Самая страшная казнь ожидала
бунтовщиков - их иссекали мелкими порезами и бросали в каменный мешок,
полный голодных крыс. Прежде, чем человек сходил с ума крысы успевали
обглодать его ноги до костей.
Убивали за каждую мелкую провинность, а иногда и просто так, если раб
показался строптивым или чересчур сильным - чтобы не затеял бунт. Наиболее
крепких мужчин по истечении определенного срока отвозили в священную рощу
Горгии. Что с ними делала великанша можно было только догадываться, но
живым оттуда никто не возвратился.
Чтобы поддержать свое господство, отряды амазонок нападали на города
и деревни близлежащих черных княжеств, безжалостно истребляли женщин и
уводили в полон мужчин и мальчиков. Мальчиков обычно оскопляли и делали
дерами. Мужчины частью тут же закалывались во славу Ульмвана, а часть
использовались на различных работах, но рано или поздно и их ожидала
насильственная смерть.
Основав империю женщин, амазонки не пожелали слиться с местным
чернокожим населением. Поэтому они стали искать партнеров для продолжения
рода среди представителей белых рас.
С этой целью, собрав большое войско, амазонки время от времени
вторгались в черные королевства в Зимбабве, где проживало немало купцов и
наемников с севера. Небольшие рейдовые группы доходили до Куша и Дарфара.
Кроме этого амазонки покупали белых рабов у торговцев из Стигии.
Но и белый цвет кожи не служил гарантией от насильственной смерти. По
прошествии определенного времени амазонки убивали белых ферулов. Делали
они это по словам Кхар У бы с той целью, чтобы мужчины не почувствовали
себя вновь хозяевами положения.
Чтобы не допустить даже малейшей искры сопротивления амазонки
организовали систему строжайшего контроля за ферулами. Основная масса
рабов-мужчин была сосредоточена в Аржуме. За пределами города в основном
жило полусвободное население, выплачивавшее амазонкам дань ячменем,
скотом, виноградом, одеждой и прочей натуральной продукцией. Оно было
вполне довольно своей участью, тем более что грозная слава
женщин-воительниц гарантировала относительную безопасность от набегов
диких племен, и не думали о том, чтобы сбросить гнет амазонок. Таким
образом последним не требовалось больших сил, чтобы поддержать спокойствие
вне Аржума. Но в самом городе находилось более тридцати тысяч ферулов,
ряды которых постоянно пополнялись пленниками, еще не забывшими вкус
свободы.
Для обеспечения контроля за рабами город был разбит на пять так
называемых сфер. В центре находился дворец царицы, храмы, многочисленные
хозяйственные пристройки и оружейный двор. Оставшаяся часть делилась на
северную, южную, восточную и западную сферы. Ядром каждой из них служил
блокдом - казарма, в которой проживало около трехсот воительниц. Вокруг
блокдома теснились лачуги ферулов.
Каждая сфера была отгорожена от прочих валом и деревянной стеной с
башнями, на которых день и ночь стояли посты деров. В случае, если бы
вспыхнуло восстание в одной из сфер, ее можно было мгновенно отсечь от
прочих и утопить бунт в крови. Подобные меры предосторожности делали любое
выступление заранее обреченным на провал.
Конан часто бродил по кривым улочкам Аржума в надежде встретить хотя
бы одного человека, который отважился поднять голову и взглянуть в глаза
киммерийцу. Все было тщетно. Ферулы поспешно пробегали мимо него, опуская
взгляд долу. А стоявшие на башнях деры с затаенным злорадством смотрели на
единственного мужчину Амазона, который не боялся оставаться мужчиной.
Таков был диковинный Амазон - страна гордых женщин и превращенных в
рабов мужчин, страна, в которой Конану, может быть, предстояло провести
долгие годы.
Опонта резвилась словно счастливый ребенок. Киммериец отдыхал подле
нее сердцем, особенно после душной атмосферы дворца, полной интриг и
ненавидящих взглядов...
