Варя Олейникова почему-то не ответила.– Варя! – позвала еще раз Ульяна Ивановна и полезла вверх.Первое, что она увидела, было небо – странное и страшное, изуродованное и разорванное бродячим светом ракет, вспышками выстрелов и качающимися полосами прожекторных лучей.– Варя!..Споткнувшись о какое-то бревно, Ульяна Ивановна начала шарить около бочки, и ее руки нащупали лицо лежащей девушки.– Что с тобой, Варюшка?Сестра-хозяйка подняла обмякшее тело девушки и бережно понесла вниз.Но ни она, ни сам доктор Великанов ничего уже не могли сделать для Вари Олейниковой. Ульяна Ивановна поняла это по бездействию осмотревшего девушку доктора. Поняла и все-таки сказала:– Получше посмотрите, батюшка Арсений Васильевич, – жива, может быть?…– Нет, Ульяна Ивановна, – медленно ответил доктор Великанов. – Она убита.– Как же так сразу?Молодая, веселая Варя Олейникова лежала на скамейке, и ее глядевшее вверх лицо казалось удивленным.«А ведь я ее сегодня ругала, – пронеслось в голове Ульяны Ивановны. – И за что ругала? За пустяк, за невытертый стол…»Это воспоминание было сейчас таким горьким, что Ульяна Ивановна всхлипнула. Она и расплакалась бы, если бы доктор Великанов не положил на ее плечо руку.– Не надо, Ульяна Ивановна, – мягко сказал он. – Я вас вполне понимаю, но сейчас – не надо. Мы на посту и должны думать о живых. Им не следует видеть этого. Нужно убрать тело. И… потом вам следует сменить халат.Ульяна Ивановна заметила, что халат ее выпачкан липкой черной пылью и покрыт влажными, лиловыми от синего света пятнами.Потом был отбой, и больные вернулись в уцелевшие палаты, и ординатор Анна Дмитриевна сообщила доктору о том, что во время бомбежки в родильной комнате убежища были роды, к счастью, благополучные.А в пять часов, когда оранжевое солнце осветило дымящийся, раненый город, в кабинете доктора зазвонил телефон.Доктор Великанов взял трубку и услышал страшное слово:– Эвакуация.
Глава четвертая Подъезд зияет черной пустотой выбитых стекол. Двери больницы открыты настежь, и ветер свободно путешествует по коридорам и палатам. Вывеска еще цела, но ее золотые буквы лгут: больницы больше нет, есть утратившее смысл и значение нагромождение камня.Больные увезены родными или эвакуированы. Снято, заколочено в ящики и отправлено на станцию оборудование. Даже мягкий инвентарь доктор Великанов сумел пристроить, передав полевому госпиталю.– Логика войны! – говорит, чтобы утешить себя, доктор. – Эвакуация!..Доктор снимает халат, по привычке подходит к вешалке, чтобы повесить его, и снова понимает бессмысленность и нелепость своего поведения. И эта мелочь красноречивее всяких слов утверждает грозную истину: больница превращена в мертвую каменную глыбу, халат стал ненужной тряпкой, а сам доктор Великанов – не больше как крохотная щепка, увлекаемая бушующим потоком событий.Взгляд доктора скользит по книжным шкафам. Ему всегда казалось, что книги – предметы в какой-то мере одушевленные, и теперь он чувствует, как печально и укоризненно смотрят они на него золотыми буквами корешков.– Ты оставляешь нас, доктор Великанов? – спрашивают они.– Но я вернусь! – мысленно отвечает он.– Да, ты вернешься – мы знаем, что так будет, но что случится с нами?– Этого я не знаю, – говорит доктор Великанов и отворачивается.Где-то в коридоре слышатся шаги, потом – стук в дверь.– Войдите! – по привычке говорит доктор.В дверях появляется Ульяна Ивановна. По ее румяному лицу струится пот, белые пряди волос выбились из-под косынки. И понятно: в разгар летнего дня она пришла в больницу в зимней шубе, с огромным мешком на плечах.– Вы еще не уехали, Ульяна Ивановна? – удивленно спрашивает доктор Великанов. – Я же еще вчера договорился, чтобы вас посадили в машину.– Я знаю, – говорит Ульяна Ивановна. – Только я решила пешком идти. Уступила место больной гражданке, а сама пешком двинусь. Проститься зашла…– Куда же вы пойдете, Ульяна Ивановна?