Рыцарь пододвинул к нему кувшин.
– Рим и Иерусалим, как и ты, и несколько других мест. – Он распахнул плащ и показал бородачу пояс. – Ради спасения души жены и моей собственной.
Годард надул губы, кивнул, стараясь не показать, что его впечатлило количество оловянных медальонов, прикрепленных к коже.
– Не могу сказать, насколько это помогло душе, – добавил Оливер, – но я видел места и вещи, которые большинство людей не увидят никогда в жизни.
– Угу, – согласился Годард, налил себе эля, сделал хороший глоток, затем утер усы. – Вот только как описать верблюда сестре, которая никогда не отходила от деревни дальше, чем на пять миль? Лошадь с горбом не очень-то подходит.
– Не очень, – широко улыбнулся Оливер.
Гигант, похоже, тоже улыбнулся, но судить об этом было трудно: настолько густа была его борода.
Весь следующий час они говорили о своих путешествиях, сначала осторожно, но постепенно все больше проникаясь симпатией друг к другу. Наконец Годард наполнил свой кубок третий раз и решительно отодвинул кувшин в сторону, чтобы показать, что пить больше не намерен.
– Люди тебе нужны? – спросил он, резко меняя тему. Застигнутый врасплох Оливер уставился было на него, но быстро пришел в себя.
– Графу Роберту постоянно нужны люди, – ответил он и покачал головой. – Война заглатывает их, как удав, и выбрасывает одни кости. Неужели для тебя нет места у сестринского очага? Ты не знаешь никакого ремесла?
– Я пастух, но у отца не было денег, чтобы обеспечить восемь сыновей и четырех дочерей. Если я останусь у сестры и ее мужа, то свихнусь через неделю. Да мы просто поубиваем друг друга. – Годард осушил кубок. – Но ты плохо меня расслышал. Я спросил, нужны ли тебе люди.
– Нет, – фыркнул Оливер и добавил с оттенком черного юмора, – разве что они согласятся на оплату в бобах. Мое родовое имение – в чужих руках, и до тех пор пока я не верну его, я принадлежу графу Роберту за несколько монет в кошельке, одежду на спине и – Боже! – даже за стойло и овес для моего коня.
Рыцарь сам поразился той горечи, которая прозвучала в его голосе. Эль тут был ни при чем: он выпил не более кварты.
– Ты не принадлежишь ему, – рассудительно возразил Годард. – Ты ему служишь, а он за это платит.
Оливер несколько неуверенно пожал плечами, соглашаясь с данной точкой зрения. Его рука потянулась было к кувшину, но вернулась на место. Рыцарь разглядывал честное лицо немногословного бородача, его крепкую фигуру. Что он знает об этом человеке? Хороший боец, который не плачет над разлитым молоком, может позаботиться о себе сам и понимает, что такое долг по отношению к родным, даже если не слишком их уважает. А главное, Оливер чувствовал, что ему можно доверять.
– Чего смотришь? – подозрительно спросил Годард. Оливер оперся локтями о старую, потрескавшуюся столешницу.
– Сам я людей не набираю. Я могу делать это только от имени графа, потому что, как я уже сказал, у меня нет ни гроша, чтобы платить им. Но, если хочешь, могу предложить тебе деньги за то, чтобы ты кое-что для меня сделал.
Великан поднял густые темные брови, которые местами уже пробивала седина.
– Зависит от того, что потребуется.
– Это может быть опасно, но для меня очень важно, – сказал Оливер.
Затем он объяснил, что имел в виду.
Холод по-прежнему не отступал. Кэтрин преданно ухаживала за Этель: массировала ее онемевшую руку, поддерживала настроение и с облегчением наблюдала, как к старой женщине постепенно возвращается прежняя энергия.
К счастью, в вызовах к роженицам был перерыв. Кэтрин наблюдала за парой женщин в лагере – но только в дневные часы, и ходила еще к одной в город – тоже только днем и с сопровождением.
Молодая повитуха понимала, что это затишье скоро кончится. В лагере были женщины на последнем месяце беременности, да еще не меньше четырех в городе.
– Когда тебя позовут, тебе придется идти! – внушала ей Этель, покачивая указательным пальцем здоровой руки, когда Кэтрин делилась с ней своей тревогой. – Обо мне не беспокойся. Главное позаботься, чтобы тебя провожали туда и обратно.
