- хмыкнул Вадим, вспомнив про свое общение с Палтаем по телефону, но, не подав виду своему смущению, продолжил: - Бред!
- Здесь я ничему не верю, но там... Там все по другому. Там, словно все переворачивается, и другие качества человека начинают работать... Я понимаю, что, говоря это, я выгляжу сумасшедшим, но насколько я понимаю, вы были там. Там даже о смерти сообщают с улыбкой, чтобы не потревожить внутреннего спокойствия. Чтобы не поколебать твою жизненную энергию. "Ваша жена умерла. Хорошо". - Передразнил он, но тут же посерьезнел снова, - Я не могу это объяснить, но смерть жены, да простит меня господь, если он ещё есть над нами, я воспринял с радостью. Я выпил. Крепко выпил. Там пить очень опасно.
- Знаю. Климат другой.
- Нет. Где мы жили, в Кейптауне, тоже жарко. Там какие-то словно радиоволны направлены против пьянства. Там пьяных бог не бережет. Там пьяницы быстро умирают. Или с ними сразу что-то происходит совсем не то. А я, сдав тело жены в морг, для последующей переправки на захоронение в её родовой склеп, напился и приехал к Виктори. Приехал ночью. Прокрался в её спальню. Вы были у неё в доме?
- Да я видел её огромную круглую кровать...
- Я прокрался к ней в спальню и в лунном свете увидел много тел...
- Вы хотите сказать, что она?..
- Слушайте, не спешите. Иначе я не буду говорить. Мне и так трудно. Я католик. Но на исповедь не хожу... Я... Я тоже так подумал. Я подумал, что она лесбиянка и что пока никто не знает, пока никто не видит, придается разврату. Потому что это были спящие женщины. "Ах, вот ты какая! - все кричало во мне. Вот теперь я все понял, все знаю про тебя! Тоже мне, непохожая!.." Все сотрясалось во мне от возмущения, но и радости и вожделения. Потом, я подумал... да ничего я не думал, я быстро разделся и бросился в гущу их тел. Боже! Что я творил. Я - седой человек! Я!.. Я никогда не подозревал, что я могу творить такое! Они просыпались с трудом, они вырывались, отбивались... Но сдавались... Сдавались и сходили с ума. Я накрыл сразу несколько пташек покрывалом и спеленал, и пока они верещали... Ой-ля-ля!..
- И Вика?!
- Когда вдруг зажегся свет, Виктори стояла на пороге. Потом она резко развернулась и ушла...
Все объяснялось просто. Виктори была все-таки живая. Ей тоже, как и всем женщинам, не хватало ласки тела.
- Подождите, подождите, что вы хотите этим сказать?
- А то, что ласку она заменяла массажем. Нет не тем, о котором слагают легенды такие же сексуально озабоченные, живущие вне любви, как и я, а обыкновенным тайским массажем. Это очень нежный, внимательный, очень долгий, кропотливый, через простыню. Он снимаете все накопившиеся лишние энергии. Все, что мы мужчины снимаем с себя сексом. В те месяцы, когда на Сиамское море не приезжают туристы, массажистки мало кому нужны. Некоторым негде жить. А самые лучшие массажистки - слепые. Виктори казалось, что они хоть и зрением обделены, но во всем другом какие-то особенные. Что им дано знать то, что нормальному не дано, что они умеют как-то по особенному слышать человека. Она покровительствовала им. А тогда был не сезон, вот они и приехали к ней вести беседы, а заодно и делать массаж. Виктори отдала им свою спальню, а сама ночевала у себя в мастерской. У неё много жило странных людей. У неё даже хор был из глухонемых. Они пели странно, словно потусторонними голосами. Когда кто-то из заказчиков или так, любопытных туристов заезжал к ней, глухие прятались в саду и начинали петь. Человек входил в транс. Особенно, если было уже темно. Виктори легко писала после этого свои иероглифы души, какие-то монады, как она их называла... Она считала, что нашла иной способ передачи и чтения информации о человеке и его судьбе. Какой-то совсем не такой. Она мечтала научиться менять судьбы. А зачем? Считала, что люди сами все портят себе, что сможет остановить бегущих к мучениям и смерти. Не знаю, научилась ли чему. Кажется, она это умела всегда. Она... как бы вам сказать, как катализатор, что ли... И лакмус одновременно. Но те, кто не боялся сам себя, тянулись к ней. Им было хорошо под её крылом. Так она раскрылась в Тайланде. А я-то, везя её туда, думал, что она раскрепоститься в ином смысле. Но там она обрела другую свободу. В общем, в её доме можно было встретить кого угодно, но не сексуально озабоченного туриста, маньяка, тем более насильника. А я таковым оказался на старости лет. Вот уж не думал. - Виновато вздохнул господин Вилмар.
