!
Том и Фрэнк во многом были единомышленниками. У них никогда не возникало споров по поводу ведения дел на ферме. Отчасти потому, что Том привык считать ранчо собственностью брата. Пока Том разъезжал по свету, устраивая свои клиники, Фрэнк неизменно оставался тут. Кроме того, у Фрэнка было сильнее развито деловое чутье, и он лучше Тома разбирался в скоте. Братья были близки и хорошо друг друга понимали. Узнав, что брат собирается серьезно заняться разведением лошадей, Фрэнк пришел в восторг – ведь это означало, что тот будет больше времени проводить дома. Хотя Фрэнк хозяйничал на скотном дворе, а Том – в конюшне, они во всем помогали друг другу. В прошлом году, пока Том ездил по клиникам, Фрэнк руководил строительством манежа и пруда для тренировок лошадей.
Том вдруг понял, что один из близнецов что-то у него спросил.
– Прости, что ты сказал?
– Она что, очень знаменитая? – переспросил Скотт.
– Ты о ком, горе мое? – рявкнула Дайана.
– Об этой женщине из Нью-Йорка.
Дайана не дала Тому и рта раскрыть.
– Ты о ней когда-нибудь слышал? – спросила она мальчика. Тот покачал головой. – Значит, не такая уж и знаменитая. Ешь лучше.
3
У северного въезда в Шото стояла, словно охраняя город, тринадцатифутовая статуя динозавра. Специалисты уверяли, что это особая разновидность альбертозавра, но большинство проезжающих не вдавалось в тонкости, видя в нем заурядного королевского тиранозавра. Динозавр стоял на своей пожизненной вахте рядом с парковкой местного музея, его было видно сразу же, как вы проезжали указатель, гласивший: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШОТО – ЧУДЕСНОЕ МЕСТО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ.
И чтобы ни у кого на этот счет не возникало никаких сомнений, скульптор придал чудовищному оскалу с обоюдоострыми клыками некое подобие улыбки. Эффект получился несколько неожиданный. Казалось, что динозавр собирается то ли вас растерзать, то ли обласкать, зализав до смерти.
Уже две недели Энни четыре раза в день лицезрела улыбку гигантской рептилии – по дороге в «Двойняшки» и обратно. Выезжали они туда около полудня – после нескольких часов учебных занятий или посещения физиотерапевта. Энни отвозила дочь на ранчо и мчалась обратно – к телефону и факсу. Около шести приезжала снова – забрать Грейси. Сейчас как раз она ехала за ней.
Дорога занимала минут сорок и была очень приятной. Особенно вечерняя поездка. Погода наладилась: вот уже пять дней небо было таким огромным и голубым, какого она никогда раньше не видела. После сумасшедшего дня, проведенного в бесконечных разговорах по телефону с Нью-Йорком, общение с девственной природой было как глоток воды в пустыне.
Путь до ранчо графически можно было изобразить в виде латинской буквы Z, и на первых двадцати милях Энни обычно не встречала других машин. Справа от нее простиралась бесконечная равнина, слева за горной грядой садилось солнце, окрашивая в золотистый цвет прошлогоднюю траву.
За пятнадцать миль до ранчо надо было сворачивать на проселочную дорогу – та шла прямо к дому, за которым вставала скалистая стена гор. Из-под колес «Лариата» взвивались клубы пыли и потом медленно рассеивались. Кроншнепы, с важным видом расхаживающие по дороге, взмыли ввысь, только когда она уже едва на них не наехала. Спасаясь от яркого солнца, Энни опустила защитный козырек, чувствуя, как сердце ее забилось сильнее.
В последнее время она стала приезжать на ранчо чуть раньше, чтобы видеть, как Том Букер работает. Собственно, настоящая работа с Пилигримом еще не началась. Пока в основном было только плавание – таким образом Том восстанавливал плечевые и ножные мышцы. Конь их плавал по кругу в пруду, а в глазах его было такое затравленно-испуганное выражение, будто за ним гнались крокодилы. Пилигрим жил теперь на ранчо – в стойле прямо рядом с прудом. Весь его контакт с Томом сводился пока к минимуму: тот запускал его в воду, а потом выводил. Но даже это было опасно.
Только вчера Энни видела, как Том пытался заставить коня выйти из воды. Пилигрим уперся, как всегда, опасаясь западни или еще какого-нибудь подвоха, и Тому пришлось самому по пояс залезть в пруд. Пилигрим заметался, окатывая его водой, и даже угрожающе вставал на дыбы. Но Том сохранял полную невозмутимость. Энни была потрясена: ведь подойди он всего на шаг ближе и – конец! Пилигрим, и тот, казалось, смутился, встретив такое бесстрашие: он еще совсем немного потоптался, но потом соизволил подчиниться: Том вывел его на берег и закрыл в стойле.