Но Кэтрин беспокоилась. Хотя Этель явно шла на поправку, она стала значительно слабее, чем была в начале осени. Так дерево медленно роняет листву: то один лист, то другой. Молодая женщина пыталась избавиться от этого образа, но не могла. Она изо всех сил пыталась скрыть свою тревогу от Этель, а Этель старалась казаться сильнее, чем на самом деле, но ни одна из них не была обманута другой.
В третью неделю декабря Кэтрин вернулась из города, где покупала рыбу и зелень, и увидела, что рядом с Этель сидит огромный чужак и греет руки у огня. К внешней стенке хижины был прислонен гигантский посох с дорожным узелком на конце.
Этель улыбалась кривой улыбкой, в уголке рта блестела тонкая струйка слюны. При виде Кэтрин в глазах старухи зажегся огонек, и она энергично закивала, приглашая молодую женщину подойти поближе.
– Только посмотри, какого силача прислал нам Оливер! Просто красавчик!
Незнакомец поднялся на ноги, но низкий потолок не позволил ему выпрямиться во весь рост.
– Меня зовут Годард, госпожа, – неторопливо заговорил он. – Лорд Паскаль нанял меня, чтобы я защищал тебя, если понадобится. Он велел передать, что, насколько он понимает, мое появление позволит закопать кость.
Кэтрин таращилась на него, открыв рот. Размеры пришельца просто поражали, а его слова и вовсе заставили ее забыть о даре речи. Молодая женщина даже не знала, радоваться ей или сердиться.
– Тебе тоже следует закопать кость, – буркнула Этель со своего стула и поглубже натянула плащ на больную руку. – Незачем драться, если нет вызова.
– Я сама могу позаботиться о себе, – машинально заметила Кэтрин.
Слова прозвучали невыразительно, как старый припев. «Драка» напомнила ей о «свидании». Кэтрин без всякого зеркала знала, что щеки ее залил яркий румянец.
Великан слегка поклонился.
– Мой господин предупредил, чтобы я не покушался на твою независимость. Мое дело – сохранить тебе жизнь, чтобы ты могла наслаждаться ею как можно дольше.
Этель хихикнула. Кэтрин недовольно покосилась в ее сторону.
– Склонись, девочка, пока не сломалась, – произнесла Этель, грозно покачав указательным пальцем.
Молодая женщина тяжело вздохнула. В глубине души она знала, что старуха права. Честно говоря, ей самой было приятно думать, что, когда понадобится идти в город ночью, рядом с ней будет такой гигант.
– В таком случае, добро пожаловать и садись, пока не сломал себе спину, – сказала она, указав на стул, и судорожно принялась соображать, где же устроить его на ночь. В комнате Этель он явно не поместится.
– Я договорился с человеком, который присматривает за собаками, что смогу ночевать у него, – заговорил великан, словно прочитав ее мысли. – У него дочка недавно вышла замуж, так что на полу достаточно места. Если понадоблюсь, это всего лишь через двор.
Кэтрин с облегчением кивнула.
– У Оли… у лорда Паскаля все в порядке? – спросила она, стараясь не обращать внимания на проницательное выражение, которым зажегся взгляд Этель.
– Да, госпожа – Годард снова протянул руки к огню. – Он велел передать, что очень жалеет, что не может прибыть сюда сам, чтобы продолжать уроки… – Великан нахмурился, стараясь точнее припомнить слова. – Еще он сказал, что твое общество гораздо приятнее, чем телега с лошадиными подковами, и что он надеется вернуться до Рождества.
Щеки Кэтрин снова вспыхнули горячим румянцем, по телу пробежала теплая волна.
– Я буду рада увидеть его, – тихо произнесла она, опустив взгляд на свои руки. На безымянном пальце до сих пор сверкало золотое кольцо Левиса.
Вскоре Годард ушел. Кэтрин приготовила для Этель горячее молоко с медом и тертыми лесными орехами.
Старуха задумчиво посмотрела на молодую женщину.
– До Рождества всего десять дней. По-моему, неплохой повод воспользоваться ароматным мылом, которое тебе дали, а?
Кэтрин бросила на нее кислый взгляд из-под сдвинувшихся бровей:
– Зачем?
– Затем, зачем захочешь. Думаю, девочка, ты знаешь, зачем. – Этель с трудом подняла левую руку и прижала ее к горячему боку чаши. Ее глаза блестели. – Он рано прислал свой первый подарок.
– Ты имеешь в виду охранника? – спросила Кэтрин, невольно глянув через плечо.
– Да. – Этель осторожно отхлебнула непослушными губами горячее питье – Вопрос в том, чем ты-то собираешься отблагодарить его на Двенадцатую ночь, когда все дарят подарки?
