Вместо того, чтобы спокойно отправить в стойло объезженную, хотя и несколько норовистую, кобылку, он обнаружил, что держит на аркане дикую кобылицу. И все же он не отпустил бы ее ни за какие блага в мире. Она слишком ценна. Он видел эту ценность, ясно обозначенную в глазах лишенного наследства рыцаря и в глазах короля Англии.
– Разве? – отозвалась молодая женщина почти растерянно. – Иногда мне кажется, что я очень глупа.
– Это просто потому, что уже очень поздно, – отмахнулся Луи и прижался под плащом еще теснее, давая ей почувствовать эрекцию, но не делая никаких других движений. После их последнего разговора ему было важно показать, что он, несмотря на желание, способен уважать ее волю и сдерживать себя. – Время от времени все так думают.
– Даже ты?
Он позволил себе улыбнуться, уткнувшись в бьющуюся жилку на ее мягком белом горле.
– Даже я.
Его губы коснулись ленты. Он поддел ее пальцем и вытащил из-под платья и рубахи. Она была теплой от тела. В свете роговой лампы, которая горела на полке над их соломенным ложем, он увидел сложный узел из красной, черной и белой шерсти.
– Почему ты носишь эту штуку? – спросил Луи, не в силах скрыть недовольства, прозвучавшего в его голосе. Базарная дешевка, годная для крестьянина. – У большинства женщин крестики или медальоны с изображениями святых.
Она быстро отобрала узел.
– Я не похожа на большинство женщин.
– Верно, но это не ответ на мой вопрос.
Молодая женщина вздохнула, словно он поставил ее в неудобное положение.
– Его дала мне мудрая женщина, которая обучила меня всему, что я знаю. Это, коли тебе угодно, знак признательности, но вообще он значит для меня больше. Это память о ней и связь между нами. Она относилась ко мне, как бабушка.
Луи незаметно поморщился, представив себе беззубую вонючую старуху.
– В какой-то степени это еще и талисман, – тихо проговорила Кэтрин. – Он обозначает три состояния женщины. Девушку, мать и старуху.
– О, – откликнулся де Гросмон без всякого интереса или энтузиазма.
Молодая женщина спрятала узел поглубже под рубашку.
– Однако, если ты хочешь, я буду носить крест на груди поверх платья.
– Я куплю тебе крестик, – пообещал он. – Серебряный крестик, украшенный гранатами. Если бы у меня были деньги, я бы украсил тебя драгоценностями, как королеву.
Он провел пальцами вдоль ее позвоночника.
– Мне не нужны драгоценности.
– Может быть, и нет. Но я все равно увешал бы тебя ими с ног до головы, пока ты не засверкала бы, чтобы показать всем, насколько я тебя ценю.
Молодая женщина тихо вздохнула – от удовольствия, как решил он. Их губы встретились. Поцелуй мог бы стать прелюдией к дальнейшей игре, однако Луи сделал его всего лишь мягким и ласковым, чтобы показать, какой он хороший муж.
Когда их губы расстались, он повернулся на спину и уставился на стропила, заляпанные воробьиным пометом, который слабо белел в свете лампы. Рядом кто-то тихо храпел. Де Гросмон запоминал вид, запахи и звуки. Ему хотелось отложить в памяти эту ночь, чтобы потом, в будущем, оглянуться назад с высоты богатства и власти на тот момент, с которого началась его слава. Когда-то я спал в сарае. Посмотрите на меня теперь.
Он погрузился в сон с улыбкой на лице.
У бывшего очага Этель в Бристоле Оливер праздновал Рождество вином и виски, уэльским медом и шотландским пойлом, чтобы заглушить боль. Но, хотя тело немело, мысль, словно нарочно, сосредоточивалась на одном со все большей четкостью. Горе от утраты Кэтрин терзало глубже, чем печаль по Эмме. Эмма была мертва и навсегда потеряна для него, Кэтрин же жила, дышала и любила. Так близко и так недостижимо далеко.
– Тебе только вредно сидеть здесь и кукситься, – сказал Джеффри Фитц-Мар, обнаружив его в комнатке. Молодого рыцаря отпустили вместе с графом Робертом через пару недель после Оливера. – По крайней мере, пойди в зал и выпей с кем-нибудь еще.
– Я предпочитаю собственное общество, – холодно и с достоинством произнес Оливер.
Джеффри растерянно почесал указательным пальцем под носом и уселся на свободный стул рядом с очагом.
– Сюда хотел заглянуть Ричард, чтобы вытащить тебя, но я помешал, пообещав, что сам это сделаю.
– Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым?
– Мне просто показалось, что тебе было бы неприятно, если бы паренек застал тебя в таком виде, – пожал плечами Джеффри – Я понимаю, что рана твоя глубока, но ведь сейчас Рождество, и можно немного подлечиться, если постоять под омеловой ветвью, дающей право на поцелуй. Оливер злобно посмотрел на Джеффри.
– Я не хочу «немного подлечиться», – резко бросил он и сделал большой глоток из почти опустевшей бутылки. – Что проку раз за разом вырывать из груди сердце? Отныне я буду спать только со своим мечом.
Рыцарь коснулся рукой пояса, чтобы подчеркнуть слова, и при этом случайно наткнулся на красивый любовный узел, сплетенный Этель. Он сорвал его, ненавидящим взглядом окинул узор из рыжих, черных и льняных волос и швырнул в огонь.
Джеффри вскрикнул было, но тут же прикусил язык. Оливер стремительно встал и, покачиваясь, зашагал по направлению к залу. Неважно, откуда придет забвение, лишь бы оно пришло.
Годард неслышно возник из тени, схватил кочергу, ловким движением извлек узел из огня и затоптал. Внешние края обгорели и съежились, но серединка осталась нетронутой, и узор все еще был виден. Оливеру не удалось попасть точно в очаг.
– Он может пожалеть об этом позже, – пояснил слуга пораженному Джеффри.
Молодой рыцарь запустил пальцы в густые локоны и с сомнением посмотрел на него.
– Старуха знала, но ни слова никому не говорила.
– Что знала?
– Что муж еще жив. Она прочитала это в дыму – темноволосый человек с враждебной стороны, который принесет горе и раздор.
Волоски на шее Джеффри встали дыбом, взгляд тревожно заметался.
– Она была провидицей?
– Кто скажет? – пожал плечами Годард – Я знаю только, что она знала. Я его пока поношу. – Он указал на почерневший талисман под своей ногой. – А то он не исправится.
Слуга кивнул и принялся сгребать огонь в очаге к центру, чтобы не оставалось никаких опасных искр.
Джеффри посмотрел на замок. Оттуда, словно дым на ветру, доносились отзвуки веселья.
– Пойду-ка я лучше и отыщу его светлость, пока он не навредил себе чем-нибудь и не затеял ссору, – сказал он со вздохом.
Кэтрин перевязывала одному из рыцарей Вильяма д'Ипра потянутую щиколотку, когда в лагерь примчался разыскивающий ее Луи. Королевская армия направлялась к Йорку, но прервала поход, чтобы переночевать в Нортхэмптоне.
Погода держалась хорошая; ласковое позднеапрельское солнце согревало черепицу крыш и золотило деревянные столбы.
– Кэтти, бросай это! – выдохнул он. – Королева требует тебя немедленно.
– Королева? – уставилась Кэтрин на мужа.
– Да. Ночью у короля поднялся сильный жар, а он отказался от всех докторов. Быстрее, нельзя терять времени.
Он щелкнул пальцами.
Кэтрин возмутил этот жест. Она не собака, чтобы бежать к ноге. Но все же, видя возбужденный блеск в глазах мужа, молодая женщина простила ему.
– Минута ничего не решит, – успокоительно произнесла она и обернула щиколотку пациента последним слоем бинта, скрепив его костяной булавкой.
Луи стоял рядом, кипел и грыз ноготь большого пальца. Кэтрин кончила перевязку, взяла свою сумку и, не удержавшись, поучительно добавила:
– Тише едешь – дальше будешь.
Де Гросмон скривился, но ничего не ответил, поскольку явно был слишком встревожен и занят, чтобы отвечать или затевать ссору. Зато зашагал так широко, словно был гораздо выше ростом, чем на деле.
Кэтрин бежала рядом с ним.
– Странно, что он не заболел раньше, – заметила она. – Я говорила еще в Рождество, что он выглядит измотанным. Он слишком напрягал свои силы, да и походный провиант – не пища для мужчины, которому надо нарастить мясо на костях.
– Главное присмотри, чтобы он теперь поправился, – мрачно сказал Луи, когда они вошли в большой зал.
Кэтрин бросила в его сторону быстрый взгляд. Она никогда прежде не видела мужа настолько выбитым из равновесия. Обычно жизнь воспринималась с легкомыслием игрока. Это точно не изменилось со времен Чепстоу.
– Сделаю, что смогу.
