Таллия тут же кликнула слуг. Они освободили Артабана от тяжелого доспеха,
омыли его тело душистой водой, вытерли мягкими полотенцами, умаслили. Лишь
после этого его облекли в теплый парчовый халат.
- Жрать! - хрипло приказал хазарапат, мертвой хваткой вцепляясь в
поданный ему бокал вина.
Он утолял жажду, а Таллия сидела напротив, терпеливо дожидаясь, когда
он заговорит. Однако Артабан молчал до тех пор, пока слуги не накрыли на
стол. Велев им убираться, вельможа сел на пушистый ковер, взял рукою кусок
мяса и вымолвил:
- Они дрались словно бешеные львы!
После этого Артабан впился зубами в телятину и принялся рвать ее
крупными кусками - так ест сильно изголодавшийся мужчина. Он ел мясо,
потом сладкие пшеничные лепешки, виноград и груши, пил бокалами вино.
Таллия ограничилась куском ячменного хлеба и грушей. Плод уже переспел и
был приторен. Как ни слизывала девушка с губ сладкий сок, ее подбородок
все равно оказался липким. Тогда она омыла его вином и промокнула краем
шелковой туники. Артабан, следивший за ее действиями, усмехнулся.
- Вот так! Принес жертву Зевсу. Быть может, он нам поможет.
Таллия ответила изящной, ничего не значащей улыбкой.
- Воин создал невероятных бойцов, - откидываясь на шелковые подушки,
произнес Артабан. - Не представляю, как из сырого человеческого материала
можно сотворить таких воинов. Они бьются словно одержимые, ломают копья
руками, подставляют грудь под удары мечей. Это не люди, а демоны в
человеческом обличье!
- Воин сам дает им пример, как следует драться.
Артабан сокрушенно покачал головой.
- Еще два таких боя, и мне пришлось бы повернуть войско обратно.
- Пришлось бы? - спросила Таллия.
- Да. К счастью, нашелся предатель, который проведет наших воинов
через гору. Пять тысяч бессмертных во главе с Гидарном. Они ударят эллинам
в тыл, и те окажутся меж двух огней. Тогда Воину не выстоять.
- Он знает об этом?
- Скорей всего - да.
- В таком случае он успеет отступить.
Артабан сделал глоток вина и усмехнулся.
- Думаю, нет.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Закон запрещает спартиатам отступать. Думаю, воин и его триста
останутся на месте и примут последний бой.
- Ты считаешь его безумцем?
- Вовсе нет. - Вельможа рассеянно покатал ладонью опрокинувшийся от
неосторожного толчка бокал, наблюдая за тем как рубиновая жидкость
исчезает в ворсистой поверхности ковра. - Это своеобразный кодекс чести.
Они умрут, но не отступят. Если они надумают покинуть поле битвы, матери и
дети проклянут их.
Таллия вздрогнула, словно на ее нежную кожу брызнули холодной водой.
- Но это страшно!
- Конечно. С другой стороны это прекрасно. Это - смерть, о которой
мечтает мой лев.
- Глупо, - твердо произнесла Таллия. - Я еще могу понять, если б их
смерть влекла победу.
- Они рассчитывают победить.
Девушка скривила изящные губки.
- Как?
- Умерев. Героическая смерть вселяет мужество в живых. Триста умрут,
те, кто придут за ними, победят.
- Так будет?
- Да.
- Зачем же ты тогда здесь?
Артабан пожал плечами.
- Говоря откровенно - не знаю.
Таллия бросила в рот виноградинку и сочно раздавила ее губами.
Внимательно посмотрев в глаза вельможе, она спросила:
- Гумий, а что вы собираетесь делать, когда овладеете миром?
- Построим звездные крейсера и попытаемся захватить еще что-нибудь.
- И так до бесконечности.
- Наверно.
- Не выйдет. Империи рано или поздно разваливаются. Вы проиграете.
- Тогда мы начнем новую игру. И все равно - так до бесконечности.
- Но ради чего?
Артабан задумался лишь на мгновение.
- Ради игры. Тебе ли спрашивать об этом!
Девушка не ответила. Она отставила бокал и растянулась на пушистом
ковре, положив голову на живот Артабана. Вельможа погладил ладонью
шелковистые волосы.
- Мардоний возненавидел меня из-за того, что ты ушла ко мне.
- Он самолюбивый дурак! - отрезала Таллия. - Хотя и храбрый. А как
поживает царек?
