почему Иосиф вдруг изменил свое решение? Хотел успокоить фрау Аугусту? А может, у него была еще какая-нибудь мысль?..– Я думаю, надо сходить, – сказал маме Иосиф. – Успокоить этим старушку и... – и тут он еще что-то добавил, но я не расслышал: дело было вечером, я уже лежал в кровати, а отец с матерью разговаривали в другой комнате...В общем, на другой день утром фрау Аугуста, мама и я отправились на берлинский ипподром Карлсхорст. Ипподром – это лошадиный стадион, там наперегонки лошади бегают – это и есть бега. Мы же бегаем наперегонки, ну и лошади тоже. Только лошади на нас, людях, не играют, когда мы бегаем, а люди на лошадях играют... Но подождите, сейчас вы увидите, как они играют!В тот день, который я подробно запомнил на всю свою жизнь, погода в Берлине была на редкость морозной и солнечной. Свежевыпавший снег лежал тонким слоем на асфальте, на деревьях и на крышах домов. У нас в Москве такой снег можно увидеть только в самом начале зимы, у нас это называется «первый снег», а в Берлине такой «первый снег» можно видеть всю зиму, потому что он там не лежит в сугробах на асфальте, а то и дело тает и выпадает снова. Я же вам говорил, что в Берлине зима сиротская. Снег там чаще всего жидковатый, как кашица, и грязный, он долго не держится, но иногда, особенно по утрам, можно видеть вот такой нежный и чистый снег. Даже автомобили, отдыхавшие гуськом вдоль тротуаров, потому что воскресенье, а в узких улочках даже на тротуарах, были покрыты легким покровом сверкавших на солнце снежинок. Народу на улицах было мало, но праздничное настроение все равно чувствовалось. Оно было в чистом небе и солнце, в этом сверкающем снеге, в витринах магазинов, украшенных нарядными елками. И среди немногочисленных прохожих встречались люди, тащившие под мышками елки. В витринах елки стояли пушистыми, расправив в воздухе свои темно-зеленые лапы, увешанные игрушками. А под мышками прохожих елки были еще будничными, лапы у них были опутаны веревками, и такие елки напоминали издали большие зеленые незажженные свечи. Мне тоже должны были купить елку – после бегов, сказала мама, – а пока я шел по заснеженной улице, полный смутного ожидания чего-то интересного. Фрау Аугуста и мама медленно шли сзади, разговаривая вполголоса......На бегах зато народу было полным-полно! Люди толпились и суетились у входа и возле касс, втекая с улицы рекой. Мы купили программу, а потом постояли в кассовом зале, поглядывая на большие часы под потолком и на людей, сновавших вокруг. В воздухе стоял гул голосов, прерываемый откуда-то ударами колокола. Все спешили в глубину, и я тянул туда же маму. Наконец мы двинулись.Мама шла позади фрау Аугусты, задумчиво кутаясь в свою огромную черную шубу, а я вприпрыжку рядом с ней, держа ее за руку. Мы быстро двигались в этой толчее, потому что перед мамой все расступались, несмотря на то что впереди шла фрау Аугуста, – я видел, что расступались именно перед мамой, перед ней всегда все расступались, – и вдруг мы очутились на трибуне под открытым небом. Длинная многоярусная трибуна была забита народом! Люди сидели на скамьях и стояли в проходах с разноцветными программками в руках, и все смотрели на посеребренное снегом огромное зеленое овальное поле... Там, по краю, тянулись темные скаковые круги, и по ним туда-сюда бегали поджарые лошади с перебинтованными ногами. Верхом на лошадях красовались жокеи, то есть наездники, в пестрых разноцветных камзолах и кепочках с длинными козырьками. Все они были так пестро и по-разному одеты, чтобы их можно было хорошо различать издалека.