в салон пришла клиентка, которая попросила подровнять прямые черные волосы. В половине четвертого явился Стив, водитель экскаватора, с которым Делейни познакомилась на вечеринке по случаю Дня независимости. Он вошел и принес с собой прохладный осенний воздух. На нем была джинсовая куртка с меховой подстежкой. Щеки его порозовели, глаза горели, а улыбка сказала Делейни, что он рад ее видеть. Ей было приятно видеть дружеское лицо.
– Мне нужно подстричься, – сказал Стив.
Делейни с первого взгляда оценила состояние его взлохмаченных волос.
– Это точно. – Она показала на кабинку. – Вешай куртку и возвращайся.
– Я бы хотел покороче. – Он показал пальцем на голову выше уха. – Вот так. Зимой я часто ношу лыжную шапочку.
У Делейни была на уме одна стрижка, которая должна была очень пойти Стиву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Возможно.
– Но она не может уехать! Почему Генри не заставил ее остаться на больший срок?
Макс опустил руки.
– Он хотел, но я его отговорил. Судья мог бы опротестовать завещание, если бы он установил больший срок.
Гвен подошла к камину, ухватилась за полку и посмотрела на отражение Макса в зеркале.
– Он должен был что-нибудь предпринять.
Генри сделал все, что мог, чтобы и из могилы управлять судьбами людей, с которыми был связан при жизни. Он подошел к самой грани того, что на судебном языке называется «разумными и справедливыми ограничениями». Вся эта ситуация вызывала у Макса неприятие, и его тревожило, что Гвен поддерживает манипуляции покойного мужа.
– Делейни нужно остаться в городе, она должна наконец повзрослеть.
Макс посмотрел на Гвен: прекрасные голубые глаза, надутые губки, безупречная белая кожа, волосы цвета жженого сахара. В нем шевельнулось желание. Он подумал, что, возможно, Гвен просто нужно переключить мысли на что-то другое, и обнял ее, чтобы дать ей это самое другое.
Утром Ник не позвонил матери. В семь утра она сама позвонила в его дверь.
Бенита Аллегрецца положила сумочку на белую мраморную полку и посмотрела на сына. По-видимому, Ник считает, что может ее избегать, но ведь она его мать. Она дала ему жизнь и потому имеет право поднять его с постели. И совсем не важно, что ему тридцать три года и он живет отдельно.
Ник натянул потертые джинсы и черный свитер, но остался босиком. Бенита нахмурилась, подумав, что Ник вполне мог бы позволить себе одеваться и получше, но он никогда особенно о себе не заботился. Он не ел вовремя, проводил время с женщинами легкого поведения. Возможно, Ник считал, что мать не знает о его женщинах, но она знала.
– Почему ты не можешь просто держаться подальше от этой neska izugarri?
– Не знаю, какие сплетни ты слышала, но у меня с Делейни ничего не было.
Спросонья голос у Ника был хриплый. Он помог матери снять пальто и повесил его в шкаф.
«По-видимому, он к тому же считает, что может водить меня за нос», – подумала Бенита. Она проследовала за сыном в кухню и стала смотреть, как он достает из буфета две кружки.
– Тогда почему ты там оказался?
Ник наполнил обе чашки кофе и только после этого ответил:
– Я ставил новые замки в ее салоне красоты.
Бенита взяла чашку и посмотрела на сына. Он стоял возле кухонного стола с таким видом, будто в том салоне красоты ничего не произошло. Но она-то знала, что это не так. Бенита знала, что чем меньше Ник говорит, тем больше он оставляет недосказанным. Иногда из него просто невозможно что-нибудь вытянуть. И он уже давно такой.
– То же самое мне сказал твой брат. Но почему эта девчонка не могла нанять слесаря, как делают все нормальные люди? Зачем ей понадобился именно ты?
– Я сам предложил ей сменить замки. – Ник прислонился к столу и пожал плечами: – Все это дело выеденного яйца не стоит.
– Как ты можешь так говорить? Об этом судачит весь город! Ты прятался от меня и не отвечал на телефонные звонки!
Ник нахмурился, его брови сошлись на переносице.
– Я от тебя не прятался.
Прятался, и в этом виновата Делейни Шоу. С того дня как она вернулась в Трули, жизнь Ника сильно осложнилась.
До того как Генри женился на Гвен, Бенита могла говорить всем и самой себе, что Генри игнорирует Ника потому что не желает иметь детей. Но после его женитьбы все знали, что это не так. Генри не нужны были не дети в принципе, а конкретно Ник. Он одаривал вниманием и любовью падчерицу, но отвергал родного сына.
