Военная гроза проходила от Больших Полян стороной.Далеко на запад, с севера и юга, продвинулась Красная Армия, а Большие Поляны точно забытыми остались.Только после нового года дошла до них очередь.В яркий, солнечный день перемерзший Санька-Телефон принес самые свежие новости:– Наши кругом обходят. Вечером станцию Железняковскую взяли. Я сам вечером на дерево лазил, видел, как артиллерия бьет: так и сверкает кругом, так и сверкает…Санька был прав. На другой день встревоженные немцы вывозили госпиталь. Собрался в путь и господин Ренке. Оставаться в селе, оказавшемся на самом дне «котла», ему не хотелось, но и уехать без разрешения начальства он боялся. То ли забыло о нем начальство, то ли случилось что-либо с проводом, но связь была прервана. После безрезультатных попыток вызвать кого-либо к телефону Ренке приказал подать машину. Несмотря на крайнюю спешку, он успел погрузить все, что считал нужным, а нужным он считал многое – даже виолончель, украденную из школьного оркестра.Здесь произошел последний разговор обер-лейтенанта Ренке со старостой Яковом Черезовым, помогавшим ему грузить вещи и даже поджигать школу. Эти услуги господин Ренке принял как должное, но лишь только Яков Черезов сделал попытку сесть в кузов грузовика, Ренке крикнул:– Протш!– А как же я? – недоуменно спросил Черезов. – Неужто за мои труды здесь оставите?– Протш! – повторил Ренке.Когда же заведенная машина затарахтела и Яков Черезов попробовал все-таки ухватиться за ее борт, чтобы на ходу влезть в кузов, один из солдат ударил его прикладом по рукам. Пальцы разжались, и староста упал лицом в жесткий морозный снег.С животным страхом глядя вслед удалявшейся машине, Яков Черезов не подозревал, что в эту минуту Ренке подарил ему лишних три часа жизни…Если немецкое начальство, заторопившись, забыло об обер-лейтенанте Ренке, то не забыли о нем ни Дядя Миша, ни партизан Дуб. Там, где кончались огороды и начинался густой подлесок, украшенный спокойным белым инеем, машину остановил взрыв противотанковой гранаты.Густав Ренке был еще жив и, лежа на снегу, пробовал достать пистолет, когда к нему верхом на Мазепе подъехал Дуб.Старик был нетороплив и спокоен.– Уехать думал? – сказал он, слезая с лошади. – А у меня разрешения спросил?И Дуб занес над головой Ренке приклад карабина, казавшегося в его руках игрушечным детским ружьем.Так бесславно закончился «путь одного немецкого героя».Потом партизаны двинулись в село.Что испытывал в это время Яков Черезов?Некоторое время после отъезда немцев он метался по улицам, но укрыться ему было негде. Белизна погожего зимнего дня была безжалостна, и, куда бы ни шел, куда бы ни бежал Яков Черезов, он чувствовал, как следят за ним черные окна безмолвных домов.Когда его схватили, он пробовал отбиваться, умолять и кусаться…Под виселицу его принесли связанным.А ночью на улицах загудели моторы, зацокали конские копыта, захрустел снег. Через Большие Поляны шли советские танки и конница.
Беден человеческий язык. Есть в нем хорошие слова – «счастье», «радость», «восторг», но нет такого слова, которым можно было бы определить крылатое, рвущееся из сердца чувство свободы и единства с большой, солнечной и любимой землей.От полноты этого огромного, переполнившего душу счастья Ульяна Ивановна даже поплакала.Доктор Великанов не плакал. Он ходил сияющий и восторженный, перестав обращать внимание на такие мелочи, как мороз. Выйдя чуть свет на улицу, он вернулся Домой с обмороженными ушами, что крайне взволновало Ульяну Ивановну.