– Не пропаду, Арсений Васильевич! Аттестат от сына на руках, на работу меня всякая больница, а то и госпиталь примет… О себе я не беспокоюсь. Вы-то, Арсений Васильевич, чего теперь делать будете?– У меня есть свой план, Ульяна Ивановна, – не без торжественной таинственности произносит доктор Великанов.То обстоятельство, что Ульяна Ивановна перестала быть сотрудницей больницы, позволяет ей держаться с доктором Великановым значительно смелее, чем обычно.– Какой же план, Арсений Васильевич, не секрет это?– По плану эвакуации мне, Ульяна Ивановна, поручено отгрузить и передать военным лечебным учреждениям весь наиболее ценный инвентарь. Что касается меня самого, то я отправляюсь в одну из больниц на востоке нашей области. При этом я могу сделать очень много полезного, Ульяна Ивановна… Я запрягаю нашу больничную лошадь, кладу на нее вот этот ящик с медикаментами и инструментами, примус для стерилизации и еду в потоке эвакуирующихся. Понимаете?Ульяна Ивановна, по-видимому, очень хорошо поняла план доктора.– Только эвакуированных эти бандиты днем и ночью бомбят, – проговорила она и замялась, пораженная неубедительностью и несостоятельностью собственного возражения.– Бомбят? Но это лишний довод за то, что мне следует быть среди эвакуированных.Ульяна Ивановна сидела, тяжело дыша, и восторженно смотрела на доктора. Его план был великолепен. Впрочем, разве она, Ульяна Ивановна, сомневалась когда-нибудь в докторе Великанове?Однако сестра-хозяйка была одарена тем, чего было маловато у доктора – умением подходить к каждому делу не с парадной, а с практической и хозяйственной стороны. При этом она допускала даже некоторый скептицизм.– Хорошо, Арсений Васильевич, – а вот лошадь запрячь потребуется – сумеете вы это сделать?– Думаю, что сумею. Я много раз видел, как это делается.Этот ответ не удовлетворил Ульяну Ивановну.– Я, Арсений Васильевич, каждый день видела, как вы рецепты прописываете, а однако же прописывать их не умею.– Действительно, я не умею запрягать лошадей, но ведь этому можно выучиться!– Вы мыла хозяйственного, Арсений Васильевич, сколько с собой берете?Это было совершенно непонятное упущение, но такая простая и необходимая вещь, как мыло, ускользнула от внимания доктора Великанова.– О мыле я позабыл, – сознался он.– Бидон для керосина припасли?– Я налил пол-литра керосина в банку с притертой пробкой.– Пол-литром делать нечего, только разобьется банка и все кругом попортит.Ульяна Ивановна обвела взглядом кабинет, носивший следы беспорядочных докторских сборов, и в ужасе всплеснула руками.– Батюшка Арсений Васильевич, шубу-то неужто здесь оставляете?– Конечно. Ведь сейчас лето. Я беру новый брезентовый плащ, сапоги на случай дождя и пару туальдено-ровых рубах.И доктор Великанов с такой простотой посмотрел на Ульяну Ивановну, что она тут же решила: «Погибнет, как бог свят, погибнет».– Арсений Васильевич, – дрожащим голосом произнесла она. – Хоть обижайтесь, а я вам от чистого сердца скажу – нельзя вам одному ехать!Доктор Великанов, несколько выбитый из колеи предшествующим разговором, и сам уже начал раздумывать о кое-каких промахах в своем плане. Между тем, ободренная его внимательным молчанием, Ульяна Ивановна продолжала:– Совсем это немыслимо, Арсений Васильевич. Лошадь ту же взять – разве одному с ней управиться?Наша лошадь норовистая, избалованная. Будете вы, скажем, перевязку делать, на кого ее оставите?– Лошадь можно привязать к дереву…– В лесу можно, – согласилась Ульяна Ивановна, – а если в поле случится?Доктор Великанов растерянно молчал.– Опять же, если на лошади ехать, косу с собой брать надо, – размышляла вслух Ульяна Ивановна. – И самому харчиться… Об этом тоже подумать следует…– На первое время у меня рыбные консервы есть… – начал было доктор, но замолчал, встретившись взглядом с Ульяной Ивановной.«Ни за что пропадет!» – окончательно решила Ульяна Ивановна.