Когда Том подошел к Грейс и Энни, с него ручьями катилась вода. Сняв шляпу, он слил воду с полей. Грейс засмеялась, а Том скорчил такую уморительную гримасу, что девочка прямо покатилась со смеху. Том, повернувшись к Энни, покачал головой.
– Ну и бессердечная девица ваша дочка, – сказал он, притворяясь обиженным. – Ну-ну, пусть хохочет, она еще не знает, что очень скоро ей придется проделывать все это самой.
Смех Грейс в тот день еще долго согревал душу Энни. По дороге в Шото Грейс рассказывала, чем Том занимался с Пилигримом и какие задавал про него вопросы. Рассказывала и про жеребенка Бронти, и про Дайану, и про Фрэнка; близнецы, по ее словам, были сущим наказанием, а вот Джо – парень что надо. После того как они уехали из Нью-Йорка, дочь впервые говорила с матерью весело и открыто. Энни изо всех сил пыталась не выдать своей радости, а принимать такое поведение как должное. Правда, как только они проехали динозавра, Грейс снова скисла и замолчала, как будто этот зверь напомнил ей о том, как она последнее время вела себя с матерью. Ничего, помнится, подумала Энни, лиха беда начало…
Шины «Лариата» заскрипели на повороте по гравию, и автомобиль покатил в долину, минуя деревянный указатель подъезда к ранчо. Еще издали Энни увидела большой открытый манеж, по которому бегали кони. Подъехав поближе, она увидела посредине Тома, сидевшего верхом на лошади. В руке у него был длинный шест с оранжевым флажком на конце, размахивая которым он управляя бегом лошадей. На манеже было с дюжину молодых коней – они жались друг к другу. И только один шарахался в сторону от других – в нем Энни узнала Пилигрима.
Грейс, близнецы и Джо висели на ограде, наблюдая за тренировкой. Оставив машину, Энни направилась к ним, на ходу гладя подбегающих собак, – они не лаяли на нее больше. Джо улыбнулся ей и – единственный – поздоровался.
– Что тут происходит? – спросила Энни.
– Да вот он гоняет их по кругу.
Энни тоже стала наблюдать за тренировкой. Кони, вздымая столбы пыли, перебегали с одного конца манежа на другой. Том легко посылал Римрока то вбок, то назад – то загораживая жеребцам дорогу, то открывая ее. Энни еще не видела Тома в седле. Он управлял Римроком так незаметно, что можно было подумать, будто ноги коня в белых носочках подчиняются одной лишь мысли хозяина. Они словно стали одним существом. Энни не могла отвести глаз от всадника. Проезжая мимо, Том прикоснулся пальцами к шляпе и улыбнулся:
– Привет, Энни.
Первый раз он так обратился к ней, не назвав, как обычно, мэм или миссис Грейвс. Ей было приятно, что он сам, без ее подсказки, перешел на более дружеский тон – она тут же его приняла. Том направился к Пилигриму, который остановился вместе со всеми лошадьми в дальнем конце манеже. Однако и теперь он держался чуть поодаль и, в отличие от других, обливался потом. На солнце шрамы на его морде и груди очень бросались в глаза. Конь тряс головой и фыркал. Похоже, он боялся не только Тома, но и лошадей.
– Энни, мы стараемся снова научить его быть конем. Остальные давно это умеют, разве не так? И, живя на воле, в стадах, когда возникает нечто непонятное – вроде этого шеста с флажком, – они следят за реакцией других. Но старина Пилигрим все как есть забыл. Для него – что я, что они – все одно. Ему кажется, что на всем белом свете у него нет ни одного друга. Если остальных коней выпустить на волю, они прекрасно к ней приспособятся. А бедняга Пилигрим станет легкой добычей для хищников. Он не то чтобы не хочет – он просто не знает, как заводить друзей.
Резко подняв шест с флажком и щелкнув им, Том направил Римрока к сгрудившимся коням. Жеребцы устремились вправо, и на этот раз Пилигрим, вместо того чтобы броситься влево, поспешил за остальными. Но затем снова отбежал в сторону и встал на отшибе.
– Ничего, научится, – улыбнулся Том.