– Стоит ли обращать на такие пустяки внимание? – сказал доктор. – Это совершенно ничтожная плата за вход на великое торжество. Не знаю, поймете ли вы меня, Ульяна Ивановна, но сегодня был момент, когда я проклинал свой почтенный возраст и свое так называемое солидное общественное положение. Когда по улицам проходили танки, Санька-Телефон и его друзья так весело скакали вокруг них и так радостно кричали «ура», что мне хотелось последовать их примеру. Но я не мог этого сделать, не потеряв репутации и очков. Первое было бы глупо, второе просто ужасно, потому что лишило бы меня возможности видеть, что произойдет дальше. Сегодня эти замечательные стекла доставили мне величайшую радость. Если бы я был поэтом, я написал бы оду в честь очков!Разумеется, Ульяна Ивановна многого из того, что сказал доктор, не поняла, а остальное поняла по-своему и возразила:– Очки, конечно, очками, Арсений Васильевич, но только и уши беречь надо: очки-то ведь за уши зацеплять приходится.Пока она наскоро готовила завтрак, доктор Великанов снова улизнул на улицу.– Что же это такое? – вопросила Ульяна Ивановна и весьма решительно начала одеваться – с целью как можно быстрее доставить доктора к столу.Доктор Великанов попал в партизанский штаб, где в это время собралась группа офицеров-кавалеристов. Беседа с ними была так интересна, что наш герой вспомнил о необходимости закусить, только когда уже начало смеркаться.Каково же было его изумление, затем огорчение и, наконец, тревога, когда, вернувшись домой, он не нашел Ульяны Ивановны. Остывший завтрак и недоенная коза свидетельствовали если не о несчастье, то о крайней торопливости, с какой Ульяна Ивановна покинула избу.Спустя несколько часов завеса таинственности, окружавшая факт исчезновения сестры-хозяйки, немножко приподнялась. Но доктору Великанову ничуть не стало легче, когда с помощью Саньки-Телефона он выяснил, что Ульяна Ивановна была подхвачена на улице и увезена в машине каким-то молодым лейтенантом. Тревога уступила место недоумению и даже, пожалуй, досаде.Только под утро не спавший всю ночь, голодный доктор Великанов прилег отдохнуть и заснул так крепко, что не слышал, как появилась Ульяна Ивановна.– Арсений Васильевич, вставайте, батюшка! – звала она его.Доктор, однако, не торопился откликнуться на приглашение.«Уж не заболел ли?» – тревожно подумала Ульяна Ивановна.– Арсений Васильевич, поднимайтесь! Мне вам новость рассказать надо.И здесь доктор, далеко не равнодушный к новостям, особенно хорошим, сдался.– Оставила я вас здесь одного и вся душой изныла? – рассказывала Ульяна Ивановна. – Но только не могла я иначе сделать – ведь я к Колюшке своему ездила…Обстоятельства сложились так.Отправившись на поиски доктора Великанова, Ульяна Ивановна увидела стоявший неподалеку от дома грузовик, около которого беседовало несколько офицеров-танкистов. По простоте душевной она обратилась к ним с вопросом – не известно ли им чего о ее сыне.– Красная Армия велика, матушка, и нас, танкистов, тоже немало, – объяснил ей какой-то лейтенант.Но когда Ульяна Ивановна назвала имя, отчество и фамилию сына, офицеры переглянулись и, видимо, заинтересовались ею.– Такого мы знаем, – ответили они. – Но только теперь он не подполковник, а уж полковник, и дело идет к тому, что скоро будет генерал-майором танковых войск.– Где же он теперь, товарищи командиры? – спросила Ульяна Ивановна.– Находится он не далеко, не близко – километрах в пятидесяти отсюда, – сказал лейтенант. – Мне это очень хорошо известно, потому что я сам только что приехал оттуда и сейчас опять туда еду. Сын ваш командует нашим соединением. Садитесь, пожалуйста, в кабинку, а через полтора часа вы его увидите. А что вы его мать, то это мы видим теперь очень хорошо, без предъявления документов, – по вашей крупной фигуре и громкому голосу.– Что же дальше было? – с интересом спросил доктор, налегая на вареную картошку.