- Но они же, вы сами сказали, легко сдавались.
- Они были слепые девушки! Понимаете, что я изнасиловал и напугал калек! Да и вообще они там почти все люди такие - сами нигде и ни в чем не проявляют насилия, даже голосом не давят, поэтому не понимают, как это может вообще быть, где уж уметь сопротивляться... После этого случая я не видел Викторию.
- Зато, будет что вспомнить. Весело ведь же вы почудили тогда. Настроение Вадима приподнялось, но господин Вилмар лишь сокрушенно закачал головой в ответ:
- Наверное, поэтому она и сказала вам, что я умер. Потому что мне был дан шанс. Передо мною открылся путь, но была планка, через которую я должен был перепрыгнуть, не теряя чувство высоты, а я попытался проползти под ней. Я занизил не высокое, а реальное. Ее реальность. Я хотел объясниться с ней, но её нарывался лишь на Палтая. Палтай больше не смотрел на меня, отводя взгляд в сторону, как-то сказал, что Виктория боится производить в душе своей отрицательные эмоции. Я заорал тогда, что она совсем рехнулась с ними, что она не выживет со своей заботой о положительных ли, отрицательных энергиях, ни в одной европейской стране. Что у неё нет уже иммунитета. А она же всегда хотела вернуться к сыну. Что сын может теперь похоронить свою мамочку заочно, потому что для всех нормальных людей она уже умерла. Быть может, поэтому она сказала вам, что я умер?.. Палтай сказал, что Виктори стала жить в полную силу своих данных, а я сказал, что она не сможет здесь выжить без моей поддержки. Быть может поэтому, она вернулась на родину, после того, как я все там продал и уехал в Европу. У меня здесь тоже есть свои дочерние компании... Быть может, оказавшись без моей поддержки, она решила про себя, чтобы не переживать, что я умер? Умер? Разве вы не видите, что я живой?
Вадим задумчиво пожал плечами:
- Смотрите! - указал он на небо. - Тучи разошлись. Как хорошо. Мы увидим затмение. Кажется, оно начинается!
- Я взял очки! Прошу вас. - Господин Вилмар протянул специальные очки в картонном обрамлении Вадиму.
Какие-то люди, кажется русские, или польские, туристы, а за ними и служащие музея вышли из дворца и разошлись группками по площади перед прудом.
- Пойдемте в парк, - предложил господин Вилмар. - Я хочу выпить шампанского в этот момент. Говорят, солнечное затмение в помощь сильным людям. Будем надеяться, что мы с вами принадлежим к таковым. Хотя бы вы.
- Разве у вас можно пить на улице? Нас не заберут? - растерялся Вадим, следуя за господином Вилмаром по берегу пруда.
- Это в затмение можно. - Почти бежал подальше от людей господин Вилмар, скрываясь между толстенных деревьев. Вадим семенил за ним, натыкаясь на пни. У очередного огромного пня они остановились. Господин Вилмар сел на него. Было сыро. Еще с утра моросил дождь. Вадиму не хотелось пачкать брюки своего белого дорогого костюма. Господину Вилмару видимо было все равно - он был одет несолидно - в черные джинсы. Заметив смущение Вадима, он встал: - Да. Затмение надо встречать стоя. - Элегантно и беззвучно открыл бутылку шампанского.
Резко подул колючий ветер. Стало очень холодно.
- Сейчас будет. - Сказал Вадим, глядя на солнце сквозь очки в картонной оправе.
- Скорее! - господин Вилмар разлил шампанское по бокалам. - Пьем! - он чокнулся своим бокалом о бокал Вадима.
- За встречу! - машинально произнес Вадим.
- Да. За встречу, - машинально кивнул господин Вилмар, и задумчиво добавил: - Настоящих встреч так мало в жизни... А ещё за день её рождения. А ещё это день смерти моей тети. Виктори родилась ровно через двенадцать лет. Разве можно после этого не верить во что-то?
Стало темно. Синими тенями наполнился окружающий пейзаж. Они посмотрели на солнце. Черный круг обрамил серп, излучающий резкие, колючие лучи. Не отрываясь взглядом от черного солнца, они снова чокнулись.
- За Викторию, - воскликнул Вадим и пояснил: - За победу!
- Над чем? - горестно вздохнул господин Вилмар.
