оно пропускает свет, но снаружи ничего не видно. В Бьютте его тоже когда-нибудь оценят.
Если бы это сказал кто-нибудь другой, мы бы его тут же возненавидели, но Мэй-Анна была нашей, и мы знали, что она имеет в виду.
– Пойдемте посмотрим мою спальню, – предложила Мэй-Анна, и мы поднялись по полукруглой лестнице и через холл прошли в комнату, посреди которой стояла круглая кровать.
– Где ты берешь круглые простыни? – спросила Виппи Берд.
– Я сама не знаю, где они их берут, ведь я не хожу по магазинам, это забота горничной. Но кое-какую работу по дому я делаю сама, например, сама убираю постель по утрам.
– И кому-то очень облегчаешь этим жизнь, – сказала я.
Зеркала там были на каждом шагу.
– Если бы Нелл Нолан увидела это, ей бы понравилось, – сказала Мэй-Анна.
А почему бы и нет, подумала я, кому это может не понравиться, разве только женщине, страдающей ожирением, или Элеоноре Рузвельт. Зеркала висели на стенах, на дверях, в уборной и даже в чулане и на потолке. Ванная, натурально, тоже была вся в зеркалах, но, на мой вкус, это было уже чересчур, я бы не хотела видеть так много самой себя.
Ванная комната Мэй-Анны напоминала чертоги, где, если верить кино и иллюстрациям из журнала «Нэшнл джиогрэфик», древнеримские патриции устраивали свои знаменитые оргии. Ванна была мраморная, с отдельным душем, вода в нее набиралась из клюва бронзового гуся, а стекала в открытый рот золотой рыбы.
– Как бы я хотела, чтобы моя мама увидела все это! – воскликнула Мэй-Анна.
– Ну, ей было бы чем и кем гордиться, – сказала я.
– И где помыться, – добавила Виппи Берд, ведь, когда мы только познакомились с Мэй-Анной, у Коваксов не только туалет был во дворе, но и воду миссис Ковакс таскала из колонки.
Рядом с ванной было помещение, которое Мэй-Анна называла своей гардеробной, – комната размером с наш дом, где вдоль стен стояли шкафы, отдельно для одежды, отдельно для обуви и отдельно для мехов, а также специальная тумбочка, набитая чулками. Чулки все были из настоящего нейлона, и, продлись война еще хоть десять лет, Мэй-Анне не грозила опасность появиться на людях с голыми ногами.
Мэй-Анна устроила нам настоящую экскурсию по всему своему дому, который, как и ее спальня, был весь белый с вкраплениями сверкающей нержавейки и шикарный, словно фасад «Джима Хилла». «Мэй-Анна словно маленький ребенок, который хвастается перед друзьями своими подарками на Рождество», – сказала я потом Виппи Берд. «Кто, кроме нас, делал ей подарки на Рождество?» – спросила Виппи Берд.
Стена, отделявшая гостиную от столовой, представляла собой огромный аквариум с золотыми рыбками, размером с тарелку каждая. «Ах, Мэй-Анна, я же забыла, что ты любишь рыбную кухню – здесь у тебя достаточно рыбы, чтобы угостить тебя, Свиное Рыло и весь приход церкви Святого Причастия», – сказала Виппи Берд, и мы расхохотались, а горничная в ужасе прикрыла рот ладонью. Черт возьми, мы с Виппи Берд прекрасно знали, что золотых рыбок не едят, это была просто шутка!
В доме Мэй-Анны мне больше всего понравился солярий, сделанный в форме полукруга с раздвижными окнами и белым кожаным диваном, идущим вдоль стены. Этот солярий больше всего напоминал гигантскую ресторанную кабинку. Я сказала Мэй-Анне, что, если у нее наступят трудности с деньгами, она может повесить вывеску: «САМАЯ БОЛЬШАЯ В МИРЕ РЕСТОРАННАЯ КАБИНКА «и брать плату за вход. Из окон – настоящих окон, а не какого-то там особого стекла – открывался вид на бассейн, на дне которого были линиями из черных камней выложены разные фигуры – в греческом стиле, как объяснила Мэй-Анна.
– Знаешь, Мэй-Анна, – сказала Виппи Берд, когда экскурсия по дому закончилась, – когда ты уехала из Бьютта, я думала, что ты набитая дура, но теперь убедилась, что ты все тогда сделала правильно. Наверное, ты теперь даже богаче, чем мы с Эффой Коммандер.
Мэй-Анна рассмеялась, щелкнула пальцами, и горничная внесла серебряный поднос, на котором были бутылка шампанского, три бокала, хлеб, черная икра и вареные яйца, порезанные дольками. Именно тогда мы с Виппи Берд узнали от Мэй-Анны, что икра – это, оказывается, просто рыбьи яйца.