– Приезжаем в село, – а какое, даже названия не помню. Вижу, стоит дом других поболее и в нем штаб. Кругом одни военные, и гражданских женщин туда не пускают. Но для меня сразу исключение сделали. Дежурный вышел и меня провел, а сам пошел докладывать. И тут дверь открывается, и мой Колька меня хватает и к себе в кабинет тянет. Целует и объясняет другим военным, что я ему мать, и все меня уважают и в кресло сажают… А в кабинете у него – все карты, и вокруг карт большой разговор идет. Стоит мой Николай Петрович, по картам красным карандашом чертит и приказы отдает: какой город и село сейчас брать нужно, а какой еще подождать может. Только скажет, и сейчас же приказание… Телефоны звонят, машины и мотоциклы под окном, как мухи все равно, снуют, и все очень быстро делается. Тут уж застеснялась я и говорю: «Я вижу, Колюша, у тебя дела очень срочные и важные, и отрывать тебя от них я не желаю. Лучше, чем со мной беседовать, ты еще за это время какой-нибудь город или село освободить успеешь». Но все-таки он меня при себе удержал и потом обедать к себе повел. Обстановка у него, конечно, простая, походная, но чисто… Белья, еще вовсе не надеванного, четыре пары, шуба на меху кожаная, и шапка на нем очень приличная, – серая, колпаком, а верх зеленый. За обедом у меня с ним разговор зашел: стала я его просить наш город взять, но он мне отвечает: «Возьмем мы его обязательно, но только сделать это не так просто, потому что брать его в два приема придется. Сначала я один маневр сделаю, а потом на него пехота двинется».Звал меня при себе остаться. «Поедем, говорит, со мной дальше». Но только я ему прямо заявила, что с ним поехать не могу. И уж не знаю, послушается он меня или не послушается, а только я ему указание сделала, чтобы лишних женщин у него в штабе не было… Я ведь враз заметила, еще когда только вошла, ходит там одна в форме, а из-под шапки патлы рыжие чуть не до пояса. Даже у дежурного спрашиваю: «Кто такая?» Он объясняет, что связистка, мол. Я Колюшке своему и говорю: «Зря это ты затеял». Он было вертеться начал: «Она, говорит, одна и очень заслуженная, даже орден имеет». Ну я тогда напрямик: «Орден, говорю, это очень хорошо, а волосы пускай твоя связистка спрячет, нечего на войне мужчин волновать». Потом разговор опять зашел, чтобы я у него побыла. «Не могу, потому что коза у меня недоена, доктор Великанов не обедал и больницу вскорости открывать придется». Он и уступил. «Тогда, говорит, назови откровенно, чего тебе требуется?» Тут уже я стесняться не стала и объяснила, что требуется мне керосин и мыло. Он сейчас же распоряжение дал. Мне машину подали, а в нее бидон поставили и мыла десять кусков положили… Уезжать стала, спросила – скоро ли генералом будет? Говорит: «Постараюсь поскорее, потому что самому хочется, но только быстро это не делается…» Так что, Арсений Васильевич, теперь мне уже больше и желать нечего. За Колюшку больше не волнуюсь, он к делу пристроен…Доктор Великанов заметил, что, повидавшись с сыном, степенная Ульяна Ивановна стала еще степеннее и величественнее, и он нашел, что к ней это очень идет. Глава четырнадцатая На следующее утро, несмотря на мороз, доктор Великанов самым решительным образом заявил о своем намерении идти в лес, на место летней стоянки, с целью разыскать и извлечь спрятанную печать. Ульяна Ивановна изъявила желание ему сопутствовать. Другим добровольцем, примкнувшим к экспедиции, оказался Санька-Телефон.Зима, богатая в том году снегом и инеем, настолько изменила лесной пейзаж, что понадобилось часа полтора, чтобы разыскать знакомое место.Печать оказалась в полной сохранности.– Она цела, Ульяна Ивановна! – воскликнул доктор, осматривая маленький кружок. – Теперь дело за больницей.– А зеленый абажур-то, батюшка? – Поди ведь, разбили его. Как вы без него обойдетесь?Доктор Великанов внимательно посмотрел на Ульяну Ивановну и убедился, что слова ее шли от души и вовсе не были продиктованы иронией. Было ясно, что вопрос о зеленом абажуре становится актуальным.