Я ни за что не поверю, что он мог ее убить, ни намеренно, ни случайно.
– Виппи Берд! – заорала я в трубку. – Куда ты делась, черт возьми?! Что случилось?!
– Ах, извини, извини, – снова раздался ее голос. – Меня отвлекли. Вот здесь, в утреннем номере «Стандард», я купила его на улице, здесь все написано, и я поняла, что сразу нужно тебе звонить, я даже не успела снять пальто. Под заголовком «БОКСЕР ИЗ БЬЮТА ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ».
– За что он убил Мэй-Анну?
– Да не Мэй-Анну! Почему Мэй-Анну? Просто это случилось в ее доме. Он убил Джона Риди, помнишь его? Этого пуделя Мэй-Анны?
Со вздохом облегчения я опустилась на табуретку, стоявшую рядом с телефоном.
– Все в порядке. – прошептала я Муну. – Ступай доедай свою кашу.
Он не шевельнулся.
– Он его кулаком? – спросила я.
– Он его застрелил.
– Из пистолета?
– Ну разумеется, ведь это самый лучший способ застрелить человека.
– У Бастера никогда не было пистолета. Зачем ему с его кулаками вдруг понадобился пистолет?
– Это был пистолет Мэй-Анны, – пояснила Виппи Берд. – Здесь написано, что между Бастером и Риди в доме Мэй-Анны произошла ссора, они начали бороться и вырывать пистолет друг у друга из рук, и он выстрелил.
– В таком случае это не убийство, а несчастный случай, – сказала я.
– Черт возьми, Эффа Коммандер, все, что я знаю, я прочла в этой статье. Тут написано: «Против боксера возбуждено уголовное дело по обвинению в убийстве». Боксер – это Бастер, как ты понимаешь.
– А что говорит Мэй-Анна?
– Ничего никому не говорит, в газете написано, что она от всех прячется.
– Прячется?! Какое еще, к черту, «прячется»! Кто тогда там помогает Бастеру?
– Я сама хотела бы это знать. Может быть, она тоже уже в тюрьме, или, может, они с Бастером поссорились. Скажи, что, по твоему мнению, мы теперь должны делать?
Слава богу, я знала, что мы должны в данный момент делать.
– Виппи Берд, – сказала я, – я немедленно звоню Мэй-Анне, мы должны во всем этом разобраться, и мы в этом разберемся, будь спокойна.
Когда я повесила трубку, маленький Мун посмотрел на меня, склонив головку к плечу.
– Неприятности? – спросил он, прищурившись.
Тогда он учился в третьем классе, но был не по годам умен, и мы с Виппи Берд относились к нему, как ко взрослому мужчине.
– Неприятности, но это никого не касается, – ответила я.
– Дядя Бастер застрелил тетю Мэй-Анну? – спросил он, и от этого вопроса и вида его огорченного лица мне опять стало не по себе.
– Ничего подобного! Твой дядя Бастер жив, здоров и в полном порядке, чего и тебе желает, и тетя Мэй-Анна тоже в полном порядке. Бери ложку и доедай кашу, пока не остыла.
Мун снова сел за стол, взял ложку и стал медленно мешать кашу в тарелке, а я тут же заказала междугородний разговор. Мы постоянно писали Мэй-Анне, изредка посылали телеграммы, но звонила я ей в первый раз. Виппи Берд до этого тоже звонила ей всего раз, когда умерла Мэйберд. Когда же погибли Чик и Пинк, мы ей телеграфировали. Так что я целых десять минут искала, где записан ее чертов телефон.
Когда оператор междугородних линий ответил, я сообщила, что заказ экстренный, но все равно ждала соединения минут двадцать. Трубку взяла не Мэй-Анна, а ее горничная.
– Хэйзел, где Мэй-Анна? – с ходу начала я, потому что не хотела оплачивать междугородние разговоры с горничными.
– Она не подходит к телефону, – ответила Хэйзел.
– Это Эффа Коммандер говорит. Вы должны меня помнить, Хэйзел, мы с Виппи Берд приезжали в прошлом году. Скажите Мэй-Анне, что это я.
– Простите, мэм, но она сейчас спит. У нас в доме произошло несчастье.
– Я знаю – кто еще будет ей звонить в таких обстоятельствах? И вообще, почему она спит, когда Бастер в беде?
– Доктор дал ей успокоительное, она сейчас как выжатый лимон. Она просто не в состоянии говорить, мэм.
– Ладно, тогда вы расскажите мне, что произошло, – попросила я.
– Мисс Стрит запретила мне это делать.