Неделю спустя, сидя на краю бассейна, разглядывая мраморные статуи и закусывая виски икрой, а виски с содовой тогда было очень популярно в нашем штате, мы с Виппи Берд решили, что так жить совсем неплохо.
– Эй, Мэй-Анна, если у тебя такая куча денег, почему ты не купишь этим ребятам штаны? – спросила Виппи Берд. – Или, если хочешь, я сошью их сама, купи только материал.
– Как же ты наденешь на них штаны, – возразила Мэй-Анна, – если ноги у них накрепко привинчены к полу?
– Ну, если не штаны, соорудим им хотя бы набедренные повязки.
– Нет, не надо, – ответила Мэй-Анна. – По крайней мере, не всем, вон тот посредине, у которого дружок размером с баклажан, нравится мне больше остальных, – это зрелище заставляет моих приятелей ревновать.
Мэй-Анна лежала в шезлонге, одетая в белый купальник «Каталина», который выглядел так, словно он растворится в воде, как сахар, стоит ей только погрузиться в бассейн. Впрочем, в Голливуде никто не купался в бассейнах, там было принято только лежать с ними рядом. Или, если напьешься пьяным, прыгать в бассейн одетым, пояснила Мэй-Анна, втирая в ноги крем от загара. Тогда мы с Виппи Берд впервые узнали, что на свете есть такая вещь – крем от загара. Откуда нам было это знать, ведь в Бьютте никто не сидел позади дома в купальном костюме.
– Может быть, лучше сделать им хитоны? – спросила я Виппи Берд.
– Все, что будет угодно Мэй-Анне, – это ее статуи.
– Можно попробовать все понемногу – как на показе мод, – сказала Мэй-Анна. – Вон той дамочке в центре мы сделаем костюм из твида. Эффа Коммандер, тебе не кажется, что она похожа на нашу школьную учительницу истории?
– Трудно сказать – у нее ведь нет головы, да и рук тоже, – ответила я.
– Ну, она стоит совсем как наша учительница.
Я некоторое время рассматривала статую, пытаясь уловить сходство, о котором она говорила.
– Эй, Мэй-Анна, – вмешалась Виппи Берд, – зачем ты покупаешь какие-то обломки, надо было брать целых людей.
– Им надо сделать белые хитоны, – сказала я, – чтобы все было в одном стиле. Скажи, а почему это ты решила все сделать белым?
– Это придумала не я, а дизайнеры братьев Уорнер по их указанию. И потом, не все здесь белое, например, вы.
Это она верно подметила.
Перед выездом из Бьютта мы с Виппи Берд долго ломали голову, какой подарок привезти Мэй-Анне. У нее было уже больше сотни фотографий Муна, а конфеты из кондитерской Геймера мы и так посылали ей каждый год на день рождения. Мэй-Анна просила привезти ей снега, и Мун даже собрал немного в банку, и этот снег превратился в грязную воду, но перед самым выездом Виппи Берд, как всегда, нашла верное решение.
Наш подарок мы вручили сразу после того, как закончилась «экскурсия» по ее дому. Он был аккуратно завернут в мешковину и перевязан шпагатом. Мэй-Анна стала тщательно развязывать каждый узелок, но потом не вытерпела и просто разорвала шпагат, вытащила подарок на свет и, увидев его, долго хохотала. Она держала в руках деревянную кружку, игравшую роль вывески в том баре, где они с Бастером когда-то сыграли свою «свадьбу».
– Ах, так это вывеска из «Коричневой кружки»! – удивленно воскликнула она. – Ну, это настоящий свадебный подарок! Как он у вас оказался?
– Мы его сперли, что же еще, – сказала Виппи Берд.
Мэй-Анна сняла в своей спальне одно из зеркал и повесила кружку на его место. Кружка была грязной, потому что ни мне, ни Виппи Берд не пришло в голову ее заранее почистить, и обрывки паутины пристали к белоснежным штанам Мэй-Анны. Это ее нисколько не обеспокоило, и мы принялись оживленно обсуждать, как интересно смотрится коричневый предмет в белизне ее дома. Деревянная кружка так и провисела на этом месте до конца ее дней.
Мэй-Анна протянула мне лосьон против загара, но я отрицательно покачала головой, потому что солнце мне никогда не вредило. «Эй, Мэй-Анна, а чем здесь вообще можно заняться?» – спросила я, и мы все рассмеялись.