– Против того, чтобы ехать вам, Арсений Васильевич, возражений нет, но одному ехать невозможно… Вот, если бы, к примеру, я с вами была… или еще кто.Ульяна Ивановна так испугалась собственных слов, что потупилась и покраснела. Впрочем, доктор этого не заметил.– Ульяна Ивановна! План мой небезопасен, и я вовсе не хотел бы, чтобы кто-нибудь, тем более вы, рисковал…– Вот уж такие слова от вас, Арсений Васильевич, мне вовсе обидно слышать, – быстро отозвалась Ульяна Ивановна. – Сколько вместе работали, сколько ночей на командном пункте друг против друга сидели, а теперь вы мне про опасность рассказываете.Доктор Великанов, разумеется, сейчас же сообразил, что был не прав.– Ульяна Ивановна! – с чувством сказал он. – Я не скрою – меня очень радует, что вы одобрили мою мысль и изъявили желание быть моим товарищем в ее выполнении. Скажу откровенно – лучшего товарища и спутника я не желал бы…Такое заявление доктора глубоко взволновало Ульяну Ивановну. Чтобы скрыть смущение и радость, она поднялась.– Тогда, Арсений Васильевич, собираться надо не откладывая. Медикаменты, инструменты, принадлежности всякие – этим вы заведуете, а уж продукты, одежда и всякое хозяйство – моя забота.Сказав Ульяне Ивановне, что он не хотел бы лучшего спутника и товарища, доктор Великанов, конечно, был вполне искренен: в ее хозяйственные способности он верил больше, чем в свои собственные. И был прав: можно было залюбоваться, глядя, как ловко и быстро начала расправляться Ульяна Ивановна с тюками, ящиками и чемоданами. Несомненно, это была вдохновенная, творческая работа, вмешиваться в которую доктору не следовало.И, когда, покончив со сборами, Ульяна Ивановна задержалась на несколько минут, чтобы в последний раз полить цветы, доктор Великанов не стал протестовать. Был ли этот поступок необходим, сказать трудно, но он был прост, гуманен и прекрасен.Потом Ульяна Ивановна очень просто сказала:– Теперь, кажется, все!..И заплакала.Доктор Великанов выходил из больницы следом за Ульяной Ивановной. Он нарочно немного приотстал, так как у него чуть-чуть дрожали руки, а он ни за что на свете не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.
Сказать, что отъезд доктора Великанова и Ульяны Ивановны прошел совсем гладко, – нельзя. Виновником недоразумений и задержек явился гнедой больничный мерин Мазепа. Кто, когда и при каких обстоятельствах опозорил его такой кличкой, – неизвестно, но она была закреплена за мерином совершенно официально, значась в его лошадином паспорте. И нужно сказать, она в какой-то мере соответствовала его характеру и облику. Мазепа был стар, ехиден, ленив и, кроме того, большой лакомка.Появление на конюшне доктора Великанова и Ульяны Ивановны не очень удивило Мазепу: он знал обоих. Но когда они намекнули, что желают воспользоваться его услугами, он запротестовал. Если бы рассерженная Ульяна Ивановна в конце концов не пустила в ход своего кулака, процедура надевания хомута и шлеи затянулась бы до вечера. Затем Мазепа очень долго не соглашался войти в оглобли, а уже совершенно запряженный – выдернул вожжи из рук доктора, наступил на них левой задней ногой, весьма недвусмысленно угрожая докторским очкам подкованным копытом правой ноги. Доктор с большим трудом сумел овладеть рычагами управления.Наконец путники уселись на подводу. Напрасно Ульяна Ивановна уговаривала доктора отдать ей вожжи. Он был непреклонен.– Это совсем не женское дело, – объяснил он, слегка хлестнул Мазепу и сказал: – Но!Мазепа, успевший распознать полную неопытность доктора Великанова в вопросах конно-гужевого транспорта, насмешливо на него покосился, пренебрежительно махнул хвостом и остался недвижим. Положение создалось критическое: доктор прекрасно сознавал, что дальнейшее промедление может снизить его авторитет в глазах спутницы. Поэтому он что есть силы хлестнул Мазепу вожжами по упругому, лоснящемуся заду и, вспомнив одного знакомого кучера, пропойным басом сказал еще одно в высшей степени грозное «но».