– Что за вздор! – Я оглянулась на Муна, чтобы посмотреть, слушает ли он, но на сей раз он был весь поглощен едой, прилежно соскребая остатки каши с краев тарелки. – От меня она ничего не стала бы скрывать.
В нашем разговоре наступила пауза, во время которой Хэйзел обдумывала мои слова.
– Я ничего не знаю, мэм, – наконец проговорила она. – Когда это случилось, меня здесь не было. В этот день прислуги вообще не было дома, у нас был выходной. Когда мы пришли на следующее утро, полиция выносила тело мистера Риди, мистер Миднайт был уже в наручниках, а у мисс Стрит была истерика. Она тоже пострадала.
– Она ранена?
– Нет, мэм, но, кажется, ее били. Вы ведь никому не скажете, правда? Мы не хотим давать репортерам никакой информации, а Луэлла Парсонс, например, звонила сюда уже трижды. Другие звонят и кричат на меня. Вы ведь правда ничего им не скажете, мэм?
Нет, конечно, я ничего им не скажу, успокоила я ее. Я была рада, что сейчас рядом с Мэй-Анной была Хэйзел, которая защищала ее от этого назойливого любопытства, но не было нужды защищать ее от нас с Виппи Берд.
– Мы же друзья Мэй-Анны, разве вы забыли, Хэйзел? – спросила я ее. – Надеюсь, ей уже лучше?
– Надеюсь, что да. Я подозреваю, что мисс Стрит просто разыграла истерику. Мне очень нравится мистер Миднайт, и я хочу верить, что у него все обойдется.
Я услышала, как она вздыхает, и сказала ей, чтобы она не волновалась, что это, скорее всего, несчастный случай. Бастер всегда был очень спокойным и доброжелательным человеком и за пределами боксерского ринга никогда никому не причинил зла, сказала я ей. Правда, я сама не до конца верила своим словам, ведь я прекрасно знала, что он сдержал бы свое обещание убить Свиное Рыло, дай тот хоть малейший повод. К тому же откуда мне было знать, как он относился к этому Риди, с которым Мэй-Анна открыто «встречалась». Возможно, что Бастер ревновал к Риди, и я пыталась представить себе, что он при этом мог чувствовать, если все так кончилось, ведь, когда Мэй-Анна работала на Аллее Любви, ему удавалось держать себя в руках.
– Пожалуйста, Хэйзел, передайте Мэй-Анне, чтобы она позвонила в Бьютт Эффе Коммандер, когда проснется, – попросила я горничную напоследок и повесила трубку.
Весь день я не отходила от телефона, готовая сразу схватить трубку, но звонила только Виппи Берд, которая время от времени осведомлялась, нет ли известий от Мэй-Анны. Наконец я дождалась. Мэй-Анна позвонила уже вечером, и ее голос был так тих и печален, что я ее едва узнала.
– Как бы я хотела, чтобы ты сейчас была рядом со мной, – сказала она.
– Как ты, Мэй-Анна? – спросила я.
– Он меня бил, просто так, ни за что, когда у него было плохое настроение. Даже в борделе никто не поднимал на меня руки.
– Кто тебя бил? Бастер? – спросила я. – Я не могу в это поверить. Этого просто не может быть, – сказала я, сама отвечая на собственный вопрос.
– О нет, конечно, не Бастер! Я говорю про Джона. Он пришел пьяный и ударил меня по щеке. Он всегда злоупотреблял моим добрым отношением, но в тот раз перешел все границы, он попытался мной овладеть.
Хорошо сказано, учитывая, что в свое время она зарабатывала на жизнь, позволяя разным людям собой овладевать. И все же я не могу не признать, что хоть она и работала когда-то в публичном доме, но это не значит, что она и впредь обязана отдаваться всякому встречному и поперечному, известному и неизвестному.
– Потом Бастер… пришел, – продолжала она. – И сначала я его даже не заметила, я забыла, что у него есть свой ключ. Он услышал шум, пошел посмотреть, что происходит, и… – Она на секунду остановилась, чтобы высморкаться. – …И застрелил Джона.
Потом, видимо, прикрыв трубку ладонью, она что-то сказала в сторону. Я поняла, что она не одна.
– Мэй-Анна! – закричала я в трубку. – В газете написано, что это был твой пистолет. Как он оказался у Бастера? Почему он просто не отлупил этого человека?
– Да, я забыла тебе сказать, когда Джон меня ударил, я достала револьвер и сказала ему, что застрелю его, если он не уйдет. Он засмеялся мне в лицо и ответил, что я не смогу этого сделать. Он был прав, я бы не смогла выстрелить в человека. Даже в него. Ты же это знаешь, Эффа Коммандер, разве нет? Потом, когда Бастер вошел, Джон воспользовался моим замешательством, вырвал у меня пистолет и навел его на Бастера.
