Они не просто отбивали час – каждый раз они вызванивали целую мелодию. Звон выводил мать из себя и в основном по этой причине нравился Грейс. Как раз сейчас Энни говорила об этом по телефону с агентом по недвижимости.
– Разве они не знают, что это противозаконно, – пылко нападала она. – Этой музыкой они оскверняют среду.
За прошедшие два дня она звонила агенту уже пятый раз. Бедняга совершил большую ошибку, дав ей домашний номер телефона – Энни безнадежно испортила ему выходные, осыпая бесконечными жалобами: отопление не работает, комнаты сырые, не установлен дополнительный кабельный телефон. Потом звонила повторно, объявляя, что отопление по-прежнему не работает. И теперь еще – колокола.
– Хоть бы исполняли что-то стоящее, – жаловалась она. – Смешно – ведь у методистов есть вполне приличные мелодии.
Вчера Грейс отказалась сопровождать Энни на ранчо. Когда мать уехала, она пошла осматривать город. Впрочем, и осматривать-то было особенно нечего. Весь Шото состоял практически из одной длинной улицы, идущей вдоль железной дороги. От нее вбок отходили маленькие улочки. Грейс увидела закусочную, видеосалон, кафе и кинотеатр, где шел фильм столетней давности. Единственной достопримечательностью города был музей, где посетителям демонстрировали яйца динозавра. Грейс зашла в один-два магазина, повсюду ее встречали приветливо, но вели себя сдержанно. Идя по улице со своей дурацкой палкой, она то и дело ловила на себе сочувственные взгляды. Вернувшись в дом, она почувствовала себя такой несчастной, что разрыдалась.
Энни приехала очень оживленная и объявила Грейс, что Том Букер согласился завтра утром осмотреть Пилигрима. Дочь выслушала ее, но реакция была все та же:
– Сколько нам еще торчать в этой дыре?
Большой и нелепый дом, где они поселились, был обит бледно-голубой обшарпанной вагонкой, пол покрывал грязный желто-коричневый палас. Разрозненная мебель, видимо, была закуплена по случаю на дешевой распродаже. В первую минуту Энни даже испугалась. Грейс же пришла в восторг. Вопиющая убогость нового жилища играла ей на руку – еще одно отличное доказательство бессмысленности попыток матери.
В глубине души Грейс не так уж сопротивлялась предприятию, задуманному Энни, как настойчиво демонстрировала. Неплохо было на время отвлечься от школы и сбросить с себя маску притворного оптимизма. Но ее отношение к Пилигриму было таким непонятным, и это пугало ее. Лучше всего – вообще не думать о нем. Однако в присутствии матери это было невозможно. Та постоянно заставляла ее возвращаться к этой проблеме. Энни приняла на свои плечи заботу о нем, словно конь принадлежал ей. Но он не принадлежал ей – он был конем Грейс. Конечно, Грейс хотела, чтобы он выздоровел, но только… Неожиданно девочку пронзила мысль: возможно, она как раз и не хочет этого. Значит, она винит Пилигрима в том, что произошло? Нет, это глупо. А может, она хочет, чтобы он, как и она, остался навсегда калекой? Почему он станет таким, как раньше, а она – нет? Это несправедливо. Прекрати, прекрати изводить себя, приказала себе Грейс. Эти беспокойные, дикие мысли приходили к ней по вине матери – она не позволит им укрепиться в ее сознании.
Грейс с еще большим тщанием принялась за упражнения – пока не почувствовала, как по шее струится пот. Она снова и снова высоко поднимала обрубок ноги, чувствуя боль в правой ягодице и бедре. Теперь она уже могла смотреть на свою искалеченную ногу и смирилась с тем, что это – ее нога. Шрам был теперь ровным и аккуратным – ничего общего с тем страшным зудящим алым пятном, которое было прежде. Мускулатура быстро восстанавливалась, и ноге становилось в протезе тесновато. Грейс услышала, как Энни положила трубку.
– Грейс? Ты закончила? Он скоро придет.
Грейс промолчала.
– Грейс?
– Я слышу. И что?
Грейс хорошо представляла себе лицо матери: сначала раздражение, потом оно – как раз сейчас – сменяется выражением крайнего возмущения. Она слышала, как мать, тяжело вздохнув, вернулась в унылую столовую, которую, естественно, не посоветовавшись с ней, переоборудовала в свой кабинет.
