Соседки поддержали её. Им не нравилось, что они не могут выйти из самолета, сходить в магазин "такси фри" и вообще, "что эти мужики в формах себе вообразили! Нас не запугаешь! Сейчас как вывалимся бабьим коллективом и: "каранты Карачи! Что они в нас, женщин, стрелять, что ли, будут?!" Тут стюарды открыли дверь в хвостовом отделении. И женщины тут же выразили желание взглянуть на этих вояк не через стекло, а в натуре.
- Пожалуйста ведите себя потише. - попросил их молодой стюард с явно испуганным выражением лица: - От них можно ожидать всего чего угодно.
- Что?! - Возмутилась единственная ярко-рыжая среди блондинок женщина: - Я им сейчас покажу!
Стюард попытался удержать его, но она вырвалась и понеслась по салону к выходу держа, словно факел перед собою огромный пластиковый бокал сухого вина.
Она выскочила на трап и, увидев бородатого, страшного, словно чеченский боевик автоматчика, направившего тут же на неё свое оружие, икнула и поковыляла назад.
- Ну что? Взяла Карачи? - съязвил Борис, когда она проходила мимо.
В ответ она, ошалевши взглянула на него, ещё раз икнула, неожиданно плеснула ему вино в лицо и пошла дальше. Борис вскипел, но Вадим крепко схватил его за руку. Борис выругался и утерся. Затевать свару на Пакистанской земле было как-то ни к чему. Но настроение испортилось.
Когда народ, совершенно изморенный, вывалился из самолета на землю доброй Сиамии, - казалось, это от их пота и турбин самолета так невыносимо парит, что воздух, словно в русской бане. Хотелось вырваться поскорее из этой прелости, избавиться от собственной слежалости. Вадим и Борис тут же рванули из ещё с трудом ориентирующейся толпы и первыми оказались в аэродромном вагончике. Стало попрохладней. Они не догадывались, что это кондиционер. Что едва они теперь будут выходить из помещения ли, транспорта - как атмосфера русской парилки будет нависать над ними, точно также расслабляя все члены, ослабляя волю, притупляя стремления, как и в бане.
Погодка была градусов под пятьдесят. Одно радовало - лучи солнца не жалили, с трудом пробиваясь сквозь туманящий пар. Солнце казалось мутным, далеким светочем, словно следишь за ним со дна бассейна. Оно не жгло.
Онгни Удху - встретивший их гид, напоминал подростка, который, хоть и говорит по-русски, совершенно не понимает, что от него хотят взрослые дяди, и словно опасаясь чего-то недоброго, изо всех сил отказывался везти их туда, куда они хотели. А хотели они в центр. Они очень долго объясняли ему - что такое центр. Но создавалось такое впечатление, что он путает центр, и темный переулок, в который они его хотят завести: такой у него был напуганный вид.
И лишь въехав в столицу Таиланда, исколесив её улицы, переполненные невыносимо воняющим транспортом уже в шесть часов утра, они поняли, что там есть все что угодно - кроме центра. Центром можно было назвать любой небоскреб - коих по городу, на площади явно большей, чем Москва, было немало. Даже королевских дворцов было два - один для гостей, но рядом не было приличной гостиницы, другой для семьи короля - огромная огороженная глухим бетонным забором территория, но вокруг неё были обыкновенные дома скорее напоминающие наши сталинские, но не столичные, а провинциальные постройки. Изрядно поколесив по городу, они остановились в гостинице-небоскребе "Принц Палас", в номере на четырнадцатом этаже, с открытым бассейном, что располагался на крыше двенадцатого этажа. И засев тут же в этот, почему-то без людей, бассейн, иногда выбираясь из него, чтобы обозреть город сверху, и чувствовали, что сломались - не могли больше никуда двигаться. Сверху город напоминал какую-то свалку или музей построек всех типов, времен и народов, долгостроя, недостроя и даже хрущеб-развалин, расположенных в невероятно хаотичном порядке. Неожиданные небоскребы идиотически пронзали туманное небо. Среди этого хаоса как-то ирреально золотыми игрушечками блестели купола буддистских храмов, но казалось, к ним не ведут ни улицы, ни дороги. Улицы были слишком узки, чтобы их можно было проследить с такой верхотуры.
Вадим, отмокнув в бассейне и выйдя из него, обнаружил, что атмосфера столь влажна, что нет особой разницы в том - находишься ли ты в воде или за её пределами, - быть может, от того-то никто и не купался в бассейне средь бела дня. Он сел в холле, где кондиционер, работал так, что можно было простудиться, и принялся обзванивать всех представителей русских фирм, коих оказалось не более десяти, целеустремленно узнавая все, что можно о художнице Тори.