– Дорогая Ульяна Ивановна, – весело сказал доктор, – бесспорно, зеленый абажур – превосходная вещь, в некотором роде – это венец комфорта, но не будем преувеличивать его значение. Я стал менее привередлив и был бы счастлив теперь работать при любом освещении.Всю обратную дорогу доктор Великанов был оживлен и разговорчив.– Теперь я могу не скрывать, Ульяна Ивановна, – говорил он, – что в иные минуты наших скитаний, когда мы подвергались серьезной опасности, случалось, что мое сердце сжималось от страха, но я могу быть доволен тем, что ни разу, ни при каких обстоятельствах я не терял самообладания. В невыносимо тяжелых для русского советского человека условиях фашистской оккупации я черпал утешение в сознании, что мог приносить пользу Родине и способствовать ее победе. Что же касается вас, Ульяна Ивановна, то я любовался вами…– Вот уж нашли кем любоваться! – сказала Ульяна Ивановна и, зардевшись, потупила взор. – Вы, Арсений Васильевич, говорите – самообладания не теряли, а я сколько раз теряла…– Когда же, Ульяна Ивановна? – удивленно спросил доктор.– Первый раз в комендатуре, когда нас грабить начали; второй раз, когда на арбайт ходила. Здесь я уж совсем не выдержала.Доктор спорить не стал.– Я любовался вами, Ульяна Ивановна, – повторил он. – Меня восхищало ваше мужество, ваше уменье преодолевать трудности, ваш гуманизм и, наконец, ваше чувство собственного достоинства, которое не покидало вас ни на минуту.Воздав должное личным качествам своей неизменной спутнице, доктор Великанов обратил красноречие к Саньке-Телефону.– Я не могу тебя хвалить, мой юный друг, потому что похвалы могут тебя испортить, – сказал он, – но, на мой взгляд, ты обладаешь всеми качествами, чтобы стать замечательным советским человеком…Доктор положил руку на голову Саньки.– Никогда, ни при каких обстоятельствах не забывай того, что видел! Будь весел, добр, гуманен, но не будь благодушен. Всегда и везде помни, что твоя Родина молода, прекрасна и могуча и что есть люди, мечтающие погасить взошедшее над ней солнце. Выбери любую полезную профессию и трудись для Родины, но не переставай быть воином.Короткий зимний день пролетел незаметно. Вечер уже ознаменовался неожиданным и очень знаменательным событием.– Доктора Великанова и Ульяну Ивановну немедленно в партизанский штаб требуют! – важно сообщил, просунув в дверь голову, Санька-Телефон. – Чтобы сейчас же шли и оделись почище – банкет будет.Обращаясь к доктору и сестре-хозяйке в третьем лице, Санька полагал, что таким образом достигается большая официальность и торжественность приглашения.Но доктор Великанов не обратил на это внимания.– Банкет? – спросил он. – Да ты, пострел, знаешь, что такое банкет?– А то! – обидчиво ответил Санька.– Что же это такое, по-твоему?– А вот! – Санька выразительно щелкнул себя двумя пальцами по шее. – В аккурат в семь часов начнется.– Уж идти ли нам туда, батюшка? – в сомнении спросила Ульяна Ивановна доктора Великанова. – А ну и впрямь дебоширство получится? Наред в лесу одичать мог, да и посуда, чай, немытая…– И все-таки мы пойдем, Ульяна Ивановна, – весело отозвался доктор.– Что же, вы и пить тоже будете?– Обязательно!Ульяна Ивановна с недоверием и любопытством посмотрела на доктора, но так и не поняла – смеется он или говорит правду.Но, по-видимому, доктор не шутил. Разыскав в чемодане бритву, он не без торжественности приступил к ее правке.– Никак бриться думаете? – спросила Ульяна Ивановна.– Всенепременно! – ответил он.– Усы и бороду или одну только бороду?– И усы и бороду, Ульяна Ивановна.– Тогда, Арсений Васильевич, воротничок и галстук надеть придется?– Разумеется.– Так я приготовлю. Да и самой, должно быть, нужно кое-что поискать.Минут через сорок наши герои с немалым изумлением рассматривали друг друга. Перед Ульяной Ивановной стоял настоящий городской доктор Великанов. Доктор же увидел рядом с собой шуршащую шелками даму – уже седую, но в высшей степени представительную.