К счастью, тут появилась женщина, которой понадобилось средство от кашля для больного ребенка, и Кэтрин была избавлена от необходимости отвечать.
Наступил Сочельник, а об Оливере по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Несмотря на гражданскую войну, а может быть, благодаря ей Бристоль кипел в лихорадочном ожидании празднеств. Разнеслась молва, что на Рождество в город пожалует сама королева Матильда. Все повара сбились с ног, котлы кипели, очаги пылали, так что мало кто успевал обратить внимание на пронзительный холод и мертвенную, белую мантию, окутавшую землю. Каждый день в ворота замка въезжали тяжело груженые повозки с дровами и углем, чтобы исчезнуть в ненасытной пасти многочисленных огней: крупные бревна для зала, колотые дрова и хворост – для отдельных комнат, уголь для жаровень и кузниц.
Кэтрин успела принять несколько родов. Ее радовала компания Годарда. Великан говорил мало, но само его присутствие успокаивало; раздражение, возникшее было, когда она узнала, что его прислал Оливер специально для нее, исчезло. Иногда Годард ел вместе с ней и Этель у их очага, но и за трапезой сохранял спокойствие и неторопливость могучего вола. Он колол для них дрова и носил воду. Когда забегал Ричард, он показывал – к искреннему удовольствию мальчика, – как владеть длинной дубиной, а в Сочельник, когда уже начинало смеркаться, подарил ему уменьшенную копию этого оружия.
– У меня племянники примерно твоих лет, – буркнул он на слова благодарности, с некоторым смущением отвернулся и взялся за мехи, показывая, что разговор окончен.
Немного погодя Кэтрин вызвали к роженице. Когда она вернулась, была почти полночь. Небо ясное, звездное, холодное. Этель похрапывала под одеялами, огонь, о котором позаботилась соседка, горел ровно, его должно было хватить до утра. Годард попрощался и отправился спать к себе.
Держа в руке лампу, Кэтрин оглядела двор. Он был совершенно пуст, если не считать часовых и овец в загоне, пригнанных на убой. Все забились под одеяла в поисках тепла. Только повитухе приходится иногда видеть, каким бывает мир, когда остальные спят. Сегодня, в канун рождения младенца Христа, ей следовало бы испытывать чувство тихого удовлетворения, но этому мешало ощущение глубокой пустоты. Оливер так и не появился; ожидание сменилось тревогой и разочарованием. Кэтрин не могла праздновать без него. Это открытие заставило ее содрогнуться, как глубокий глоток ледяного воздуха. Отступать слишком поздно: она попалась.
Молодая женщина тяжело вздохнула, повернулась, собираясь проскользнуть за входной занавес, и едва не вскрикнула, неожиданно поняв, что она не одна. У опорного столба стояла закутанная в капюшон фигура.
– Кто это?.. Рогеза? – Кэтрин высоко подняла одной рукой лампу, а другую прижала к горлу, чтобы усмирить отчаянно заколотившееся сердце. – Что тебе?
– Мне надо поговорить со старухой, – сказала Рогеза де Бейвиль и тревожно огляделась.
Ее лицо, полускрытое капюшоном, казалось поблекшим и вытянувшимся. За последний месяц Кэтрин почти не показывалась в женских покоях: почти все ее время уходило на уход за Этель, и теперь ее буквально шокировал вид Рогезы.
– Этель спит, – проговорила она – Она очень слаба, и мне не хочется будить ее. Неужели ты не можешь подождать до утра?
Рогеза покачала головой.
– Она нужна мне немедленно. Разбуди ее.
– Этель может сделать для тебя ровно столько же, сколько и я, – возразила Кэтрин. – Если тебе опять понадобился любовный напиток, я прекрасно смогу смешать его сама.
Рогеза словно застыла.
– От тебя мне ничего не нужно, – фыркнула она, скривив губы.
– Тогда возвращайся, когда будет светло, – стояла на своем Кэтрин. Она была не такая высокая, как Рогеза, но в упрямстве нисколько ей не уступала.
– Это частное дело, – буркнула Рогеза, прикусив губу. Тут Кэтрин поняла, что женщине требуется кое-что посерьезнее, чем любовный напиток.
– Интересно, как можно спать в таком шуме? – занавеска отодвинулась, и Этель высунула нос в морозную ночь, крепко прижимая к груди одеяло. Ее седые волосы висели прядями.
– Извини, что разбудили. – Кэтрин метнула в Рогезу яростный взгляд.