Выпили, и сразу посветлело. Господин Вилмар встряхнул пустым бокалом и разбил его о пень - на счастье. Вадим последовал его примеру. После чего господин Вилмар вынул пакетик из заднего кармана джинсов и аккуратно собрал в него осколки от бокалов. - Как же вы теперь будете допивать шампанское? бросил он с холодно укоризной.
- А вы?
- Мне нельзя много - я веду машину.
- Допью из горла. - Отмахнулся Вадим и, взяв бутылку шампанского, последовал за господином Вилмаром к машине. Краем глаза видел, как служащие музея провожали его взглядами полными осуждения. Шампанское из горла, да ещё на ходу пить им было слабо.
В машине господин Вилмар взглянул на часы и холодно, словно и незнакомы, сказал:
- Все. Мое время отдыха кончилось. У меня дела. Я вас оставлю на Елисейских полях или... у Гранд Опера? Где вам будет удобнее? - спросил он отстраненным тоном делового человека.
Вадим пожал плечами.
- Тогда у Опера. А что Виктория? Ей нужна помощь?
Вадим вынул из внутреннего кармана пиджака проспект своей выставки и каталог её работ, изданные им, хотел ещё вынуть кассету, но оказалось, что забыл её в отеле.
- Да. Я знаю, что она лишилась поддержки. - Бросил короткий взгляд на буклеты господин Вилмар. - Я бы закупил у неё все... Только тогда не будет должной экспансии, и она задохнется в ограниченном кругу. Деньги не так важны для таких, но образ жизни... Я подумаю, чем ей помочь. Оставьте мне это.
Но когда остановились у ступеней реставрируемого к встрече круглой даты - двухтысячному году, здания Гранд Опера, в лесах и занавешенного строительными холстами, господин Вилмар вновь потеплел взором. Прощаясь, он вынул из закромов своей огромной машины бутылку шампанского.
- Примите от меня презент. - Он протянул бутылку Вадиму. - Надеюсь, он принесет вам счастье, если вы отметите этим старым, дорогим шампанским смену тысячелетия вместе с Виктори. Вдруг, она и вправду умеет менять судьбу?.. Любите её, и у вас все будет хорошо. Только не выпейте раньше, а то знаю я вас, русских - ничему не придаете значения, когда хочется выпить. Держитесь.
ГЛАВА 40.
Мама! Я привел тебе самого счастливого человека на свете. Это Миша. Он панк.
Виктория стояла посреди куч строительного мусора в бывшей квартире Зинаиды, прикидывая какие приказания следует давать завтра утром рабочим, когда Митя, покровительственно обнимая за плечи, представил ей оборванного мальчика-подростка с взъерошенным хохлом на голове.
- Не надо гоняться за счастьем, тогда никогда не будешь несчастным. Сходу выпалила Виктория одно из любимых изречений Палтая и, оглядев мальчишку с ног до головы, спросила, - Это почему же ты счастливый, Миша?
- Потому что я панк. - Хрипло ответил ей подросток. - А панк свободен от всего
- От всего, от всего? - Насмешливо переспросила Виктория.
- От всего. - Утвердительно кивнул панк.
- Что ж - проходи на другую половину, там почище. Располагайся. А я пойду пока разогрею ужин.
- Не. Панки не любят чистоты. Я здесь буду. - Ответил ей Миша панк и уселся на кучу обломков былой межкомнатной перегородки.
- Твое дело. - Пожала плечами Виктория и пошла на кухню. Митя пошел за ней.
- Где ты его нашел? - тихо спросила Виктория сына.
- Спас парня. Мы делали тусню во Дворце Молодежи. В общем, вышли по нулям. Никакой прибыли. Хорошо, что не в долгу остались. И все за этих жлобов. Они чего задумали - поддельные билеты распространяли.
- Это панки что ли? И после этого ты тащишь этого маленького жулика к себе домой?!
- Не все так просто, как ты любишь говорить. Он хотел на концерт, который мы устроили одной группе.
- Какой ещё группе?
- Мама! Но её название тебе ничего не скажет. Ты его даже произнести током не сможешь. Не мучь себя. Да и не в этом дело. Он хотел на концерт, а денег на флаер у него не было.
- На что?!
- На билет. Флаер - теперь называется, мама.
- Я понимаю. Я понимаю. - Закивала она. - Я понимаю, что мы жители невидимой мировой империи с названием Черная Дыра - весь мусор мира, все словечки вбираем в себя! Я понимаю!