Когда Пилигрима поставили в стойло, солнце уже село и сильно похолодало. Дайана позвала мальчиков ужинать, и Грейс пошла с ними забрать оставленную в доме куртку. Том и Энни медленно шли к автомобилю. Энни вдруг остро ощутила, что она наедине с мужчиной. Оба молчали. Совсем низко над их головами пролетела сова, тут же слившись с темными кронами тополей. Почувствовав на себе взгляд Тома, Энни подняла глаза. Он спокойно улыбнулся – без тени смущения, словно знал ее всю жинь. Энни с трудом выдавила из себя ответную улыбку, почувствовав облегчение при виде приближавшейся к ним Грейс.
– Завтра мы будем клеймить скот, – сказал Том. – Хотите, приезжайте помочь.
– Боюсь, мы только помешаем, – рассмеялась Энни.
Том пожал плечами:
– Может быть. Главное, не попадите под раскаленное железо. Но даже если попадете – не отчаивайтесь. Клеймо у нас – просто красота, произведение искусства. Вам в городе еще завидовать будут.
Энни вопросительно взглянула на Грейс; по лицу дочери она поняла, что той ужасно хочется приехать, хотя она, как всегда, старается изобразить равнодушие. Энни повернулась к Тому:
– А что! Пожалуй, приедем.
Том сказал, что они начнут около девяти, но Энни и Грейс могут приехать в любое время. Потом они распрощались. Нажав на газ, Энни бросила взгляд в зеркальце. Том стоял на том же месте, глядя им вслед.
4
Том ехал по одной стороне долины, а Джо – по другой, высматривая отставших коров, но таковых не оказалось – все стадо и так спешило к привычному месту сбора. Животные видели, как старенький «Шевроле» остановился там, где их обычно кормили, и слышали, как Фрэнк и близнецы били в гонг, сзывая их на обед. Они, протяжно мыча, спускались с холмов, а за ними торопились телята и тоже мычали, стараясь не отставать от взрослых.
Отец Тома всегда разводил герефордских коров, но в последние годы Фрэнк начал скрещивать их с черной – энгусской. Энгусские коровы очень плодовиты, и здешний климат им вполне подходит – вымя у них черное, а не розовое, как у герефордских, и не обгорает на солнце. Том подождал немного, глядя, как коровы спускаются с холма, а потом направил Римрока вниз, в тенистую долину.
От реки струился теплый пар; они вспугнули оляпку – та стремительно полетела над рекой – низко-низко, чуть не задевая крыльями воду. Мычания коров здесь уже почти не было слышно – только цоканье копыт Римрока гулко разносилось в тишине. Том направлялся в дальний конец долины, где иногда находили застрявших в кустарнике телят. На сей раз там не было ни одного, и Том поехал вспять, а потом, пришпорив коня, поднялся повыше и остановился на вершине холма, подставив лицо солнечным лучам.
Отсюда ему был виден Джо, ехавший по другую сторону долины на коричневом с белыми пятнами пони. Мальчик помахал ему, Том ответил. К «Шевроле» продолжал стекаться скот: в окружении черных колыхавшихся коровьих спин автомобиль напоминал утлую лодчонку среди бурлящей стихии. Близнецы разбрасывали ломти хлеба, чтобы привлечь внимание животных, и Фрэнк, усевшись за руль, медленно повел автомобиль по лугу. Коровы потянулись следом, рассчитывая получить еще хлеба.
Со своего места Тому была видна вся долина – от ранчо до загонов, куда сейчас вели скот. И, глядя вниз, он увидел наконец то, что, сам себе не признаваясь, высматривал все утро: в клубах пыли к ранчо приближалась машина Энни. Вот она остановилась, и солнце вспыхнуло на стеклах автомобильных окошек.
От вылезших из машины двух крошечных фигурок Тома отделяло больше мили. Но в своем воображении Том видел Энни так четко, словно она была рядом. Выражение ее лица, когда она вчера следила за полетом совы, запало ему в душу. Она не знала, что на нее смотрят, и лицо ее было бесконечно печальным и – невыразимо прекрасным. Тому мучительно хотелось заключить ее в объятия. Глядя, как исчезают вдали мигающие огни ее автомобиля, он напомнил себе: она принадлежит другому мужчине. Но все равно не мог перестать о ней думать… Том пришпорил Римрока и стал спускаться с холма.