Луи резко затормозил, схватил ее за локоть и развернул к себе. Его лицо было так близко, что она могла различить на носу едва начавшие появляться веснушки и тонюсенький бритвенный порез на щеке.
– Ты спасешь его и дашь ему понять, что только твое искусство уберегло его от савана.
Верхняя губа подергивалась почти в оскале.
– Луи, мне больно!
Молодая женщина вырвалась и потерла пострадавший локоть.
Де Гросмон отступил, слегка покачал головой, перевел дух, погладил ее по щеке и сказал гораздо мягче:
– Кэтти, если он умрет, вместе с ним умрут и мои надежды на титул барона. Спаси ему жизнь, и ты получишь глубочайшую признательность, причем не только его, но и всей партии короля. Мы извлечем из этого все, что пожелаем.
Теперь она поняла. Он сделал величайшую ставку в своей жизни, а ее искусство должно было склонить жребий в его пользу.
– В твоих глазах все имеет свою цену, не правда ли? – презрительно произнесла молодая женщина. – Интересно, сколько стою я? Если бы я не была известна королю и меня не хотел другой мужчина, ценил бы ты меня настолько, чтобы связать старым брачным обетом?
Его глаза сузились.
– Ты знаешь, что стал бы. Не будь такой каргой.
Она молча отвернулась от него и направилась к лестнице, ведущей в королевские покои.
ГЛАВА 21
Во второе воскресенье мая кастелян уикхэмской крепости выпил слишком много, упал с лошади на голову и убился. Эта новость была доставлена королю Стефану в Нортхэмптон, где он лежал, как слабый, но поправляющийся котенок, под внимательным взглядом королевы, его главной охранительницы, и Кэтрин.
В течение первой недели его болезни, его брат, епископ Винчестерский, оказал последний обряд человеку, горящему в жару и на пороге смерти. Королева молилась на коленях рядом с мужем всю ночь, а Кэтрин возилась с потоотделяющими ингаляциями, ароматическими грудными пластырями и питьем из меда и черной смородины.
Прошло еще двенадцать томительных часов, прежде чем жар отступил. Пот полил со Стефана, как из дырявого ведра, ему просто не успевали менять простыни. Когда опасность миновала, он лежал на скатерти, взятой с высокого стола зала, и укрытый одеялами, позаимствованными у вассалов. Кэтрин чувствовала себя, как безвольная овечка, и едва нашла в себе силы обрадоваться, когда впервые за три дня король приоткрыл глаза, в которых сквозило сознание.
С этого момента король пошел на поправку и через две недели, хотя еще был прикован к постели и страдал от тяжелого кашля, мог заняться текущими делами.
– Упал с лошади, – повторил он, бросая тонкий пергамент с сообщением на кровать и сердито смотря на человека, который привез его. – Я не верю. Господи, да он фактически родился в седле!
Он поплотнее запахнул отделанную мехом рубашку вокруг своего болезненно-тощего тела.
Посланец посмотрел в пол и переступил с ноги на ногу.
– Сир, – промолвил он.
– О, это не твоя вина, Бигон, – слабо махнул рукой Стефан.
Человек поклонился и постарался побыстрее оказаться за дверью. Однако выражение короля стало еще более хмурым. Он снова поднял письмо, и, прищурив глаза из-за нетвердых каракулей, перечитал его еще раз.
– Он был неплохим человеком, де Чешем, но слишком уж любил вино – на беду себе и нам. Упокой Господи его душу.
Король поставил крестик в качестве подписи с тем же раздражением, с каким отпустил посланца.
Кэтрин подошла к нему от очага, на котором готовила пряный молочный суп.
– Я даже не могу встать и должен валяться в кровати, как пищащий младенец, поедая лишь то, что годится одним старикам, – с неудовольствием произнес Стефан, когда молодая женщина передала ему дымящуюся чашу.
Кэтрин покраснела.
– Это восстановит ваши силы, сир.
Стефан сердито взглянул на нее, но все же поднес чашу к губам.
– Было бы неплохо.
Он сделал глоток, поморщился для приличия и посмотрел на своего брата и Вильяма д'Ипра.
– Его необходимо заменить немедленно. Но кого нам послать?
– Есть Томас Фитц-Уоррен, – сказал епископ. – Он в прошлом был неплохим кастеляном.
– Вот именно, Генрих, в прошлом, – Стефан покачал головой и сделал еще один глоток молочного супа. – Ему уже почти три дюжины лет. Ты уже выжал его, братец.