- Он знает свое место. Я приставил к нему двух людей. Достаточно
одного моего слова - и царек умрет, задушенный подушкой.
- Ты умеешь брать все в свои руки! - похвалила Таллия.
- Это нетрудно, - продолжая гладить ее голову, сказал Артабан. - Ты
когда-то умела делать это не хуже моего.
- Лучше. Намного лучше.
В животе Артабана заурчало, отчего по лицу девушки промелькнула
быстрая брезгливая гримаска, тут же исчезнувшая. Таллия безмятежно
улыбнулась.
- Поцелуй меня.
Она томно повернула прекрасное лицо к вельможе. Тот привстал на
локте, намереваясь исполнить ее просьбу, но в этот миг раздался негромкий
звонок. Артабан вздрогнул.
- Радиофон!
Отстранив Таллию, он поспешно поднялся и извлек из стоявшего у стены
сундука небольшую шкатулку. Указательный палец коснулся небольшой
завитушки. Послышался негромкий металлический голос.
- Гумий!
- Да.
- У меня неприятности. Враги атакуют Замок.
- Кто они?
- Точно не знаю. Но они располагают энергетическими спиралями и
дестабилизируют Замок. Мне с трудом удается сохранить контроль над
Шпилями. Нужна твоя помощь.
- Мгновение. Я лишь отдам приказ моим людям.
Артабан отключил связь и быстро произнес, обратившись к девушке:
- Я отлучусь ненадолго. Думаю, к рассвету вернусь. На всякий случай я
оставлю письменное распоряжение. Если к утру меня не будет, передашь его
сотнику Дитраву. Он знает, что нужно делать.
- Ты уверен, что там ничего серьезного? - спросила Таллия.
- Уверен. Вдвоем мы быстро справимся с напавшими на Замок. - Артабан
хрустнул суставами. - Придется вылезать из этой шкуры. Не хочется, а
придется.
- Это обязательно?
- Да. Ахуры не узнают меня в этом обличье.
Артабан закрыл глаза и напрягся. Негромко затрещали кости, по парче,
прикрывающей тело, пробежала рябь. Облик вельможи начал изменяться. Исчез
внушительный живот, плечи стали уже, руки и ноги слегка вытянулись.
Подобная метаморфоза произошла и с лицом. Прошло всего несколько мгновений
- и на месте Артабана стоял маг Заратустра. Он открыл глаза и устремил на
Таллию их голубой взор. Девушка усмехнулась.
- Так ты смотришься гораздо лучше!
- Еще бы! Ведь это мой настоящий облик! Ладно, я пошел. Будь умницей!
Маг запустил руку в артабанов сундук и извлек оттуда портативный
телепортатор. Он нажал кнопку, из прибора вырвался тонкий, почти
бесцветный луч. Заратустра коснулся луча рукой и медленно растворился в
воздухе. Выждав несколько мгновений, Таллия отключила упавший на пол
телепортатор и улеглась на пушистые подушки. Она пила рубиновое вино,
терпеливо дожидаясь ночи.
И ночь пришла.

Минуло немало времени с тех пор, как Заратустра растворился в луче
телепортатора. Таллия по-прежнему полулежала на мягких подушках, обняв
ладонями золотой бокал. Изредка она подносила его ко рту и делала
маленький глоток, наслаждаясь терпким привкусом вина. Стемнело, и девушка
зажгла несколько свечей. Из-за полога шатра доносились негромкие возгласы
стражников. Где-то в горах выли волки, созывая собратьев на кровавую
трапезу. Но эти далекие звуки не могли разрушить умиротворяющую тишину, в
которую вплеталось пение цикад; тишину, заставляющую глаза слипаться в
сладком забытьи...
Негромкий звонок разорвал тишину подобно грому. Таллия вздрогнула. Ее
дыхание невольно участилось. Девушка с тревогой посмотрела на серебряную
шкатулку, под резной крышкой которой прятался радиофон. Звонок прозвучал
еще раз. Таллия задумчиво коснулась рукой подбородка. После третьего
сигнала она решилась и коснулась рукой небольшой завитушки, прикрывавшей
замочек шкатулки.
Тотчас же раздался голос. Он принадлежал не тому, одно имя которого
заставляло ее сердце биться страхом. Но от этих звуков, металлически
отлетающих от златотканых стен шатра, оно дрогнуло и наполнилось истомой,
что посещает, когда вспоминаются сладкие мгновения минувшего. Это был
голос из ее далекого прошлого. Это был голос того, что некогда безумно
любил ее, безропотно выполняя самые дерзкие капризы.