Все более настраиваясь на праздничный лад, Ульяна Ивановна извлекла из каких-то тайников небольшой флакон «Духов трефовой дамы» и кружевной носовой платок. Каково же было ее удивление, когда доктор, услышав запах духов, попросил:– Брызните, Ульяна Ивановна, чуточку и на меня.Еще раз с удовольствием осмотрев себя и друг друга, наши герои надели шубы. Напялив на голову свою шляпу, доктор подошел к зеркалу.– Я нахожу, Ульяна Ивановна, – сказал он, рассматривая себя, – что в общем получился довольно стройный ансамбль: шляпа и воротник из Злой Греты прекрасно гармонируют друг с другом.Как ни была благодушно настроена Ульяна Ивановна, но это заявление глубоко ее возмутило.– Собачий-то воротник гармонирует? – с негодованием запротестовала она.– Я, конечно, вовсе не утверждаю, что рыночная ценность этого воротника равна стоимости бобра, – мягко возразил доктор. – Но самое понятие ценности нуждается в некотором уточнении. Цена этого воротника – несколько десятков сохраненных жизней партизан, Ульяна Ивановна. Затрудняюсь определить, скольким миллионам это равняется и может ли вообще быть переведено на миллионы, но такой воротник меня вполне устраивает.Выйдя на улицу, Ульяна Ивановна была ошеломлена совершенно неслыханной вещью – доктор Великанов взял ее под руку. Хотя и было темно, ей показалось, что все Большие Поляны смотрят в эту минуту на нее и на доктора Великанова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Беден человеческий язык. Есть в нем хорошие слова – «счастье», «радость», «восторг», но нет такого слова, которым можно было бы определить крылатое, рвущееся из сердца чувство свободы и единства с большой, солнечной и любимой землей.От полноты этого огромного, переполнившего душу счастья Ульяна Ивановна даже поплакала.Доктор Великанов не плакал. Он ходил сияющий и восторженный, перестав обращать внимание на такие мелочи, как мороз. Выйдя чуть свет на улицу, он вернулся Домой с обмороженными ушами, что крайне взволновало Ульяну Ивановну.– Стоит ли обращать на такие пустяки внимание? – сказал доктор. – Это совершенно ничтожная плата за вход на великое торжество. Не знаю, поймете ли вы меня, Ульяна Ивановна, но сегодня был момент, когда я проклинал свой почтенный возраст и свое так называемое солидное общественное положение. Когда по улицам проходили танки, Санька-Телефон и его друзья так весело скакали вокруг них и так радостно кричали «ура», что мне хотелось последовать их примеру. Но я не мог этого сделать, не потеряв репутации и очков. Первое было бы глупо, второе просто ужасно, потому что лишило бы меня возможности видеть, что произойдет дальше. Сегодня эти замечательные стекла доставили мне величайшую радость. Если бы я был поэтом, я написал бы оду в честь очков!Разумеется, Ульяна Ивановна многого из того, что сказал доктор, не поняла, а остальное поняла по-своему и возразила:– Очки, конечно, очками, Арсений Васильевич, но только и уши беречь надо: очки-то ведь за уши зацеплять приходится.Пока она наскоро готовила завтрак, доктор Великанов снова улизнул на улицу.– Что же это такое? – вопросила Ульяна Ивановна и весьма решительно начала одеваться – с целью как можно быстрее доставить доктора к столу.Доктор Великанов попал в партизанский штаб, где в это время собралась группа офицеров-кавалеристов. Беседа с ними была так интересна, что наш герой вспомнил о необходимости закусить, только когда уже начало смеркаться.Каково же было его изумление, затем огорчение и, наконец, тревога, когда, вернувшись домой, он не нашел Ульяны Ивановны. Остывший завтрак и недоенная коза свидетельствовали если не о несчастье, то о крайней торопливости, с какой Ульяна Ивановна покинула избу.