В последние недели Кэтрин стала уже такой принадлежностью королевских покоев, что иначе ее уже никто и не воспринимал. Если бы у нее был болтливый язык, она могла бы купаться в серебре, рассказав то, что слышала. Однако она была горда и не говорила ничего и никому, даже мужу. В крайнем случае, она делилась с ним всякими мелочами касательно здоровья короля, его одежды и питания. Молодая женщина рассказывала ему о визитах королевы и королевского отпрыска и разбавляла тривиальные сведения случайными сплетнями, которые и так были предназначены для общего пользования. Она предпочитала не анализировать причины своей скрытности. Лучше жить в луже, чем вязнуть в трясине.
Да и сейчас, прислушиваясь к королю и его главным советникам, которые обсуждали, кому быть кастеляном в Уикхэме, она продолжала держаться скромно и просто занималась своим делом.
Генрих Винчестерский метнул в сторону молодой женщины раздраженный взгляд. Его глаза по цвету напоминали глаза Стефана, но были меньше и лишены душевной искорки. Вильям д'Ипр проследил за направлением взора епископа. Его глаза задумчиво остановились на Кэтрин, а под усами промелькнул едва заметный намек на улыбку.
– Я знаю человека помоложе, который уже некоторое время почесывается и которому вы обязаны благодарностью, – сказал он.
Стефан поднял брови. Он тоже смотрел на Кэтрин.
– Мне известно много таких людей, – ответил он, но выражение лица было задумчивым. – А каков опыт?
Вильям д'Ипр пожал плечами.
– Его отец командовал гарнизоном в Чепстоу и передал ему начальные навыки. Кроме того, он сообразителен и хороший солдат. Дайте ему шанс. Если он окажется негодным, то можно сместить.
Стефан потер бороду.
– Ты прав, – пробормотал он. – Нельзя испытать человека без пробы. – Он допил остатки молочного супа и отер губы. – Вам это подойдет, госпожа Гросмон?
– Сир? – расширила глаза Кэтрин. Она чуть не поперхнулась, услышав, что отец Луи командовал гарнизоном, тогда как он был простым солдатом.
Стефан улыбнулся.
– Да ладно, у тебя под платом есть уши, и они очень неплохо слышали в то время, как ты стояла с чашей ночью рядом с моим ложем, а я едва шевелился. Я собираюсь предложить твоему мужу должность в моей крепости в Уикхэме.
Кэтрин, склонив голову, с пылающим лицом упала перед ним на колени.
– Сир, я не знаю, что сказать.
И это было правдой. Она просто задыхалась: настолько все оказалось несложно, но ее немного мутило.
– Простого «спасибо», наверное, недостаточно.
– Сказать по правде, я просто возвращаю долг за спасение жизни, – пояснил Стефан с чопорной улыбкой, которая показывала, что это был основной повод. – Ступай, приведи своего мужа на посвящение. Писцы приготовят необходимые бумаги для коннстабля.
Кэтрин мгновенно выскочила из комнаты, прекрасно понимая, что король и д'Ипр забавляются ее поспешностью, а Генрих Винчестерский презрительно фыркает. Все они, хотя с разных точек зрения, считают ее глупой женщиной, даже не осознающей собственной глупости. Пока молодая женщина спускалась по лестнице, ее радость за Луи успела поблекнуть при мысли о лжи, которой он попотчевал д'Ипра. На скольких же еще обманах зиждется его репутация? Кэтрин попыталась отбросить эту мысль. Луи будет хорошим командиром. Какая разница, чем занимался его отец?
Зудящий голосок не преминул заметить, что дело вовсе не в занятиях отца. Главное – ложь; однако вопреки остроте восприятия или благодаря ей молодая женщина предпочла не слышать.
Если Уикхэм и не был значительным замком по меркам Лондона или Виндзора, тем не менее он был полезен Стефану. Вместе с Уорвиком, Уинкомбом и Нортхэмптоном он служил противовесом к замкам Ворчестер и Херефорд королевы. Крепость была небольшой, но надежной. Она напоминала Кэтрин человека, который стоит, расставив ноги и подняв руки в боевую позицию. Это внушало уважение, если не любовь.
Июньское солнце превратило каменные блоки в темное золото и плескалось на черепице крыши, круто спускающейся к огромным деревянным воротам. В ста шагах от крепости Луи натянул поводья и откинулся назад в седле, чтобы обозреть свое новое приобретение.
– Она поменьше, чем я думал, – пробормотал он.