У загонов было очень пыльно и пахло паленым мясом. Телят отделили от матерей, и те непрерывно мычали, призывая своих детенышей. Прогнав молодняк через несколько соединенных между собой отсеков, телят оставили наконец в узком небольшом загончике – последнем в этой цепи. Отсюда их выгоняли по одному, связывали ноги и укладывали на большой стол, где за них брались четыре пары рук. Телятам делали укол, закапывали в одно ухо сыворотку от болезней, разносимых комарами, в другое – витамин для быстрого роста, а потом раскаленным железом наносили тавро. После окончания процедур стол автоматически переводился в вертикальное положение, телятам развязывали ноги и отпускали. Еще не опомнившись от страха, малыши спешили на зов матерей и там у благодатного вымени находили успокоение.
На эту картину с царственно-ленивым видом взирали отцы – пятеро огромных герефордских быков; вальяжно развалившись в соседнем отсеке, они медленно пережевывали пищу. В душе наблюдавшей за всем этим Энни нарастали ужас и отвращение. По лицу Грейс она поняла, что дочь переживает то же самое. Телята отчаянно визжали и мстили своим мучителям одним-единственным возможным способом – обгаживали их ботинки и брыкались изо всех сил. Некоторые соседи пришли помочь и привели детей, которые возились с самыми маленькими телятами, пытаясь связать их. Энни видела, что Грейс то и дело поглядывает на них, и подумала, что совершила большую ошибку, привезя ее сюда сегодня. Во всем этом было слишком много здоровой физиологии, и неполноценность ее ребенка особенно бросалась в глаза.
Взглянув на Энни, Том все понял и тут же нашел, чем ее отвлечь. Он отвел Энни в сортировочный отсек, куда уже прибыл улыбающийся во весь рот великан в темных очках и в футболке, поперек которой было выведено: ЛЮБИТЕЛЬ ОВСЯНКИ. Великан назвался Хэнком и с такой силой пожал Энни руку, что у нее едва не затрещали кости. Он оказался ближайшим соседом Букеров.
– Этот псих живет рядом с нами, – представил великана Том.
– Не бойтесь меня – я уже позавтракал, – доверительно сообщил Хэнк.
Принявшись за работу, Энни краем глаза видела, как Том подошел к Грейс, обняв девочку за плечи, отвел в сторону – куда, Энни не успела увидеть: на нее напирал теленок, он наступил ей на ногу, а потом сильно лягнул в колено. Энни взвизгнула от неожиданности, а Хэнк, рассмеявшись, показал ей, как перегонять телят в загон, избегая подобных сюрпризов. Работа была не из легких и требовала собранности, но вскоре благодаря шуточкам Хэнка и теплому весеннему солнышку Энни почувствовала себя совсем хорошо.
Когда возник небольшой перерыв в работе, Энни, оглядевшись, увидела, что Том подвел Грейс прямо к тому столу – он учил ее, как обращаться с клеймом. Сначала девочка пыталась ставить клеймо с закрытыми глазами. Но Том убедил ее этого не делать – надо ведь, чтобы тавро получалось четким и ровным. Грейс понемногу освоилась.
– Не жми так сильно, – слышала Энни его голос. Том стоял позади Грейс, положив руки ей на плечи. – Легче касайся кожи. – Когда раскаленное клеймо опускалось на шкуру теленка, по воздуху разлетались искры. – Вот так. Твердо, но легко. Отлично. Теперь поднимай. Замечательно, Грейс. Лучшее сегодняшнее тавро.
Послышался чей-то смех. Лицо дочери раскраснелось, глаза сияли. Она тоже засмеялась и сделала шутливый поклон. Заметив, что Энни смотрит на них, Том с улыбкой помахал ей рукой.
– Теперь ваша очередь, Энни.
* * *
К обеду почти все телята, кроме самых маленьких, были обработаны, и Фрэнк объявил, что пора есть. Все двинулись по направлению к дому, младшие дети с воплями неслись впереди всех. Энни оглядывалась, высматривая Грейс. Их никто не пригласил к обеду, и Энни решила, что пора уезжать. Грейс шла впереди с Джо – явно в сторону дома, они весело болтали. Энни окликнула дочь, и та обернулась.
– Нам пора, – сказала Энни.
– Как? Почему?
– Вот именно. Почему? Никто вас не отпустит. – Это сказал Том. Они стояли вдвоем у загона с быками, за все это время не обменявшись и парой слов. Энни пожала плечами:
– Уже поздно.
– Ясно. Вам надо возвращаться, чтобы заставить поработать факс, загрузить телефон и все такое прочее, так? Но почему бы не дать им отдохнуть?
Солнце било ей в лицо из-за спины Тома, и Энни прикрыла рукой глаза. Мужчины обычно не говорили с ней в таком шутливом тоне. Но Энни это почему-то понравилось.