– Пустяки, я все равно не спала. – Этель отодвинула занавес чуть-чуть больше. – Заходите, леди.
Рогеза осторожно, как норовистая лошадка, приблизилась к занавесу и тихо сказала, многозначительно посмотрев в сторону Кэтрин:
– Мне нужно поговорить с тобой наедине.
Кэтрин пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержать язык за зубами. Этель таким терпением не отличалась.
– То, что предназначено для моих ушей, годится для ее тоже, нравится вам это, леди, или нет. Мы не сплетничаем.
Проковыляв к огню, она начала ворошить угли длинной железной кочергой, чтобы горели поярче. Кэтрин понимала, что вмешиваться не стоит, поэтому обмахнула тряпкой стулья, которые и без того были чистыми, и зажгла лучину.
Рогеза переступила с ноги на ногу и даже кинула взгляд через двор на белевший в темноте замок, словно собиралась вернуться в женские покои, но затем со вздохом переступила порог и закрыла за собой занавеску.
– Мне нужно средство, чтобы вызвать месячные. Они задерживаются уже больше, чем на две недели.
Кэтрин поджала губы. Ничего удивительного, что Рогеза не хотела говорить в ее присутствии после того, что было сказано об Эмис. Незамужняя женщина с задержкой месячных – это серьезнее, чем попытка перебраться через реку в глубоком месте.
– Ну, так что ты можешь мне посоветовать? – резко бросила Рогеза.
– Зависит от того, что вызвало задержку. – Этель прислонила кочергу к небольшому выступу на треножнике и пошла проверять, что у нее припасено в кувшинчиках и пучках трав. – Не беременна ли ты?
– Конечно, нет! – Даже в тусклом свете Кэтрин разглядела, как потемнело лицо Рогезы. – Как ты только можешь говорить такое!
– Очень просто. Это самая обычная причина. Я знаю еще только две: либо женщина умирает от голода, либо она смертельно больна.
– Говорю тебе, что я не беременна!
– Садитесь, леди.
Кэтрин смотрела, как Этель полезла в мешочек с королевской мятой и воробейником. Эти травы обычно использовались, чтобы вызвать у женщин месячные, по какой бы причине они ни прекратились. Иногда они помогали, но тут больше приходилось рассчитывать на удачу. Более сильные травы вызывали и более сильные побочные действия: рвоту, понос, иногда даже смерть. Этель давала их только в тех случаях, когда женщина все равно должна была умереть родами, если даже доносит ребенка до конца.
– Принимайте по три щепотки с вином, леди, и молитесь святой Маргарите, – говорила старая повитуха, вручая Рогезе небольшой кулечек. – Не обещаю, что это непременно подействует, но, может быть, вам повезет.
Рогеза приняла льняной мешочек, сунула серебряную монетку в холодную левую ладонь Этель и исчезла из комнатки, даже не посмотрев в сторону Кэтрин.
– Ну, ну… Интересно, кто отец? – Этель завернулась в одеяло и присела у огня, затем с трудом переложила монетку в здоровую руку и спрятала сжатые кисти в рукава.
Кэтрин только покачала головой, припомнив, как Рогеза тайком пробиралась в лагерь.
– К ней вернутся месячные? Этель поцокала языком.
– Может быть, только я сомневаюсь. Плохо играть с огнем, забыв, что он обжигает.
– Да. – Кэтрин поплотнее закуталась в плащ и перевела взгляд на пылающие красные угли.
– И все же, – тихо добавила Этель, – неплохо иногда и обжечься.
Кэтрин смотрела, как язычки пламени лижут дерево, и решала, насколько права старуха.
После утренней рождественской мессы в большом зале замка начался пир и пошло веселье. Небо за стенами было таким чистым и пронзительным, что слепило глаза. В зале же было немного сумеречно от ароматного дыма горящих яблоневых дров. К дыму примешивались запах елового лапника, которым вместе с остролистом были украшены стены, и запах приправ, шедший от многочисленных блюд, которые теснились на столах. Двор опустел, потому что все, кого не удерживал служебный долг, собрались на праздник.
Для Этель нашелся относительно спокойный уголок у огня вместе с другими стариками. Там был большой кувшин доброго грога, чтобы разогнать скуку, и хорошая закуска: сыр, ломтики копченой ветчины, соленое печенье, жареные орехи, засахаренные фрукты. Этель куталась в новое одеяло – подарок графини, и была совершенно довольна жизнью.