– Это потому, что ты привык к замкам типа Рочестера, – сказала Кэтрин. – Король не доверил бы тебе на первый раз одну из своих самых крупных крепостей. Всего неделю назад ты был простым солдатом.
Луи фыркнул и принялся грызть ноготь большого пальца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Разве? – отозвалась молодая женщина почти растерянно. – Иногда мне кажется, что я очень глупа.
– Это просто потому, что уже очень поздно, – отмахнулся Луи и прижался под плащом еще теснее, давая ей почувствовать эрекцию, но не делая никаких других движений. После их последнего разговора ему было важно показать, что он, несмотря на желание, способен уважать ее волю и сдерживать себя. – Время от времени все так думают.
– Даже ты?
Он позволил себе улыбнуться, уткнувшись в бьющуюся жилку на ее мягком белом горле.
– Даже я.
Его губы коснулись ленты. Он поддел ее пальцем и вытащил из-под платья и рубахи. Она была теплой от тела. В свете роговой лампы, которая горела на полке над их соломенным ложем, он увидел сложный узел из красной, черной и белой шерсти.
– Почему ты носишь эту штуку? – спросил Луи, не в силах скрыть недовольства, прозвучавшего в его голосе. Базарная дешевка, годная для крестьянина. – У большинства женщин крестики или медальоны с изображениями святых.
Она быстро отобрала узел.
– Я не похожа на большинство женщин.
– Верно, но это не ответ на мой вопрос.
Молодая женщина вздохнула, словно он поставил ее в неудобное положение.
– Его дала мне мудрая женщина, которая обучила меня всему, что я знаю. Это, коли тебе угодно, знак признательности, но вообще он значит для меня больше. Это память о ней и связь между нами. Она относилась ко мне, как бабушка.
Луи незаметно поморщился, представив себе беззубую вонючую старуху.
– В какой-то степени это еще и талисман, – тихо проговорила Кэтрин. – Он обозначает три состояния женщины. Девушку, мать и старуху.
– О, – откликнулся де Гросмон без всякого интереса или энтузиазма.
Молодая женщина спрятала узел поглубже под рубашку.
– Однако, если ты хочешь, я буду носить крест на груди поверх платья.
– Я куплю тебе крестик, – пообещал он. – Серебряный крестик, украшенный гранатами. Если бы у меня были деньги, я бы украсил тебя драгоценностями, как королеву.
Он провел пальцами вдоль ее позвоночника.
– Мне не нужны драгоценности.
– Может быть, и нет. Но я все равно увешал бы тебя ими с ног до головы, пока ты не засверкала бы, чтобы показать всем, насколько я тебя ценю.
Молодая женщина тихо вздохнула – от удовольствия, как решил он. Их губы встретились. Поцелуй мог бы стать прелюдией к дальнейшей игре, однако Луи сделал его всего лишь мягким и ласковым, чтобы показать, какой он хороший муж.
Когда их губы расстались, он повернулся на спину и уставился на стропила, заляпанные воробьиным пометом, который слабо белел в свете лампы. Рядом кто-то тихо храпел. Де Гросмон запоминал вид, запахи и звуки. Ему хотелось отложить в памяти эту ночь, чтобы потом, в будущем, оглянуться назад с высоты богатства и власти на тот момент, с которого началась его слава. Когда-то я спал в сарае. Посмотрите на меня теперь.
Он погрузился в сон с улыбкой на лице.
У бывшего очага Этель в Бристоле Оливер праздновал Рождество вином и виски, уэльским медом и шотландским пойлом, чтобы заглушить боль. Но, хотя тело немело, мысль, словно нарочно, сосредоточивалась на одном со все большей четкостью. Горе от утраты Кэтрин терзало глубже, чем печаль по Эмме. Эмма была мертва и навсегда потеряна для него, Кэтрин же жила, дышала и любила. Так близко и так недостижимо далеко.
– Тебе только вредно сидеть здесь и кукситься, – сказал Джеффри Фитц-Мар, обнаружив его в комнатке. Молодого рыцаря отпустили вместе с графом Робертом через пару недель после Оливера. – По крайней мере, пойди в зал и выпей с кем-нибудь еще.
– Я предпочитаю собственное общество, – холодно и с достоинством произнес Оливер.
Джеффри растерянно почесал указательным пальцем под носом и уселся на свободный стул рядом с очагом.
– Сюда хотел заглянуть Ричард, чтобы вытащить тебя, но я помешал, пообещав, что сам это сделаю.
– Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым?