А дело было в том, что сегодня был первый день, который мы провели вместе за всю неделю нашего пребывания у нее в гостях, и Мэй-Анна сводила нас пообедать в ресторан «Браун Дерби». Этот ресторан был выстроен в форме ковбойской шляпы, и цены в нем были сумасшедшие. Мэй-Анна сказала, что туда часто ходят приезжие из Небраски, которые принимают друг друга за кинозвезд. Наверное, так оно и было, потому что какой-то человек попросил у меня автограф, видимо, из-за того, что в тот момент на мне была одна из шляпок Мэй-Анны и вуаль, мешавшая поднести ложку ко рту, скрывала мое лицо.
В остальные дни она предоставляла нас самим себе и свою машину – в наше распоряжение. Она объяснила нам, что, если бы она ездила с нами, нам бы не было житья от людей, желающих получить автограф, что, конечно, было верно. Когда мы выходили с ней вместе, нам стоило остановиться хоть на минуту, тут же вокруг начинала собираться толпа, и люди просили ее написать что-нибудь личное им в записные книжки. Другие просили разрешения сфотографировать ее, третьи спрашивали, когда она собирается выходить замуж за Кларка Гейбла, хотя она даже не была с ним знакома, и нам с Виппи Берд приходилось ждать ее порой минут по тридцать-сорок, пока она не переговорит со всеми.
Нам с Виппи Берд нравилось разъезжать в белом «Кадиллаке» Мэй-Анны, потому что прохожие останавливались, глазели на нас и старались припомнить, кто мы такие. Когда мы выходили из машины и кто-нибудь при этом обращал на нас внимание, Виппи Берд взмахивала рукой и заявляла: «Только никаких автографов, прошу вас, господа, никаких автографов!»
Но больше всего нам понравилось на студии «Уорнер Бразерс», где мы посетили гримерную Мэй-Анны, а на съемочной площадке нам разрешили даже посидеть на стуле с надписью «МАРИОН СТРИТ «на спинке. Стул был жестковатый, я бы на ее месте предпочла какой-нибудь другой с мягкой набивкой. Потом мы пошли в студийный кафетерий, который все там называли «стойло», а самих братьев Уорнер там называли Синг-Синг, что вы уже знаете. В этом кафетерии мы увидели всех знаменитостей, которые в то время работали на этой студии, и со спины – даже саму Бетт Дэвис, которая была вся в кружевах и бриллиантах, но только бриллианты эти были фальшивые, да притом такие, что только дурак бы этого не заметил. («Эффа Коммандер, одурачить тебя не так уж и сложно», – говорит мне Виппи Берд.)
Все там называли друг друга «дорогая», включая саму Мэй-Анну, и Анна Бейтс, с которой они когда-то жили в одной квартире, но которая так и не стала звездой, подошла и сказала: «Дорогая, я ужасно извиняюсь…», но не сказала за что, а мы не стали об этом спрашивать. Мэй-Анна представила нас как своих лучших подруг. «Как это оригинально!» – сказала Анна Бейтс, видимо, мы ей понравились.
Когда она ушла, Мэй-Анна выразила сомнение в ее искренности и добавила, что искренность в Голливуде такая же редкость, как девственность на Аллее Любви.
Когда к нам подошел Джон Гарфильд, Мэй-Анна представила нас ему и сказала, что мы ее старые друзья из Бьютта. Эта личность никогда нас особо не интересовала, пока он не сказал: «Ах, Бьютт – прекрасный город! И красивые горы вокруг!», после чего, разумеется, навсегда стал нашим любимцем.
Мэй-Анна, однако, быстро о нем забыла и переключила свое внимание на толстяка в красных штанах, пробиравшегося между столами. Когда он поравнялся с нами, Мэй-Анна схватила его за руку:
– Дэвид!
– О, дорогая, привет!
Мэй-Анна вся напряглась, и мы с Виппи Берд заметили, что люди за другими столиками тоже наблюдают за происходящим.
– Знаешь, Дэвид, когда я прочла сценарий «Новичков на войне», то сразу поняла, что роль Эстер написана для меня. Правда-правда, – говорила Мэй-Анна, не выпуская его руки.
Мне, однако, показалось, что он настроен по отношению к ней вовсе не дружелюбно. Взглянув на нее поверх своего внушительного носа, он произнес:
– Прости, милая, но эта роль – для девушки не старше двадцати.
Он высвободил свою руку из рук Мэй-Анны, которая выглядела теперь совершенно уничтоженной. Потом он заметил кудри Виппи Берд и спросил, настоящие ли они.
– А твои? – спросила она, скосив глаза на его лысину.
– Сукин сын, – сказала Мэй-Анна, когда он ушел.
– Набитый дурак, – поддержала Виппи Берд, и после того, как Мэй-Анна объяснила, что это за роль, я спросила ее, почему она не играет женщин своего возраста.
– Сколько ты видела фильмов, где главной героине тридцать один год? – ответила за нее вопросом на вопрос Виппи Берд.