2
Том обещал только еще разок взглянуть на коня. Учитывая, на какие жертвы пошла Энни, это самое меньшее, что он мог сделать. Правда, он выдвинул одно условие: коня он будет осматривать один. Он не хотел чувствовать кого-то за спиной, испытывать постороннее воздействие. А Энни умела влиять на людей – Том успел это понять. Она взяла с него обещание, что после осмотра он зайдет к ним и вынесет свой приговор.
Том знал, где расположена ферма Петерсена, – именно там, в пригороде Шото, Энни устроила Пилигрима. Петерсены были вполне приличными людьми, но, если конь так же агрессивен, как и прежде, они не станут его долго держать.
У старого Петерсена было лицо человека, долгое время скрывавшегося от полиции: трехдневная щетина и зубы черные, как табак, который он постоянно жевал. Увидев подъезжающий «Шевроле» Тома, он озорно улыбнулся.
– Как это говорится? Если жизнь не мила – пожалуйте сюда. Когда этого чертяку выгружали, он чуть не убил меня. Бился и брыкался, как дьявол.
Старик повел Тома прямо по грязи мимо кладбища автомобилей к конюшне. Остальных коней уже выгнали на пастбище, но Пилигрима было слышно задолго до того, как они подошли к его стойлу.
– Дверь сколотил только прошлым летом, – сказал Петерсен. – Старую он уже вышиб. Эта женщина говорит, что вы взялись вылечить его.
– Она, значит, так говорит?
– Угу. А я так считаю– надо вам сначала с Биллом Ларсеном потолковать. Чтоб он был наготове. – Разразившись хохотом, старик хлопнул Тома по спине. Билл Ларсен был местный гробовщик.
Конь находился в еще более плачевном состоянии, чем в тот раз, когда Том видел его впервые. Передняя нога была так плоха, что Том удивился, как Пилигрим может стоять и тем более брыкаться.
– Видать, раньше был красавец хоть куда, – заметил Петерсен.
– Похоже на то, – ответил Том и повернулся к стойлу спиной. Того, что он увидел, было достаточно.
Усевшись снова за руль, он вытащил листок бумаги, на котором Энни написала адрес. Когда он подъезжал к дому, церковные колокола вызванивали мелодию, которую он не слышал с детства, со времени посещения воскресной школы. Нажав кнопку звонка, Том ждал.
Он вздрогнул, увидев лицо той, что открыла дверь. Не то чтобы он ожидал увидеть ее мать, нет… Его потрясла неприкрытая враждебность на бледном веснушчатом личике. Ему вспомнилась фотография, которую прислала ему Энни – счастливая девочка на великолепном коне. Контраст ошеломил Тома. Но он улыбнулся.
– Ты, видимо, Грейс. – Девочка не улыбнулась в ответ, только кивнула и отступила в сторону, пропуская его. Том снял шляпу и стоял, пока Грейс закрывала дверь. Из дальней комнаты доносился голос Энни.
– Мама говорит по телефону. Вы можете подождать здесь.
Она провела Тома в скудно обставленную гостиную. Следуя за девочкой, Том невольно глядел на протез и палку, мысленно приказав себе никогда в ту сторону больше не смотреть. В мрачной гостиной остро пахло сыростью. Здесь стояли два обшарпанных кресла, проваленная тахта и телевизор. Он был включен: показывали какой-то старый черно-белый фильм. Грейс села и уставилась на экран.
Том пристроился на ручке кресла. Дверь в комнату по другую сторону коридора была приоткрыта, и Том мог видеть факс, экран компьютера и многочисленные провода. И еще – ногу, обутую в ботинок, – Энни нетерпеливо ею помахивала, сама оставаясь вне поля его зрения. Голос ее звучал возбужденно:
– Что? Он так сказал? Не верю своим ушам. Люси… Люси, мне наплевать. Кроуфорд не имеет к этому отношения. В конце концов, редактор – я.
Том видел, как Грейс выразительно закатила глаза к потолку. Ему стало интересно – эта скептическая мина рассчитана на него или нет? На экране телевизора актриса, чью фамилию он сроду не мог запомнить, стоя на коленях, умоляла Джеймса Кегни не покидать ее. Почти в каждом фильме обязательно была такая сцена, и Том никак не мог понять, почему герои так волнуются из-за всякой ерунды.
– Грейс, налей, пожалуйста, мистеру Букеру кофе, – крикнула Энни. – И мне тоже. – И она вновь продолжила разговор по телефону. Грейс выключила телевизор и поднялась, пылая от негодования.
– Спасибо, не надо, – отказался Том.
– Она уже сварила его. – Грейс бросила на него гневный взгляд, словно он сказал нечто грубое.
– Тогда ладно. Спасибо. Да ты не отвлекайся – я сам налью.