Убедившись, что Конан не попытается бежать из Амазона, что было в
общем бессмыслицей - преодолеть в одиночку тысячеверстный путь до Зимбабве
или еще более длинный до Дарфара или Пуна, сквозь кишащие змеями,
крокодилами, ядовитыми пауками, а также дикарями всех мастей, считавшими
своим священным долгом поймать и съесть каждого путешественника, особенно
если цвет его кожи белый, джунгли - амазонки стали выпускать киммерийца из
Аржума без сопротивления. Он был волен отправиться в любой из близлежащих
лесов и заниматься там чем душе угодно. Сомрис лишь запретила ему
появляться в священной роще Горгии, но Конана и без всяких запретов не
слишком тянуло туда. Он хорошо помнил взгляд, который на него бросила
некогда великанша.
Не имея сил оставаться в пропитанном жестокостью городе, Конан все
чаще выбирался за его стены и проводил время охотясь или просто странствуя
по сельве. Животный мир Амазона был мечтой каждого истинного охотника. В
этой дикой стране водились различные косули, ветвисторогие олени, дикие
кабаны, тигры, леопарды, серые медведи, сотни видов экзотических птиц. С
луком за спиной и мечом на поясе Конан без устали скакал по
хитросплетениям зарослей, преследуя ту или иную дичь. Не раз ему
приходилось сталкиваться с опасными хищниками. Как правило, киммериец, не
раздумывая ни мгновения, вступал с ними в бой, достаточно равный, так как
его оружием был лишь короткий меч, а тело прикрывала легкая кольчуга. Лишь
однажды он предпочел разойтись со своим противником мирно - скорее из
уважения, нежели из страха. Тогда ему попался огромный саблезубый тигр,
чудом уцелевший реликт древнего леса. Тигр был стар, грузен и мудр.
Топорща длинные жесткие усы он обошел вокруг Конана, словно примеряясь по
зубам ли ему эта добыча. Убедившись, что человек силен и готов за себя
постоять, тигр издал грозный рык, потрясший стебли лиан, и растворился в
зарослях.
В лесах Амазона можно было встретить и других диковинных зверей,
нередко в чаще таились такие чудовищные создания, помериться силой с
которыми не рискнул бы даже Конан. Так однажды он нашел на тропинке близ
водопоя разорванную пополам тушу дикого быка, а рядом на влажной глине был
отпечатан след огромной обезьяньей лапы. Судя по размерам этого отпечатка
монстр намного превосходил Конана ростом, а о его силе свидетельствовала
та легкость, с какой он разорвал свою жертву лапами, даже не прибегнув к
помощи зубов. Конан повернул коня и поспешно ускакал из этого леса.
Во время одной из своих обычных прогулок Конан повстречал в лесу
Опонту. Поначалу ему показалось, что девушка так же как и он решила
поохотиться - у ее седла болтались два нанизанных на стрелы короткоухих
зайца, - но, заметив ее смущение, киммериец понял, что амазонка искала
этой встречи. Следует напомнить, что Опонта сразу пришлась по душе Конану.
Она была мила, непосредственна, привлекательна, в ней не было звериной
жестокости, отличавшей большинство амазонок. А кроме того Конан
чувствовал, что Опонта неравнодушна к нему. Для него не было секретом, что
многие амазонки посматривали на перевитый могучими мышцами торс варвара с
затаенной похотью, но во взгляде Опонты проскальзывало не только
физическое влечение, а некоторое преклонение перед мужчиной-воином, столь
свойственное женщинам цивилизованных стран и столь чуждое мужеподобным
воительницам-амазонкам. Быть может, было в этом взгляде и нечто, похожее
на зарождающуюся любовь.