Сидя на краю бассейна и наблюдая, как Мэй-Анна втирает в кожу ног крем от загара, я вспомнила этот разговор и подумала, что, наверно, быть кинозвездой не так уж легко.
В доме зазвонил телефон, и горничная вышла к нам и сообщила, что это звонит агент Мэй-Анны. Она подошла к телефону, и нам с Виппи Берд не оставалось ничего другого, как слушать их разговор.
– Этот сукин сын сказал мне, что я слишком стара для роли! – послышалось из дома. – А двадцать шесть лет – это вовсе не много!
Мы с Виппи Берд переглянулись.
– Скажи ему, что я пою, как птица!
Мы с Виппи Берд снова переглянулись. «Если цыпленок – птица», – пробормотала Виппи Берд.
– Слава богу, что не Уорнеры снимали «Белоснежку», – услышали мы продолжение разговора. – Иначе они бы выбросили меня из состава исполнителей, как перезрелую тыкву. Послушай, я должна получить эту роль, мне необходимо себя показать, потому что они уже заговорили о том, что не будут продлевать мой контракт. Или ты достанешь мне эту роль, или я найду того, кто может это сделать.
– У нее проблемы, – сказала Виппи Берд.
– Оказывается, ее жизнь вовсе не сплошное удовольствие, как мне показалось сначала, – сказал я.
Мы услышали, как Мэй-Анна со стуком повесила трубку. Через минуту она вышла к нам с зажженной сигаретой в руке, стряхивая пепел с купальника.
– Почему бы тебе не бросить все это и не уйти на покой, Мэй-Анна? – спросила я. – Ты уже заработала кучу денег. Ты можешь продать этот дом и поселиться где угодно, хоть в Европе, хоть в Китае, и тебе не надо будет работать. Думаю, у тебя больше денег, чем у самого Франклина Делано Рузвельта.
– Франклину Делано Рузвельту не надо платить за аренду, и зарплату его шоферу платит государство. Иными словами, этот дом не мой, я его арендую, – сказала она. – И я уже задолжала хозяевам за три месяца.
– Почему же ты не выбрала себе жилье по карману? – удивилась Виппи Берд.
– Ха! – воскликнула Мэй-Анна, потушила сигарету об стол и перебросила окурок через статую. Потом она серебряной зажигалкой прикурила другую и глубоко затянулась. – Здесь никто не живет по средствам, здесь все пускают друг другу пыль в глаза. В этом проклятом месте ты должен, ты просто обязан выглядеть преуспевающим, здесь каждый высматривает, нет ли малейших признаков того, что ты покатился под откос.
Длинным красным ногтем мизинца она достала крошку табака, застрявшую между ее фарфоровыми зубами, подошла к краю бассейна и села, опустив ноги в воду.
– Мне самой забавно, – продолжала она, – что сначала, когда я только-только здесь оказалась, меня вовсе не интересовало, какая я актриса, я хотела только денег и известности, и сниматься в кино значило для меня тогда только это. А сейчас мне стало интересно мое дело, я даже беру уроки актерского мастерства, и мне кажется, что я действительно начала работать лучше.
При этих словах она словно смутилась, но мы сказали ей, что смущаться не стоит и что перед лучшими друзьями не грех иной раз и похвастаться, и поскулить.
Виппи Берд села рядом с ней на край бассейна и тоже поболтала ногами в воде.
– Мы знаем, что ты стала лучше играть, – сказала она Мэй-Анне. – Раньше люди приходили посмотреть на тебя потому, что ты красива, а сейчас они приходят посмотреть на тебя, потому что ты актриса.
Кто-то может подумать, что Виппи Берд сказала это, потому что была подругой Мэй-Анны, но это не так – на самом деле Виппи Берд хорошо разбиралась в актерской игре. В пятидесятых годах, когда мы по телевизору смотрели «Медиков», сериал про врачей, Виппи Берд заметила одного актера, который ей чем-то понравился. Она написала ему письмо с комплиментами, может быть, это было первое такое письмо в его профессиональной жизни, так что он даже прислал ей ответ, благодаря ее за поддержку. Этого человека мы знаем теперь как Денниса Хупера.
– Почему бы тебе не бросить кино к черту и не выйти за Бастера? – спросила я и тут же испугалась, что зашла слишком далеко, ведь не мое дело было лезть в их отношения – я даже толком не знала, что между ними происходит.
Мы с Виппи Берд давно уже не видели Бастера и надеялись увидеть его в этот раз, но Мэй-Анна сказала, что его нет в Калифорнии и что он уехал в Нью-Йорк на очередной матч.