Кэтрин испытывала гораздо меньшее удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Рим и Иерусалим, как и ты, и несколько других мест. – Он распахнул плащ и показал бородачу пояс. – Ради спасения души жены и моей собственной.
Годард надул губы, кивнул, стараясь не показать, что его впечатлило количество оловянных медальонов, прикрепленных к коже.
– Не могу сказать, насколько это помогло душе, – добавил Оливер, – но я видел места и вещи, которые большинство людей не увидят никогда в жизни.
– Угу, – согласился Годард, налил себе эля, сделал хороший глоток, затем утер усы. – Вот только как описать верблюда сестре, которая никогда не отходила от деревни дальше, чем на пять миль? Лошадь с горбом не очень-то подходит.
– Не очень, – широко улыбнулся Оливер.
Гигант, похоже, тоже улыбнулся, но судить об этом было трудно: настолько густа была его борода.
Весь следующий час они говорили о своих путешествиях, сначала осторожно, но постепенно все больше проникаясь симпатией друг к другу. Наконец Годард наполнил свой кубок третий раз и решительно отодвинул кувшин в сторону, чтобы показать, что пить больше не намерен.
– Люди тебе нужны? – спросил он, резко меняя тему. Застигнутый врасплох Оливер уставился было на него, но быстро пришел в себя.
– Графу Роберту постоянно нужны люди, – ответил он и покачал головой. – Война заглатывает их, как удав, и выбрасывает одни кости. Неужели для тебя нет места у сестринского очага? Ты не знаешь никакого ремесла?
– Я пастух, но у отца не было денег, чтобы обеспечить восемь сыновей и четырех дочерей. Если я останусь у сестры и ее мужа, то свихнусь через неделю. Да мы просто поубиваем друг друга. – Годард осушил кубок. – Но ты плохо меня расслышал. Я спросил, нужны ли тебе люди.
– Нет, – фыркнул Оливер и добавил с оттенком черного юмора, – разве что они согласятся на оплату в бобах. Мое родовое имение – в чужих руках, и до тех пор пока я не верну его, я принадлежу графу Роберту за несколько монет в кошельке, одежду на спине и – Боже! – даже за стойло и овес для моего коня.
Рыцарь сам поразился той горечи, которая прозвучала в его голосе. Эль тут был ни при чем: он выпил не более кварты.
– Ты не принадлежишь ему, – рассудительно возразил Годард. – Ты ему служишь, а он за это платит.
Оливер несколько неуверенно пожал плечами, соглашаясь с данной точкой зрения. Его рука потянулась было к кувшину, но вернулась на место. Рыцарь разглядывал честное лицо немногословного бородача, его крепкую фигуру. Что он знает об этом человеке? Хороший боец, который не плачет над разлитым молоком, может позаботиться о себе сам и понимает, что такое долг по отношению к родным, даже если не слишком их уважает. А главное, Оливер чувствовал, что ему можно доверять.
– Чего смотришь? – подозрительно спросил Годард. Оливер оперся локтями о старую, потрескавшуюся столешницу.
– Сам я людей не набираю. Я могу делать это только от имени графа, потому что, как я уже сказал, у меня нет ни гроша, чтобы платить им. Но, если хочешь, могу предложить тебе деньги за то, чтобы ты кое-что для меня сделал.
Великан поднял густые темные брови, которые местами уже пробивала седина.
– Зависит от того, что потребуется.
– Это может быть опасно, но для меня очень важно, – сказал Оливер.
Затем он объяснил, что имел в виду.
Холод по-прежнему не отступал. Кэтрин преданно ухаживала за Этель: массировала ее онемевшую руку, поддерживала настроение и с облегчением наблюдала, как к старой женщине постепенно возвращается прежняя энергия.
К счастью, в вызовах к роженицам был перерыв. Кэтрин наблюдала за парой женщин в лагере – но только в дневные часы, и ходила еще к одной в город – тоже только днем и с сопровождением.
Молодая повитуха понимала, что это затишье скоро кончится. В лагере были женщины на последнем месяце беременности, да еще не меньше четырех в городе.
– Когда тебя позовут, тебе придется идти! – внушала ей Этель, покачивая указательным пальцем здоровой руки, когда Кэтрин делилась с ней своей тревогой. – Обо мне не беспокойся. Главное позаботься, чтобы тебя провожали туда и обратно.