Мы нашли себе на скамейке место и уселись, и я стал смотреть на лошадей. Фрау Аугуста что-то о них рассказывала маме, тыкая пальцем в программку, но я ее плохо слышал из-за гула голосов. А лошади были прекрасны! Они грациозно скакали по дорожкам, одни медленней, другие быстрей, с развевающимися по воздуху гривами и хвостами, выгибая шеи. Мне только не нравилось, что лошади были так далеко. Покататься бы самому на такой лошади – вот было бы здорово! А то сиди тут и смотри, да еще так далеко вверху, среди всего этого сонмища людей, которые все разом что-то быстро говорят, и в результате ничего не поймешь! Я пытался прислушаться, о чем это все говорят, но в толпе так быстро тараторили по-немецки – бу! бу! 6у! – что я ничего разобрать не мог...– Erlauben sie? – услышал я над собой голос. – Вы разрешите?– Да, да, – сказала мама, – пожалуйста!Какой-то толстый дядька с рыжими волосами и большой рыжей бородой уселся рядом. Раздались удары колокола, шум голосов усилился, и многие встали.– Мальчику, наверное, не видно, – сказал рыжий дядька. – Хочешь встать на скамейку? – спросил он меня.Мне действительно стало плохо видно, потому что некоторые загораживали мне поле своими спинами, и я сказал:– Хочу.Обычно мама не любила, когда со мной заговаривали посторонние, и я подумал, что она скажет: «Не надо! Ребенку и так хорошо!» – но этому дядьке мама улыбнулась и сказала:– Конечно, пусть встанет.Я посмотрел на дядьку: что-то в его лице удивило меня. Особенно в глазах! И еще в голосе... Глаза и голос показались мне странно знакомыми. И вместе с тем он был мне совершенно незнаком!Я встал и хотел было залезть рядом с дядькой на скамейку, но он вдруг сказал:– Становись-ка лучше на барьер, я тебя подержу. – Он поднял меня и поставил на барьер.Внизу, под барьером, была глубокая яма – там был запасной выход нижнего яруса.– Смотри не упади! – крикнула фрау Аугуста.– Я держу его крепко, мадам! – откликнулся дядька.– Спасибо, – спокойно сказала мама.Дядька и правда держал меня крепко, обхватив сзади руками. Я смотрел на поле – лошади не спеша сбегались со всех сторон в левый угол. Особенно мне понравилась там одна: черная как ночь и тоненькая-тоненькая! Похожих лошадей я видел у отца на палехской табакерке. У этой вороной тоже была маленькая голова, длинная шея и ноги. Всадник на ней был одет в белый камзол с красными шашками. Мне теперь было все очень хорошо видно.– А ты играешь, малыш? – громко спросил меня дядька.– Конечно, играю! – сказал я. – Дома, в железную дорогу...Стоявшие рядом оглянулись на меня и засмеялись. «Поняли-таки мой юмор!» – подумал я.– Да нет, здесь, на бегах, – сказал дядька. – Ты поставил на какую-нибудь лошадь?– Чего поставил? – не понял я.Рядом опять засмеялись. «И чего они так расхохотались?» – подумал я.– Сейчас я тебе объясню! – быстро сказал дядька. – Ты можешь выбрать какую-нибудь лошадь и поставить на нее – купить лотерейный билет. И если она придет первой, ты выиграл! Понял?Я кивнул. Я очень удивился: так просто и можно выиграть! Почему же тогда фрау Аугуста все время проигрывает?– Мутти не купила тебе билета? – спросил дядька.– Нет, – сказал я. – Она и себе не купила.– Говори быстрей, какая лошадь тебе нравится!– Вон та! – крикнул я весело. – Вон та, черная!