– Знаешь, порой я сама удивляюсь, почему я за него не выхожу, эта мысль все время сидит у меня в подсознании, и я знаю, что рано или поздно это случится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Если бы это сказал кто-нибудь другой, мы бы его тут же возненавидели, но Мэй-Анна была нашей, и мы знали, что она имеет в виду.
– Пойдемте посмотрим мою спальню, – предложила Мэй-Анна, и мы поднялись по полукруглой лестнице и через холл прошли в комнату, посреди которой стояла круглая кровать.
– Где ты берешь круглые простыни? – спросила Виппи Берд.
– Я сама не знаю, где они их берут, ведь я не хожу по магазинам, это забота горничной. Но кое-какую работу по дому я делаю сама, например, сама убираю постель по утрам.
– И кому-то очень облегчаешь этим жизнь, – сказала я.
Зеркала там были на каждом шагу.
– Если бы Нелл Нолан увидела это, ей бы понравилось, – сказала Мэй-Анна.
А почему бы и нет, подумала я, кому это может не понравиться, разве только женщине, страдающей ожирением, или Элеоноре Рузвельт. Зеркала висели на стенах, на дверях, в уборной и даже в чулане и на потолке. Ванная, натурально, тоже была вся в зеркалах, но, на мой вкус, это было уже чересчур, я бы не хотела видеть так много самой себя.
Ванная комната Мэй-Анны напоминала чертоги, где, если верить кино и иллюстрациям из журнала «Нэшнл джиогрэфик», древнеримские патриции устраивали свои знаменитые оргии. Ванна была мраморная, с отдельным душем, вода в нее набиралась из клюва бронзового гуся, а стекала в открытый рот золотой рыбы.
– Как бы я хотела, чтобы моя мама увидела все это! – воскликнула Мэй-Анна.
– Ну, ей было бы чем и кем гордиться, – сказала я.
– И где помыться, – добавила Виппи Берд, ведь, когда мы только познакомились с Мэй-Анной, у Коваксов не только туалет был во дворе, но и воду миссис Ковакс таскала из колонки.
Рядом с ванной было помещение, которое Мэй-Анна называла своей гардеробной, – комната размером с наш дом, где вдоль стен стояли шкафы, отдельно для одежды, отдельно для обуви и отдельно для мехов, а также специальная тумбочка, набитая чулками. Чулки все были из настоящего нейлона, и, продлись война еще хоть десять лет, Мэй-Анне не грозила опасность появиться на людях с голыми ногами.
Мэй-Анна устроила нам настоящую экскурсию по всему своему дому, который, как и ее спальня, был весь белый с вкраплениями сверкающей нержавейки и шикарный, словно фасад «Джима Хилла». «Мэй-Анна словно маленький ребенок, который хвастается перед друзьями своими подарками на Рождество», – сказала я потом Виппи Берд. «Кто, кроме нас, делал ей подарки на Рождество?» – спросила Виппи Берд.
Стена, отделявшая гостиную от столовой, представляла собой огромный аквариум с золотыми рыбками, размером с тарелку каждая. «Ах, Мэй-Анна, я же забыла, что ты любишь рыбную кухню – здесь у тебя достаточно рыбы, чтобы угостить тебя, Свиное Рыло и весь приход церкви Святого Причастия», – сказала Виппи Берд, и мы расхохотались, а горничная в ужасе прикрыла рот ладонью. Черт возьми, мы с Виппи Берд прекрасно знали, что золотых рыбок не едят, это была просто шутка!
В доме Мэй-Анны мне больше всего понравился солярий, сделанный в форме полукруга с раздвижными окнами и белым кожаным диваном, идущим вдоль стены. Этот солярий больше всего напоминал гигантскую ресторанную кабинку. Я сказала Мэй-Анне, что, если у нее наступят трудности с деньгами, она может повесить вывеску: «САМАЯ БОЛЬШАЯ В МИРЕ РЕСТОРАННАЯ КАБИНКА «и брать плату за вход. Из окон – настоящих окон, а не какого-то там особого стекла – открывался вид на бассейн, на дне которого были линиями из черных камней выложены разные фигуры – в греческом стиле, как объяснила Мэй-Анна.
– Знаешь, Мэй-Анна, – сказала Виппи Берд, когда экскурсия по дому закончилась, – когда ты уехала из Бьютта, я думала, что ты набитая дура, но теперь убедилась, что ты все тогда сделала правильно. Наверное, ты теперь даже богаче, чем мы с Эффой Коммандер.
Мэй-Анна рассмеялась, щелкнула пальцами, и горничная внесла серебряный поднос, на котором были бутылка шампанского, три бокала, хлеб, черная икра и вареные яйца, порезанные дольками. Именно тогда мы с Виппи Берд узнали от Мэй-Анны, что икра – это, оказывается, просто рыбьи яйца.