Ее голос то удалялся куда-то, то снова возвращался.
– Бастер схватил его за руку, они начали бороться, и пистолет упал на пол. Бастер не собирался его убивать, это вышло случайно.
Голос Мэй-Анны опять начал удаляться, хотя, может, это просто связь была плохая, ведь в то время техника была далеко не такой совершенной, как в наши дни.
– Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила я.
– Нормально. Врач что-то дал мне. У меня на лице синяк, но я думаю, что удастся прикрыть его пудрой.
– Наверное, не надо: если тебя увидят такой, то скорее поверят, что Бастер тебя защищал.
– Но я не могу показаться в таком виде, это выглядит так ужасно…
– Мэй-Анна, послушай меня, надо прекратить истерику! Бастер в тюрьме, и ты обязана его оттуда вытащить. Кому какое дело до того, как ты выглядишь, – одернула ее я.
Последовало долгое молчание, и я даже подумала, что нас разъединили.
– Алло! Алло! – закричала я и стала дуть в трубку.
– Эффа Коммандер, как ты думаешь, все обойдется? – наконец донесся ее голос.
– Я уверена, дорогая, – сказала я и подумала, что, наверное, была слишком жестока с ней. – Это ведь была самооборона. Жаль, что Тони сейчас далеко, уж он-то знал бы, как поступать.
Но Тони ничего не знал, он сражался где-то за морями, так что брать ситуацию в свои руки пришлось мне.
– У Бастера есть адвокат?
– Есть, его наняла наша студия, потому что я не знала, к кому еще я могу обратиться. Знаешь, там вообще любят совать нос в разные скандалы. И уж они-то знают, как замять это дело.
– Замять? – спросила я. – Что здесь можно замять?
– Ох, ну ты же понимаешь, как это может отразиться на моей карьере.
Ее карьера в этот момент для меня ничего не значила, речь шла не о ней, а о том, как вызволить Бастера из беды. Впрочем, я не знала всех подробностей, а они могли быть существенны.
– Думаешь, будет расследование? – спросила Мэй-Анна.
– Откуда мне знать, – ответила я.
– В таком случае я буду самым лучшим свидетелем, оденусь в черное, буду плакать, и его никогда не признают виновным. Никогда.
Но Мэй-Анна оказалась права только отчасти. Расследование действительно было, и она действительно плакала и оделась в черное, но Бастера все равно признали виновным. Процесс шел долго, очень долго, и газеты каждый день публиковали репортажи. Об этом писали Уолтер Винчел и Луэлла Парсонс, которая в своей колонке постоянно называла Мэй-Анну «бедная Марион Стрит», словно «бедная» – это тоже часть имени. Более шести месяцев подряд в любой газете обязательно обнаруживалось что-нибудь об «Убийстве в любовном треугольнике Бастер Миднайт – Джон Риди – Марион Стрит». Или об «Убийстве по страсти в городе мишурного блеска».
Как я и думала, существенных подробностей, о которых Мэй-Анна умолчала во время нашего телефонного разговора, оказалось достаточно много. Выяснилось, что ее близкие отношения с Джоном Риди начались задолго до нашего с Виппи Берд приезда в Голливуд. Он даже делал ей предложение, но она, ясное дело, не сказала ему ни «да», ни «нет». В конце концов она от него устала, потому что он пил все больше и больше, начал скандалить, позволял себе кричать на нее, называл ее сукиной дочерью и шлюхой, и это все слышали соседи, неоднократно предупреждавшие, что вызовут полицию, так что ей приходилось уводить его к себе в спальню и успокаивать.
Конечно, ничего этого до поры до времени в газеты не просачивалось, потому что, если ты голливудская знаменитость, тебе позволено делать все, что угодно, без всяких последствий. Ты можешь садиться за руль пьяная, шуметь по ночам, спать с кем хочешь и где хочешь и при этом на экране выглядеть невинней Девы Марии, говорила Мэй-Анна, а после твоей смерти репортеры объявят тебя святой и напишут твое житие. Но если они тебя почему-то невзлюбят, они раскопают все самое плохое, что за тобой водится, а если не водится, то придумают это сами.
С Бастером именно так и вышло: газеты писали, что он ревновал Риди к Мэй-Анне, и что мистер Риди и Мэй-Анна спокойно ужинали у нее в доме в романтической обстановке при свечах, и что этот ужин Мэй-Анна приготовила сама, чего, как известно, быть не могло, разве только за романтический ужин сошли консервированный тунец и фасоль из банки. Потом в дом ворвался разъяренный Бастер, Мэй-Анна побежала к своему бюро, где в выдвижном ящике лежал ее пистолет, но Бастер опередил ее, схватил этот пистолет и застрелил Джона Риди.