Но Кэтрин беспокоилась. Хотя Этель явно шла на поправку, она стала значительно слабее, чем была в начале осени. Так дерево медленно роняет листву: то один лист, то другой. Молодая женщина пыталась избавиться от этого образа, но не могла. Она изо всех сил пыталась скрыть свою тревогу от Этель, а Этель старалась казаться сильнее, чем на самом деле, но ни одна из них не была обманута другой.
В третью неделю декабря Кэтрин вернулась из города, где покупала рыбу и зелень, и увидела, что рядом с Этель сидит огромный чужак и греет руки у огня. К внешней стенке хижины был прислонен гигантский посох с дорожным узелком на конце.
Этель улыбалась кривой улыбкой, в уголке рта блестела тонкая струйка слюны. При виде Кэтрин в глазах старухи зажегся огонек, и она энергично закивала, приглашая молодую женщину подойти поближе.
– Только посмотри, какого силача прислал нам Оливер! Просто красавчик!
Незнакомец поднялся на ноги, но низкий потолок не позволил ему выпрямиться во весь рост.
– Меня зовут Годард, госпожа, – неторопливо заговорил он. – Лорд Паскаль нанял меня, чтобы я защищал тебя, если понадобится. Он велел передать, что, насколько он понимает, мое появление позволит закопать кость.
Кэтрин таращилась на него, открыв рот. Размеры пришельца просто поражали, а его слова и вовсе заставили ее забыть о даре речи. Молодая женщина даже не знала, радоваться ей или сердиться.
– Тебе тоже следует закопать кость, – буркнула Этель со своего стула и поглубже натянула плащ на больную руку. – Незачем драться, если нет вызова.
– Я сама могу позаботиться о себе, – машинально заметила Кэтрин.
Слова прозвучали невыразительно, как старый припев. «Драка» напомнила ей о «свидании». Кэтрин без всякого зеркала знала, что щеки ее залил яркий румянец.
Великан слегка поклонился.
– Мой господин предупредил, чтобы я не покушался на твою независимость. Мое дело – сохранить тебе жизнь, чтобы ты могла наслаждаться ею как можно дольше.
Этель хихикнула. Кэтрин недовольно покосилась в ее сторону.
– Склонись, девочка, пока не сломалась, – произнесла Этель, грозно покачав указательным пальцем.
Молодая женщина тяжело вздохнула. В глубине души она знала, что старуха права. Честно говоря, ей самой было приятно думать, что, когда понадобится идти в город ночью, рядом с ней будет такой гигант.
– В таком случае, добро пожаловать и садись, пока не сломал себе спину, – сказала она, указав на стул, и судорожно принялась соображать, где же устроить его на ночь. В комнате Этель он явно не поместится.
– Я договорился с человеком, который присматривает за собаками, что смогу ночевать у него, – заговорил великан, словно прочитав ее мысли. – У него дочка недавно вышла замуж, так что на полу достаточно места. Если понадоблюсь, это всего лишь через двор.
Кэтрин с облегчением кивнула.
– У Оли… у лорда Паскаля все в порядке? – спросила она, стараясь не обращать внимания на проницательное выражение, которым зажегся взгляд Этель.
– Да, госпожа – Годард снова протянул руки к огню. – Он велел передать, что очень жалеет, что не может прибыть сюда сам, чтобы продолжать уроки… – Великан нахмурился, стараясь точнее припомнить слова. – Еще он сказал, что твое общество гораздо приятнее, чем телега с лошадиными подковами, и что он надеется вернуться до Рождества.
Щеки Кэтрин снова вспыхнули горячим румянцем, по телу пробежала теплая волна.
– Я буду рада увидеть его, – тихо произнесла она, опустив взгляд на свои руки. На безымянном пальце до сих пор сверкало золотое кольцо Левиса.
Вскоре Годард ушел. Кэтрин приготовила для Этель горячее молоко с медом и тертыми лесными орехами.
Старуха задумчиво посмотрела на молодую женщину.
– До Рождества всего десять дней. По-моему, неплохой повод воспользоваться ароматным мылом, которое тебе дали, а?
Кэтрин бросила на нее кислый взгляд из-под сдвинувшихся бровей:
– Зачем?
– Затем, зачем захочешь. Думаю, девочка, ты знаешь, зачем. – Этель с трудом подняла левую руку и прижала ее к горячему боку чаши. Ее глаза блестели. – Он рано прислал свой первый подарок.
– Ты имеешь в виду охранника? – спросила Кэтрин, невольно глянув через плечо.
– Да. – Этель осторожно отхлебнула непослушными губами горячее питье – Вопрос в том, чем ты-то собираешься отблагодарить его на Двенадцатую ночь, когда все дарят подарки?