– Мне просто показалось, что тебе было бы неприятно, если бы паренек застал тебя в таком виде, – пожал плечами Джеффри – Я понимаю, что рана твоя глубока, но ведь сейчас Рождество, и можно немного подлечиться, если постоять под омеловой ветвью, дающей право на поцелуй. Оливер злобно посмотрел на Джеффри.
– Я не хочу «немного подлечиться», – резко бросил он и сделал большой глоток из почти опустевшей бутылки. – Что проку раз за разом вырывать из груди сердце? Отныне я буду спать только со своим мечом.
Рыцарь коснулся рукой пояса, чтобы подчеркнуть слова, и при этом случайно наткнулся на красивый любовный узел, сплетенный Этель. Он сорвал его, ненавидящим взглядом окинул узор из рыжих, черных и льняных волос и швырнул в огонь.
Джеффри вскрикнул было, но тут же прикусил язык. Оливер стремительно встал и, покачиваясь, зашагал по направлению к залу. Неважно, откуда придет забвение, лишь бы оно пришло.
Годард неслышно возник из тени, схватил кочергу, ловким движением извлек узел из огня и затоптал. Внешние края обгорели и съежились, но серединка осталась нетронутой, и узор все еще был виден. Оливеру не удалось попасть точно в очаг.
– Он может пожалеть об этом позже, – пояснил слуга пораженному Джеффри.
Молодой рыцарь запустил пальцы в густые локоны и с сомнением посмотрел на него.
– Старуха знала, но ни слова никому не говорила.
– Что знала?
– Что муж еще жив. Она прочитала это в дыму – темноволосый человек с враждебной стороны, который принесет горе и раздор.
Волоски на шее Джеффри встали дыбом, взгляд тревожно заметался.
– Она была провидицей?
– Кто скажет? – пожал плечами Годард – Я знаю только, что она знала. Я его пока поношу. – Он указал на почерневший талисман под своей ногой. – А то он не исправится.
Слуга кивнул и принялся сгребать огонь в очаге к центру, чтобы не оставалось никаких опасных искр.
Джеффри посмотрел на замок. Оттуда, словно дым на ветру, доносились отзвуки веселья.
– Пойду-ка я лучше и отыщу его светлость, пока он не навредил себе чем-нибудь и не затеял ссору, – сказал он со вздохом.
Кэтрин перевязывала одному из рыцарей Вильяма д'Ипра потянутую щиколотку, когда в лагерь примчался разыскивающий ее Луи. Королевская армия направлялась к Йорку, но прервала поход, чтобы переночевать в Нортхэмптоне.
Погода держалась хорошая; ласковое позднеапрельское солнце согревало черепицу крыш и золотило деревянные столбы.
– Кэтти, бросай это! – выдохнул он. – Королева требует тебя немедленно.
– Королева? – уставилась Кэтрин на мужа.
– Да. Ночью у короля поднялся сильный жар, а он отказался от всех докторов. Быстрее, нельзя терять времени.
Он щелкнул пальцами.
Кэтрин возмутил этот жест. Она не собака, чтобы бежать к ноге. Но все же, видя возбужденный блеск в глазах мужа, молодая женщина простила ему.
– Минута ничего не решит, – успокоительно произнесла она и обернула щиколотку пациента последним слоем бинта, скрепив его костяной булавкой.
Луи стоял рядом, кипел и грыз ноготь большого пальца. Кэтрин кончила перевязку, взяла свою сумку и, не удержавшись, поучительно добавила:
– Тише едешь – дальше будешь.
Де Гросмон скривился, но ничего не ответил, поскольку явно был слишком встревожен и занят, чтобы отвечать или затевать ссору. Зато зашагал так широко, словно был гораздо выше ростом, чем на деле.
Кэтрин бежала рядом с ним.
– Странно, что он не заболел раньше, – заметила она. – Я говорила еще в Рождество, что он выглядит измотанным. Он слишком напрягал свои силы, да и походный провиант – не пища для мужчины, которому надо нарастить мясо на костях.
– Главное присмотри, чтобы он теперь поправился, – мрачно сказал Луи, когда они вошли в большой зал.
Кэтрин бросила в его сторону быстрый взгляд. Она никогда прежде не видела мужа настолько выбитым из равновесия. Обычно жизнь воспринималась с легкомыслием игрока. Это точно не изменилось со времен Чепстоу.
– Сделаю, что смогу.
Луи резко затормозил, схватил ее за локоть и развернул к себе. Его лицо было так близко, что она могла различить на носу едва начавшие появляться веснушки и тонюсенький бритвенный порез на щеке.