– Эта не придет первой! – прошамкал рядом старичок в пенсне. – Она сделает проскачку. Она всегда делает проскачку. – Программка в руках старичка мелко тряслась.«Ну, этого старичка страстишка уже совсем погубила!» – подумал я.– Посмотрим! – весело сказал мой дядька. – Эй, молодой человек! – крикнул он кому-то.К нам подбежал мальчишка лет тринадцати.– Я вас прошу, молодой человек, – сказал мой дядька, – купите мне, пожалуйста, билет на девятый номер, за три марки. – Он протянул мальчику деньги. – Только быстро!Мальчишка сейчас же скрылся.– А он не сбежит? – спросил я.– Не сбежит! – весело успокоил меня дядька. – Он здесь так подрабатывает: бегает всем за билетами...Я обернулся: фрау Аугуста и мама сидели и с улыбкой смотрели на нас, а вовсе не на поле.– Я сейчас выиграю! – сказал я. – Моя лошадь черная и придет первой!– Бедняжка ты! – воскликнула фрау Аугуста. – Черная не придет первой!– Нет, придет! – крикнул я.– Первой придет Смолл-мисс, – сказала фрау Аугуста, уверенно блеснув очками. – Надо было спросить меня!Мама рассмеялась.– Игроки! – сказала она. – Но напрасно вы его балуете, господин! – обратилась она к дядьке.– Ничего, мадам! Пусть мальчик разок выиграет!– Ничего он не выиграет! – проворчала фрау Аугуста. – Вы ничего не понимаете в лошадях, молодой человек! – это она облила презрением моего дядьку. Но он ей ничего не ответил.Я опять стал смотреть влево – там, на кругу, лошади сбились в кучу, переступая ногами. Всадники, ожидая сигнала, сидели на лошадях чуть пригнувшись.В объятиях рыжего дядьки я чувствовал себя удобно, я был теперь на целую голову выше соседей! Дядька наклонился ко мне совсем близко, и его борода защекотала мне ухо. Я чуть-чуть отстранился, но его борода опять защекотала мне ухо, еще сильней, и дядька быстро зашептал мне прямо в ухо, жарко дыша:– Смотри вперед и не оборачивайся! Скажешь матери, что товарища сегодня утром выпустили из тюрьмы! Понял? Пусть сообщит в МОПР... Не оборачивайся! Это я! Я танцевал с твоей мамой в ресторане... Смотри вперед!У меня прямо голова закружилась! Если 6 он меня не держал, я упал бы в эту яму под барьером. В этот запасной выход. Так вот это кто! Конечно, это он! Те же глаза и голос... Как это я сразу не узнал? Только откуда борода и усы?– Господин! – крикнул сзади мальчишка. – Вот ваш билет!– Спасибо! – громко сказал таинственный незнакомец, товарищ отца, наш друг, обнимая меня одной рукой, а другой протягивая мне билет. – Вот, возьми!– Спасибо! – сказал я, оборачиваясь.Он смотрел на меня, ласково улыбаясь, и вдруг подмигнул – как тогда в ресторане. И я ему подмигнул! Мы перемигивались, как настоящие заговорщики. Мы и были настоящими заговорщиками! А что вы думаете? Разве я не прав?И тут я быстро наклонился к его уху – так, чтоб никто не заметил, – и прошептал:– Привет от Вернера!– И тебе привет! – прошептал он и громко добавил: – Смотри, смотри, начинается!Я взглянул на поле и увидел, что лошади уже мчатся по кругу, приближаясь к нам. Первой скакала какая-то ярко-рыжая лошадь с янтарной гривой, за ней белая, а моя, черная, шла в середине других...– Смолл-мисс ведет! Смолл-мисс! – зашамкал рядом со мной старик.И другие тоже закричали:– Смолл-мисс! Смолл-мисс!Рыжая Смолл-мисс промчалась мимо трибун вихрем, далеко обогнав остальных лошадей, другие тоже промчались мимо нас цепочкой, и моя, черная, которую звали Тироль, в середине цепочки.