Однако Мазепа выдержал характер, поставив доктора перед крайне трудно разрешимой задачей.– Мазепа, она очень хитрая, Арсений Васильевич, без кнута ни за что не пойдет, – сказала Ульяна Ивановна смущенному главе экспедиции.– Видите ли, Ульяна Ивановна, – объяснил доктор, – мне известно, что существует два способа дрессировки животных: метод понуждения и метод поощрения. Последний предпочтительнее, но у нас сейчас нет времени перевоспитать это упрямое однокопытное, поэтому нужен кнут.Кнута под руками не оказалось, но на этот раз доктор Великанов нашелся удивительно быстро. Соскочив с телеги, он вошел в здание больницы и вернулся оттуда с весьма странным орудием педагогического воздействия, сооруженным из обломка половой щетки и красной клистирной трубки.Привыкший к безнаказанности, Мазепа только фыркнул…Но клистирная трубка взвилась, свистнула в воздухе, и прежде чем сам доктор сумел оценить силу нанесенного удара, Мазепа дрогнул и, заиграв мускулами широкого зада, рысью вынес воз на асфальт переулка. Короткое его ржание означало:– Больше не буду!
Путешествие началось, и сейчас же внимание наших героев было привлечено необычной, многозначительной и грозной картиной.Медлительно и тяжело двигались нагруженные людьми и вещами бесчисленные грузовики. Рядом с ними, цокая подковами по асфальту, шли лошади, увлекающие подводы, а ближе к тротуару скользила вереница грохочущих, звенящих и скрипящих ручных тележек самых разнообразных систем: высоких и низких, рессорных и безрессорных, на железном ходу и на деревянном. По тротуарам шли люди, взволнованные, усталые, удрученные. Многие, несмотря на зной, были, подобно Ульяне Ивановне, в зимней одежде. Женщины вели и несли детей. Опираясь на палки и посохи, шли сгорбленные старцы, которых раньше никто не видел на улице. Их выцветшие глаза с удивлением смотрели на мир, оказавшийся таким беспокойным и шумным.Доктору и Ульяне Ивановне пришлось долго дожидаться, пока удалось включиться в непрерывную цепь движущихся подвод. Когда же они, наконец, стали звеном этой цепи, – они сразу утратили всякую волю. Путники не могли двигаться, если поток останавливался, и не могли остановиться, если он двигался.Понемногу доктор освоился с этой обстановкой и начал приглядываться к окружающему. В полметре от его спущенных с телеги ног, равномерно тарахтя, плыл большой ободранный грузовик. На нем – казалось, очень высоко – сидела хорошенькая розовая девочка лет восьми. Она расположилась между швейной машиной и связкой томов энциклопедического словаря, держа в руках корзинку, из которой неслось жалобное мяуканье. Неподалеку от нее на одной ноге, стиснутой вещами (другую он поставил на борт), стоял пожилой мужчина, по всем признакам, дедушка девочки. Он поминутно окликал ее: – Ты хорошо сидишь, Ирушка? Смотри не упади…На тюках с постелями в позе безвыходного отчаяния сидела старая женщина, вероятно, бабушка Ирушки.Девочка очень понравилась доктору, и он нарочито весело спросил ее:– Ну, как! Едем?– Едем! – звонко ответила она.И было ясно, что новизна обстановки развлекала Ирушку и вовсе не казалась ей страшной.С машины, шедшей впереди, упала чья-то корзина. Доктор успел увидеть, как вывалилась из нее небольшая коричневая кастрюля. Кто-то крикнул, но крик утонул в равномерном гуле двигающегося потока. Ободранный грузовик равнодушно раздавил корзину и кастрюлю.С другой стороны телеги – там, где сидела Ульяна Ивановна, – вереницей катились ручные тележки. Одна из них зацепила ее колено. Тележка эта была нагружена самыми разнообразными предметами: корытами, ведрами, перинами. В самую последнюю минуту хозяева бросили на нее сорванные с дверей портьеры вместе с длинными точеными карнизами. Карнизы разъезжались во все стороны, сползали, цеплялись за соседние тележки.– Вы бы палки-то оставили! – посоветовала Ульяна Ивановна, но сейчас же поняла бесполезность своих слов.