Девушка дождалась, когда голос трижды повторит сигнал вызова, затем
негромко произнесла:
- Я слушаю.
Собеседник умолк и возникла пауза, наполненная взаимным смятением.
Таллия почти не дышала, ожидая, когда он заговорит вновь. Неужели он узнал
ее после стольких лет, или же он просто озадачен тем, что ему ответила
незнакомая женщина. Но он узнал ее и назвал по имени. В его низком
хрипловатом голосе было безмерное удивление и радость - то, чего ей так
недоставало долгие годы.
- Да, это я, - отозвалась Таллия и живо представила себе ошеломленное
выражение его лица. - Здравствуй, Командор.
Он не верил тому, что слышит ее голос. Его можно было понять. Ведь он
считал свою Леду погибшей. Таллия засмеялась.
- Значит пришло время мертвецам вставать из своих могил.
Он остался недоверчив, как и тысячи лет назад, а, может быть, был
просто ошеломлен. Он никак не мог поверить в то, что она жива. Он хотел
знать, как ей удалось спастись из растворившегося в пламени и волнах
города. Но знать ему это было совсем необязательно. И потому Таллия
отрезала:
- Жива и все! Не спрашивай меня больше об этом.
Он был согласен. Еще бы он попробовал не согласиться. Ведь кому как
не ему знать, что прекрасная Леда имеет привычку исчезать словно синяя
птица - бесследно и безвозвратно. Он спрашивал, что она делает у Гумия.
- Я уже давно рядом с ним.
Давно. Месяц, год, столетие. В их понимании все было давно и все
недавно. Ведь время не имело почти никакого значения. Пусть в его сердце
вопьются коготки ревности. Ревность лишь подстегивает мужскую любовь.
Когда у мужчины появляется соперник, то возлюбленная кажется ему вдвое
прекрасней - тщеславие самца, терзаемого вечным сомнением в правильности
своего выбора, удовлетворено, ведь его женщину оценил другой самец.
Командор интересовался, знает ли о ней Русий. При упоминании этого имени
Леда невольно вздрогнула, представив, что случится, если Русий и вправду
узнает, что она жива. Хотя... Хотя сейчас она очень сильна. Но друг
предупреждал, что разъяренный Русий может разламывать звезды.
- Он не знает обо мне. Гумий ничего не рассказал ему.
Командор предостерегал насчет Гумия. Леда была согласна - Гумий
вполне мог предать, но только не ее. И не сейчас. В данный момент он
всецело находился в ее власти. Леда была уверена в этом. И потому она
засмеялась.
- Предать? Меня? Скажи, ты бы смог предать такую женщину?
Вопрос был чисто риторический. Он не требовал ответа, и все же Леде
было приятно услышать: нет!
- Вот и он тоже. - Девушка сделала паузу, а затем поинтересовалась:
- Ты хотел поговорить с ним?
Командор ответил утвердительно. Конечно же, его интересовало, как
обстоят дела. Дела, дела... Он всю жизнь думал лишь о своих делах, и в
этом была его беда.
- Его сейчас нет. Он отбыл на Восток.
Как он однако рассердился! Сколько эмоций и все по пустякам. Его
крик, пожалуй, могли услышать даже часовые у входа. Хотя Гумий внушил им,
что он и Таллия время от времени беседуют с богами, прося их даровать
парсийскому воинству победу, следовало быть осторожней. Девушка сказала,
понизив голос.
- Не кричи. Все уже решено. Пять тысяч отборных воинов уже обходят
гору. А что касается Гумия, так он отправился на Восток не по своей воле.
Русий вызвал его во Дворец. У него какие-то неприятности.
Командор понизил голос. Леде почему-то показалось, что он доволен
тем, что у его сына не все ладно. Наверняка доволен. Хотя бы потому, что у
него тоже были какие-то проблемы. Пришлось поинтересоваться какие, хотя
это было совсем ни к чему.
- Что случилось у тебя?
Судя по его словам, Командор воевал с восставшими артефактами. Из
рассказов Гумия Леде было известно, что Командор создал себе сильных
помощников, обладающих стабильным энергетическим полем. Гумий считал это
ошибкой. Леда вообще придерживалась мнения, что создание любых
энергетических помощников, которые в любой момент могут выйти из-под
контроля, является недопустимой глупостью. Куда вернее иметь в качестве
слуг трусливых и падких до денег людей.