– Да я этот фильм уже видела. Тоска смертная.
Она подобрала палку и заковыляла на кухню. Том подождал с минуту и пошел следом. Девочка метнула на него враждебный взгляд и, заторопившись, чуть не уронила чашки. Том подошел к окну.
– Чем занимается твоя мама?
– Что?
– Я говорю о твоей матери. Кем она работает?
– Редактором журнала. – Грейс протянула ему чашку. – Сливки? Сахар?
– Нет, спасибо. Довольно нервная работенка, а?
Грейс рассмеялась. Тома поразил этот горький смех.
– Еще какая нервная.
Последовало неловкое молчание. Грейс повернулась, чтобы налить еще одну чашку, но передумала и взглянула Тому в глаза. От ее внутреннего напряжения жидкость в стеклянном кофейнике подрагивала. Было видно, что девочка собирается сказать нечто важное.
– Если она вам ничего не говорила, знайте – я ничего не хочу слышать обо всем этом.
Том медленно кивнул, ожидая продолжения. Девочка с такой яростью выкрикнула эти слова, и ее несколько удивила такая спокойная реакция. Она резким движением плеснула кофе в чашку – немного его пролилось. Грейс с силой опустила кофейник на стол и подняла чашку. Не глядя на Тома, она продолжала:
– Эта поездка – ее идея. Я же считаю – все ерунда. Его надо было усыпить.
Девочка протопала мимо него и вышла из комнаты. Проводив ее взглядом, Том повернулся к окну, глядя на запущенный задний двор. Кошка поедала что-то из опрокинутого мусорного бака.
Том приехал сюда, чтобы в последний раз сказать матери этой девочки, что конь безнадежен. Неприятное дело, учитывая, какой путь они проделали. После неожиданного визита Энни на ранчо Том много думал об этой истории. Вернее, много думал о самой Энни, о бесконечной печали в ее глазах. Ему вдруг пришло в голову, что если он возьмется за это трудное дело, то не ради коня, а чтобы помочь этой женщине обрести покой. Да, но раньше он никогда так не поступал. Что-то его сразу несет не в ту сторону…
– Простите меня. Важный разговор.
Он повернулся. В комнату входила Энни. На ней была просторная хлопчатобумажная рубашка, волосы, еще не просохшие после душа, зачесаны назад. Это придавало ей мальчишеский вид.
– Ничего, ничего.
Энни долила себе кофе, подошла к Тому и, ничего не спрашивая, долила и ему.
– Вы его уже видели?
Кофейник она отставила, а сама продолжала стоять рядом с Томом. От нее приятно пахло – дорогим мылом или шампунем.
– Да. Я только что оттуда.
– Ну и?
Даже начав говорить, Том еще не решил, как – в каких словах – обрушить на нее страшный приговор.
– Хуже быть не может. Но…
Том умолк, и в глазах Энни вспыхнуло нечто, похожее на надежду. Он видел и стоящую в дверях Грейс. Она изо всех сил старалась изобразить, что этот разговор ее совершенно не интересует, но актриса из нее была никудышная. Встреча с девочкой как бы завершила триптих. Все теперь стало ясно. Судьбы этих троих – матери, дочери и коня – были перекручены в один клубок страдания и боли. Если он хоть немного облегчит участь коня, может, удастся помочь им всем? Во всяком случае, хуже не будет. Ведь не может он просто уйти, повернувшись спиной к этим несчастным?
– Возможно, что-нибудь удастся сделать, – вдруг услышал Том свой собственный голос – как бы со стороны.
Лицо Энни мгновенно просветлело.
– Только без лишних иллюзий, мэм. Я ничего не обещаю. Но кое-что я должен знать прямо сейчас. Это касается Грейс.
Он видел, как напряглись худенькие плечи.
– Понимаешь, Грейс, когда я работаю с конем один, толку не бывает. Мне должен помогать хозяин коня. Это мое условие. Одному мне не справиться, а с твоей помощью – попробовать можно.
Грейс издала все тот же горький смешок и отвернулась, всем своим видом показывая, как она удивлена, что он сделал ей такое идиотское предложение. Энни опустила глаза.
– Тебе это не нужно, Грейс? – спросил Том. Девочка посмотрела на него, как она полагала, с презрительным видом, но, когда она заговорила, голос ее дрожал:
– Разве это и так не ясно?
Том на мгновение задумался, а потом решительно мотнул головой.
– Нет. Думаю, не ясно. Но как бы то ни было – это мое условие. Спасибо за кофе. – Он поставил чашку и направился к двери. Энни смотрела на Грейс, которая заковыляла в сторону гостиной. Потом, словно опомнившись, поспешила за Томом в холл:
– А что она должна делать?