Тележку везли пожилая женщина и мальчик лет пятнадцати. Они выбивались из сил, но остановиться и отдохнуть не могли.Потом эта тележка отстала и ее место заняла другая, невыносимо скрипевшая вихляющимися колесами. Вещей на ней почти не было – все место занимал лежащий во весь рост очень худой человек с желтым лицом. Его голова от тряски качалась, и он время от времени что-то говорил. Ульяна Ивановна сумела расслышать:– Русским языком говорю: бросьте меня… Слышите? Мне все равно…Тележку очень энергично подталкивали сзади сухонькая небольшая женщина и совсем молоденькая девушка. Они ничего не отвечали лежащему, но в каждом их движении чувствовалась решимость.Затем на смену явилась новая тележка с полным оборудованием сапожной мастерской, даже с низкой табуреткой, обитой толстой кожей. Ульяну Ивановну поразило обилие всевозможных колодок, и она спросила их бородатого хозяина:– Куда ты их столько понабрал? Тот ответил очень рассудительно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Глава четвертая Подъезд зияет черной пустотой выбитых стекол. Двери больницы открыты настежь, и ветер свободно путешествует по коридорам и палатам. Вывеска еще цела, но ее золотые буквы лгут: больницы больше нет, есть утратившее смысл и значение нагромождение камня.Больные увезены родными или эвакуированы. Снято, заколочено в ящики и отправлено на станцию оборудование. Даже мягкий инвентарь доктор Великанов сумел пристроить, передав полевому госпиталю.– Логика войны! – говорит, чтобы утешить себя, доктор. – Эвакуация!..Доктор снимает халат, по привычке подходит к вешалке, чтобы повесить его, и снова понимает бессмысленность и нелепость своего поведения. И эта мелочь красноречивее всяких слов утверждает грозную истину: больница превращена в мертвую каменную глыбу, халат стал ненужной тряпкой, а сам доктор Великанов – не больше как крохотная щепка, увлекаемая бушующим потоком событий.Взгляд доктора скользит по книжным шкафам. Ему всегда казалось, что книги – предметы в какой-то мере одушевленные, и теперь он чувствует, как печально и укоризненно смотрят они на него золотыми буквами корешков.– Ты оставляешь нас, доктор Великанов? – спрашивают они.– Но я вернусь! – мысленно отвечает он.– Да, ты вернешься – мы знаем, что так будет, но что случится с нами?– Этого я не знаю, – говорит доктор Великанов и отворачивается.Где-то в коридоре слышатся шаги, потом – стук в дверь.– Войдите! – по привычке говорит доктор.В дверях появляется Ульяна Ивановна. По ее румяному лицу струится пот, белые пряди волос выбились из-под косынки. И понятно: в разгар летнего дня она пришла в больницу в зимней шубе, с огромным мешком на плечах.– Вы еще не уехали, Ульяна Ивановна? – удивленно спрашивает доктор Великанов. – Я же еще вчера договорился, чтобы вас посадили в машину.– Я знаю, – говорит Ульяна Ивановна. – Только я решила пешком идти. Уступила место больной гражданке, а сама пешком двинусь. Проститься зашла…– Куда же вы пойдете, Ульяна Ивановна?– Не пропаду, Арсений Васильевич! Аттестат от сына на руках, на работу меня всякая больница, а то и госпиталь примет… О себе я не беспокоюсь. Вы-то, Арсений Васильевич, чего теперь делать будете?– У меня есть свой план, Ульяна Ивановна, – не без торжественной таинственности произносит доктор Великанов.То обстоятельство, что Ульяна Ивановна перестала быть сотрудницей больницы, позволяет ей держаться с доктором Великановым значительно смелее, чем обычно.– Какой же план, Арсений Васильевич, не секрет это?– По плану эвакуации мне, Ульяна Ивановна, поручено отгрузить и передать военным лечебным учреждениям весь наиболее ценный инвентарь. Что касается меня самого, то я отправляюсь в одну из больниц на востоке нашей области. При этом я могу сделать очень много полезного, Ульяна Ивановна… Я запрягаю нашу больничную лошадь, кладу на нее вот этот ящик с медикаментами и инструментами, примус для стерилизации и еду в потоке эвакуирующихся. Понимаете?