– Ты спасешь его и дашь ему понять, что только твое искусство уберегло его от савана.
Верхняя губа подергивалась почти в оскале.
– Луи, мне больно!
Молодая женщина вырвалась и потерла пострадавший локоть.
Де Гросмон отступил, слегка покачал головой, перевел дух, погладил ее по щеке и сказал гораздо мягче:
– Кэтти, если он умрет, вместе с ним умрут и мои надежды на титул барона. Спаси ему жизнь, и ты получишь глубочайшую признательность, причем не только его, но и всей партии короля. Мы извлечем из этого все, что пожелаем.
Теперь она поняла. Он сделал величайшую ставку в своей жизни, а ее искусство должно было склонить жребий в его пользу.
– В твоих глазах все имеет свою цену, не правда ли? – презрительно произнесла молодая женщина. – Интересно, сколько стою я? Если бы я не была известна королю и меня не хотел другой мужчина, ценил бы ты меня настолько, чтобы связать старым брачным обетом?
Его глаза сузились.
– Ты знаешь, что стал бы. Не будь такой каргой.
Она молча отвернулась от него и направилась к лестнице, ведущей в королевские покои.
ГЛАВА 21
Во второе воскресенье мая кастелян уикхэмской крепости выпил слишком много, упал с лошади на голову и убился. Эта новость была доставлена королю Стефану в Нортхэмптон, где он лежал, как слабый, но поправляющийся котенок, под внимательным взглядом королевы, его главной охранительницы, и Кэтрин.
В течение первой недели его болезни, его брат, епископ Винчестерский, оказал последний обряд человеку, горящему в жару и на пороге смерти. Королева молилась на коленях рядом с мужем всю ночь, а Кэтрин возилась с потоотделяющими ингаляциями, ароматическими грудными пластырями и питьем из меда и черной смородины.
Прошло еще двенадцать томительных часов, прежде чем жар отступил. Пот полил со Стефана, как из дырявого ведра, ему просто не успевали менять простыни. Когда опасность миновала, он лежал на скатерти, взятой с высокого стола зала, и укрытый одеялами, позаимствованными у вассалов. Кэтрин чувствовала себя, как безвольная овечка, и едва нашла в себе силы обрадоваться, когда впервые за три дня король приоткрыл глаза, в которых сквозило сознание.
С этого момента король пошел на поправку и через две недели, хотя еще был прикован к постели и страдал от тяжелого кашля, мог заняться текущими делами.
– Упал с лошади, – повторил он, бросая тонкий пергамент с сообщением на кровать и сердито смотря на человека, который привез его. – Я не верю. Господи, да он фактически родился в седле!
Он поплотнее запахнул отделанную мехом рубашку вокруг своего болезненно-тощего тела.
Посланец посмотрел в пол и переступил с ноги на ногу.
– Сир, – промолвил он.
– О, это не твоя вина, Бигон, – слабо махнул рукой Стефан.
Человек поклонился и постарался побыстрее оказаться за дверью. Однако выражение короля стало еще более хмурым. Он снова поднял письмо, и, прищурив глаза из-за нетвердых каракулей, перечитал его еще раз.
– Он был неплохим человеком, де Чешем, но слишком уж любил вино – на беду себе и нам. Упокой Господи его душу.
Король поставил крестик в качестве подписи с тем же раздражением, с каким отпустил посланца.
Кэтрин подошла к нему от очага, на котором готовила пряный молочный суп.
– Я даже не могу встать и должен валяться в кровати, как пищащий младенец, поедая лишь то, что годится одним старикам, – с неудовольствием произнес Стефан, когда молодая женщина передала ему дымящуюся чашу.
Кэтрин покраснела.
– Это восстановит ваши силы, сир.
Стефан сердито взглянул на нее, но все же поднес чашу к губам.
– Было бы неплохо.
Он сделал глоток, поморщился для приличия и посмотрел на своего брата и Вильяма д'Ипра.
– Его необходимо заменить немедленно. Но кого нам послать?
– Есть Томас Фитц-Уоррен, – сказал епископ. – Он в прошлом был неплохим кастеляном.
– Вот именно, Генрих, в прошлом, – Стефан покачал головой и сделал еще один глоток молочного супа. – Ему уже почти три дюжины лет. Ты уже выжал его, братец.