К счастью, тут появилась женщина, которой понадобилось средство от кашля для больного ребенка, и Кэтрин была избавлена от необходимости отвечать.
Наступил Сочельник, а об Оливере по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Несмотря на гражданскую войну, а может быть, благодаря ей Бристоль кипел в лихорадочном ожидании празднеств. Разнеслась молва, что на Рождество в город пожалует сама королева Матильда. Все повара сбились с ног, котлы кипели, очаги пылали, так что мало кто успевал обратить внимание на пронзительный холод и мертвенную, белую мантию, окутавшую землю. Каждый день в ворота замка въезжали тяжело груженые повозки с дровами и углем, чтобы исчезнуть в ненасытной пасти многочисленных огней: крупные бревна для зала, колотые дрова и хворост – для отдельных комнат, уголь для жаровень и кузниц.
Кэтрин успела принять несколько родов. Ее радовала компания Годарда. Великан говорил мало, но само его присутствие успокаивало; раздражение, возникшее было, когда она узнала, что его прислал Оливер специально для нее, исчезло. Иногда Годард ел вместе с ней и Этель у их очага, но и за трапезой сохранял спокойствие и неторопливость могучего вола. Он колол для них дрова и носил воду. Когда забегал Ричард, он показывал – к искреннему удовольствию мальчика, – как владеть длинной дубиной, а в Сочельник, когда уже начинало смеркаться, подарил ему уменьшенную копию этого оружия.
– У меня племянники примерно твоих лет, – буркнул он на слова благодарности, с некоторым смущением отвернулся и взялся за мехи, показывая, что разговор окончен.
Немного погодя Кэтрин вызвали к роженице. Когда она вернулась, была почти полночь. Небо ясное, звездное, холодное. Этель похрапывала под одеялами, огонь, о котором позаботилась соседка, горел ровно, его должно было хватить до утра. Годард попрощался и отправился спать к себе.
Держа в руке лампу, Кэтрин оглядела двор. Он был совершенно пуст, если не считать часовых и овец в загоне, пригнанных на убой. Все забились под одеяла в поисках тепла. Только повитухе приходится иногда видеть, каким бывает мир, когда остальные спят. Сегодня, в канун рождения младенца Христа, ей следовало бы испытывать чувство тихого удовлетворения, но этому мешало ощущение глубокой пустоты. Оливер так и не появился; ожидание сменилось тревогой и разочарованием. Кэтрин не могла праздновать без него. Это открытие заставило ее содрогнуться, как глубокий глоток ледяного воздуха. Отступать слишком поздно: она попалась.
Молодая женщина тяжело вздохнула, повернулась, собираясь проскользнуть за входной занавес, и едва не вскрикнула, неожиданно поняв, что она не одна. У опорного столба стояла закутанная в капюшон фигура.
– Кто это?.. Рогеза? – Кэтрин высоко подняла одной рукой лампу, а другую прижала к горлу, чтобы усмирить отчаянно заколотившееся сердце. – Что тебе?
– Мне надо поговорить со старухой, – сказала Рогеза де Бейвиль и тревожно огляделась.
Ее лицо, полускрытое капюшоном, казалось поблекшим и вытянувшимся. За последний месяц Кэтрин почти не показывалась в женских покоях: почти все ее время уходило на уход за Этель, и теперь ее буквально шокировал вид Рогезы.
– Этель спит, – проговорила она – Она очень слаба, и мне не хочется будить ее. Неужели ты не можешь подождать до утра?
Рогеза покачала головой.
– Она нужна мне немедленно. Разбуди ее.
– Этель может сделать для тебя ровно столько же, сколько и я, – возразила Кэтрин. – Если тебе опять понадобился любовный напиток, я прекрасно смогу смешать его сама.
Рогеза словно застыла.
– От тебя мне ничего не нужно, – фыркнула она, скривив губы.
– Тогда возвращайся, когда будет светло, – стояла на своем Кэтрин. Она была не такая высокая, как Рогеза, но в упрямстве нисколько ей не уступала.
– Это частное дело, – буркнула Рогеза, прикусив губу. Тут Кэтрин поняла, что женщине требуется кое-что посерьезнее, чем любовный напиток.
– Интересно, как можно спать в таком шуме? – занавеска отодвинулась, и Этель высунула нос в морозную ночь, крепко прижимая к груди одеяло. Ее седые волосы висели прядями.
– Извини, что разбудили. – Кэтрин метнула в Рогезу яростный взгляд.