– Просто присутствовать, помогать – если нужно – словом, в общем, принимать хоть какое-то участие.
Что-то подсказало Тому, что о поездках верхом лучше не упоминать. Нахлобучив свою ковбойскую шляпу, он открыл дверь на улицу. В глазах Энни застыло отчаяние.
– У вас холодно, – сказал он. – Нужно проверить отопление.
Том уже выходил, когда в коридоре показалась Грейс. Она смотрела в сторону. И что-то говорила, но так тихо, что он ничего не расслышал.
– Прости, Грейс. Что ты сказала?
Девочка мялась, смущенно отведя глаза.
– Я сказала, что согласна. Я буду помогать.
Она, не прощаясь, повернулась и пошла назад в комнату.
Дайана приготовила на обед индейку и сейчас резала ее на куски. Один из близнецов потянулся за приглянувшимся кусочком, но тут же получил по рукам. Его обязанностью было доставать из буфета тарелки и ставить на стол, за которым все уже сидели.
– А как же одногодки? – спросила Дайана. – Я думала, ты отказался от клиник, чтобы заняться собственными лошадьми.
– Времени хватит, – отозвался Том, не понимая, что так рассердило невестку.
– И что только люди о себе думают, сваливаясь вот так на голову? Надеялась, видно, что ты уступишь. Ну и упрямая. А ну пошел отсюда! – Она собиралась вновь шлепнуть сына, но на этот раз тому все-таки удалось ухватить кусок мяса и увернуться. Дайана потрясла ножом. – В следующий раз голову отрублю. Слышишь? Фрэнк, ты не думаешь, что она просто нахалка?
– Господи, Дайана! Не знаю я ничего. И вообще это дело Тома. Крэг, передай, пожалуйста, хлеб.
Дайана наполнила последнюю тарелку – для себя – и тоже села за стол. Все молча ждали, пока Фрэнк произносил слова молитвы.
– В любом случае, – заговорил Том, когда Фрэнк закончил, – с одногодками мне поможет Джо. Правда, Джо?
– Точно.
– Только после школы, – уточнила Дайана. Том и Джо переглянулись. За столом воцарилась тишина, все накладывали себе на тарелки овощи и клюквенный соус. Том надеялся, что Дайана оставит прежнюю тему, но невестка вцепилась в нее, как собака в кость.
– Они, наверное, рассчитывают, что их здесь будут кормить.
– Я так не думаю, – сказал Том.
– Они что, каждый раз, когда захотят выпить чашечку кофе, будут ездить в Шото?
– Чаю, – поправил жену Фрэнк. Дайана бросила в его сторону колючий взгляд.
– Что?
– Чашечку чаю. Она англичанка. Они там пьют чай. Послушай, Дайана, дай человеку спокойно поесть.
– А у девочки какая-то странная нога, – сказал Скотт с набитым ртом.
– Странная?! – Джо покачал головой. – Сам ты странный.
– Нет, правда. Она что, деревянная или какая?
– Ешь и помалкивай, – посоветовал ему отец.
Некоторое время все молча ели. Том видел, что у Дайаны плохое настроение. Невестка была высокой, сильной женщиной, суровый климат здешних мест закалил ее характер. Теперь, когда ей перевалило за сорок, на ее лице появилось новое выражение, словно надежды ее не сбылись. Она выросла на ферме неподалеку от Грейт-Фоллс, и Том познакомился с ней первым. Они какое-то время встречались, но Том дал ей понять, что не собирается обзаводиться семьей, да и вообще так надолго отлучался, что все расстроилось само собой. В конце концов Дайана вышла замуж за его младшего брата. Тому она нравилась, хотя иногда, особенно после того, как мать переехала в Грейт-Фоллс, слишком уж его опекала. Он боялся, что невестка уделяет ему больше внимания, чем Фрэнку. Но Фрэнк, кажется, ничего не замечал.
– Когда ты собираешься клеймить скот? – спросил он брата.
– В следующие выходные. Если позволит погода.
На многих ранчо этой работой занимались позже, но Фрэнк всегда клеймил скот в апреле: ребята любили помогать ему, а чем телята были меньше, тем легче было с ними управляться. Для мальчиков этот день всегда был праздником. К ним на помощь приходили друзья, а после Дайана устраивала для всех праздничный ужин. Эту традицию завел еще отец Тома, а Фрэнк ее продолжил. Не нарушали они и еще одну отцовскую заповедь – в большинстве работ на ранчо по-прежнему использовали лошадей, хотя многие соседи предпочитали обходиться автомобилями. Но как можно пасти скот на мотоциклах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Разве они не знают, что это противозаконно, – пылко нападала она. – Этой музыкой они оскверняют среду.