До появления в жизни Генри Делейни Бенита могла посадить Ника на колени, обнять, поцеловать, осушить слезы. После появления Делейни ни слез, ни объятий больше не было. В ее сыне не осталось нежности. В объятиях матери Ник деревенел и говорил, что он слишком большой, чтобы его целовала мать. За боль, причиненную сыну, Бенита винила Генри, но Делейни стала в ее глазах живым символом предательства и отторжения. Делейни получала от Генри все, что должно было достаться Нику, но ей этого было мало. Она стала для Бениты и ее сына источником неприятностей.
Делейни всегда умела выставить Ника в дурном свете. Как в тот раз, когда он бросил в нее снежком. Ему, конечно, не следовало этого делать, но Бенита почему-то была уверена, что «та девчонка» сама что-то натворила. Однако школьное начальство ее даже не расспросило. Всю вину за инцидент повесили на Ника.
А потом был тот ужасный случай, когда по городу поползли отвратительные слухи, будто Ник воспользовался Делейни. С тех пор прошло десять лет, но Бенита до сих пор точно не знала, что произошло в ту ночь. Она знала – в том, что касается женщин, Ник далеко не святой, но была совершенно уверена, что Ник не взял бы у Делейни ничего, что она бы сама не была готова ему отдать. Но потом она трусливо упорхнула и избежала сплетен, а расплачиваться за все пришлось Нику. И слухи, будто Ник воспользовался той девчонкой, еще не были самым худшим.
Бенита посмотрела на высокого красивого мужчину, своего сына. Оба ее сына добились успеха самостоятельно. Им никто ничего не принес на блюдечке, и Бенита ими очень гордилась. Но Ник… Ник всегда нуждался в том, чтобы она за ним присматривала, хотя сам он так не считал.
Теперь Бените больше всего хотелось, чтобы Ник остепенился, нашел себе порядочную молодую католичку, обвенчался бы с ней в церкви и был счастлив. Ей не казалось, что она хочет слишком многого. Ведь если Ник женится, всякие распутные женщины, особенно эта Делейни Шоу, перестанут за ним бегать.
– Даже если бы у тебя с той девчонкой что-нибудь произошло, сомневаюсь, что ты бы рассказал об этом матери.
Ник взял чашку и отпил кофе.
– Вот что я тебе скажу, мама. Если что-то и произошло, больше оно не повторится.
– Ты обещаешь?
Ник улыбнулся – улыбка призвана была успокоить мать.
– Конечно, Ата.
Но Бенита не могла быть спокойной – только не теперь, когда эта девчонка вернулась в город и снова поползли слухи.
Глава 11
Делейни надеялась на везение – вдруг каким-то чудом миссис Вон ее не разглядела тогда.
Однако когда у дверей салона она увидела Ваннетту Ван Дамм, то в мгновение поняла, что чуда не произошло и на везение рассчитывать не приходится.
Ваннетта, прихрамывая, вошла в салон, гулко стуча серебристыми ходунками – динь-бум, динь-бум, – и тут же спросила:
– Это произошло здесь?
Делейни было страшновато спрашивать о том, что и так было яснее ясного, но любопытство взяло верх.
– Что произошло?
Она приняла у старухи пальто и повесила на вешалку в небольшом вестибюле.
Ваннетта показала на стойку рядом с кассой:
– Это здесь вы сидели с мальчишкой Аллегрецца, когда Лаверн увидела, как вы… ну, ты понимаешь.
У Делейни ком подкатил к горлу.
– Что?
– Ну, это… баловались, – шепотом сказала старуха. Ком в горле Делейни упал в желудок, а брови поползли вверх.
– Баловались?
– Ну, занимались этим самым.
– Этим самым? – Делейни показала на стойку. – Здесь?
– Так Лаверн рассказала вчера нам всем, когда мы играли в бинго в церкви на Седьмой улице, ну, знаешь, Иисуса Спасителя.
Делейни подошла к креслу для клиентов и плюхнулась в него. Щеки у нее горели, в ушах начался звон. Она знала, что пойдут сплетни, но не представляла, что все будет настолько плохо.
– Бинго? В церкви Иисуса Спасителя? – В ее голосе послышались истеричные нотки. – О Господи!
Можно было бы догадаться. Все, что связано с Ником, всегда бывало плохо, но на этот раз Делейни даже не могла свалить вину на него. Не он расстегнул свою рубашку – это сделала она.
Ваннетта подошла к Делейни. Динь-бум, динь-бум.
– Так это правда?
– Нет!
– А-а…
Казалось, Ваннетта была разочарована.
– Этот младший баск красавчик. Хотя репутация у него ужасная, я бы сама перед ним не устояла.
Делейни приложила ладонь ко лбу и глубоко вздохнула.
– Он сущий дьявол, Ваннетта, держитесь от него подальше, а то можете однажды проснуться и узнать, что стали объектом ужасных слухов.
Делейни подумала, что мать ее убьет.