Оказалось, русские, осевшие в этих краях, были мало знаком друг с другом, но о Тори слышали. Она приглашала их на презентации своих выставок, но всем было некогда придти. Местные русские искусством не интересовались. Не тот был контингент. Большинство из них разыскивал ИНТЕРПОЛ.
Вадим нашел тайскую визитную карточку Тори. Звонил по телефону, но там было плотно занято. Попросил Онгни проверить её адрес по справочнику, но по справочнику такого адреса не было. Онгни попроси денег на другой справочник, сбегал на улицу, вернулся, с новым справочником, не нашел нужной улицы и сказал, что ему потребуются ещё деньги на новый справочник и четыре часа, чтобы съездить в центр купить его и остальные карты. Так постепенно экзотика развертывала перед ними свои пространства.
Вадим взревел. Онгни сложил ладошки перед грудью и вперил свой взгляд куда-то сквозь Вадима. Медитировал он, или молился - Вадим не понял, но по поводу справочников потребовал объясниться. Онгни, сохраняя спокойствие, начал с того, что Будда был и королем и нищим.
Вадим был столь истомлен, что сил не хватило его поторопить.
А Онгни, не спеша, продолжал пояснять, что из-за того, что учение Будды заменяет его стране то, что в России называется верой, религией, истинного тайца не пугает то, что рядом с его, пусть самым красивым небоскребом в мире, стоит дом бедного человека, и пусть он покрыт пальмовыми листьями и напоминает саклю. Поэтому нет в Бангкоке центра. То есть географически он может быть где-то и есть, но никто не интересовался где. А центр, в европейском смысле, как престижный район, не существует. К тому же тайцы привыкли уважать любых людей и, поэтому у каждой улицы может быть много названий. Мало ли кто как хочет называть свою улицу. Поэтому и карт много. Их издает - кто хочет. И в каждой карте - своя, правда. По названиям ориентироваться нельзя. Но есть общая картина, по которой и ориентируются - улицы, каналы, реки... Правда, реки здесь тоже как люди, они не каналы, они тоже хотят течь по разному и меняют русла, а могут и вовсе не течь, отчего, глядя на карты нельзя ориентироваться по их контуру. Но настоящий водитель всегда знает, где сегодня протекает река.
А чтобы найти дом - обязательно надо показать водителю карту и обозначить крестиком то место, куда надо ехать: нумерация идет не по порядку, а по старшинству. Тот дом, что построили на улице раньше всех, будет первым, вторым - второй и так далее в этом есть особое к первопроходцам, к старшим.
- Не можно искать ту галерею, если Пинджо не приедет за вами.
Только если назначите назавтра встречу в три часа дня, то дайте ей время на опоздание часа два. - Закончил Онгни и даже посветлел, словно освободился от тяжкого груза отсутствия взаимопонимания.
- Экзотика! - Выдавил, ошалевший Борис. - Это ж самое хипповое место на земле! Рай свободы! Каждый не просто живет, как хочет - улицы называет, карты выпускает!..
- Да они в душе на нас похожи, да только они делают, что хотят, что хотим то и воротам. - Задумчиво отозвался Вадим.
- А что?.. Вот я сейчас захочу рядом с "Принц-Палас" шалаш поставить и меня никто не погонит? - спросил Борис.
- Можно. - Кивнул Онгни, - Надо землю арендовать и строить.
- Это и есть буддизм в жизни? - усмехнулся Вадим. Но, увидев, как радостно закивал Онгни, погрустнел, представив, что ему придется проделать, сколько всего непонятного преодолеть, чтобы достичь галереи Виктории. А ведь в Москве все казалось так легко и просто - только деньги имей...
- Не понятно, как работают здесь мои ребята, которые принимают туристические группы в сезон. Надо бы мне им повысить оплату. - Резюмировал Вадим.
Разморенный жарой и духотой, когда от кондиционера страшно отойти, он уже сам не понимал, в честь чего затеял это предприятие.
Лишь через несколько дней они были у цели.
Похожая на исполнительную школьницу, готовую к торжественному событию - черные брюки, белая рубашка - Пинджо, через слово кивающая и сдабривающая, к месту и не к месту, свой кивок словом: "хорошо", привезла их к двухэтажному каменному строению огороженному бетонным забором. Высадила из машины перед калиткой и пока парковала за воротами свой автомобиль, истомила Вадима и Бориса до полуобморочного состояния. Потом провела их на площадку украшенную цветами и камнями - этакий китайско-японский райский сад, повела рукой:
- Это не тайский сад, - сообщила с уж очень серьезным видом, - Это леди Ви-Тори сад. Ее фантазий. Хорошо?