За прошедшие два дня она звонила агенту уже пятый раз. Бедняга совершил большую ошибку, дав ей домашний номер телефона – Энни безнадежно испортила ему выходные, осыпая бесконечными жалобами: отопление не работает, комнаты сырые, не установлен дополнительный кабельный телефон. Потом звонила повторно, объявляя, что отопление по-прежнему не работает. И теперь еще – колокола.
– Хоть бы исполняли что-то стоящее, – жаловалась она. – Смешно – ведь у методистов есть вполне приличные мелодии.
Вчера Грейс отказалась сопровождать Энни на ранчо. Когда мать уехала, она пошла осматривать город. Впрочем, и осматривать-то было особенно нечего. Весь Шото состоял практически из одной длинной улицы, идущей вдоль железной дороги. От нее вбок отходили маленькие улочки. Грейс увидела закусочную, видеосалон, кафе и кинотеатр, где шел фильм столетней давности. Единственной достопримечательностью города был музей, где посетителям демонстрировали яйца динозавра. Грейс зашла в один-два магазина, повсюду ее встречали приветливо, но вели себя сдержанно. Идя по улице со своей дурацкой палкой, она то и дело ловила на себе сочувственные взгляды. Вернувшись в дом, она почувствовала себя такой несчастной, что разрыдалась.
Энни приехала очень оживленная и объявила Грейс, что Том Букер согласился завтра утром осмотреть Пилигрима. Дочь выслушала ее, но реакция была все та же:
– Сколько нам еще торчать в этой дыре?
Большой и нелепый дом, где они поселились, был обит бледно-голубой обшарпанной вагонкой, пол покрывал грязный желто-коричневый палас. Разрозненная мебель, видимо, была закуплена по случаю на дешевой распродаже. В первую минуту Энни даже испугалась. Грейс же пришла в восторг. Вопиющая убогость нового жилища играла ей на руку – еще одно отличное доказательство бессмысленности попыток матери.
В глубине души Грейс не так уж сопротивлялась предприятию, задуманному Энни, как настойчиво демонстрировала. Неплохо было на время отвлечься от школы и сбросить с себя маску притворного оптимизма. Но ее отношение к Пилигриму было таким непонятным, и это пугало ее. Лучше всего – вообще не думать о нем. Однако в присутствии матери это было невозможно. Та постоянно заставляла ее возвращаться к этой проблеме. Энни приняла на свои плечи заботу о нем, словно конь принадлежал ей. Но он не принадлежал ей – он был конем Грейс. Конечно, Грейс хотела, чтобы он выздоровел, но только… Неожиданно девочку пронзила мысль: возможно, она как раз и не хочет этого. Значит, она винит Пилигрима в том, что произошло? Нет, это глупо. А может, она хочет, чтобы он, как и она, остался навсегда калекой? Почему он станет таким, как раньше, а она – нет? Это несправедливо. Прекрати, прекрати изводить себя, приказала себе Грейс. Эти беспокойные, дикие мысли приходили к ней по вине матери – она не позволит им укрепиться в ее сознании.
Грейс с еще большим тщанием принялась за упражнения – пока не почувствовала, как по шее струится пот. Она снова и снова высоко поднимала обрубок ноги, чувствуя боль в правой ягодице и бедре. Теперь она уже могла смотреть на свою искалеченную ногу и смирилась с тем, что это – ее нога. Шрам был теперь ровным и аккуратным – ничего общего с тем страшным зудящим алым пятном, которое было прежде. Мускулатура быстро восстанавливалась, и ноге становилось в протезе тесновато. Грейс услышала, как Энни положила трубку.
– Грейс? Ты закончила? Он скоро придет.
Грейс промолчала.
– Грейс?
– Я слышу. И что?
Грейс хорошо представляла себе лицо матери: сначала раздражение, потом оно – как раз сейчас – сменяется выражением крайнего возмущения. Она слышала, как мать, тяжело вздохнув, вернулась в унылую столовую, которую, естественно, не посоветовавшись с ней, переоборудовала в свой кабинет.
2
Том обещал только еще разок взглянуть на коня. Учитывая, на какие жертвы пошла Энни, это самое меньшее, что он мог сделать. Правда, он выдвинул одно условие: коня он будет осматривать один. Он не хотел чувствовать кого-то за спиной, испытывать постороннее воздействие. А Энни умела влиять на людей – Том успел это понять. Она взяла с него обещание, что после осмотра он зайдет к ним и вынесет свой приговор.