– Понимаете, – продолжал Том, – сложилась такая традиция:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Том и Фрэнк во многом были единомышленниками. У них никогда не возникало споров по поводу ведения дел на ферме. Отчасти потому, что Том привык считать ранчо собственностью брата. Пока Том разъезжал по свету, устраивая свои клиники, Фрэнк неизменно оставался тут. Кроме того, у Фрэнка было сильнее развито деловое чутье, и он лучше Тома разбирался в скоте. Братья были близки и хорошо друг друга понимали. Узнав, что брат собирается серьезно заняться разведением лошадей, Фрэнк пришел в восторг – ведь это означало, что тот будет больше времени проводить дома. Хотя Фрэнк хозяйничал на скотном дворе, а Том – в конюшне, они во всем помогали друг другу. В прошлом году, пока Том ездил по клиникам, Фрэнк руководил строительством манежа и пруда для тренировок лошадей.
Том вдруг понял, что один из близнецов что-то у него спросил.
– Прости, что ты сказал?
– Она что, очень знаменитая? – переспросил Скотт.
– Ты о ком, горе мое? – рявкнула Дайана.
– Об этой женщине из Нью-Йорка.
Дайана не дала Тому и рта раскрыть.
– Ты о ней когда-нибудь слышал? – спросила она мальчика. Тот покачал головой. – Значит, не такая уж и знаменитая. Ешь лучше.
3
У северного въезда в Шото стояла, словно охраняя город, тринадцатифутовая статуя динозавра. Специалисты уверяли, что это особая разновидность альбертозавра, но большинство проезжающих не вдавалось в тонкости, видя в нем заурядного королевского тиранозавра. Динозавр стоял на своей пожизненной вахте рядом с парковкой местного музея, его было видно сразу же, как вы проезжали указатель, гласивший: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШОТО – ЧУДЕСНОЕ МЕСТО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ.
И чтобы ни у кого на этот счет не возникало никаких сомнений, скульптор придал чудовищному оскалу с обоюдоострыми клыками некое подобие улыбки. Эффект получился несколько неожиданный. Казалось, что динозавр собирается то ли вас растерзать, то ли обласкать, зализав до смерти.
Уже две недели Энни четыре раза в день лицезрела улыбку гигантской рептилии – по дороге в «Двойняшки» и обратно. Выезжали они туда около полудня – после нескольких часов учебных занятий или посещения физиотерапевта. Энни отвозила дочь на ранчо и мчалась обратно – к телефону и факсу. Около шести приезжала снова – забрать Грейси. Сейчас как раз она ехала за ней.
Дорога занимала минут сорок и была очень приятной. Особенно вечерняя поездка. Погода наладилась: вот уже пять дней небо было таким огромным и голубым, какого она никогда раньше не видела. После сумасшедшего дня, проведенного в бесконечных разговорах по телефону с Нью-Йорком, общение с девственной природой было как глоток воды в пустыне.
Путь до ранчо графически можно было изобразить в виде латинской буквы Z, и на первых двадцати милях Энни обычно не встречала других машин. Справа от нее простиралась бесконечная равнина, слева за горной грядой садилось солнце, окрашивая в золотистый цвет прошлогоднюю траву.
За пятнадцать миль до ранчо надо было сворачивать на проселочную дорогу – та шла прямо к дому, за которым вставала скалистая стена гор. Из-под колес «Лариата» взвивались клубы пыли и потом медленно рассеивались. Кроншнепы, с важным видом расхаживающие по дороге, взмыли ввысь, только когда она уже едва на них не наехала. Спасаясь от яркого солнца, Энни опустила защитный козырек, чувствуя, как сердце ее забилось сильнее.
В последнее время она стала приезжать на ранчо чуть раньше, чтобы видеть, как Том Букер работает. Собственно, настоящая работа с Пилигримом еще не началась. Пока в основном было только плавание – таким образом Том восстанавливал плечевые и ножные мышцы. Конь их плавал по кругу в пруду, а в глазах его было такое затравленно-испуганное выражение, будто за ним гнались крокодилы. Пилигрим жил теперь на ранчо – в стойле прямо рядом с прудом. Весь его контакт с Томом сводился пока к минимуму: тот запускал его в воду, а потом выводил. Но даже это было опасно.
Только вчера Энни видела, как Том пытался заставить коня выйти из воды. Пилигрим уперся, как всегда, опасаясь западни или еще какого-нибудь подвоха, и Тому пришлось самому по пояс залезть в пруд. Пилигрим заметался, окатывая его водой, и даже угрожающе вставал на дыбы. Но Том сохранял полную невозмутимость. Энни была потрясена: ведь подойди он всего на шаг ближе и – конец! Пилигрим, и тот, казалось, смутился, встретив такое бесстрашие: он еще совсем немного потоптался, но потом соизволил подчиниться: Том вывел его на берег и закрыл в стойле.