Спустя несколько часов завеса таинственности, окружавшая факт исчезновения сестры-хозяйки, немножко приподнялась. Но доктору Великанову ничуть не стало легче, когда с помощью Саньки-Телефона он выяснил, что Ульяна Ивановна была подхвачена на улице и увезена в машине каким-то молодым лейтенантом. Тревога уступила место недоумению и даже, пожалуй, досаде.Только под утро не спавший всю ночь, голодный доктор Великанов прилег отдохнуть и заснул так крепко, что не слышал, как появилась Ульяна Ивановна.– Арсений Васильевич, вставайте, батюшка! – звала она его.Доктор, однако, не торопился откликнуться на приглашение.«Уж не заболел ли?» – тревожно подумала Ульяна Ивановна.– Арсений Васильевич, поднимайтесь! Мне вам новость рассказать надо.И здесь доктор, далеко не равнодушный к новостям, особенно хорошим, сдался.– Оставила я вас здесь одного и вся душой изныла? – рассказывала Ульяна Ивановна. – Но только не могла я иначе сделать – ведь я к Колюшке своему ездила…Обстоятельства сложились так.Отправившись на поиски доктора Великанова, Ульяна Ивановна увидела стоявший неподалеку от дома грузовик, около которого беседовало несколько офицеров-танкистов. По простоте душевной она обратилась к ним с вопросом – не известно ли им чего о ее сыне.– Красная Армия велика, матушка, и нас, танкистов, тоже немало, – объяснил ей какой-то лейтенант.Но когда Ульяна Ивановна назвала имя, отчество и фамилию сына, офицеры переглянулись и, видимо, заинтересовались ею.– Такого мы знаем, – ответили они. – Но только теперь он не подполковник, а уж полковник, и дело идет к тому, что скоро будет генерал-майором танковых войск.– Где же он теперь, товарищи командиры? – спросила Ульяна Ивановна.– Находится он не далеко, не близко – километрах в пятидесяти отсюда, – сказал лейтенант. – Мне это очень хорошо известно, потому что я сам только что приехал оттуда и сейчас опять туда еду. Сын ваш командует нашим соединением. Садитесь, пожалуйста, в кабинку, а через полтора часа вы его увидите. А что вы его мать, то это мы видим теперь очень хорошо, без предъявления документов, – по вашей крупной фигуре и громкому голосу.– Что же дальше было? – с интересом спросил доктор, налегая на вареную картошку.– Приезжаем в село, – а какое, даже названия не помню. Вижу, стоит дом других поболее и в нем штаб. Кругом одни военные, и гражданских женщин туда не пускают. Но для меня сразу исключение сделали. Дежурный вышел и меня провел, а сам пошел докладывать. И тут дверь открывается, и мой Колька меня хватает и к себе в кабинет тянет. Целует и объясняет другим военным, что я ему мать, и все меня уважают и в кресло сажают… А в кабинете у него – все карты, и вокруг карт большой разговор идет. Стоит мой Николай Петрович, по картам красным карандашом чертит и приказы отдает: какой город и село сейчас брать нужно, а какой еще подождать может. Только скажет, и сейчас же приказание… Телефоны звонят, машины и мотоциклы под окном, как мухи все равно, снуют, и все очень быстро делается. Тут уж застеснялась я и говорю: «Я вижу, Колюша, у тебя дела очень срочные и важные, и отрывать тебя от них я не желаю. Лучше, чем со мной беседовать, ты еще за это время какой-нибудь город или село освободить успеешь». Но все-таки он меня при себе удержал и потом обедать к себе повел. Обстановка у него, конечно, простая, походная, но чисто… Белья, еще вовсе не надеванного, четыре пары, шуба на меху кожаная, и шапка на нем очень приличная, – серая, колпаком, а верх зеленый. За обедом у меня с ним разговор зашел: стала я его просить наш город взять, но он мне отвечает: «Возьмем мы его обязательно, но только сделать это не так просто, потому что брать его в два приема придется. Сначала я один маневр сделаю, а потом на него пехота двинется».