Ульяна Ивановна, по-видимому, очень хорошо поняла план доктора.– Только эвакуированных эти бандиты днем и ночью бомбят, – проговорила она и замялась, пораженная неубедительностью и несостоятельностью собственного возражения.– Бомбят? Но это лишний довод за то, что мне следует быть среди эвакуированных.Ульяна Ивановна сидела, тяжело дыша, и восторженно смотрела на доктора. Его план был великолепен. Впрочем, разве она, Ульяна Ивановна, сомневалась когда-нибудь в докторе Великанове?Однако сестра-хозяйка была одарена тем, чего было маловато у доктора – умением подходить к каждому делу не с парадной, а с практической и хозяйственной стороны. При этом она допускала даже некоторый скептицизм.– Хорошо, Арсений Васильевич, – а вот лошадь запрячь потребуется – сумеете вы это сделать?– Думаю, что сумею. Я много раз видел, как это делается.Этот ответ не удовлетворил Ульяну Ивановну.– Я, Арсений Васильевич, каждый день видела, как вы рецепты прописываете, а однако же прописывать их не умею.– Действительно, я не умею запрягать лошадей, но ведь этому можно выучиться!– Вы мыла хозяйственного, Арсений Васильевич, сколько с собой берете?Это было совершенно непонятное упущение, но такая простая и необходимая вещь, как мыло, ускользнула от внимания доктора Великанова.– О мыле я позабыл, – сознался он.– Бидон для керосина припасли?– Я налил пол-литра керосина в банку с притертой пробкой.– Пол-литром делать нечего, только разобьется банка и все кругом попортит.Ульяна Ивановна обвела взглядом кабинет, носивший следы беспорядочных докторских сборов, и в ужасе всплеснула руками.– Батюшка Арсений Васильевич, шубу-то неужто здесь оставляете?– Конечно. Ведь сейчас лето. Я беру новый брезентовый плащ, сапоги на случай дождя и пару туальдено-ровых рубах.И доктор Великанов с такой простотой посмотрел на Ульяну Ивановну, что она тут же решила: «Погибнет, как бог свят, погибнет».– Арсений Васильевич, – дрожащим голосом произнесла она. – Хоть обижайтесь, а я вам от чистого сердца скажу – нельзя вам одному ехать!Доктор Великанов, несколько выбитый из колеи предшествующим разговором, и сам уже начал раздумывать о кое-каких промахах в своем плане. Между тем, ободренная его внимательным молчанием, Ульяна Ивановна продолжала:– Совсем это немыслимо, Арсений Васильевич. Лошадь ту же взять – разве одному с ней управиться?Наша лошадь норовистая, избалованная. Будете вы, скажем, перевязку делать, на кого ее оставите?– Лошадь можно привязать к дереву…– В лесу можно, – согласилась Ульяна Ивановна, – а если в поле случится?Доктор Великанов растерянно молчал.– Опять же, если на лошади ехать, косу с собой брать надо, – размышляла вслух Ульяна Ивановна. – И самому харчиться… Об этом тоже подумать следует…– На первое время у меня рыбные консервы есть… – начал было доктор, но замолчал, встретившись взглядом с Ульяной Ивановной.«Ни за что пропадет!» – окончательно решила Ульяна Ивановна.– Против того, чтобы ехать вам, Арсений Васильевич, возражений нет, но одному ехать невозможно… Вот, если бы, к примеру, я с вами была… или еще кто.Ульяна Ивановна так испугалась собственных слов, что потупилась и покраснела. Впрочем, доктор этого не заметил.– Ульяна Ивановна! План мой небезопасен, и я вовсе не хотел бы, чтобы кто-нибудь, тем более вы, рисковал…– Вот уж такие слова от вас, Арсений Васильевич, мне вовсе обидно слышать, – быстро отозвалась Ульяна Ивановна. – Сколько вместе работали, сколько ночей на командном пункте друг против друга сидели, а теперь вы мне про опасность рассказываете.Доктор Великанов, разумеется, сейчас же сообразил, что был не прав.– Ульяна Ивановна! – с чувством сказал он. – Я не скрою – меня очень радует, что вы одобрили мою мысль и изъявили желание быть моим товарищем в ее выполнении. Скажу откровенно – лучшего товарища и спутника я не желал бы…Такое заявление доктора глубоко взволновало Ульяну Ивановну. Чтобы скрыть смущение и радость, она поднялась.