Том знал, где расположена ферма Петерсена, – именно там, в пригороде Шото, Энни устроила Пилигрима. Петерсены были вполне приличными людьми, но, если конь так же агрессивен, как и прежде, они не станут его долго держать.
У старого Петерсена было лицо человека, долгое время скрывавшегося от полиции: трехдневная щетина и зубы черные, как табак, который он постоянно жевал. Увидев подъезжающий «Шевроле» Тома, он озорно улыбнулся.
– Как это говорится? Если жизнь не мила – пожалуйте сюда. Когда этого чертяку выгружали, он чуть не убил меня. Бился и брыкался, как дьявол.
Старик повел Тома прямо по грязи мимо кладбища автомобилей к конюшне. Остальных коней уже выгнали на пастбище, но Пилигрима было слышно задолго до того, как они подошли к его стойлу.
– Дверь сколотил только прошлым летом, – сказал Петерсен. – Старую он уже вышиб. Эта женщина говорит, что вы взялись вылечить его.
– Она, значит, так говорит?
– Угу. А я так считаю– надо вам сначала с Биллом Ларсеном потолковать. Чтоб он был наготове. – Разразившись хохотом, старик хлопнул Тома по спине. Билл Ларсен был местный гробовщик.
Конь находился в еще более плачевном состоянии, чем в тот раз, когда Том видел его впервые. Передняя нога была так плоха, что Том удивился, как Пилигрим может стоять и тем более брыкаться.
– Видать, раньше был красавец хоть куда, – заметил Петерсен.
– Похоже на то, – ответил Том и повернулся к стойлу спиной. Того, что он увидел, было достаточно.
Усевшись снова за руль, он вытащил листок бумаги, на котором Энни написала адрес. Когда он подъезжал к дому, церковные колокола вызванивали мелодию, которую он не слышал с детства, со времени посещения воскресной школы. Нажав кнопку звонка, Том ждал.
Он вздрогнул, увидев лицо той, что открыла дверь. Не то чтобы он ожидал увидеть ее мать, нет… Его потрясла неприкрытая враждебность на бледном веснушчатом личике. Ему вспомнилась фотография, которую прислала ему Энни – счастливая девочка на великолепном коне. Контраст ошеломил Тома. Но он улыбнулся.
– Ты, видимо, Грейс. – Девочка не улыбнулась в ответ, только кивнула и отступила в сторону, пропуская его. Том снял шляпу и стоял, пока Грейс закрывала дверь. Из дальней комнаты доносился голос Энни.
– Мама говорит по телефону. Вы можете подождать здесь.
Она провела Тома в скудно обставленную гостиную. Следуя за девочкой, Том невольно глядел на протез и палку, мысленно приказав себе никогда в ту сторону больше не смотреть. В мрачной гостиной остро пахло сыростью. Здесь стояли два обшарпанных кресла, проваленная тахта и телевизор. Он был включен: показывали какой-то старый черно-белый фильм. Грейс села и уставилась на экран.
Том пристроился на ручке кресла. Дверь в комнату по другую сторону коридора была приоткрыта, и Том мог видеть факс, экран компьютера и многочисленные провода. И еще – ногу, обутую в ботинок, – Энни нетерпеливо ею помахивала, сама оставаясь вне поля его зрения. Голос ее звучал возбужденно:
– Что? Он так сказал? Не верю своим ушам. Люси… Люси, мне наплевать. Кроуфорд не имеет к этому отношения. В конце концов, редактор – я.
Том видел, как Грейс выразительно закатила глаза к потолку. Ему стало интересно – эта скептическая мина рассчитана на него или нет? На экране телевизора актриса, чью фамилию он сроду не мог запомнить, стоя на коленях, умоляла Джеймса Кегни не покидать ее. Почти в каждом фильме обязательно была такая сцена, и Том никак не мог понять, почему герои так волнуются из-за всякой ерунды.
– Грейс, налей, пожалуйста, мистеру Букеру кофе, – крикнула Энни. – И мне тоже. – И она вновь продолжила разговор по телефону. Грейс выключила телевизор и поднялась, пылая от негодования.
– Спасибо, не надо, – отказался Том.
– Она уже сварила его. – Грейс бросила на него гневный взгляд, словно он сказал нечто грубое.
– Тогда ладно. Спасибо. Да ты не отвлекайся – я сам налью.
– Да я этот фильм уже видела. Тоска смертная.