Если все было так, как они пишут, то почему тогда действующие лица вдруг переместились из гостиной в спальню Мэй-Анны, где, собственно, и произошло убийство?
Мэй-Анна устроила пресс-конференцию, на которой заявила, что газеты все переврали, что Бастер только пытался защитить ее, потому что Джон Риди начал ее избивать, но ей не поверил никто, кроме нас с Виппи Берд, разумеется. Одновременно с этим газеты написали, что Бастер уклоняется от призыва в армию.
Вы уже знаете, что Бастер вовсе не уклонялся от призыва, но тогда о том, что его забраковала медкомиссия, никому не было известно, а он сам рассказал об этом только годы спустя после убийства. Так что газеты попросту оклеветали его, и если бы тогда рядом с ним был Тони, он бы наверняка заставил самого Бастера признаться или, как говорится, пустил бы нужный слух через прессу. Тони знал о случившемся с Бастером, но армейское начальство его не отпустило и не могло отпустить с корабля, а Мэй-Анна так и не сумела убедить Бастера рассказать людям, почему его не взяли на войну, и вполне естественно, что все поверили газетам.
Но хуже всего было то, что газеты объявили Риди английским героем войны и личным другом принцессы Елизаветы, сообщили, что он якобы был летчиком-истребителем, получил тяжелое ранение в воздушном бою, стал инвалидом и из-за этого его не брали обратно в королевские ВВС, несмотря на все его просьбы. Тогда-де он и подался в Америку, но не для того, чтобы испытывать счастье в Голливуде, а чтобы вступить в армию США и сражаться за свободу, но и здесь ему отказали из-за его увечья.
Это все бред сивой кобылы, сказала Мэй-Анна, ведь на самом деле Риди – заурядный английский актеришка, и пострадал он во время налета немецких самолетов, когда с перепугу упал со стула, а в Америку явился, потому что хотел сбежать от мобилизации в своей родной стране. К тому же, прибавила она, он был педерастом и поэтому никогда бы не решился записаться в армию.
Ну, удивилась Виппи Берд, как же в таком случае он делал тебе предложение, а потом еще и пытался тобой овладеть?! Мэй-Анна ответила, что в жизни, увы, бывает всякое и что человек, о котором расползаются недобрые слухи, старается показать себя с другой стороны. Если бы публика узнала о его гомосексуальных наклонностях, его однажды разорвали бы на клочки. А еще она объяснила нам, что многие из известных лидеров страны – скрытые гомосексуалисты, хотя у них есть жены и даже дети. Когда Виппи Берд заметила, что подло заниматься такими вещами при живой жене, Мэй-Анна объяснила, что и жены у таких людей обычно гомосексуалистки, так что выходит баш на баш. Виппи Берд ответила, что ей непонятно, как это можно компенсировать одно уродство другим.
Риди ударил Мэй-Анну потому, что она ему объявила о своем решении окончательно с ним порвать и пообещала обнародовать все, что ей было известно о его наклонностях, если он не оставит ее в покое. На самом деле она только пугала его, потому что рассказывать об этом было не в ее интересах: в каком свете она предстала бы перед публикой, если бы призналась, что ее любовник – гомосексуалист? Да и люди могли ей просто не поверить и начали бы симпатизировать Риди, а не Бастеру.
К тому времени, когда было уже определено время слушания дела в суде, она совсем прекратила общаться с журналистами, так что за информацией о ней они обращались к людям, которые были ей близки так же, как некий сумасшедший священник, во время слушания расхаживавший перед зданием суда с плакатом: «ВОЗДАЯНИЕ ЗА ГРЕХИ – СМЕРТЬ«. «А я-то, – сказала, узнав об этом, Виппи Берд, – думала, что в Голливуде воздаяние за грехи – это белые дома с белыми статуями во дворе».
Странно, что во всей этой кутерьме ищейки-репортеры так и не докопались до того, что Мэй-Анна была в свое время профессиональной проституткой. Один репортер звонил нам с Виппи Берд и спрашивал, правда ли, что у Марион Стрит есть внебрачный ребенок, которого зовут Мун и которого мы с Виппи Берд взяли на воспитание, потому что он видел фотографии этого мальчика развешанными по всему дому Марион.