– Тогда, Арсений Васильевич, собираться надо не откладывая. Медикаменты, инструменты, принадлежности всякие – этим вы заведуете, а уж продукты, одежда и всякое хозяйство – моя забота.Сказав Ульяне Ивановне, что он не хотел бы лучшего спутника и товарища, доктор Великанов, конечно, был вполне искренен: в ее хозяйственные способности он верил больше, чем в свои собственные. И был прав: можно было залюбоваться, глядя, как ловко и быстро начала расправляться Ульяна Ивановна с тюками, ящиками и чемоданами. Несомненно, это была вдохновенная, творческая работа, вмешиваться в которую доктору не следовало.И, когда, покончив со сборами, Ульяна Ивановна задержалась на несколько минут, чтобы в последний раз полить цветы, доктор Великанов не стал протестовать. Был ли этот поступок необходим, сказать трудно, но он был прост, гуманен и прекрасен.Потом Ульяна Ивановна очень просто сказала:– Теперь, кажется, все!..И заплакала.Доктор Великанов выходил из больницы следом за Ульяной Ивановной. Он нарочно немного приотстал, так как у него чуть-чуть дрожали руки, а он ни за что на свете не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.
Сказать, что отъезд доктора Великанова и Ульяны Ивановны прошел совсем гладко, – нельзя. Виновником недоразумений и задержек явился гнедой больничный мерин Мазепа. Кто, когда и при каких обстоятельствах опозорил его такой кличкой, – неизвестно, но она была закреплена за мерином совершенно официально, значась в его лошадином паспорте. И нужно сказать, она в какой-то мере соответствовала его характеру и облику. Мазепа был стар, ехиден, ленив и, кроме того, большой лакомка.Появление на конюшне доктора Великанова и Ульяны Ивановны не очень удивило Мазепу: он знал обоих. Но когда они намекнули, что желают воспользоваться его услугами, он запротестовал. Если бы рассерженная Ульяна Ивановна в конце концов не пустила в ход своего кулака, процедура надевания хомута и шлеи затянулась бы до вечера. Затем Мазепа очень долго не соглашался войти в оглобли, а уже совершенно запряженный – выдернул вожжи из рук доктора, наступил на них левой задней ногой, весьма недвусмысленно угрожая докторским очкам подкованным копытом правой ноги. Доктор с большим трудом сумел овладеть рычагами управления.Наконец путники уселись на подводу. Напрасно Ульяна Ивановна уговаривала доктора отдать ей вожжи. Он был непреклонен.– Это совсем не женское дело, – объяснил он, слегка хлестнул Мазепу и сказал: – Но!Мазепа, успевший распознать полную неопытность доктора Великанова в вопросах конно-гужевого транспорта, насмешливо на него покосился, пренебрежительно махнул хвостом и остался недвижим. Положение создалось критическое: доктор прекрасно сознавал, что дальнейшее промедление может снизить его авторитет в глазах спутницы. Поэтому он что есть силы хлестнул Мазепу вожжами по упругому, лоснящемуся заду и, вспомнив одного знакомого кучера, пропойным басом сказал еще одно в высшей степени грозное «но».Однако Мазепа выдержал характер, поставив доктора перед крайне трудно разрешимой задачей.– Мазепа, она очень хитрая, Арсений Васильевич, без кнута ни за что не пойдет, – сказала Ульяна Ивановна смущенному главе экспедиции.– Видите ли, Ульяна Ивановна, – объяснил доктор, – мне известно, что существует два способа дрессировки животных: метод понуждения и метод поощрения. Последний предпочтительнее, но у нас сейчас нет времени перевоспитать это упрямое однокопытное, поэтому нужен кнут.Кнута под руками не оказалось, но на этот раз доктор Великанов нашелся удивительно быстро. Соскочив с телеги, он вошел в здание больницы и вернулся оттуда с весьма странным орудием педагогического воздействия, сооруженным из обломка половой щетки и красной клистирной трубки.Привыкший к безнаказанности, Мазепа только фыркнул…Но клистирная трубка взвилась, свистнула в воздухе, и прежде чем сам доктор сумел оценить силу нанесенного удара, Мазепа дрогнул и, заиграв мускулами широкого зада, рысью вынес воз на асфальт переулка. Короткое его ржание означало:– Больше не буду!