– Моя отстает! – крикнул я вне себя от волнения.Кто-то сзади ехидно хмыкнул.– Тироль всегда отстает! – прошамкал сзади старик. – Не на ту поставили!– Еще посмотрим! – весело ответил «Привет от Вернера».А я страшно волновался. Во-первых – вы знаете почему: из-за этой неожиданной встречи. Во-вторых, из-за новости для МОПРа. Что товарища выпустили из тюрьмы! Я не знал этого товарища, но все равно! Раз «товарищ» – значит, наш, и хорошо, что его выпустили! Это ему МОПР помог. Конечно, МОПР, а то кто же еще? Я ведь тоже член МОПРа, значит, я тоже помог! От радости и гордости мне даже стало жарко! А тут еще эта моя лошадь! Это в-третьих. Я страшно хотел выиграть, и у меня была такая красивая лошадь, и жокей – в белом с красными шашками камзоле, – а тут вперед вырвалась какая-то Смолл-мисс!Все эти мысли бурей пронеслись в моей голове...Лошади скакали теперь по другую сторону поля и были плохо видны – стали совсем малюсенькими. Они опять сбились в кучу, и трудно было разобрать, где мой Тироль... А впереди была все та же Смолл-мисс...– Смолл-мисс сделала проскачку! – крикнули сбоку.Там стоял кто-то с биноклем.– Не может быть! – прошамкал старик и даже привстал на цыпочки, держась трясущимися руками за барьер.«Наверное, он поставил на эту Смолл-мисс, – подумал я. – Как и фрау Аугуста».Я оглянулся на фрау Аугусту. Она сидела плотно сжав губы, блестя очками куда-то в небо. Мне ее опять стало жаль.– Проскачка! – опять крикнул кто-то.– А что это – проскачка? – спросил я.– Сбилась в галоп, – сказал «Привет от Вернера». – Все лошади должны идти рысью, видишь – только рысью...– А если проскачка?– Выбывает из игры!– Ваша Смолл-мисс выбыла из игры! – сказал я старичку.– Сам ты выбыл из игры! – разозлился старик.Он все еще стоял на цыпочках, судорожно цепляясь за барьер, теперь у него был открыт рот и губы тоже тряслись. Он щурился сквозь пенсне. Наверное, плохо видел.– Тироль идет! – закричали в толпе.– Тироль! Тироль! – откликнулись громко и шепотом. В сотнях голосов звучали удивление и растерянность.Я это отметил с удовольствием. В ушах у меня звенело и сердце колотилось бешено – от всех этих переживаний!Уцепившись одной рукой за воротник своего друга, я весь вытянулся вперед, влево – лошади скакали там поперек поля, приближаясь к нам. Еще один поворот – и они поскачут вдоль трибун... Впереди мчалась теперь белая лошадь с наездником в зеленом камзоле, Смолл-мисс драпала где-то далеко позади, а все остальные шли в середине кучей... но из этой кучи вырывался на голову мой Тироль!– Тироль! – закричал я. – Тироль, дорогой!Рядом уже никто не смеялся.Я не отрывал взгляда от лошадей. Тироль медленно, чуть заметно и вместе с тем быстро отрывался от других. Вот он уже на полкорпуса впереди других! А вот он уже оторвался совсем и медленно настигает белую лошадь! Тироль как будто не бежит, а летит по воздуху над землей. Шея вытянута, голова вперед, грива и хвост по ветру! Мой жокей в белом с красными шашками камзоле прильнул к шее Тироля, втянув голову в плечи и отставив локти, которыми он поводит, как крыльями...