- Мама! Ну не издевайся. В общем, у этого парня не было денег на билет, тогда жлобы, подделавшие наши флаера, то есть билеты, предложили ему распространить их, за то чтобы потом взять один и пройти. Но ты понимаешь, что у нас из-за их липы прибыли не стало. А если б мы вовремя не кинулись в народ на площадь у Дворца Молодежи, тогда бы и в долгу остались. Вот я его и вычислил. Порвал у него всю пачку липовых флаеров, а он заплакал. Я его так пропустил. Сам ведь таким же был когда-то.
- Нет! Панком ты у меня не был! А чтобы на такое жульничество пойти!
- Ой, мама, много ль ты знаешь?! В общем, когда концерт кончился, он выйти боялся. Боялся, что побьют его.
- Отвез бы его к нему домой. Сдал бы на руки родителям.
- Но мама! Он от родителей давно ушел! А подвал, где его компания тусуется, этим жлобам вычислить ничего не стоит! Вот я и привез его к нам. Пусть в себя от страха придет сначала. А он такой забавный - в машине байки свои загибать начал, про то, как цивилизацию презирает, мол, свободен от всего. Ты на него не сердись.
- Да и не сержусь я на него вовсе! Только надо его родителям позвонить. Я представляю, что было бы со мной, если бы ты!..
- Он говорит, что родители у него алкоголики. И им не до него. Но вообще-то все бомжата так говорят. Мы по ним фильм снимали, а потом, как выяснять стали кто от куда - мама мия! У одного родители вообще крупные бизнесмены, приличнейшие люди, они в Питере в шикарной квартире живут, а отпрыск их в из дома ушел и в Москве по вокзалам и подвалам околачивается, весь какой-то паршой поеден!..
- Ладно. Потом у него про родителей спрошу. Пусть поест сначала. А где Аня? - спросила Виктория, накрывая на стол.
- Она после концерта с девчонками дальше, в ночной клуб пошла.
- Нормально. - Тихо, чтобы не возмутился сын, произнесла Виктория в сторону и позвала панка Мишу к столу. На что панк Миша пояснил ей, что панки за столом не едят, а едят только из помойки.
- Нормально. - Среагировала Виктория на это заявления и, не подав виду, что оно рассмешила её, взяла помойное ведро. Ведро было почти новое, потому что мусор клали в пакеты вставленные в него, но на всякий случай она его тщательно вымыла дезинфицирующими средствами. Потом положила на дно ведра пластиковую тарелку, прикрыла её макаронами, сверху положила сосиски, кусок хлеба и отнесла их панку Мише плотно воцарившемуся на вершине строительного мусора. Дала вилку. Но от вилки панк Миша отказался. Ел грязными руками из принципа.
Пока ел, вел беседу с Викторией и Митей ужинавшими на кухне, перекрикиваясь с ними. Но поближе подсесть и не подумал. И все-таки Виктория вызнала у него телефон родителей. После ужина ушла к себе в комнату, так чтоб не слышал панк Миша звонить им.
Мать Миши, то плакала, то ругалась и на Мишу и даже на Викторию, подозревая её в совращении малолетних, потом, извинялась и снова ругалась. Сделать категорический вывод, что она алкоголичка, после разговора с ней Виктория не могла, но понимала, что женщина явно не в себе, и к ней просто опасно посылать ребенка, видимо и без того загнанного ею, так сказать, в угол. Поэтому, сводя разговор на нет, все-таки смогла договориться, что Миша пока что поживет у них.
От предложенной на ночь раскладушки, постели, тем более простыни и наволочки панк Миша презрительно отказался. Пришлось кинуть ему на кучу старый туристический спальный мешок. Он упаковался в него, как хорек в норку и тут же засопел.
Проснулся лишь тогда, когда пришедшие с утра рабочие стали выгребать из-под него строительный мусор. Рабочие по просьбе Виктори делали это молча. Куча к растерянности "царя горы" медленно таяла. Виктория позвала его завтракать. Подросток забыл, что он панк, пошел в ванную комнату, помыл руки и сел за стол.
К обеду он даже решился принять ванну. Вечером поехал домой к маме. После этого дня он часто навещал Викторию, к недовольству Ани. Если Аня видела его - презрительно морщила свой вздернутый носик и уходила.
Впрочем, Аня редко выходила из Митиной комнаты. Постоянно, если Митя не брал её на съемки какого-нибудь концерта или очередной молодежной тусовки, сидела перед телевизором и попивала портвейн через соломинку. На тихие замечания Виктории, что так легко стать алкоголичкой, отвечала, что отец её каждый день уже много лет по вечерам пьет портвейн, и алкоголиком ещё не стал. Виктория понимала, что учить эту девушку жизни бесполезно. Не понимала она только, что её связывает с её сыном, находящимся постоянно в работе, о которой Аня отзывалась весьма пренебрежительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44