Неделю спустя, сидя на краю бассейна, разглядывая мраморные статуи и закусывая виски икрой, а виски с содовой тогда было очень популярно в нашем штате, мы с Виппи Берд решили, что так жить совсем неплохо.
– Эй, Мэй-Анна, если у тебя такая куча денег, почему ты не купишь этим ребятам штаны? – спросила Виппи Берд. – Или, если хочешь, я сошью их сама, купи только материал.
– Как же ты наденешь на них штаны, – возразила Мэй-Анна, – если ноги у них накрепко привинчены к полу?
– Ну, если не штаны, соорудим им хотя бы набедренные повязки.
– Нет, не надо, – ответила Мэй-Анна. – По крайней мере, не всем, вон тот посредине, у которого дружок размером с баклажан, нравится мне больше остальных, – это зрелище заставляет моих приятелей ревновать.
Мэй-Анна лежала в шезлонге, одетая в белый купальник «Каталина», который выглядел так, словно он растворится в воде, как сахар, стоит ей только погрузиться в бассейн. Впрочем, в Голливуде никто не купался в бассейнах, там было принято только лежать с ними рядом. Или, если напьешься пьяным, прыгать в бассейн одетым, пояснила Мэй-Анна, втирая в ноги крем от загара. Тогда мы с Виппи Берд впервые узнали, что на свете есть такая вещь – крем от загара. Откуда нам было это знать, ведь в Бьютте никто не сидел позади дома в купальном костюме.
– Может быть, лучше сделать им хитоны? – спросила я Виппи Берд.
– Все, что будет угодно Мэй-Анне, – это ее статуи.
– Можно попробовать все понемногу – как на показе мод, – сказала Мэй-Анна. – Вон той дамочке в центре мы сделаем костюм из твида. Эффа Коммандер, тебе не кажется, что она похожа на нашу школьную учительницу истории?
– Трудно сказать – у нее ведь нет головы, да и рук тоже, – ответила я.
– Ну, она стоит совсем как наша учительница.
Я некоторое время рассматривала статую, пытаясь уловить сходство, о котором она говорила.
– Эй, Мэй-Анна, – вмешалась Виппи Берд, – зачем ты покупаешь какие-то обломки, надо было брать целых людей.
– Им надо сделать белые хитоны, – сказала я, – чтобы все было в одном стиле. Скажи, а почему это ты решила все сделать белым?
– Это придумала не я, а дизайнеры братьев Уорнер по их указанию. И потом, не все здесь белое, например, вы.
Это она верно подметила.
Перед выездом из Бьютта мы с Виппи Берд долго ломали голову, какой подарок привезти Мэй-Анне. У нее было уже больше сотни фотографий Муна, а конфеты из кондитерской Геймера мы и так посылали ей каждый год на день рождения. Мэй-Анна просила привезти ей снега, и Мун даже собрал немного в банку, и этот снег превратился в грязную воду, но перед самым выездом Виппи Берд, как всегда, нашла верное решение.
Наш подарок мы вручили сразу после того, как закончилась «экскурсия» по ее дому. Он был аккуратно завернут в мешковину и перевязан шпагатом. Мэй-Анна стала тщательно развязывать каждый узелок, но потом не вытерпела и просто разорвала шпагат, вытащила подарок на свет и, увидев его, долго хохотала. Она держала в руках деревянную кружку, игравшую роль вывески в том баре, где они с Бастером когда-то сыграли свою «свадьбу».
– Ах, так это вывеска из «Коричневой кружки»! – удивленно воскликнула она. – Ну, это настоящий свадебный подарок! Как он у вас оказался?
– Мы его сперли, что же еще, – сказала Виппи Берд.
Мэй-Анна сняла в своей спальне одно из зеркал и повесила кружку на его место. Кружка была грязной, потому что ни мне, ни Виппи Берд не пришло в голову ее заранее почистить, и обрывки паутины пристали к белоснежным штанам Мэй-Анны. Это ее нисколько не обеспокоило, и мы принялись оживленно обсуждать, как интересно смотрится коричневый предмет в белизне ее дома. Деревянная кружка так и провисела на этом месте до конца ее дней.
Мэй-Анна протянула мне лосьон против загара, но я отрицательно покачала головой, потому что солнце мне никогда не вредило. «Эй, Мэй-Анна, а чем здесь вообще можно заняться?» – спросила я, и мы все рассмеялись.