- У него тоже неприятности с демонами, - как бы невзначай сказала
она. - Совпадение ли?
Командор считал это совпадением и уговаривал не волноваться. Ее не
надо было уговаривать. Она никогда не волновалась. Ни любовь, ни страх, ни
ярость не могли вызвать у нее волнения. С тех пор, как она познала звезды,
ее душа стала холодна как лед. Командор хотел придти к ней.
- Приходи. - Таллия едва заметно усмехнулась. - Но ты уверен, что у
тебя все в порядке?
Она задала этот вопрос как раз в тот момент, когда все началось.
Таллия поняла это, потому что в голосе Командора появилось волнение. Но он
еще не до конца осознал, в чем дело, и храбрился, обещая навести порядок,
а затем прийти к ней. Ну что ж, не стоило отнимать у него надежду.
- Я буду ждать тебя. Славной ночи тебе...
На этом их разговор оборвался. Улыбнувшись своим мыслям, Таллия
вернула завитушку на прежнее место, поднялась и начала одеваться. Она
знала, что Командор уже не придет.

Мало кто мог заснуть в эту последнюю ночь. Каждый понимал, что должен
выспаться, чтобы вернуть силы, и каждый сопротивлялся сну, потому что
завтра им всем предстояло заснуть навечно. Эллины разожгли костры и
расселись вокруг них. Огонь негромко потрескивал, поедая сухую древесную
плоть. Воины молчали, устремив глаза на оранжевые язычки пламени. Самые
деятельные готовились к последнему бою - точили мечи и копья, чинили
поврежденные вражеским оружием доспехи. Но таких было немного. Большинство
просто сидело и смотрело на огонь. Он завораживал своей медленной игрой и,
чтобы не заснуть, воины вели неспешный разговор. Они говорили о чем-то
своем и в общем, но никто ни словом не обмолвился о том, что ожидало
завтра. Никто не хотел разрушать очарования последних мгновений.
Леонид расположился около самого большого костра, разожженного
посреди лагеря. С ним сидели воины его эномотии, несколько убеленных
сединами голеев и Гилипп. Здесь же был и отважный беглец с мидийского
корабля, назвавшийся киммерийцем Дагутом. Спартиаты негромко беседовали,
царь слушал их разговор, рассеянно ковыряя прутиком багровеющие угли: Речь
шла о доблести. О чем еще можно говорить в такую ночь! Вспомнили о Менелае
и Диоскурах, об отважных врагах Спарты Аристодеме и Аристомене. Гилипп
воодушевленно декламировал зовущие на подвиг строки Тиртея.
Воины те, что дерзают: сомкнувшиеся плотно рядами,
В бой рукопашный вступить между передних бойцов,
В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают,
Трусов же жалких вся честь гибнет мгновенно навек.
Называли имена героев из других земель - эфиопа Мемнона и мидянина
Кира, Мегистий поведал историю благородного Зопира [Зопир - персидский
вельможа; выдав себя за перебежчика, пострадавшего от царя Кира, помог
персидской армии овладеть Вавилоном]. Плохо знавший койне киммериец долго
прислушивался к разговору и, дождавшись паузы, внезапно вставил:
- Конан.
При упоминании этого имени царь резко поднял голову и взглянул на
Дагута. На его плечах точно по сигналу вздулись могучие бугры мышц, через
миг они расслабились, возвращая тело к блаженной истоме.
- Кто такой этот Конан? - поинтересовался Гилипп. - Я впервые слышу
это имя.
- Конан - воин из рода киммерийцев, самый величайший герой,
когда-либо живший на свете! - с достоинством ответил Дагут.
- Если он и в самом деле величайший герой, то почему мы ничего не
слышали о его подвигах?
Киммериец пожал плечами.
- Наши сказители утверждают, что он жил так давно, что лишь самые
седые скалы помнят легкую поступь его ног. Конан победил великое множество
врагов и создал могучее царство.
Эфор снисходительно усмехнулся.
- И куда же оно подевалось?
- Его сокрушили дикие народы Севера, пришедшие спустя много лет после
того, как исчез Конан.
Гилипп покачал головой.
- Герои не исчезают.
- Но он исчез. Ушел и о нем никто больше не слышал.
- Чудна твоя сказка, чужеземец, - сказал эфор, ревниво относящийся ко
всякой попытке оспорить первенство эллинов в бранной славе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137