– Нокдаун! Вперед, Нокдаун! – взревели в толпе.Нокдаун – белая лошадь – тоже здорово скачет! Она еще впереди, но Тироль настигает ее... они приближаются к нам... вот они уже рядом... из-под копыт летят камешки... лошади идут голова к голове...– Тиро-о-оль! – ору я, подпрыгивая на барьере.Голова Тироля с оскаленными зубами выплывает вперед... как в кино «Великий немой»... и вдруг сильные руки ставят меня на пол. «Привет от Вернера» сам вскакивает на барьер, взмахнув, как птица, руками, и проваливается туда – через барьер – в яму... Над моим ухом оглушительно верещит свисток... Что такое?– Что такое? – Was ist das? Was? Was? Was?– Verdammt! ( «Проклятье!»)– Где он? – Wo ist er?Все расступаются, черное пальто отталкивает меня и свешивается через барьер, рядом еще двое в таких же черных пальто и шляпах-котелках... Люди вокруг стоят кольцом... они молча сторонятся...– Er ist weg! Verdammt noch ein Mal! («Его нет!»)Трое кидаются в толпу, к выходу. Я ошеломлен. Что это такое? Мама незаметно берет меня за руку.– Пошли! – тихо говорит мама.Мы пробираемся к выходу.– А где... – начинаю я.– Молчи, – говорит мама и тащит меня.Я иду сам не свой. Мы выходим в кассовый зал. В зале тихо. Люди стоят группами, переговариваясь. Но тех, в котелках, не видно. И нашего друга не видно...– А фрау Аугуста? – спрашиваю я.– Ich komme! («Я иду!») – откликается она из-за колонны.Она взволнованно спешит за нами. Мы с мамой идем к выходу. Быстро идем, я еле поспеваю. На улице пустынно. Мама машет рукой, и к нам подъезжает такси – большая черная машина.– Wohin fahren sie denn? – запыхавшись, спрашивает фрау Аугуста. («Куда вы едете?»)– Ach, ich bin so mьde! – вздыхает мама. – Я так устала! Мы поедем в кафе...– Я вас понимаю! – говорит фрау Аугуста. – Этот ужасный тип с бородой держал Юру в руках! Жулик какой-то! Мало ли что могло случиться!– Да, – говорит мама, крепко сжимая мне руку. – Это все очень неприятно.Я смотрю в землю, чтобы не рассмеяться. Если б фрау Аугуста знала, что «этот ужасный тип» – наш друг...– Und das Geld? – удивленно спрашивает фрау Аугуста. – А деньги? Вы забыли про выигрыш!– Я не забыла, но бог с ним! – улыбается мама. – Мне все это очень неприятно...– Какие деньги? – спрашиваю я.– Du hast doch gewonnen! («Ты же выиграл!») – говорит фрау Аугуста. – Надо пойти получить!– Нет, – улыбается мама, опять сжимая мне руку. – Это, фрау Аугуста, совсем не для нас...– Ach, das ist ja toll! Machen sie keine Dummheiten! («Это же дико! He делайте глупостей!») – Фрау Аугуста говорит, высоко поднимая брови, так, что ее очки почти падают с носа.– Нет, – спокойно улыбается мама. – Мы едем. Я не хочу здесь больше оставаться. Мне очень жаль, но это не в наших правилах, фрау Аугуста.– Да, я вас прекрасно понимаю... но... славянская душа всегда была для меня загадкой! – Фрау Аугуста растерянно улыбается.– А много я выиграл? – спрашиваю я, не сдержавшись.– Много, – говорит фрау Аугуста. – Я никогда в жизни не выигрывала столько денег! Ты удивительный мальчик!– Мы едем, – нетерпеливо говорит мама и открывает дверцу машины. – Может, вы с нами?– О нет! Я еще попытаю счастья... Но это просто уму непостижимо...– До свиданья! – прерывает ее мама.Мы садимся в машину, мама называет какую-то улицу, и мы едем.В голове у меня полная неразбериха – свистки, крики, мелькание лошадей, прыжок через барьер... и удивленное лицо фрау Аугусты со свалившимися на кончик носа очками... А выигрыш?– А выигрыш? – спрашиваю я.– Помолчи, – говорит мама.Я понимаю, что сейчас говорить неудобно. Из-за шофера. А нашего друга жаль! Зачем он прыгнул?.. Его хотели арестовать, вот что! Но он убежал! Убежал! Ловко же он убежал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28