Конан приветствовал девушку жестом руки. Она ответила ему тем же. Их
кони сошлись и стали бок о бок, так что бедро Опонты, едва прикрытое
короткой туникой, касалось бедра киммерийца. Какое-то время они смотрели
друг на друга и молчали, затем Конан легко поднял девушку и привлек ее к
себе. Она была намного моложе царицы и полна нежной страсти. Покусывая
кожу любовника острыми зубками, она стонала от непритворного наслаждения.
Подобное чувство испытывал и Конан, впервые за последние годы.
Когда они утомились от объятий и поцелуев Опонта внезапно спросила:
- Король, сколько ночей ты провел в опочивальне царицы Сомрис?
"Э, да крошка ревнует!" - с некоторым самодовольством подумал Конан,
а вслух ответил:
- Не помню точно. Шесть или семь. Ваша царица весьма странная
женщина. Она занимается со мной любовью не чаще раза в месяц, при этом
проявляя такую страсть, что порой мне кажется она готова разорвать меня на
куски. Остальное время она едва обращает на меня внимание, но стоит одной
из кларин бросить в мою сторону мимолетный взгляд, лицо Сомрис принимает
столь яростное выражение, будто она готова содрать с соперницы кожу.
- Еще бы, - как-то невесело усмехнулась девушка. - Ведь эта соперница
может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.
Конан рассмеялся.
- Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но
вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.
- Ты не понял меня, - сказала Опонта, качая головой. - Нам запрещено
об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому
мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь
десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная
смерть.
- Вот тебе раз! - озадаченно воскликнул Конан. Не обращая внимания на
эту реплику, Опонта продолжала:
- Его оскопляют, затем обливают кипятком, а в довершение всего
вырезают со спины восемь ремней толщиной в два пальца.
Опонта рассказывала об этом совершенно спокойно, даже как-то
отрешенно. По спине киммерийца побежали мурашки.
- Но почему вы так поступаете?
- Считается, что если оставить любовника в живых, амазонка может
попасть в зависимость от него. Ее сердце наполнится привязанностью и
нежностью, ее воинственный дух ослабнет. И тогда мужчины захватят власть в
Амазоне. Чтобы этого не произошло, еще в старину было введено правило,
согласно которому мужчина не может жить дольше десяти любовных ночей,
проведенных с амазонкой. За неукоснительным использованием этого Правила
следят специальные надсмотрщицы во главе с клариной Латалией, самой
жестокой из всех приближенных Сомрис. Проведя ночь с мужчиной, каждая
амазонка должна явиться к Латалии и назвать ей имя своего любовника.
Латалия ставит против его имени крестик. Когда число крестиков достигнет
десяти, она докладывает об этом царице Сомрис. На следующий день мужчину
предают смерти.
Возмущение, поначалу вспыхнувшее было у Конана, к этому времени
улеглось и он спокойно заметил:
- Я не ожидал от амазонок ничего другого. Но неужели можно
способствовать смерти человека, которого хоть сколько-нибудь любишь? Может
быть и ты сразу по возвращению во дворец побежишь к этой Латалии или
промолчишь лишь потому, что боишься гнева Сомрис?
Какое-то время Опонта молчала. Она проводила взглядом пронзающего
воздушные потоки грифа и лишь затем сказала, так и не ответив на вопрос
киммерийца:
- Мы ненавидим мужчин. Ведь они приносят лишь боль.
- Странно, - удивленно заметил Конан. - Я всю жизнь убеждался в
обратном. Даже те женщины, которые меня прежде ненавидели, после
проведенной совместно ночи начинали относиться ко мне весьма нежно.
Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась
пальцами левой неразвитой груди.
- Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке
исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат
скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко
переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как
каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры.
Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы.
Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти
лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой
жаровню и зловещего вида приспособления. "Какая хорошенькая девочка!" -
сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от
страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут,
подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я
закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа
на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала
расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но
несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная
мне одним из них, была очень сильной.
Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это
пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот
день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь
больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В
тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали
отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.
Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый
цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:
- Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь
для продолжения рода?
- Да.
- Это страшно, - сказал киммериец. - Жить без любви...
- Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух.
И... правильно считается!
Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к
себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.
- Великий Кром! - прошептал варвар, невольно подумав зачем
лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в
своем незнании девочки.
С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не
вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки
рано или поздно могли быть замечены.
Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не
поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор,
как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на
которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев
девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую
траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного
призрака, нежели человека.
Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела
женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта.
Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а
затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой
ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в
замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она
была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к
Опонте.
Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса.
Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.
- Это Армисса, одна из приближенных Сомрис. Царица захочет выяснить
причину ее гибели.
- Это мы сейчас уладим! - бодро заявил Конан.
Подняв уже похолодевшее тело он сильно ударил им о ствол дерева,
росшего у тропы. На следующем дереве Конан кинжалом вырезал четыре полосы,
очень похожие на след когтистой кошачьей лапы. Затем он отвязал лошадь
убитой кларины, нанес ей такую же отметину и криком погнал взбешенное от
боли животное в лесную чащу.
- Теперь они подумают, что на лошадь этой Армиссы напал ягуар. Лошадь
естественно испугалась и сбросила свою хозяйку, на пути которой на беду
подвернулось дерево.
- Ты хитрее людоедов из Дарфара! - восхитилась Опонта.
- Этим штучкам я научился у пиктов, великолепных следопытов и самых
отъявленных головорезов, которых знал мир.
Они скакали рядом по тропе, обвитой со всех сторон лианами, так что
она была похожа на гигантский зеленый тоннель. Доверчиво положив мягкую
ладонь на руку киммерийца Опонта сказала:
- Тебе все равно угрожает опасность. Даже если Сомрис и, особенно,
Латалия поверят в то, что Армисса погибла случайно, смерть приблизится к
тебе еще на один шаг. Ведь ты знаешь, что царица Сомрис носит в своем
чреве ребенка.
- Еще бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
бунтовщиков - их иссекали мелкими порезами и бросали в каменный мешок,
полный голодных крыс. Прежде, чем человек сходил с ума крысы успевали
обглодать его ноги до костей.
Убивали за каждую мелкую провинность, а иногда и просто так, если раб
показался строптивым или чересчур сильным - чтобы не затеял бунт. Наиболее
крепких мужчин по истечении определенного срока отвозили в священную рощу
Горгии. Что с ними делала великанша можно было только догадываться, но
живым оттуда никто не возвратился.
Чтобы поддержать свое господство, отряды амазонок нападали на города
и деревни близлежащих черных княжеств, безжалостно истребляли женщин и
уводили в полон мужчин и мальчиков. Мальчиков обычно оскопляли и делали
дерами. Мужчины частью тут же закалывались во славу Ульмвана, а часть
использовались на различных работах, но рано или поздно и их ожидала
насильственная смерть.
Основав империю женщин, амазонки не пожелали слиться с местным
чернокожим населением. Поэтому они стали искать партнеров для продолжения
рода среди представителей белых рас.
С этой целью, собрав большое войско, амазонки время от времени
вторгались в черные королевства в Зимбабве, где проживало немало купцов и
наемников с севера. Небольшие рейдовые группы доходили до Куша и Дарфара.
Кроме этого амазонки покупали белых рабов у торговцев из Стигии.
Но и белый цвет кожи не служил гарантией от насильственной смерти. По
прошествии определенного времени амазонки убивали белых ферулов. Делали
они это по словам Кхар У бы с той целью, чтобы мужчины не почувствовали
себя вновь хозяевами положения.