– Обычно по утрам я просто радуюсь, что вообще проснулась. И в моем возрасте вряд ли эти слухи показались бы мне такими уж ужасными. – Она проковыляла в глубину салона. – Ты сможешь меня сегодня принять?
– Что? Вы хотите сделать укладку?
– Конечно. Не притащилась же я в такую даль только затем, чтобы поговорить.
Делейни поднялась и прошла к мойке. Она помогла миссис Ван Дамм устроиться в кресле и поставила поблизости ее ходунки.
– Сколько человек играли в бинго? – спросила она, боясь услышать ответ.
– Человек шестьдесят.
Шестьдесят! Они расскажут еще шестидесяти, и сплетня распространится со скоростью степного пожара!
– Может, мне лучше покончить с собой? – пробормотала Делейни.
По сравнению с возможной реакцией матери смерть казалась ей сейчас неплохим выходом.
– Ты будешь мыть мне голову тем шампунем, который очень хорошо пахнет?
– Да.
Делейни обернула шею Ваннетты полотенцем и наклонила ее голову над раковиной мойки. Включила воду и рукой попробовала ее температуру. Весь предыдущий день она пряталась в своей квартире как в норе. После того, что произошло между нею и Ником, она чувствовала себя как избитая – и физически, и морально. Больше всего ее смущала собственная несдержанность.
Она вымыла волосы Ваннетты шампунем, ополоснула их с кондиционером и помогла пожилой женщине пересесть в кресло перед зеркалом.
– Делаем то же самое?
– Да, я придерживаюсь того, что мне подошло.
– Я помню.
Пока Делейни расчесывала Ваннетте волосы, в голове у нее звучали слова Ника: «Потому что ты мне позволила». Он целовал ее и прикасался к ней только для того, чтобы проверить, позволит ли она ему. Он довел ее до такого состояния, что у нее горела кожа, а грудь покалывало, только для того, чтобы проверить, позволит ли она. И она позволила. Так же, как и десять лет назад.
Что с ней такое? Какой в ней есть изъян, из-за которого она так легко позволяет Нику проникнуть сквозь ее защиту? Раздумывая над этим вопросом долгие часы, Делейни смогла найти только одно объяснение, кроме одиночества: биологические часы. Должно быть, в них все дело. Она не чувствовала, как они тикают, но ей двадцать девять лет, она не замужем и в ближайшем будущем не видно никаких перспектив. Возможно, ее тело было чем-то вроде гормональной бомбы с часовым механизмом, хотя она об этом даже не знала.
– Лерою нравилось, когда я носила шелковые панталоны, – сказала Ваннетта, прерывая раздумья Делейни о гормонах. – Хлопковые он терпеть не мог.
Делейни надела резиновые перчатки. Ей не хотелось представлять Ваннетту в шелковых панталонах.
– Тебе надо купить шелковые панталоны.
– Вы имеете в виду трусы, которые закрывают пупок? – «И похожи на чехлы для автомобильных сидений».
– Да.
– Зачем?
– Потому что они нравятся мужчинам. Им нравится, когда женщины носят красивые вещи. Если ты купишь шелковые панталоны, то сможешь найти себе мужа.
– Нет, спасибо.
Делейни взяла флакон с раствором для перманента и срезала верхушку. Даже если бы она хотела найти себе мужа в Трули, что, конечно, просто нелепо, все равно она пробудет в городе только до июня.
– Мне не нужен муж. – Она подумала о Нике и обо всех проблемах, которые возникли в связи с ее возвращением. – Честно говоря, мне кажется, мужчины не стоят тех сложностей, которые они же и создают. Их ценность сильно завышена.
Пока Делейни наносила раствор на одну сторону головы Ваннетты, та молчала. Но едва Делейни подумала, не уснула ли ее клиентка с открытыми глазами или, хуже того, не потеряла ли сознание, как Ваннетта открыла рот и спросила, понизив голос:
– А ты, часом, не из этих, не из лесбиянок? Можешь мне рассказать, я никому не проболтаюсь.
«Ну да, – подумала Делейни, – не проболтаешься. А луна сделана из сыра». Будь она в самом деле лесбиянкой, она бы не оказалась в такой ситуации, когда, целуя Ника, одновременно срывала с него рубашку. Ее бы не завораживал один только вид волос на его груди. Она посмотрела в зеркало, встретилась взглядом с Ваннеттой и задумалась, не сказать ли «да». Такой ответ уж точно положил бы конец слухам о ней и Нике. Но мать бы еще сильнее разозлилась. В конце концов Делейни вздохнула и сказала:
– Нет. Хотя, наверное, это бы очень облегчило мне жизнь.
Укладка волос миссис Ван Дамм заняла у Делейни чуть меньше часа. Закончив, она подождала, пока женщина выпишет чек, потом помогла ей надеть пальто.