Виппи Берд даже не стала ему ничего разъяснять, только рассмеялась и пригласила его приехать к ней в Бьютт, сказав, что покажет ему свидетельство о рождении этого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Виппи Берд! – заорала я в трубку. – Куда ты делась, черт возьми?! Что случилось?!
– Ах, извини, извини, – снова раздался ее голос. – Меня отвлекли. Вот здесь, в утреннем номере «Стандард», я купила его на улице, здесь все написано, и я поняла, что сразу нужно тебе звонить, я даже не успела снять пальто. Под заголовком «БОКСЕР ИЗ БЬЮТА ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ».
– За что он убил Мэй-Анну?
– Да не Мэй-Анну! Почему Мэй-Анну? Просто это случилось в ее доме. Он убил Джона Риди, помнишь его? Этого пуделя Мэй-Анны?
Со вздохом облегчения я опустилась на табуретку, стоявшую рядом с телефоном.
– Все в порядке. – прошептала я Муну. – Ступай доедай свою кашу.
Он не шевельнулся.
– Он его кулаком? – спросила я.
– Он его застрелил.
– Из пистолета?
– Ну разумеется, ведь это самый лучший способ застрелить человека.
– У Бастера никогда не было пистолета. Зачем ему с его кулаками вдруг понадобился пистолет?
– Это был пистолет Мэй-Анны, – пояснила Виппи Берд. – Здесь написано, что между Бастером и Риди в доме Мэй-Анны произошла ссора, они начали бороться и вырывать пистолет друг у друга из рук, и он выстрелил.
– В таком случае это не убийство, а несчастный случай, – сказала я.
– Черт возьми, Эффа Коммандер, все, что я знаю, я прочла в этой статье. Тут написано: «Против боксера возбуждено уголовное дело по обвинению в убийстве». Боксер – это Бастер, как ты понимаешь.
– А что говорит Мэй-Анна?
– Ничего никому не говорит, в газете написано, что она от всех прячется.
– Прячется?! Какое еще, к черту, «прячется»! Кто тогда там помогает Бастеру?
– Я сама хотела бы это знать. Может быть, она тоже уже в тюрьме, или, может, они с Бастером поссорились. Скажи, что, по твоему мнению, мы теперь должны делать?
Слава богу, я знала, что мы должны в данный момент делать.
– Виппи Берд, – сказала я, – я немедленно звоню Мэй-Анне, мы должны во всем этом разобраться, и мы в этом разберемся, будь спокойна.
Когда я повесила трубку, маленький Мун посмотрел на меня, склонив головку к плечу.
– Неприятности? – спросил он, прищурившись.
Тогда он учился в третьем классе, но был не по годам умен, и мы с Виппи Берд относились к нему, как ко взрослому мужчине.
– Неприятности, но это никого не касается, – ответила я.
– Дядя Бастер застрелил тетю Мэй-Анну? – спросил он, и от этого вопроса и вида его огорченного лица мне опять стало не по себе.
– Ничего подобного! Твой дядя Бастер жив, здоров и в полном порядке, чего и тебе желает, и тетя Мэй-Анна тоже в полном порядке. Бери ложку и доедай кашу, пока не остыла.
Мун снова сел за стол, взял ложку и стал медленно мешать кашу в тарелке, а я тут же заказала междугородний разговор. Мы постоянно писали Мэй-Анне, изредка посылали телеграммы, но звонила я ей в первый раз. Виппи Берд до этого тоже звонила ей всего раз, когда умерла Мэйберд. Когда же погибли Чик и Пинк, мы ей телеграфировали. Так что я целых десять минут искала, где записан ее чертов телефон.
Когда оператор междугородних линий ответил, я сообщила, что заказ экстренный, но все равно ждала соединения минут двадцать. Трубку взяла не Мэй-Анна, а ее горничная.
– Хэйзел, где Мэй-Анна? – с ходу начала я, потому что не хотела оплачивать междугородние разговоры с горничными.
– Она не подходит к телефону, – ответила Хэйзел.
– Это Эффа Коммандер говорит. Вы должны меня помнить, Хэйзел, мы с Виппи Берд приезжали в прошлом году. Скажите Мэй-Анне, что это я.
– Простите, мэм, но она сейчас спит. У нас в доме произошло несчастье.
– Я знаю – кто еще будет ей звонить в таких обстоятельствах? И вообще, почему она спит, когда Бастер в беде?
– Доктор дал ей успокоительное, она сейчас как выжатый лимон. Она просто не в состоянии говорить, мэм.
– Ладно, тогда вы расскажите мне, что произошло, – попросила я.
– Мисс Стрит запретила мне это делать.