А дело было в том, что сегодня был первый день, который мы провели вместе за всю неделю нашего пребывания у нее в гостях, и Мэй-Анна сводила нас пообедать в ресторан «Браун Дерби». Этот ресторан был выстроен в форме ковбойской шляпы, и цены в нем были сумасшедшие. Мэй-Анна сказала, что туда часто ходят приезжие из Небраски, которые принимают друг друга за кинозвезд. Наверное, так оно и было, потому что какой-то человек попросил у меня автограф, видимо, из-за того, что в тот момент на мне была одна из шляпок Мэй-Анны и вуаль, мешавшая поднести ложку ко рту, скрывала мое лицо.
В остальные дни она предоставляла нас самим себе и свою машину – в наше распоряжение. Она объяснила нам, что, если бы она ездила с нами, нам бы не было житья от людей, желающих получить автограф, что, конечно, было верно. Когда мы выходили с ней вместе, нам стоило остановиться хоть на минуту, тут же вокруг начинала собираться толпа, и люди просили ее написать что-нибудь личное им в записные книжки. Другие просили разрешения сфотографировать ее, третьи спрашивали, когда она собирается выходить замуж за Кларка Гейбла, хотя она даже не была с ним знакома, и нам с Виппи Берд приходилось ждать ее порой минут по тридцать-сорок, пока она не переговорит со всеми.
Нам с Виппи Берд нравилось разъезжать в белом «Кадиллаке» Мэй-Анны, потому что прохожие останавливались, глазели на нас и старались припомнить, кто мы такие. Когда мы выходили из машины и кто-нибудь при этом обращал на нас внимание, Виппи Берд взмахивала рукой и заявляла: «Только никаких автографов, прошу вас, господа, никаких автографов!»
Но больше всего нам понравилось на студии «Уорнер Бразерс», где мы посетили гримерную Мэй-Анны, а на съемочной площадке нам разрешили даже посидеть на стуле с надписью «МАРИОН СТРИТ «на спинке. Стул был жестковатый, я бы на ее месте предпочла какой-нибудь другой с мягкой набивкой. Потом мы пошли в студийный кафетерий, который все там называли «стойло», а самих братьев Уорнер там называли Синг-Синг, что вы уже знаете. В этом кафетерии мы увидели всех знаменитостей, которые в то время работали на этой студии, и со спины – даже саму Бетт Дэвис, которая была вся в кружевах и бриллиантах, но только бриллианты эти были фальшивые, да притом такие, что только дурак бы этого не заметил. («Эффа Коммандер, одурачить тебя не так уж и сложно», – говорит мне Виппи Берд.)
Все там называли друг друга «дорогая», включая саму Мэй-Анну, и Анна Бейтс, с которой они когда-то жили в одной квартире, но которая так и не стала звездой, подошла и сказала: «Дорогая, я ужасно извиняюсь…», но не сказала за что, а мы не стали об этом спрашивать. Мэй-Анна представила нас как своих лучших подруг. «Как это оригинально!» – сказала Анна Бейтс, видимо, мы ей понравились.
Когда она ушла, Мэй-Анна выразила сомнение в ее искренности и добавила, что искренность в Голливуде такая же редкость, как девственность на Аллее Любви.
Когда к нам подошел Джон Гарфильд, Мэй-Анна представила нас ему и сказала, что мы ее старые друзья из Бьютта. Эта личность никогда нас особо не интересовала, пока он не сказал: «Ах, Бьютт – прекрасный город! И красивые горы вокруг!», после чего, разумеется, навсегда стал нашим любимцем.
Мэй-Анна, однако, быстро о нем забыла и переключила свое внимание на толстяка в красных штанах, пробиравшегося между столами. Когда он поравнялся с нами, Мэй-Анна схватила его за руку:
– Дэвид!
– О, дорогая, привет!
Мэй-Анна вся напряглась, и мы с Виппи Берд заметили, что люди за другими столиками тоже наблюдают за происходящим.
– Знаешь, Дэвид, когда я прочла сценарий «Новичков на войне», то сразу поняла, что роль Эстер написана для меня. Правда-правда, – говорила Мэй-Анна, не выпуская его руки.
Мне, однако, показалось, что он настроен по отношению к ней вовсе не дружелюбно. Взглянув на нее поверх своего внушительного носа, он произнес:
– Прости, милая, но эта роль – для девушки не старше двадцати.
Он высвободил свою руку из рук Мэй-Анны, которая выглядела теперь совершенно уничтоженной. Потом он заметил кудри Виппи Берд и спросил, настоящие ли они.
– А твои? – спросила она, скосив глаза на его лысину.
– Сукин сын, – сказала Мэй-Анна, когда он ушел.
– Набитый дурак, – поддержала Виппи Берд, и после того, как Мэй-Анна объяснила, что это за роль, я спросила ее, почему она не играет женщин своего возраста.
– Сколько ты видела фильмов, где главной героине тридцать один год? – ответила за нее вопросом на вопрос Виппи Берд.