Когда Том подошел к Грейс и Энни, с него ручьями катилась вода. Сняв шляпу, он слил воду с полей. Грейс засмеялась, а Том скорчил такую уморительную гримасу, что девочка прямо покатилась со смеху. Том, повернувшись к Энни, покачал головой.
– Ну и бессердечная девица ваша дочка, – сказал он, притворяясь обиженным. – Ну-ну, пусть хохочет, она еще не знает, что очень скоро ей придется проделывать все это самой.
Смех Грейс в тот день еще долго согревал душу Энни. По дороге в Шото Грейс рассказывала, чем Том занимался с Пилигримом и какие задавал про него вопросы. Рассказывала и про жеребенка Бронти, и про Дайану, и про Фрэнка; близнецы, по ее словам, были сущим наказанием, а вот Джо – парень что надо. После того как они уехали из Нью-Йорка, дочь впервые говорила с матерью весело и открыто. Энни изо всех сил пыталась не выдать своей радости, а принимать такое поведение как должное. Правда, как только они проехали динозавра, Грейс снова скисла и замолчала, как будто этот зверь напомнил ей о том, как она последнее время вела себя с матерью. Ничего, помнится, подумала Энни, лиха беда начало…
Шины «Лариата» заскрипели на повороте по гравию, и автомобиль покатил в долину, минуя деревянный указатель подъезда к ранчо. Еще издали Энни увидела большой открытый манеж, по которому бегали кони. Подъехав поближе, она увидела посредине Тома, сидевшего верхом на лошади. В руке у него был длинный шест с оранжевым флажком на конце, размахивая которым он управляя бегом лошадей. На манеже было с дюжину молодых коней – они жались друг к другу. И только один шарахался в сторону от других – в нем Энни узнала Пилигрима.
Грейс, близнецы и Джо висели на ограде, наблюдая за тренировкой. Оставив машину, Энни направилась к ним, на ходу гладя подбегающих собак, – они не лаяли на нее больше. Джо улыбнулся ей и – единственный – поздоровался.
– Что тут происходит? – спросила Энни.
– Да вот он гоняет их по кругу.
Энни тоже стала наблюдать за тренировкой. Кони, вздымая столбы пыли, перебегали с одного конца манежа на другой. Том легко посылал Римрока то вбок, то назад – то загораживая жеребцам дорогу, то открывая ее. Энни еще не видела Тома в седле. Он управлял Римроком так незаметно, что можно было подумать, будто ноги коня в белых носочках подчиняются одной лишь мысли хозяина. Они словно стали одним существом. Энни не могла отвести глаз от всадника. Проезжая мимо, Том прикоснулся пальцами к шляпе и улыбнулся:
– Привет, Энни.
Первый раз он так обратился к ней, не назвав, как обычно, мэм или миссис Грейвс. Ей было приятно, что он сам, без ее подсказки, перешел на более дружеский тон – она тут же его приняла. Том направился к Пилигриму, который остановился вместе со всеми лошадьми в дальнем конце манеже. Однако и теперь он держался чуть поодаль и, в отличие от других, обливался потом. На солнце шрамы на его морде и груди очень бросались в глаза. Конь тряс головой и фыркал. Похоже, он боялся не только Тома, но и лошадей.
– Энни, мы стараемся снова научить его быть конем. Остальные давно это умеют, разве не так? И, живя на воле, в стадах, когда возникает нечто непонятное – вроде этого шеста с флажком, – они следят за реакцией других. Но старина Пилигрим все как есть забыл. Для него – что я, что они – все одно. Ему кажется, что на всем белом свете у него нет ни одного друга. Если остальных коней выпустить на волю, они прекрасно к ней приспособятся. А бедняга Пилигрим станет легкой добычей для хищников. Он не то чтобы не хочет – он просто не знает, как заводить друзей.
Резко подняв шест с флажком и щелкнув им, Том направил Римрока к сгрудившимся коням. Жеребцы устремились вправо, и на этот раз Пилигрим, вместо того чтобы броситься влево, поспешил за остальными. Но затем снова отбежал в сторону и встал на отшибе.
– Ничего, научится, – улыбнулся Том.