– Что за вздор! – Я оглянулась на Муна, чтобы посмотреть, слушает ли он, но на сей раз он был весь поглощен едой, прилежно соскребая остатки каши с краев тарелки. – От меня она ничего не стала бы скрывать.
В нашем разговоре наступила пауза, во время которой Хэйзел обдумывала мои слова.
– Я ничего не знаю, мэм, – наконец проговорила она. – Когда это случилось, меня здесь не было. В этот день прислуги вообще не было дома, у нас был выходной. Когда мы пришли на следующее утро, полиция выносила тело мистера Риди, мистер Миднайт был уже в наручниках, а у мисс Стрит была истерика. Она тоже пострадала.
– Она ранена?
– Нет, мэм, но, кажется, ее били. Вы ведь никому не скажете, правда? Мы не хотим давать репортерам никакой информации, а Луэлла Парсонс, например, звонила сюда уже трижды. Другие звонят и кричат на меня. Вы ведь правда ничего им не скажете, мэм?
Нет, конечно, я ничего им не скажу, успокоила я ее. Я была рада, что сейчас рядом с Мэй-Анной была Хэйзел, которая защищала ее от этого назойливого любопытства, но не было нужды защищать ее от нас с Виппи Берд.
– Мы же друзья Мэй-Анны, разве вы забыли, Хэйзел? – спросила я ее. – Надеюсь, ей уже лучше?
– Надеюсь, что да. Я подозреваю, что мисс Стрит просто разыграла истерику. Мне очень нравится мистер Миднайт, и я хочу верить, что у него все обойдется.
Я услышала, как она вздыхает, и сказала ей, чтобы она не волновалась, что это, скорее всего, несчастный случай. Бастер всегда был очень спокойным и доброжелательным человеком и за пределами боксерского ринга никогда никому не причинил зла, сказала я ей. Правда, я сама не до конца верила своим словам, ведь я прекрасно знала, что он сдержал бы свое обещание убить Свиное Рыло, дай тот хоть малейший повод. К тому же откуда мне было знать, как он относился к этому Риди, с которым Мэй-Анна открыто «встречалась». Возможно, что Бастер ревновал к Риди, и я пыталась представить себе, что он при этом мог чувствовать, если все так кончилось, ведь, когда Мэй-Анна работала на Аллее Любви, ему удавалось держать себя в руках.
– Пожалуйста, Хэйзел, передайте Мэй-Анне, чтобы она позвонила в Бьютт Эффе Коммандер, когда проснется, – попросила я горничную напоследок и повесила трубку.
Весь день я не отходила от телефона, готовая сразу схватить трубку, но звонила только Виппи Берд, которая время от времени осведомлялась, нет ли известий от Мэй-Анны. Наконец я дождалась. Мэй-Анна позвонила уже вечером, и ее голос был так тих и печален, что я ее едва узнала.
– Как бы я хотела, чтобы ты сейчас была рядом со мной, – сказала она.
– Как ты, Мэй-Анна? – спросила я.
– Он меня бил, просто так, ни за что, когда у него было плохое настроение. Даже в борделе никто не поднимал на меня руки.
– Кто тебя бил? Бастер? – спросила я. – Я не могу в это поверить. Этого просто не может быть, – сказала я, сама отвечая на собственный вопрос.
– О нет, конечно, не Бастер! Я говорю про Джона. Он пришел пьяный и ударил меня по щеке. Он всегда злоупотреблял моим добрым отношением, но в тот раз перешел все границы, он попытался мной овладеть.
Хорошо сказано, учитывая, что в свое время она зарабатывала на жизнь, позволяя разным людям собой овладевать. И все же я не могу не признать, что хоть она и работала когда-то в публичном доме, но это не значит, что она и впредь обязана отдаваться всякому встречному и поперечному, известному и неизвестному.
– Потом Бастер… пришел, – продолжала она. – И сначала я его даже не заметила, я забыла, что у него есть свой ключ. Он услышал шум, пошел посмотреть, что происходит, и… – Она на секунду остановилась, чтобы высморкаться. – …И застрелил Джона.
Потом, видимо, прикрыв трубку ладонью, она что-то сказала в сторону. Я поняла, что она не одна.
– Мэй-Анна! – закричала я в трубку. – В газете написано, что это был твой пистолет. Как он оказался у Бастера? Почему он просто не отлупил этого человека?
– Да, я забыла тебе сказать, когда Джон меня ударил, я достала револьвер и сказала ему, что застрелю его, если он не уйдет. Он засмеялся мне в лицо и ответил, что я не смогу этого сделать. Он был прав, я бы не смогла выстрелить в человека. Даже в него. Ты же это знаешь, Эффа Коммандер, разве нет? Потом, когда Бастер вошел, Джон воспользовался моим замешательством, вырвал у меня пистолет и навел его на Бастера.