Звал меня при себе остаться. «Поедем, говорит, со мной дальше». Но только я ему прямо заявила, что с ним поехать не могу. И уж не знаю, послушается он меня или не послушается, а только я ему указание сделала, чтобы лишних женщин у него в штабе не было… Я ведь враз заметила, еще когда только вошла, ходит там одна в форме, а из-под шапки патлы рыжие чуть не до пояса. Даже у дежурного спрашиваю: «Кто такая?» Он объясняет, что связистка, мол. Я Колюшке своему и говорю: «Зря это ты затеял». Он было вертеться начал: «Она, говорит, одна и очень заслуженная, даже орден имеет». Ну я тогда напрямик: «Орден, говорю, это очень хорошо, а волосы пускай твоя связистка спрячет, нечего на войне мужчин волновать». Потом разговор опять зашел, чтобы я у него побыла. «Не могу, потому что коза у меня недоена, доктор Великанов не обедал и больницу вскорости открывать придется». Он и уступил. «Тогда, говорит, назови откровенно, чего тебе требуется?» Тут уже я стесняться не стала и объяснила, что требуется мне керосин и мыло. Он сейчас же распоряжение дал. Мне машину подали, а в нее бидон поставили и мыла десять кусков положили… Уезжать стала, спросила – скоро ли генералом будет? Говорит: «Постараюсь поскорее, потому что самому хочется, но только быстро это не делается…» Так что, Арсений Васильевич, теперь мне уже больше и желать нечего. За Колюшку больше не волнуюсь, он к делу пристроен…Доктор Великанов заметил, что, повидавшись с сыном, степенная Ульяна Ивановна стала еще степеннее и величественнее, и он нашел, что к ней это очень идет. Глава четырнадцатая На следующее утро, несмотря на мороз, доктор Великанов самым решительным образом заявил о своем намерении идти в лес, на место летней стоянки, с целью разыскать и извлечь спрятанную печать. Ульяна Ивановна изъявила желание ему сопутствовать. Другим добровольцем, примкнувшим к экспедиции, оказался Санька-Телефон.Зима, богатая в том году снегом и инеем, настолько изменила лесной пейзаж, что понадобилось часа полтора, чтобы разыскать знакомое место.Печать оказалась в полной сохранности.– Она цела, Ульяна Ивановна! – воскликнул доктор, осматривая маленький кружок. – Теперь дело за больницей.– А зеленый абажур-то, батюшка? – Поди ведь, разбили его. Как вы без него обойдетесь?Доктор Великанов внимательно посмотрел на Ульяну Ивановну и убедился, что слова ее шли от души и вовсе не были продиктованы иронией. Было ясно, что вопрос о зеленом абажуре становится актуальным.– Дорогая Ульяна Ивановна, – весело сказал доктор, – бесспорно, зеленый абажур – превосходная вещь, в некотором роде – это венец комфорта, но не будем преувеличивать его значение. Я стал менее привередлив и был бы счастлив теперь работать при любом освещении.Всю обратную дорогу доктор Великанов был оживлен и разговорчив.– Теперь я могу не скрывать, Ульяна Ивановна, – говорил он, – что в иные минуты наших скитаний, когда мы подвергались серьезной опасности, случалось, что мое сердце сжималось от страха, но я могу быть доволен тем, что ни разу, ни при каких обстоятельствах я не терял самообладания. В невыносимо тяжелых для русского советского человека условиях фашистской оккупации я черпал утешение в сознании, что мог приносить пользу Родине и способствовать ее победе. Что же касается вас, Ульяна Ивановна, то я любовался вами…– Вот уж нашли кем любоваться! – сказала Ульяна Ивановна и, зардевшись, потупила взор. – Вы, Арсений Васильевич, говорите – самообладания не теряли, а я сколько раз теряла…– Когда же, Ульяна Ивановна? – удивленно спросил доктор.– Первый раз в комендатуре, когда нас грабить начали; второй раз, когда на арбайт ходила. Здесь я уж совсем не выдержала.Доктор спорить не стал.– Я любовался вами, Ульяна Ивановна, – повторил он. – Меня восхищало ваше мужество, ваше уменье преодолевать трудности, ваш гуманизм и, наконец, ваше чувство собственного достоинства, которое не покидало вас ни на минуту.Воздав должное личным качествам своей неизменной спутнице, доктор Великанов обратил красноречие к Саньке-Телефону.