Она подобрала палку и заковыляла на кухню. Том подождал с минуту и пошел следом. Девочка метнула на него враждебный взгляд и, заторопившись, чуть не уронила чашки. Том подошел к окну.
– Чем занимается твоя мама?
– Что?
– Я говорю о твоей матери. Кем она работает?
– Редактором журнала. – Грейс протянула ему чашку. – Сливки? Сахар?
– Нет, спасибо. Довольно нервная работенка, а?
Грейс рассмеялась. Тома поразил этот горький смех.
– Еще какая нервная.
Последовало неловкое молчание. Грейс повернулась, чтобы налить еще одну чашку, но передумала и взглянула Тому в глаза. От ее внутреннего напряжения жидкость в стеклянном кофейнике подрагивала. Было видно, что девочка собирается сказать нечто важное.
– Если она вам ничего не говорила, знайте – я ничего не хочу слышать обо всем этом.
Том медленно кивнул, ожидая продолжения. Девочка с такой яростью выкрикнула эти слова, и ее несколько удивила такая спокойная реакция. Она резким движением плеснула кофе в чашку – немного его пролилось. Грейс с силой опустила кофейник на стол и подняла чашку. Не глядя на Тома, она продолжала:
– Эта поездка – ее идея. Я же считаю – все ерунда. Его надо было усыпить.
Девочка протопала мимо него и вышла из комнаты. Проводив ее взглядом, Том повернулся к окну, глядя на запущенный задний двор. Кошка поедала что-то из опрокинутого мусорного бака.
Том приехал сюда, чтобы в последний раз сказать матери этой девочки, что конь безнадежен. Неприятное дело, учитывая, какой путь они проделали. После неожиданного визита Энни на ранчо Том много думал об этой истории. Вернее, много думал о самой Энни, о бесконечной печали в ее глазах. Ему вдруг пришло в голову, что если он возьмется за это трудное дело, то не ради коня, а чтобы помочь этой женщине обрести покой. Да, но раньше он никогда так не поступал. Что-то его сразу несет не в ту сторону…
– Простите меня. Важный разговор.
Он повернулся. В комнату входила Энни. На ней была просторная хлопчатобумажная рубашка, волосы, еще не просохшие после душа, зачесаны назад. Это придавало ей мальчишеский вид.
– Ничего, ничего.
Энни долила себе кофе, подошла к Тому и, ничего не спрашивая, долила и ему.
– Вы его уже видели?
Кофейник она отставила, а сама продолжала стоять рядом с Томом. От нее приятно пахло – дорогим мылом или шампунем.
– Да. Я только что оттуда.
– Ну и?
Даже начав говорить, Том еще не решил, как – в каких словах – обрушить на нее страшный приговор.
– Хуже быть не может. Но…
Том умолк, и в глазах Энни вспыхнуло нечто, похожее на надежду. Он видел и стоящую в дверях Грейс. Она изо всех сил старалась изобразить, что этот разговор ее совершенно не интересует, но актриса из нее была никудышная. Встреча с девочкой как бы завершила триптих. Все теперь стало ясно. Судьбы этих троих – матери, дочери и коня – были перекручены в один клубок страдания и боли. Если он хоть немного облегчит участь коня, может, удастся помочь им всем? Во всяком случае, хуже не будет. Ведь не может он просто уйти, повернувшись спиной к этим несчастным?
– Возможно, что-нибудь удастся сделать, – вдруг услышал Том свой собственный голос – как бы со стороны.
Лицо Энни мгновенно просветлело.
– Только без лишних иллюзий, мэм. Я ничего не обещаю. Но кое-что я должен знать прямо сейчас. Это касается Грейс.
Он видел, как напряглись худенькие плечи.
– Понимаешь, Грейс, когда я работаю с конем один, толку не бывает. Мне должен помогать хозяин коня. Это мое условие. Одному мне не справиться, а с твоей помощью – попробовать можно.
Грейс издала все тот же горький смешок и отвернулась, всем своим видом показывая, как она удивлена, что он сделал ей такое идиотское предложение. Энни опустила глаза.
– Тебе это не нужно, Грейс? – спросил Том. Девочка посмотрела на него, как она полагала, с презрительным видом, но, когда она заговорила, голос ее дрожал:
– Разве это и так не ясно?
Том на мгновение задумался, а потом решительно мотнул головой.
– Нет. Думаю, не ясно. Но как бы то ни было – это мое условие. Спасибо за кофе. – Он поставил чашку и направился к двери. Энни смотрела на Грейс, которая заковыляла в сторону гостиной. Потом, словно опомнившись, поспешила за Томом в холл:
– А что она должна делать?