Ее голос то удалялся куда-то, то снова возвращался.
– Бастер схватил его за руку, они начали бороться, и пистолет упал на пол. Бастер не собирался его убивать, это вышло случайно.
Голос Мэй-Анны опять начал удаляться, хотя, может, это просто связь была плохая, ведь в то время техника была далеко не такой совершенной, как в наши дни.
– Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила я.
– Нормально. Врач что-то дал мне. У меня на лице синяк, но я думаю, что удастся прикрыть его пудрой.
– Наверное, не надо: если тебя увидят такой, то скорее поверят, что Бастер тебя защищал.
– Но я не могу показаться в таком виде, это выглядит так ужасно…
– Мэй-Анна, послушай меня, надо прекратить истерику! Бастер в тюрьме, и ты обязана его оттуда вытащить. Кому какое дело до того, как ты выглядишь, – одернула ее я.
Последовало долгое молчание, и я даже подумала, что нас разъединили.
– Алло! Алло! – закричала я и стала дуть в трубку.
– Эффа Коммандер, как ты думаешь, все обойдется? – наконец донесся ее голос.
– Я уверена, дорогая, – сказала я и подумала, что, наверное, была слишком жестока с ней. – Это ведь была самооборона. Жаль, что Тони сейчас далеко, уж он-то знал бы, как поступать.
Но Тони ничего не знал, он сражался где-то за морями, так что брать ситуацию в свои руки пришлось мне.
– У Бастера есть адвокат?
– Есть, его наняла наша студия, потому что я не знала, к кому еще я могу обратиться. Знаешь, там вообще любят совать нос в разные скандалы. И уж они-то знают, как замять это дело.
– Замять? – спросила я. – Что здесь можно замять?
– Ох, ну ты же понимаешь, как это может отразиться на моей карьере.
Ее карьера в этот момент для меня ничего не значила, речь шла не о ней, а о том, как вызволить Бастера из беды. Впрочем, я не знала всех подробностей, а они могли быть существенны.
– Думаешь, будет расследование? – спросила Мэй-Анна.
– Откуда мне знать, – ответила я.
– В таком случае я буду самым лучшим свидетелем, оденусь в черное, буду плакать, и его никогда не признают виновным. Никогда.
Но Мэй-Анна оказалась права только отчасти. Расследование действительно было, и она действительно плакала и оделась в черное, но Бастера все равно признали виновным. Процесс шел долго, очень долго, и газеты каждый день публиковали репортажи. Об этом писали Уолтер Винчел и Луэлла Парсонс, которая в своей колонке постоянно называла Мэй-Анну «бедная Марион Стрит», словно «бедная» – это тоже часть имени. Более шести месяцев подряд в любой газете обязательно обнаруживалось что-нибудь об «Убийстве в любовном треугольнике Бастер Миднайт – Джон Риди – Марион Стрит». Или об «Убийстве по страсти в городе мишурного блеска».
Как я и думала, существенных подробностей, о которых Мэй-Анна умолчала во время нашего телефонного разговора, оказалось достаточно много. Выяснилось, что ее близкие отношения с Джоном Риди начались задолго до нашего с Виппи Берд приезда в Голливуд. Он даже делал ей предложение, но она, ясное дело, не сказала ему ни «да», ни «нет». В конце концов она от него устала, потому что он пил все больше и больше, начал скандалить, позволял себе кричать на нее, называл ее сукиной дочерью и шлюхой, и это все слышали соседи, неоднократно предупреждавшие, что вызовут полицию, так что ей приходилось уводить его к себе в спальню и успокаивать.
Конечно, ничего этого до поры до времени в газеты не просачивалось, потому что, если ты голливудская знаменитость, тебе позволено делать все, что угодно, без всяких последствий. Ты можешь садиться за руль пьяная, шуметь по ночам, спать с кем хочешь и где хочешь и при этом на экране выглядеть невинней Девы Марии, говорила Мэй-Анна, а после твоей смерти репортеры объявят тебя святой и напишут твое житие. Но если они тебя почему-то невзлюбят, они раскопают все самое плохое, что за тобой водится, а если не водится, то придумают это сами.
С Бастером именно так и вышло: газеты писали, что он ревновал Риди к Мэй-Анне, и что мистер Риди и Мэй-Анна спокойно ужинали у нее в доме в романтической обстановке при свечах, и что этот ужин Мэй-Анна приготовила сама, чего, как известно, быть не могло, разве только за романтический ужин сошли консервированный тунец и фасоль из банки. Потом в дом ворвался разъяренный Бастер, Мэй-Анна побежала к своему бюро, где в выдвижном ящике лежал ее пистолет, но Бастер опередил ее, схватил этот пистолет и застрелил Джона Риди.