– Спасибо, что пришли, – поблагодарила Делейни, провожая клиентку до двери.
– Шелковые панталоны, – напомнила Ваннетта, перед тем как выйти и медленно двинуться по улице.
Минут через десять после ухода миссис Ван Дамм в салон вошла женщина с сыном лет трех. Делейни не стригла детей с тех пор, как закончила школу стилистов, но не забыла, как это делается. Однако уже после первого щелчка ножниц она пожалела, что взялась за это дело. Малыш тянул за маленький пластиковый фартук, который Делейни отыскала в кладовке, так, будто он его душил; ерзал, капризничал и то и дело кричал: «Нет!» Стрижка превратилась в турнир по реслингу. Делейни подумалось, что дело пошло бы гораздо быстрее, если бы можно было просто привязать ребенка и сесть на него.
– Брендон – хороший мальчик, – ворковала в соседнем кресле мамаша, – мама им так гордится.
Делейни удивленно покосилась на женщину, которая вырядилась в «Эдди Боер». Ей было явно за сорок. Глядя на нее, Делейни вспомнила статью в одном журнале (она читала ее в приемной у дантиста, пока ждала своей очереди), где обсуждался вопрос, разумно ли заводить детей в зрелом возрасте, когда яйцеклетки уже старые.
– Брендон хочет фруктовый батончик для хороших мальчиков?
– Нет! – заверещало порождение старой яйцеклетки.
– Готово!
Закончив стрижку, Делейни выбросила руки вверх, как победитель родео, и взяла с женщины пятнадцать долларов, очень надеясь, что в следующий раз Брендон будет терзать Хелен. Она вымела белокурые детские волосы, повесила на дверь табличку «Обеденный перерыв» и пошла в угловое кафе за своим обычным ленчем – сандвичем с индейкой на хлебе из муки грубого помола. Вот уже несколько месяцев Делейни ходила на ленч в это заведение, и даже перешла с владельцем, Бернардом Далтоном, на ты. Холостяку Бернарду было под сорок. Он был невысокого роста, лысоватый и выглядел как человек, который доволен собой. Лицо у него всегда было слегка розоватое, как будто он запыхался, а темные усы были подстрижены так, что казалось, будто их обладатель постоянно улыбается.
Когда Делейни входила в кафе, поток посетителей уже схлынул. В зале пахло окороком и шоколадным печеньем. Бернард поднял взгляд и тут же отвел глаза в сторону; лицо его стало чуть розовее обычного.
Значит, слухи дошли и до него. Он слышал сплетню и поверил ей.
Делейни оглядела кафе, ощущая на себе взгляды других посетителей, и спросила себя, все ли они уже в курсе. Почувствовав вдруг себя раздетой, она быстро подошла к прилавку.
– Добрый день, Бернард. – Делейни старалась, чтобы голос ее звучал обычно. – Мне, как всегда, сандвич с индейкой на хлебе из муки грубого помола.
– И диетпепси? – спросил Бернард, подходя к лотку с мясом.
– Да.
Делейни не отрываясь смотрела на стаканчик, стоящий рядом с кассой. «Интересно, – думала она, – неужели весь город верит, что я занималась сексом с Ником у себя в салоне, прямо у витрины?» Делейни слышала за спиной приглушенные голоса и боялась оглянуться. Она не могла бы сказать, они действительно говорят о ней или у нее мания преследования.
Обычно Делейни брала сандвич и шла к столику у окна, но сегодня заплатила за ленч и поспешила вернуться в салон. Ее желудок сжал спазм, и она еле-еле заставила себя съесть хотя бы часть сандвича.
Ник. Это все из-за него. Каждый раз, когда она теряет в его присутствии бдительность и ослабляет защиту, за это приходится расплачиваться. Всякий раз, когда, ему приходит в голову ее очаровать, она лишается достоинства, не говоря уже об одежде. В начале третьего в салон пришла клиентка, которая попросила подровнять прямые черные волосы. В половине четвертого явился Стив, водитель экскаватора, с которым Делейни познакомилась на вечеринке по случаю Дня независимости. Он вошел и принес с собой прохладный осенний воздух. На нем была джинсовая куртка с меховой подстежкой. Щеки его порозовели, глаза горели, а улыбка сказала Делейни, что он рад ее видеть. Ей было приятно видеть дружеское лицо.
– Мне нужно подстричься, – сказал Стив.
Делейни с первого взгляда оценила состояние его взлохмаченных волос.
– Это точно. – Она показала на кабинку. – Вешай куртку и возвращайся.
– Я бы хотел покороче. – Он показал пальцем на голову выше уха. – Вот так. Зимой я часто ношу лыжную шапочку.
У Делейни была на уме одна стрижка, которая должна была очень пойти Стиву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33