– Просто присутствовать, помогать – если нужно – словом, в общем, принимать хоть какое-то участие.
Что-то подсказало Тому, что о поездках верхом лучше не упоминать. Нахлобучив свою ковбойскую шляпу, он открыл дверь на улицу. В глазах Энни застыло отчаяние.
– У вас холодно, – сказал он. – Нужно проверить отопление.
Том уже выходил, когда в коридоре показалась Грейс. Она смотрела в сторону. И что-то говорила, но так тихо, что он ничего не расслышал.
– Прости, Грейс. Что ты сказала?
Девочка мялась, смущенно отведя глаза.
– Я сказала, что согласна. Я буду помогать.
Она, не прощаясь, повернулась и пошла назад в комнату.
Дайана приготовила на обед индейку и сейчас резала ее на куски. Один из близнецов потянулся за приглянувшимся кусочком, но тут же получил по рукам. Его обязанностью было доставать из буфета тарелки и ставить на стол, за которым все уже сидели.
– А как же одногодки? – спросила Дайана. – Я думала, ты отказался от клиник, чтобы заняться собственными лошадьми.
– Времени хватит, – отозвался Том, не понимая, что так рассердило невестку.
– И что только люди о себе думают, сваливаясь вот так на голову? Надеялась, видно, что ты уступишь. Ну и упрямая. А ну пошел отсюда! – Она собиралась вновь шлепнуть сына, но на этот раз тому все-таки удалось ухватить кусок мяса и увернуться. Дайана потрясла ножом. – В следующий раз голову отрублю. Слышишь? Фрэнк, ты не думаешь, что она просто нахалка?
– Господи, Дайана! Не знаю я ничего. И вообще это дело Тома. Крэг, передай, пожалуйста, хлеб.
Дайана наполнила последнюю тарелку – для себя – и тоже села за стол. Все молча ждали, пока Фрэнк произносил слова молитвы.
– В любом случае, – заговорил Том, когда Фрэнк закончил, – с одногодками мне поможет Джо. Правда, Джо?
– Точно.
– Только после школы, – уточнила Дайана. Том и Джо переглянулись. За столом воцарилась тишина, все накладывали себе на тарелки овощи и клюквенный соус. Том надеялся, что Дайана оставит прежнюю тему, но невестка вцепилась в нее, как собака в кость.
– Они, наверное, рассчитывают, что их здесь будут кормить.
– Я так не думаю, – сказал Том.
– Они что, каждый раз, когда захотят выпить чашечку кофе, будут ездить в Шото?
– Чаю, – поправил жену Фрэнк. Дайана бросила в его сторону колючий взгляд.
– Что?
– Чашечку чаю. Она англичанка. Они там пьют чай. Послушай, Дайана, дай человеку спокойно поесть.
– А у девочки какая-то странная нога, – сказал Скотт с набитым ртом.
– Странная?! – Джо покачал головой. – Сам ты странный.
– Нет, правда. Она что, деревянная или какая?
– Ешь и помалкивай, – посоветовал ему отец.
Некоторое время все молча ели. Том видел, что у Дайаны плохое настроение. Невестка была высокой, сильной женщиной, суровый климат здешних мест закалил ее характер. Теперь, когда ей перевалило за сорок, на ее лице появилось новое выражение, словно надежды ее не сбылись. Она выросла на ферме неподалеку от Грейт-Фоллс, и Том познакомился с ней первым. Они какое-то время встречались, но Том дал ей понять, что не собирается обзаводиться семьей, да и вообще так надолго отлучался, что все расстроилось само собой. В конце концов Дайана вышла замуж за его младшего брата. Тому она нравилась, хотя иногда, особенно после того, как мать переехала в Грейт-Фоллс, слишком уж его опекала. Он боялся, что невестка уделяет ему больше внимания, чем Фрэнку. Но Фрэнк, кажется, ничего не замечал.
– Когда ты собираешься клеймить скот? – спросил он брата.
– В следующие выходные. Если позволит погода.
На многих ранчо этой работой занимались позже, но Фрэнк всегда клеймил скот в апреле: ребята любили помогать ему, а чем телята были меньше, тем легче было с ними управляться. Для мальчиков этот день всегда был праздником. К ним на помощь приходили друзья, а после Дайана устраивала для всех праздничный ужин. Эту традицию завел еще отец Тома, а Фрэнк ее продолжил. Не нарушали они и еще одну отцовскую заповедь – в большинстве работ на ранчо по-прежнему использовали лошадей, хотя многие соседи предпочитали обходиться автомобилями. Но как можно пасти скот на мотоциклах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40