Если все было так, как они пишут, то почему тогда действующие лица вдруг переместились из гостиной в спальню Мэй-Анны, где, собственно, и произошло убийство?
Мэй-Анна устроила пресс-конференцию, на которой заявила, что газеты все переврали, что Бастер только пытался защитить ее, потому что Джон Риди начал ее избивать, но ей не поверил никто, кроме нас с Виппи Берд, разумеется. Одновременно с этим газеты написали, что Бастер уклоняется от призыва в армию.
Вы уже знаете, что Бастер вовсе не уклонялся от призыва, но тогда о том, что его забраковала медкомиссия, никому не было известно, а он сам рассказал об этом только годы спустя после убийства. Так что газеты попросту оклеветали его, и если бы тогда рядом с ним был Тони, он бы наверняка заставил самого Бастера признаться или, как говорится, пустил бы нужный слух через прессу. Тони знал о случившемся с Бастером, но армейское начальство его не отпустило и не могло отпустить с корабля, а Мэй-Анна так и не сумела убедить Бастера рассказать людям, почему его не взяли на войну, и вполне естественно, что все поверили газетам.
Но хуже всего было то, что газеты объявили Риди английским героем войны и личным другом принцессы Елизаветы, сообщили, что он якобы был летчиком-истребителем, получил тяжелое ранение в воздушном бою, стал инвалидом и из-за этого его не брали обратно в королевские ВВС, несмотря на все его просьбы. Тогда-де он и подался в Америку, но не для того, чтобы испытывать счастье в Голливуде, а чтобы вступить в армию США и сражаться за свободу, но и здесь ему отказали из-за его увечья.
Это все бред сивой кобылы, сказала Мэй-Анна, ведь на самом деле Риди – заурядный английский актеришка, и пострадал он во время налета немецких самолетов, когда с перепугу упал со стула, а в Америку явился, потому что хотел сбежать от мобилизации в своей родной стране. К тому же, прибавила она, он был педерастом и поэтому никогда бы не решился записаться в армию.
Ну, удивилась Виппи Берд, как же в таком случае он делал тебе предложение, а потом еще и пытался тобой овладеть?! Мэй-Анна ответила, что в жизни, увы, бывает всякое и что человек, о котором расползаются недобрые слухи, старается показать себя с другой стороны. Если бы публика узнала о его гомосексуальных наклонностях, его однажды разорвали бы на клочки. А еще она объяснила нам, что многие из известных лидеров страны – скрытые гомосексуалисты, хотя у них есть жены и даже дети. Когда Виппи Берд заметила, что подло заниматься такими вещами при живой жене, Мэй-Анна объяснила, что и жены у таких людей обычно гомосексуалистки, так что выходит баш на баш. Виппи Берд ответила, что ей непонятно, как это можно компенсировать одно уродство другим.
Риди ударил Мэй-Анну потому, что она ему объявила о своем решении окончательно с ним порвать и пообещала обнародовать все, что ей было известно о его наклонностях, если он не оставит ее в покое. На самом деле она только пугала его, потому что рассказывать об этом было не в ее интересах: в каком свете она предстала бы перед публикой, если бы призналась, что ее любовник – гомосексуалист? Да и люди могли ей просто не поверить и начали бы симпатизировать Риди, а не Бастеру.
К тому времени, когда было уже определено время слушания дела в суде, она совсем прекратила общаться с журналистами, так что за информацией о ней они обращались к людям, которые были ей близки так же, как некий сумасшедший священник, во время слушания расхаживавший перед зданием суда с плакатом: «ВОЗДАЯНИЕ ЗА ГРЕХИ – СМЕРТЬ«. «А я-то, – сказала, узнав об этом, Виппи Берд, – думала, что в Голливуде воздаяние за грехи – это белые дома с белыми статуями во дворе».
Странно, что во всей этой кутерьме ищейки-репортеры так и не докопались до того, что Мэй-Анна была в свое время профессиональной проституткой. Один репортер звонил нам с Виппи Берд и спрашивал, правда ли, что у Марион Стрит есть внебрачный ребенок, которого зовут Мун и которого мы с Виппи Берд взяли на воспитание, потому что он видел фотографии этого мальчика развешанными по всему дому Марион.
Виппи Берд даже не стала ему ничего разъяснять, только рассмеялась и пригласила его приехать к ней в Бьютт, сказав, что покажет ему свидетельство о рождении этого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31