В последние недели Кэтрин стала уже такой принадлежностью королевских покоев, что иначе ее уже никто и не воспринимал. Если бы у нее был болтливый язык, она могла бы купаться в серебре, рассказав то, что слышала. Однако она была горда и не говорила ничего и никому, даже мужу. В крайнем случае, она делилась с ним всякими мелочами касательно здоровья короля, его одежды и питания. Молодая женщина рассказывала ему о визитах королевы и королевского отпрыска и разбавляла тривиальные сведения случайными сплетнями, которые и так были предназначены для общего пользования. Она предпочитала не анализировать причины своей скрытности. Лучше жить в луже, чем вязнуть в трясине.
Да и сейчас, прислушиваясь к королю и его главным советникам, которые обсуждали, кому быть кастеляном в Уикхэме, она продолжала держаться скромно и просто занималась своим делом.
Генрих Винчестерский метнул в сторону молодой женщины раздраженный взгляд. Его глаза по цвету напоминали глаза Стефана, но были меньше и лишены душевной искорки. Вильям д'Ипр проследил за направлением взора епископа. Его глаза задумчиво остановились на Кэтрин, а под усами промелькнул едва заметный намек на улыбку.
– Я знаю человека помоложе, который уже некоторое время почесывается и которому вы обязаны благодарностью, – сказал он.
Стефан поднял брови. Он тоже смотрел на Кэтрин.
– Мне известно много таких людей, – ответил он, но выражение лица было задумчивым. – А каков опыт?
Вильям д'Ипр пожал плечами.
– Его отец командовал гарнизоном в Чепстоу и передал ему начальные навыки. Кроме того, он сообразителен и хороший солдат. Дайте ему шанс. Если он окажется негодным, то можно сместить.
Стефан потер бороду.
– Ты прав, – пробормотал он. – Нельзя испытать человека без пробы. – Он допил остатки молочного супа и отер губы. – Вам это подойдет, госпожа Гросмон?
– Сир? – расширила глаза Кэтрин. Она чуть не поперхнулась, услышав, что отец Луи командовал гарнизоном, тогда как он был простым солдатом.
Стефан улыбнулся.
– Да ладно, у тебя под платом есть уши, и они очень неплохо слышали в то время, как ты стояла с чашей ночью рядом с моим ложем, а я едва шевелился. Я собираюсь предложить твоему мужу должность в моей крепости в Уикхэме.
Кэтрин, склонив голову, с пылающим лицом упала перед ним на колени.
– Сир, я не знаю, что сказать.
И это было правдой. Она просто задыхалась: настолько все оказалось несложно, но ее немного мутило.
– Простого «спасибо», наверное, недостаточно.
– Сказать по правде, я просто возвращаю долг за спасение жизни, – пояснил Стефан с чопорной улыбкой, которая показывала, что это был основной повод. – Ступай, приведи своего мужа на посвящение. Писцы приготовят необходимые бумаги для коннстабля.
Кэтрин мгновенно выскочила из комнаты, прекрасно понимая, что король и д'Ипр забавляются ее поспешностью, а Генрих Винчестерский презрительно фыркает. Все они, хотя с разных точек зрения, считают ее глупой женщиной, даже не осознающей собственной глупости. Пока молодая женщина спускалась по лестнице, ее радость за Луи успела поблекнуть при мысли о лжи, которой он попотчевал д'Ипра. На скольких же еще обманах зиждется его репутация? Кэтрин попыталась отбросить эту мысль. Луи будет хорошим командиром. Какая разница, чем занимался его отец?
Зудящий голосок не преминул заметить, что дело вовсе не в занятиях отца. Главное – ложь; однако вопреки остроте восприятия или благодаря ей молодая женщина предпочла не слышать.
Если Уикхэм и не был значительным замком по меркам Лондона или Виндзора, тем не менее он был полезен Стефану. Вместе с Уорвиком, Уинкомбом и Нортхэмптоном он служил противовесом к замкам Ворчестер и Херефорд королевы. Крепость была небольшой, но надежной. Она напоминала Кэтрин человека, который стоит, расставив ноги и подняв руки в боевую позицию. Это внушало уважение, если не любовь.
Июньское солнце превратило каменные блоки в темное золото и плескалось на черепице крыши, круто спускающейся к огромным деревянным воротам. В ста шагах от крепости Луи натянул поводья и откинулся назад в седле, чтобы обозреть свое новое приобретение.
– Она поменьше, чем я думал, – пробормотал он.
– Это потому, что ты привык к замкам типа Рочестера, – сказала Кэтрин. – Король не доверил бы тебе на первый раз одну из своих самых крупных крепостей. Всего неделю назад ты был простым солдатом.
Луи фыркнул и принялся грызть ноготь большого пальца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56