Сидя на краю бассейна и наблюдая, как Мэй-Анна втирает в кожу ног крем от загара, я вспомнила этот разговор и подумала, что, наверно, быть кинозвездой не так уж легко.
В доме зазвонил телефон, и горничная вышла к нам и сообщила, что это звонит агент Мэй-Анны. Она подошла к телефону, и нам с Виппи Берд не оставалось ничего другого, как слушать их разговор.
– Этот сукин сын сказал мне, что я слишком стара для роли! – послышалось из дома. – А двадцать шесть лет – это вовсе не много!
Мы с Виппи Берд переглянулись.
– Скажи ему, что я пою, как птица!
Мы с Виппи Берд снова переглянулись. «Если цыпленок – птица», – пробормотала Виппи Берд.
– Слава богу, что не Уорнеры снимали «Белоснежку», – услышали мы продолжение разговора. – Иначе они бы выбросили меня из состава исполнителей, как перезрелую тыкву. Послушай, я должна получить эту роль, мне необходимо себя показать, потому что они уже заговорили о том, что не будут продлевать мой контракт. Или ты достанешь мне эту роль, или я найду того, кто может это сделать.
– У нее проблемы, – сказала Виппи Берд.
– Оказывается, ее жизнь вовсе не сплошное удовольствие, как мне показалось сначала, – сказал я.
Мы услышали, как Мэй-Анна со стуком повесила трубку. Через минуту она вышла к нам с зажженной сигаретой в руке, стряхивая пепел с купальника.
– Почему бы тебе не бросить все это и не уйти на покой, Мэй-Анна? – спросила я. – Ты уже заработала кучу денег. Ты можешь продать этот дом и поселиться где угодно, хоть в Европе, хоть в Китае, и тебе не надо будет работать. Думаю, у тебя больше денег, чем у самого Франклина Делано Рузвельта.
– Франклину Делано Рузвельту не надо платить за аренду, и зарплату его шоферу платит государство. Иными словами, этот дом не мой, я его арендую, – сказала она. – И я уже задолжала хозяевам за три месяца.
– Почему же ты не выбрала себе жилье по карману? – удивилась Виппи Берд.
– Ха! – воскликнула Мэй-Анна, потушила сигарету об стол и перебросила окурок через статую. Потом она серебряной зажигалкой прикурила другую и глубоко затянулась. – Здесь никто не живет по средствам, здесь все пускают друг другу пыль в глаза. В этом проклятом месте ты должен, ты просто обязан выглядеть преуспевающим, здесь каждый высматривает, нет ли малейших признаков того, что ты покатился под откос.
Длинным красным ногтем мизинца она достала крошку табака, застрявшую между ее фарфоровыми зубами, подошла к краю бассейна и села, опустив ноги в воду.
– Мне самой забавно, – продолжала она, – что сначала, когда я только-только здесь оказалась, меня вовсе не интересовало, какая я актриса, я хотела только денег и известности, и сниматься в кино значило для меня тогда только это. А сейчас мне стало интересно мое дело, я даже беру уроки актерского мастерства, и мне кажется, что я действительно начала работать лучше.
При этих словах она словно смутилась, но мы сказали ей, что смущаться не стоит и что перед лучшими друзьями не грех иной раз и похвастаться, и поскулить.
Виппи Берд села рядом с ней на край бассейна и тоже поболтала ногами в воде.
– Мы знаем, что ты стала лучше играть, – сказала она Мэй-Анне. – Раньше люди приходили посмотреть на тебя потому, что ты красива, а сейчас они приходят посмотреть на тебя, потому что ты актриса.
Кто-то может подумать, что Виппи Берд сказала это, потому что была подругой Мэй-Анны, но это не так – на самом деле Виппи Берд хорошо разбиралась в актерской игре. В пятидесятых годах, когда мы по телевизору смотрели «Медиков», сериал про врачей, Виппи Берд заметила одного актера, который ей чем-то понравился. Она написала ему письмо с комплиментами, может быть, это было первое такое письмо в его профессиональной жизни, так что он даже прислал ей ответ, благодаря ее за поддержку. Этого человека мы знаем теперь как Денниса Хупера.
– Почему бы тебе не бросить кино к черту и не выйти за Бастера? – спросила я и тут же испугалась, что зашла слишком далеко, ведь не мое дело было лезть в их отношения – я даже толком не знала, что между ними происходит.
Мы с Виппи Берд давно уже не видели Бастера и надеялись увидеть его в этот раз, но Мэй-Анна сказала, что его нет в Калифорнии и что он уехал в Нью-Йорк на очередной матч.
– Знаешь, порой я сама удивляюсь, почему я за него не выхожу, эта мысль все время сидит у меня в подсознании, и я знаю, что рано или поздно это случится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31