Когда Пилигрима поставили в стойло, солнце уже село и сильно похолодало. Дайана позвала мальчиков ужинать, и Грейс пошла с ними забрать оставленную в доме куртку. Том и Энни медленно шли к автомобилю. Энни вдруг остро ощутила, что она наедине с мужчиной. Оба молчали. Совсем низко над их головами пролетела сова, тут же слившись с темными кронами тополей. Почувствовав на себе взгляд Тома, Энни подняла глаза. Он спокойно улыбнулся – без тени смущения, словно знал ее всю жинь. Энни с трудом выдавила из себя ответную улыбку, почувствовав облегчение при виде приближавшейся к ним Грейс.
– Завтра мы будем клеймить скот, – сказал Том. – Хотите, приезжайте помочь.
– Боюсь, мы только помешаем, – рассмеялась Энни.
Том пожал плечами:
– Может быть. Главное, не попадите под раскаленное железо. Но даже если попадете – не отчаивайтесь. Клеймо у нас – просто красота, произведение искусства. Вам в городе еще завидовать будут.
Энни вопросительно взглянула на Грейс; по лицу дочери она поняла, что той ужасно хочется приехать, хотя она, как всегда, старается изобразить равнодушие. Энни повернулась к Тому:
– А что! Пожалуй, приедем.
Том сказал, что они начнут около девяти, но Энни и Грейс могут приехать в любое время. Потом они распрощались. Нажав на газ, Энни бросила взгляд в зеркальце. Том стоял на том же месте, глядя им вслед.
4
Том ехал по одной стороне долины, а Джо – по другой, высматривая отставших коров, но таковых не оказалось – все стадо и так спешило к привычному месту сбора. Животные видели, как старенький «Шевроле» остановился там, где их обычно кормили, и слышали, как Фрэнк и близнецы били в гонг, сзывая их на обед. Они, протяжно мыча, спускались с холмов, а за ними торопились телята и тоже мычали, стараясь не отставать от взрослых.
Отец Тома всегда разводил герефордских коров, но в последние годы Фрэнк начал скрещивать их с черной – энгусской. Энгусские коровы очень плодовиты, и здешний климат им вполне подходит – вымя у них черное, а не розовое, как у герефордских, и не обгорает на солнце. Том подождал немного, глядя, как коровы спускаются с холма, а потом направил Римрока вниз, в тенистую долину.
От реки струился теплый пар; они вспугнули оляпку – та стремительно полетела над рекой – низко-низко, чуть не задевая крыльями воду. Мычания коров здесь уже почти не было слышно – только цоканье копыт Римрока гулко разносилось в тишине. Том направлялся в дальний конец долины, где иногда находили застрявших в кустарнике телят. На сей раз там не было ни одного, и Том поехал вспять, а потом, пришпорив коня, поднялся повыше и остановился на вершине холма, подставив лицо солнечным лучам.
Отсюда ему был виден Джо, ехавший по другую сторону долины на коричневом с белыми пятнами пони. Мальчик помахал ему, Том ответил. К «Шевроле» продолжал стекаться скот: в окружении черных колыхавшихся коровьих спин автомобиль напоминал утлую лодчонку среди бурлящей стихии. Близнецы разбрасывали ломти хлеба, чтобы привлечь внимание животных, и Фрэнк, усевшись за руль, медленно повел автомобиль по лугу. Коровы потянулись следом, рассчитывая получить еще хлеба.
Со своего места Тому была видна вся долина – от ранчо до загонов, куда сейчас вели скот. И, глядя вниз, он увидел наконец то, что, сам себе не признаваясь, высматривал все утро: в клубах пыли к ранчо приближалась машина Энни. Вот она остановилась, и солнце вспыхнуло на стеклах автомобильных окошек.
От вылезших из машины двух крошечных фигурок Тома отделяло больше мили. Но в своем воображении Том видел Энни так четко, словно она была рядом. Выражение ее лица, когда она вчера следила за полетом совы, запало ему в душу. Она не знала, что на нее смотрят, и лицо ее было бесконечно печальным и – невыразимо прекрасным. Тому мучительно хотелось заключить ее в объятия. Глядя, как исчезают вдали мигающие огни ее автомобиля, он напомнил себе: она принадлежит другому мужчине. Но все равно не мог перестать о ней думать… Том пришпорил Римрока и стал спускаться с холма.