Чтобы не допустить даже малейшей искры сопротивления амазонки
организовали систему строжайшего контроля за ферулами. Основная масса
рабов-мужчин была сосредоточена в Аржуме. За пределами города в основном
жило полусвободное население, выплачивавшее амазонкам дань ячменем,
скотом, виноградом, одеждой и прочей натуральной продукцией. Оно было
вполне довольно своей участью, тем более что грозная слава
женщин-воительниц гарантировала относительную безопасность от набегов
диких племен, и не думали о том, чтобы сбросить гнет амазонок. Таким
образом последним не требовалось больших сил, чтобы поддержать спокойствие
вне Аржума. Но в самом городе находилось более тридцати тысяч ферулов,
ряды которых постоянно пополнялись пленниками, еще не забывшими вкус
свободы.
Для обеспечения контроля за рабами город был разбит на пять так
называемых сфер. В центре находился дворец царицы, храмы, многочисленные
хозяйственные пристройки и оружейный двор. Оставшаяся часть делилась на
северную, южную, восточную и западную сферы. Ядром каждой из них служил
блокдом - казарма, в которой проживало около трехсот воительниц. Вокруг
блокдома теснились лачуги ферулов.
Каждая сфера была отгорожена от прочих валом и деревянной стеной с
башнями, на которых день и ночь стояли посты деров. В случае, если бы
вспыхнуло восстание в одной из сфер, ее можно было мгновенно отсечь от
прочих и утопить бунт в крови. Подобные меры предосторожности делали любое
выступление заранее обреченным на провал.
Конан часто бродил по кривым улочкам Аржума в надежде встретить хотя
бы одного человека, который отважился поднять голову и взглянуть в глаза
киммерийцу. Все было тщетно. Ферулы поспешно пробегали мимо него, опуская
взгляд долу. А стоявшие на башнях деры с затаенным злорадством смотрели на
единственного мужчину Амазона, который не боялся оставаться мужчиной.
Таков был диковинный Амазон - страна гордых женщин и превращенных в
рабов мужчин, страна, в которой Конану, может быть, предстояло провести
долгие годы.
Опонта резвилась словно счастливый ребенок. Киммериец отдыхал подле
нее сердцем, особенно после душной атмосферы дворца, полной интриг и
ненавидящих взглядов...
Убедившись, что Конан не попытается бежать из Амазона, что было в
общем бессмыслицей - преодолеть в одиночку тысячеверстный путь до Зимбабве
или еще более длинный до Дарфара или Пуна, сквозь кишащие змеями,
крокодилами, ядовитыми пауками, а также дикарями всех мастей, считавшими
своим священным долгом поймать и съесть каждого путешественника, особенно
если цвет его кожи белый, джунгли - амазонки стали выпускать киммерийца из
Аржума без сопротивления. Он был волен отправиться в любой из близлежащих
лесов и заниматься там чем душе угодно. Сомрис лишь запретила ему
появляться в священной роще Горгии, но Конана и без всяких запретов не
слишком тянуло туда. Он хорошо помнил взгляд, который на него бросила
некогда великанша.
Не имея сил оставаться в пропитанном жестокостью городе, Конан все
чаще выбирался за его стены и проводил время охотясь или просто странствуя
по сельве. Животный мир Амазона был мечтой каждого истинного охотника. В
этой дикой стране водились различные косули, ветвисторогие олени, дикие
кабаны, тигры, леопарды, серые медведи, сотни видов экзотических птиц. С
луком за спиной и мечом на поясе Конан без устали скакал по
хитросплетениям зарослей, преследуя ту или иную дичь. Не раз ему
приходилось сталкиваться с опасными хищниками. Как правило, киммериец, не
раздумывая ни мгновения, вступал с ними в бой, достаточно равный, так как
его оружием был лишь короткий меч, а тело прикрывала легкая кольчуга. Лишь
однажды он предпочел разойтись со своим противником мирно - скорее из
уважения, нежели из страха. Тогда ему попался огромный саблезубый тигр,
чудом уцелевший реликт древнего леса. Тигр был стар, грузен и мудр.