– Пустяки, я все равно не спала. – Этель отодвинула занавес чуть-чуть больше. – Заходите, леди.
Рогеза осторожно, как норовистая лошадка, приблизилась к занавесу и тихо сказала, многозначительно посмотрев в сторону Кэтрин:
– Мне нужно поговорить с тобой наедине.
Кэтрин пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержать язык за зубами. Этель таким терпением не отличалась.
– То, что предназначено для моих ушей, годится для ее тоже, нравится вам это, леди, или нет. Мы не сплетничаем.
Проковыляв к огню, она начала ворошить угли длинной железной кочергой, чтобы горели поярче. Кэтрин понимала, что вмешиваться не стоит, поэтому обмахнула тряпкой стулья, которые и без того были чистыми, и зажгла лучину.
Рогеза переступила с ноги на ногу и даже кинула взгляд через двор на белевший в темноте замок, словно собиралась вернуться в женские покои, но затем со вздохом переступила порог и закрыла за собой занавеску.
– Мне нужно средство, чтобы вызвать месячные. Они задерживаются уже больше, чем на две недели.
Кэтрин поджала губы. Ничего удивительного, что Рогеза не хотела говорить в ее присутствии после того, что было сказано об Эмис. Незамужняя женщина с задержкой месячных – это серьезнее, чем попытка перебраться через реку в глубоком месте.
– Ну, так что ты можешь мне посоветовать? – резко бросила Рогеза.
– Зависит от того, что вызвало задержку. – Этель прислонила кочергу к небольшому выступу на треножнике и пошла проверять, что у нее припасено в кувшинчиках и пучках трав. – Не беременна ли ты?
– Конечно, нет! – Даже в тусклом свете Кэтрин разглядела, как потемнело лицо Рогезы. – Как ты только можешь говорить такое!
– Очень просто. Это самая обычная причина. Я знаю еще только две: либо женщина умирает от голода, либо она смертельно больна.
– Говорю тебе, что я не беременна!
– Садитесь, леди.
Кэтрин смотрела, как Этель полезла в мешочек с королевской мятой и воробейником. Эти травы обычно использовались, чтобы вызвать у женщин месячные, по какой бы причине они ни прекратились. Иногда они помогали, но тут больше приходилось рассчитывать на удачу. Более сильные травы вызывали и более сильные побочные действия: рвоту, понос, иногда даже смерть. Этель давала их только в тех случаях, когда женщина все равно должна была умереть родами, если даже доносит ребенка до конца.
– Принимайте по три щепотки с вином, леди, и молитесь святой Маргарите, – говорила старая повитуха, вручая Рогезе небольшой кулечек. – Не обещаю, что это непременно подействует, но, может быть, вам повезет.
Рогеза приняла льняной мешочек, сунула серебряную монетку в холодную левую ладонь Этель и исчезла из комнатки, даже не посмотрев в сторону Кэтрин.
– Ну, ну… Интересно, кто отец? – Этель завернулась в одеяло и присела у огня, затем с трудом переложила монетку в здоровую руку и спрятала сжатые кисти в рукава.
Кэтрин только покачала головой, припомнив, как Рогеза тайком пробиралась в лагерь.
– К ней вернутся месячные? Этель поцокала языком.
– Может быть, только я сомневаюсь. Плохо играть с огнем, забыв, что он обжигает.
– Да. – Кэтрин поплотнее закуталась в плащ и перевела взгляд на пылающие красные угли.
– И все же, – тихо добавила Этель, – неплохо иногда и обжечься.
Кэтрин смотрела, как язычки пламени лижут дерево, и решала, насколько права старуха.
После утренней рождественской мессы в большом зале замка начался пир и пошло веселье. Небо за стенами было таким чистым и пронзительным, что слепило глаза. В зале же было немного сумеречно от ароматного дыма горящих яблоневых дров. К дыму примешивались запах елового лапника, которым вместе с остролистом были украшены стены, и запах приправ, шедший от многочисленных блюд, которые теснились на столах. Двор опустел, потому что все, кого не удерживал служебный долг, собрались на праздник.
Для Этель нашелся относительно спокойный уголок у огня вместе с другими стариками. Там был большой кувшин доброго грога, чтобы разогнать скуку, и хорошая закуска: сыр, ломтики копченой ветчины, соленое печенье, жареные орехи, засахаренные фрукты. Этель куталась в новое одеяло – подарок графини, и была совершенно довольна жизнью.
Кэтрин испытывала гораздо меньшее удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56