У загонов было очень пыльно и пахло паленым мясом. Телят отделили от матерей, и те непрерывно мычали, призывая своих детенышей. Прогнав молодняк через несколько соединенных между собой отсеков, телят оставили наконец в узком небольшом загончике – последнем в этой цепи. Отсюда их выгоняли по одному, связывали ноги и укладывали на большой стол, где за них брались четыре пары рук. Телятам делали укол, закапывали в одно ухо сыворотку от болезней, разносимых комарами, в другое – витамин для быстрого роста, а потом раскаленным железом наносили тавро. После окончания процедур стол автоматически переводился в вертикальное положение, телятам развязывали ноги и отпускали. Еще не опомнившись от страха, малыши спешили на зов матерей и там у благодатного вымени находили успокоение.
На эту картину с царственно-ленивым видом взирали отцы – пятеро огромных герефордских быков; вальяжно развалившись в соседнем отсеке, они медленно пережевывали пищу. В душе наблюдавшей за всем этим Энни нарастали ужас и отвращение. По лицу Грейс она поняла, что дочь переживает то же самое. Телята отчаянно визжали и мстили своим мучителям одним-единственным возможным способом – обгаживали их ботинки и брыкались изо всех сил. Некоторые соседи пришли помочь и привели детей, которые возились с самыми маленькими телятами, пытаясь связать их. Энни видела, что Грейс то и дело поглядывает на них, и подумала, что совершила большую ошибку, привезя ее сюда сегодня. Во всем этом было слишком много здоровой физиологии, и неполноценность ее ребенка особенно бросалась в глаза.
Взглянув на Энни, Том все понял и тут же нашел, чем ее отвлечь. Он отвел Энни в сортировочный отсек, куда уже прибыл улыбающийся во весь рот великан в темных очках и в футболке, поперек которой было выведено: ЛЮБИТЕЛЬ ОВСЯНКИ. Великан назвался Хэнком и с такой силой пожал Энни руку, что у нее едва не затрещали кости. Он оказался ближайшим соседом Букеров.
– Этот псих живет рядом с нами, – представил великана Том.
– Не бойтесь меня – я уже позавтракал, – доверительно сообщил Хэнк.
Принявшись за работу, Энни краем глаза видела, как Том подошел к Грейс, обняв девочку за плечи, отвел в сторону – куда, Энни не успела увидеть: на нее напирал теленок, он наступил ей на ногу, а потом сильно лягнул в колено. Энни взвизгнула от неожиданности, а Хэнк, рассмеявшись, показал ей, как перегонять телят в загон, избегая подобных сюрпризов. Работа была не из легких и требовала собранности, но вскоре благодаря шуточкам Хэнка и теплому весеннему солнышку Энни почувствовала себя совсем хорошо.
Когда возник небольшой перерыв в работе, Энни, оглядевшись, увидела, что Том подвел Грейс прямо к тому столу – он учил ее, как обращаться с клеймом. Сначала девочка пыталась ставить клеймо с закрытыми глазами. Но Том убедил ее этого не делать – надо ведь, чтобы тавро получалось четким и ровным. Грейс понемногу освоилась.
– Не жми так сильно, – слышала Энни его голос. Том стоял позади Грейс, положив руки ей на плечи. – Легче касайся кожи. – Когда раскаленное клеймо опускалось на шкуру теленка, по воздуху разлетались искры. – Вот так. Твердо, но легко. Отлично. Теперь поднимай. Замечательно, Грейс. Лучшее сегодняшнее тавро.
Послышался чей-то смех. Лицо дочери раскраснелось, глаза сияли. Она тоже засмеялась и сделала шутливый поклон. Заметив, что Энни смотрит на них, Том с улыбкой помахал ей рукой.
– Теперь ваша очередь, Энни.
* * *
К обеду почти все телята, кроме самых маленьких, были обработаны, и Фрэнк объявил, что пора есть. Все двинулись по направлению к дому, младшие дети с воплями неслись впереди всех. Энни оглядывалась, высматривая Грейс. Их никто не пригласил к обеду, и Энни решила, что пора уезжать. Грейс шла впереди с Джо – явно в сторону дома, они весело болтали. Энни окликнула дочь, и та обернулась.
– Нам пора, – сказала Энни.
– Как? Почему?
– Вот именно. Почему? Никто вас не отпустит. – Это сказал Том. Они стояли вдвоем у загона с быками, за все это время не обменявшись и парой слов. Энни пожала плечами:
– Уже поздно.
– Ясно. Вам надо возвращаться, чтобы заставить поработать факс, загрузить телефон и все такое прочее, так? Но почему бы не дать им отдохнуть?
Солнце било ей в лицо из-за спины Тома, и Энни прикрыла рукой глаза. Мужчины обычно не говорили с ней в таком шутливом тоне. Но Энни это почему-то понравилось.
– Понимаете, – продолжал Том, – сложилась такая традиция:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40