Топорща длинные жесткие усы он обошел вокруг Конана, словно примеряясь по
зубам ли ему эта добыча. Убедившись, что человек силен и готов за себя
постоять, тигр издал грозный рык, потрясший стебли лиан, и растворился в
зарослях.
В лесах Амазона можно было встретить и других диковинных зверей,
нередко в чаще таились такие чудовищные создания, помериться силой с
которыми не рискнул бы даже Конан. Так однажды он нашел на тропинке близ
водопоя разорванную пополам тушу дикого быка, а рядом на влажной глине был
отпечатан след огромной обезьяньей лапы. Судя по размерам этого отпечатка
монстр намного превосходил Конана ростом, а о его силе свидетельствовала
та легкость, с какой он разорвал свою жертву лапами, даже не прибегнув к
помощи зубов. Конан повернул коня и поспешно ускакал из этого леса.
Во время одной из своих обычных прогулок Конан повстречал в лесу
Опонту. Поначалу ему показалось, что девушка так же как и он решила
поохотиться - у ее седла болтались два нанизанных на стрелы короткоухих
зайца, - но, заметив ее смущение, киммериец понял, что амазонка искала
этой встречи. Следует напомнить, что Опонта сразу пришлась по душе Конану.
Она была мила, непосредственна, привлекательна, в ней не было звериной
жестокости, отличавшей большинство амазонок. А кроме того Конан
чувствовал, что Опонта неравнодушна к нему. Для него не было секретом, что
многие амазонки посматривали на перевитый могучими мышцами торс варвара с
затаенной похотью, но во взгляде Опонты проскальзывало не только
физическое влечение, а некоторое преклонение перед мужчиной-воином, столь
свойственное женщинам цивилизованных стран и столь чуждое мужеподобным
воительницам-амазонкам. Быть может, было в этом взгляде и нечто, похожее
на зарождающуюся любовь.
Конан приветствовал девушку жестом руки. Она ответила ему тем же. Их
кони сошлись и стали бок о бок, так что бедро Опонты, едва прикрытое
короткой туникой, касалось бедра киммерийца. Какое-то время они смотрели
друг на друга и молчали, затем Конан легко поднял девушку и привлек ее к
себе. Она была намного моложе царицы и полна нежной страсти. Покусывая
кожу любовника острыми зубками, она стонала от непритворного наслаждения.
Подобное чувство испытывал и Конан, впервые за последние годы.
Когда они утомились от объятий и поцелуев Опонта внезапно спросила:
- Король, сколько ночей ты провел в опочивальне царицы Сомрис?
"Э, да крошка ревнует!" - с некоторым самодовольством подумал Конан,
а вслух ответил:
- Не помню точно. Шесть или семь. Ваша царица весьма странная
женщина. Она занимается со мной любовью не чаще раза в месяц, при этом
проявляя такую страсть, что порой мне кажется она готова разорвать меня на
куски. Остальное время она едва обращает на меня внимание, но стоит одной
из кларин бросить в мою сторону мимолетный взгляд, лицо Сомрис принимает
столь яростное выражение, будто она готова содрать с соперницы кожу.
- Еще бы, - как-то невесело усмехнулась девушка. - Ведь эта соперница
может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.
Конан рассмеялся.
- Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но
вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.
- Ты не понял меня, - сказала Опонта, качая головой. - Нам запрещено
об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому
мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь
десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная
смерть.
- Вот тебе раз! - озадаченно воскликнул Конан. Не обращая внимания на
эту реплику, Опонта продолжала:
- Его оскопляют, затем обливают кипятком, а в довершение всего
вырезают со спины восемь ремней толщиной в два пальца.
Опонта рассказывала об этом совершенно спокойно, даже как-то
отрешенно. По спине киммерийца побежали мурашки.
- Но почему вы так поступаете?