– Я не могу тебя хвалить, мой юный друг, потому что похвалы могут тебя испортить, – сказал он, – но, на мой взгляд, ты обладаешь всеми качествами, чтобы стать замечательным советским человеком…Доктор положил руку на голову Саньки.– Никогда, ни при каких обстоятельствах не забывай того, что видел! Будь весел, добр, гуманен, но не будь благодушен. Всегда и везде помни, что твоя Родина молода, прекрасна и могуча и что есть люди, мечтающие погасить взошедшее над ней солнце. Выбери любую полезную профессию и трудись для Родины, но не переставай быть воином.Короткий зимний день пролетел незаметно. Вечер уже ознаменовался неожиданным и очень знаменательным событием.– Доктора Великанова и Ульяну Ивановну немедленно в партизанский штаб требуют! – важно сообщил, просунув в дверь голову, Санька-Телефон. – Чтобы сейчас же шли и оделись почище – банкет будет.Обращаясь к доктору и сестре-хозяйке в третьем лице, Санька полагал, что таким образом достигается большая официальность и торжественность приглашения.Но доктор Великанов не обратил на это внимания.– Банкет? – спросил он. – Да ты, пострел, знаешь, что такое банкет?– А то! – обидчиво ответил Санька.– Что же это такое, по-твоему?– А вот! – Санька выразительно щелкнул себя двумя пальцами по шее. – В аккурат в семь часов начнется.– Уж идти ли нам туда, батюшка? – в сомнении спросила Ульяна Ивановна доктора Великанова. – А ну и впрямь дебоширство получится? Наред в лесу одичать мог, да и посуда, чай, немытая…– И все-таки мы пойдем, Ульяна Ивановна, – весело отозвался доктор.– Что же, вы и пить тоже будете?– Обязательно!Ульяна Ивановна с недоверием и любопытством посмотрела на доктора, но так и не поняла – смеется он или говорит правду.Но, по-видимому, доктор не шутил. Разыскав в чемодане бритву, он не без торжественности приступил к ее правке.– Никак бриться думаете? – спросила Ульяна Ивановна.– Всенепременно! – ответил он.– Усы и бороду или одну только бороду?– И усы и бороду, Ульяна Ивановна.– Тогда, Арсений Васильевич, воротничок и галстук надеть придется?– Разумеется.– Так я приготовлю. Да и самой, должно быть, нужно кое-что поискать.Минут через сорок наши герои с немалым изумлением рассматривали друг друга. Перед Ульяной Ивановной стоял настоящий городской доктор Великанов. Доктор же увидел рядом с собой шуршащую шелками даму – уже седую, но в высшей степени представительную.Все более настраиваясь на праздничный лад, Ульяна Ивановна извлекла из каких-то тайников небольшой флакон «Духов трефовой дамы» и кружевной носовой платок. Каково же было ее удивление, когда доктор, услышав запах духов, попросил:– Брызните, Ульяна Ивановна, чуточку и на меня.Еще раз с удовольствием осмотрев себя и друг друга, наши герои надели шубы. Напялив на голову свою шляпу, доктор подошел к зеркалу.– Я нахожу, Ульяна Ивановна, – сказал он, рассматривая себя, – что в общем получился довольно стройный ансамбль: шляпа и воротник из Злой Греты прекрасно гармонируют друг с другом.Как ни была благодушно настроена Ульяна Ивановна, но это заявление глубоко ее возмутило.– Собачий-то воротник гармонирует? – с негодованием запротестовала она.– Я, конечно, вовсе не утверждаю, что рыночная ценность этого воротника равна стоимости бобра, – мягко возразил доктор. – Но самое понятие ценности нуждается в некотором уточнении. Цена этого воротника – несколько десятков сохраненных жизней партизан, Ульяна Ивановна. Затрудняюсь определить, скольким миллионам это равняется и может ли вообще быть переведено на миллионы, но такой воротник меня вполне устраивает.Выйдя на улицу, Ульяна Ивановна была ошеломлена совершенно неслыханной вещью – доктор Великанов взял ее под руку. Хотя и было темно, ей показалось, что все Большие Поляны смотрят в эту минуту на нее и на доктора Великанова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14