Путешествие началось, и сейчас же внимание наших героев было привлечено необычной, многозначительной и грозной картиной.Медлительно и тяжело двигались нагруженные людьми и вещами бесчисленные грузовики. Рядом с ними, цокая подковами по асфальту, шли лошади, увлекающие подводы, а ближе к тротуару скользила вереница грохочущих, звенящих и скрипящих ручных тележек самых разнообразных систем: высоких и низких, рессорных и безрессорных, на железном ходу и на деревянном. По тротуарам шли люди, взволнованные, усталые, удрученные. Многие, несмотря на зной, были, подобно Ульяне Ивановне, в зимней одежде. Женщины вели и несли детей. Опираясь на палки и посохи, шли сгорбленные старцы, которых раньше никто не видел на улице. Их выцветшие глаза с удивлением смотрели на мир, оказавшийся таким беспокойным и шумным.Доктору и Ульяне Ивановне пришлось долго дожидаться, пока удалось включиться в непрерывную цепь движущихся подвод. Когда же они, наконец, стали звеном этой цепи, – они сразу утратили всякую волю. Путники не могли двигаться, если поток останавливался, и не могли остановиться, если он двигался.Понемногу доктор освоился с этой обстановкой и начал приглядываться к окружающему. В полметре от его спущенных с телеги ног, равномерно тарахтя, плыл большой ободранный грузовик. На нем – казалось, очень высоко – сидела хорошенькая розовая девочка лет восьми. Она расположилась между швейной машиной и связкой томов энциклопедического словаря, держа в руках корзинку, из которой неслось жалобное мяуканье. Неподалеку от нее на одной ноге, стиснутой вещами (другую он поставил на борт), стоял пожилой мужчина, по всем признакам, дедушка девочки. Он поминутно окликал ее: – Ты хорошо сидишь, Ирушка? Смотри не упади…На тюках с постелями в позе безвыходного отчаяния сидела старая женщина, вероятно, бабушка Ирушки.Девочка очень понравилась доктору, и он нарочито весело спросил ее:– Ну, как! Едем?– Едем! – звонко ответила она.И было ясно, что новизна обстановки развлекала Ирушку и вовсе не казалась ей страшной.С машины, шедшей впереди, упала чья-то корзина. Доктор успел увидеть, как вывалилась из нее небольшая коричневая кастрюля. Кто-то крикнул, но крик утонул в равномерном гуле двигающегося потока. Ободранный грузовик равнодушно раздавил корзину и кастрюлю.С другой стороны телеги – там, где сидела Ульяна Ивановна, – вереницей катились ручные тележки. Одна из них зацепила ее колено. Тележка эта была нагружена самыми разнообразными предметами: корытами, ведрами, перинами. В самую последнюю минуту хозяева бросили на нее сорванные с дверей портьеры вместе с длинными точеными карнизами. Карнизы разъезжались во все стороны, сползали, цеплялись за соседние тележки.– Вы бы палки-то оставили! – посоветовала Ульяна Ивановна, но сейчас же поняла бесполезность своих слов.Тележку везли пожилая женщина и мальчик лет пятнадцати. Они выбивались из сил, но остановиться и отдохнуть не могли.Потом эта тележка отстала и ее место заняла другая, невыносимо скрипевшая вихляющимися колесами. Вещей на ней почти не было – все место занимал лежащий во весь рост очень худой человек с желтым лицом. Его голова от тряски качалась, и он время от времени что-то говорил. Ульяна Ивановна сумела расслышать:– Русским языком говорю: бросьте меня… Слышите? Мне все равно…Тележку очень энергично подталкивали сзади сухонькая небольшая женщина и совсем молоденькая девушка. Они ничего не отвечали лежащему, но в каждом их движении чувствовалась решимость.Затем на смену явилась новая тележка с полным оборудованием сапожной мастерской, даже с низкой табуреткой, обитой толстой кожей. Ульяну Ивановну поразило обилие всевозможных колодок, и она спросила их бородатого хозяина:– Куда ты их столько понабрал? Тот ответил очень рассудительно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14