- Считается, что если оставить любовника в живых, амазонка может
попасть в зависимость от него. Ее сердце наполнится привязанностью и
нежностью, ее воинственный дух ослабнет. И тогда мужчины захватят власть в
Амазоне. Чтобы этого не произошло, еще в старину было введено правило,
согласно которому мужчина не может жить дольше десяти любовных ночей,
проведенных с амазонкой. За неукоснительным использованием этого Правила
следят специальные надсмотрщицы во главе с клариной Латалией, самой
жестокой из всех приближенных Сомрис. Проведя ночь с мужчиной, каждая
амазонка должна явиться к Латалии и назвать ей имя своего любовника.
Латалия ставит против его имени крестик. Когда число крестиков достигнет
десяти, она докладывает об этом царице Сомрис. На следующий день мужчину
предают смерти.
Возмущение, поначалу вспыхнувшее было у Конана, к этому времени
улеглось и он спокойно заметил:
- Я не ожидал от амазонок ничего другого. Но неужели можно
способствовать смерти человека, которого хоть сколько-нибудь любишь? Может
быть и ты сразу по возвращению во дворец побежишь к этой Латалии или
промолчишь лишь потому, что боишься гнева Сомрис?
Какое-то время Опонта молчала. Она проводила взглядом пронзающего
воздушные потоки грифа и лишь затем сказала, так и не ответив на вопрос
киммерийца:
- Мы ненавидим мужчин. Ведь они приносят лишь боль.
- Странно, - удивленно заметил Конан. - Я всю жизнь убеждался в
обратном. Даже те женщины, которые меня прежде ненавидели, после
проведенной совместно ночи начинали относиться ко мне весьма нежно.
Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась
пальцами левой неразвитой груди.
- Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке
исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат
скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко
переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как
каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры.
Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы.
Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти
лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой
жаровню и зловещего вида приспособления. "Какая хорошенькая девочка!" -
сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от
страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут,
подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я
закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа
на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала
расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но
несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная
мне одним из них, была очень сильной.
Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это
пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот
день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь
больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В
тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали
отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.
Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый
цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:
- Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь
для продолжения рода?
- Да.
- Это страшно, - сказал киммериец. - Жить без любви...
- Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух.
И... правильно считается!
Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к
себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.
- Великий Кром! - прошептал варвар, невольно подумав зачем
лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в
своем незнании девочки.
С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не
вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки
рано или поздно могли быть замечены.
Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не
поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор,
как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на
которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев
девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую
траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного
призрака, нежели человека.
Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела
женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта.
Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а
затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой
ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в
замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она
была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к
Опонте.
Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса.
Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.
- Это Армисса, одна из приближенных Сомрис. Царица захочет выяснить
причину ее гибели.
- Это мы сейчас уладим! - бодро заявил Конан.
Подняв уже похолодевшее тело он сильно ударил им о ствол дерева,
росшего у тропы. На следующем дереве Конан кинжалом вырезал четыре полосы,
очень похожие на след когтистой кошачьей лапы. Затем он отвязал лошадь
убитой кларины, нанес ей такую же отметину и криком погнал взбешенное от
боли животное в лесную чащу.
- Теперь они подумают, что на лошадь этой Армиссы напал ягуар. Лошадь
естественно испугалась и сбросила свою хозяйку, на пути которой на беду
подвернулось дерево.
- Ты хитрее людоедов из Дарфара! - восхитилась Опонта.
- Этим штучкам я научился у пиктов, великолепных следопытов и самых
отъявленных головорезов, которых знал мир.
Они скакали рядом по тропе, обвитой со всех сторон лианами, так что
она была похожа на гигантский зеленый тоннель. Доверчиво положив мягкую
ладонь на руку киммерийца Опонта сказала:
- Тебе все равно угрожает опасность. Даже если Сомрис и, особенно,
Латалия поверят в то, что Армисса погибла случайно, смерть приблизится к
тебе еще на один шаг. Ведь ты знаешь, что царица Сомрис носит в своем
чреве ребенка.
- Еще бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137