- Хорошо. - Хором кивнули Вадим и Борис, чувствуя себя гигантскими остолопами рядом с ней.
Она заметила, что по лбу Вадима струится пот и, покачав головой, сказала:
- Жарко. Русские потеют. Хорошо. Янки потеют. Хорошо.
- Хорошо. - Машинально закивали Вадим с Борисом и переглянулись, - А чего в принципе хорошего?..
- Таец не потеет. Хорошо? Нет?
- Почему это тайцы не потеют?! - возмутился Борис.
Вадим взглянул на него с укоризной. Худому Борису жара видимо ещё давала возможность проявлять любопытство, у Вадима же все мутилось в голове, подкашивались ноги. Вот уж действительно - жара придавливала.
- Пища другой. Мы жир не едим. Хорошо. - Закивала, как ни в чем ни бывало, Пинджо и медленно пошарив в кармане брюк, вынула пульт управления нажала на кнопки. Створки стальной двери медленно разъехались. Вадим, заподозрив Пинджо в тайном садизме из-за её медлительности, чуть ли не оттолкнув, её вошел в прохладу. Кондиционеры работали здесь исправно и постоянно.
Они оказались в мраморном холе с корявой сосной посередине. За сосной медленно распахнулись стеклянные двери.
- Идите смотрите. Леди Ви-Тори русская.
- Ни фига себе, - пробурчал себе поднос Борис, - у нас баба, как баба, а тут на тебе - леди. Эта та, что ли, которой я диван тащил? На фиг она отсюда уезжала? Тут у неё целый дворец, на родине и прилечь-то негде... Ну, Вадь, как хочешь меня после этого называй, - ну и дура же!..
- Не дура, - отозвалась Пинджо на знакомое слово, - Дурьян. Ви хотите дурьян? - закивала она. - Несу. Угощать буду.
- Чем это ты собралась нас угощать?
- Ви сказал, что хотишь дурьян.
- Что это ещё за дурьян такой?
- Плод - по-вашему - будет - большой колючка. Пахнет как человек Европа. А в Ви-Тори говорила - как сир. Не простой сир, - плавательний.
- Плавленый. - Поправил сосредоточенно слушавший её Вадим.
- Да. Да. Ви-Тори его завтракала. Он внутрь мягкий, бледний как сир.
- Ничего себе страна, у них и плавленые сырки на деревьях растут, покачал головой Борис. - Ну, если уж закуску нам европейскую предлагаешь, то водку давай.
- Хорошо? - передразнил её Вадим.
- Водка не хорошо. Водка нет.
- Пить!.. - Простонал Вадим.
- Пить что? - участливо спросила Пинджо.
- Да что у вас в такую жару все тайцы пьют?! То и давай! - рявкнул Борис.
- Тайцы любят воду, а русские - пиво.
- А русские - пиво. Хорошо. - Кивнул Вадим.
- Во, давай, пиво гони. - Приказал Борис и, когда она скрылась за маленькой боковой дверью, прорычал вслед: - У-у! Попадись она мне - я её живо разговаривать по-русски отучу! "Хорошо", да "хорошо"!.. - ничего хорошего! - И плюхнулся, развалившись, голубовато-серебристый шелковый диван под сосною.
Вадим с испугом посмотрел на товарища: - Эту, Боря, ни-ни.
- Хорошо - Боря прикрыл локтем лицо и задремал.
Вадим даже обрадовался, что Борис не будет сопровождать его при осмотре картин Виктории. Но, преодолев две ступени, сделал над собою усилие, чтобы переступить порог галереи срывавшейся за затуманенным стеклом дверей. Двери распахнулись сами. Вадим отпрянул - тысяча сущностей, словно ожидая его, замерло на стенах огромного зала. Он прикрыл лицо ладонью и, подглядывая через чуть растопыренные пальцы, прошел в центр зала. Он не мог открытым лицом войти в этот мир, полный искреннего застывшего порыва.
Голова закружилась. Жара ли, сбывшееся ожидание увидеть её картины в реальности, утомление дорогой - а быть может все вместе - прибило его. Он схватился левой рукой за сердце, задыхаясь, глотая воздух. Но правую не убирал от лица, привычным, но забытым детским жестом, когда ему ещё совсем маленькому было и страшно и любопытно одновременно, сквозь пальцы стал разглядывать длинную чреду творений Виктории. Вдруг среди легких, порой прозрачных фигур заметил полную, землянистую, словно картошка, в зеленом платье, руки словно засунутые в карманы, проходят сквозь них, превращаясь в полные танцующие ноги, и отчетливая пятка, поддаваясь эгоизму азартного танца, огромная пятка готова давить, наступать безбольно на все что угодно. Он попятился, оступился на ступеньках, и чуть на свалился на сосну.
- Пиво. - Подошла Пинджо к Борису, но её певучий голос сработал на Вадима как будильник. Он туже развернулся и подлетел к ней, взял с подноса протянутого тайкой пластиковый стакан с пивом.
- Посмотрела... посмотрели... посмотрел... - Искала правильное слово вслух Пинджо. - Хорошо?
- Хорошо, - кивнул Вадим, опрокинув в себя стакан пива.
- Посмотрел маленький. Хорошо? - Пинджо хотела сказать, что слишком мало времени затратили посетители на просмотр галереи, но из-за прерванной практики в языке, запуталась, поняла это и уставилась испуганным взглядом на самого высокого ростом посетителя.
- И где ж ты Пижама, ты этакая, - чувствуя, что все равно она не разберет всего сказанного им, спросил Борис: - говорить по-русски научилась?
- Университет. В Россия. Владивосток. Хорошо?
- А в Москве не была еще? - спросил Вадим.
- Не заработала. Москва много денег надо.
- Хорошо. - Выдохнул Борис, - Что ещё не заработала.
- Хорошо, хорошо. - Закивала Пинджо.
Борис с трудом удержался, чтобы не взвыть от её "хорошо". Он взглянул на Вадима. Вадим пил пиво и о чем-то сосредоточенно думал.
- И что покупают? - спросил он, кивнув в сторону зала, не оборачиваясь.
- Покупают. Хорошо. - Кивнула Пинджо.
- А кто покупает?
- Те, кто находит свое, как это... свое состояние, тот и покупает.
- Деньги что ли?
- Нет. Внутри. - Пинджо указала ладонью на свою плоскую грудь.
- Первый номер, - цинично подмигнув Вадиму, указал на её грудь Борис.
Но Вадим не поддержал его настроения. Чтобы Пинджо не отвлекалась на подобные шуточки, сделал несколько шагов в сторону от Бориса, как бы уводя её, и спросил:
- И дорого платят?
- Нет. Столько сколько стоит.
- То есть, цена стабильная?
- Нет. Это не как у вас. Платят столько, сколько, считают, что могут заплатить за свое состояние. Состояние внутрь... внутри...
- Души что ли?
- Да. Душа. - Закивала Пинджо.
- И за что же заплатили больше всего? - спросил он, беря со стеклянной столешницы низкого столика толстый каталог.
- Больше... - Пинджо задумалась. - Больше... - она взяла каталог из его рук и, пролистав его, указала прозрачно-серую фигуру, сидевшую на коленях и уткнувшую лицо в ладони.
Этот рисунок явно изображавший скорбь и плачь, по мнению Вадима не отличался особой оригинальностью.
- И сколько же заплатили за него в долларах? - спросил он.
- Семнадцать тысяч. - Скромно ответила Пинджо.
- Че-его? - вскочил с дивана Борис и уставился в рисунок. - И это за такую ерунду? За бумагу-то?
- Надо было очень.
- Зачем?! - хором воскликнули Борис и Вадим.
- Прекратить.
- Что?!
- Состояние. Деньги, не цена. Деньги откупиться. Деньги как жертва... Жертвоприншен... - с трудом подбирая нужные слова, пояснила Пинджо.
- Не фига себе, что тут твориться! - Борис отступил и снова плюхнулся на диван. - Куда мы попали! Ты понял, Вадь! Мама! Забери меня обратно! залпом выпил ещё кружку пива и замер, вперившись в высокий, зеркальный потолок.
- Понял. - Сухо кивнул Вадим и, уже обращаясь к Пинджо, спросил, - Все они чему-то соответствуют? - И не дождавшись ответа, не оборачиваясь, лишь рукой указывая на ту стену зала, где висело бросившееся ему в глаза изображение картофельно-танцующей сущности, еле молвил, в тайной надежде, что Пинджо не расслышит, не сумеет понять и ответить, сомневаясь, а стоит ли спрашивать: - А та, земленисто-зеленая баба, стриженная "под Ваньку", что означает?
- Печорин. - Кратко ответила невозмутимая Пинджо.
- Что? Как это Печорин?!
- Я русска литература изучал. Я вижу. - Утвердительно кивнула Пинжо.
- Не изучал, а изучала. - С трудом, подавляя раздражение, прицепился он к её не правильному произношению.
- Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44