В комнате было совсем темно – немудрено, что я ничего не могла отыскать. Я пробралась к окну и отдернула шторы. Поток света залил царящий в комнате разгром. Я купила квартиру, чтобы устроить тихую гавань, уединенное убежище, безопасное местечко в центре тайфуна, – и полюбуйтесь на это! А чего я ждала – что коробки распакуются сами, а я буду сидеть, как ученик волшебника, и смотреть, как книги прыгают на полки, а ножики – в ящики серванта? Я опустилась на корточки перед старым потрепанным чемоданом и отстегнула ремни. Есть шанс… – Эврика!
Вот они. Оставалось только разыскать какую-нибудь старую коробку для шприца. Просто завернуть его в газету недостаточно – вдруг мусорщики уколются?
Выходя из квартиры с перчатками, газетой и коробкой от корнфлекса, я заметила на коврике конверт. Не требовалось даже поднимать его, чтобы угадать, кто отправитель. Папа вечно покупает такие длинные кремовые конверты. Заказывает их по каталогу целыми пачками. Какой он всегда экономный, мой папочка. Я вертела в руках конверт, и почему-то мне захотелось надеть перчатки. Письмо переслали сюда с моей прежней квартиры. Вышвырнуть бы его, не распечатывая… но меня снедало любопытство.
Дорогая Кэтрин,
Прости, что вторгаюсь в твою жизнь, но я подумал, что ты должна знать: я заказал в церкви заупокойную службу по твоей матери; она состоится 13 октября, в полдень. Ты, конечно же, помнишь, что приближается пятнадцатая годовщина, а меня до сих пор гнетет, что я не организовал тогда похороны как положено. На меня многие все еще злятся, особенно Рой и Джина. Им кажется, что я лишил их возможности погоревать от души. Я не могу смотреть им в глаза. Это было слишком тяжело. Но теперь я понимаю, что совершил серьезную ошибку: мое стремление остаться наедине со своей болью расценили как чувство вины. Некоторые и сейчас скорее перейдут на другую сторону улицы, чем поздороваются со мной.
Я долго колебался. Может, и не стоило бы ворошить прошлое и заставлять людей переживать все заново, но я хочу доказать всем: мне нечего скрывать. И я докажу это всему юроду. И тебе, Кэтрин. Очень надеюсь, что ты приедешь. Мне бы хотелось увидеть тебя.
Надеюсь, у тебя все благополучно.
Папа.
Я живо представляла, как он сидит за столом, в сером свитере и шлепанцах, корябает по листу старой перьевой ручкой, прерываясь, чтобы заправить ее; возится с промокашкой, поправляет очки-полумесяцы… Ручка повисает в воздухе – он подыскивает правильные слова, правильный тон, уважительный, извиняющийся, отстраненный… Я чувствовала запах старого потертого ковра – пыль, табак и время. Слышала тиканье часов. «Генри Читу, с благодарностью за двадцать семь лет в общеобразовательной школе Роджера Стертона, Саффрон-Уолден. Учитель и директор, нам будет недоставать Вашей мудрости».
– Так ты пойдешь? – Винни положила письмо на заляпанный стол и зажгла сигарету.
– Шутишь?
Винни затянулась и сразу начала надрывно кашлять.
– Это на тебя похоже, Вин. Думаешь, с сигаретой легче живется?
Она перестала кашлять и исподлобья взглянула на меня; густые брови почти сошлись на переносице.
– А почему нет?
Приблизился Большой Кев с кофе для меня и чаем для Винни.
– Что – «почему нет»? – Я высыпала мелочь на стол перед Кевином. За напитки платит тот, кто приходит последним, а Винни всегда оказывается здесь раньше других.
– Сама знаешь. Твой папа… Есть шансы наладить все…
– Расслабься, Вин.
Надо остановить ее, пока она не завела душеспасительную тягомотину. Минут десять назад, когда я пришла сюда, Вин как раз читала какую-то психологическую попсу. «Танец души» – вот как она называлась. На обложке красовалась физиономия автора – с безупречной белозубой улыбкой. Ясно, куда уходят его гонорары – дантист, наверное, богаче его самого. Терпеть не могу такие книжонки: бойкие словечки, мудрые советы на все случаи жизни – а суть всегда одна и та же.
– Но почему, Кэт? Он же не прячется от случившегося. Думаю, ты должна дать ему шанс.
– Ни хрена я ему не должна.
Господи, да замолчит она? Я уже не рада была, что показала ей письмо.
– Ладно, не должна так не должна, но от тебя что, убудет, если ты туда съездишь?
– Закрыли тему, Вин.
Я схватила письмо и сунула его в карман куртки. Винни пожала плечами и загасила сигарету.
– Как хочешь. Ты спросила – я ответила. И ты, по-моему, знала, что услышишь. И не спрашивала бы, если бы именно этого слышать и не хотела. Логично?
Она снова закашлялась. За соседним столом Стив Эмбли с Роджем Хаккененом и каким-то незнакомым лысым индюком просматривали бумаги и наворачивали рыбу с чипсами. Стив перегнулся через стол и заорал:
– Винни, заглохни! Аппетит портишь! Винни не смогла ответить из-за кашля. Вместо нее на Стива налетела я:
– Это ты умолкни, придурок! От твоей чавки у кого хочешь кишки скрутит. Или маску надень, или пластическую операцию сделай!
Стив ткнул мне средний палец, а Родж с лысым индюком заржали.
– Таксоперы хреновы, на дух не выношу! – Я отвернулась.
– Плюнь на них, – отдышавшись, сказала Винни и позвала: – Кев, милый, принеси мне еще чашечку!
– Вин, кроме шуток, укороти с сигаретами. У тебя это явно серьезное.
Винни отмахнулась, я увидела два ярко-желтых пятна на ее пальцах.
– Да нет, это грипп. От детей подхватила. Сандра с Томми переболели на прошлой неделе, а сегодня Линди раскашлялась.
– От детей? Ну, мне такое точно не грозит. – Я отхлебнула кофе.
В яблочко.
Винни заулыбалась, ее крупное лицо смягчилось, став похожим на большой засахаренный пончик.
– Подожди год-другой, Кэтрин. Наступит время – будешь штамповать малышей как заведенная.
Я передернула плечами.
– Да? А кто будет счастливым папочкой, по-твоему? Джонни? Стеф? Джоэл? Идеал обычно представляешь как-то иначе. Мне вообще везет, когда у Джоэла в стоячем положении удерживается.
– Но ведь есть еще Ричард, верно? – Винни отвела глаза. Она была болельщицей Ричарда.
– Это вряд ли. Бывшая жена заставила его сделать вазектомию после рождения Дотти.
– Вот позор-то! А поправить это можно?
Семья значила для Винни очень много, и она была бы счастлива перетащить меня в свой мамашкин лагерь. Беда в том, что ее собственная жизнь не удалась. В глубине души она это знает, и никакие психологические книжки не убедят ее в обратном, но при этом Винни не допускает и мысли, что может существовать другая дорога, другая тропинка к счастью. Винни сорок один год, и двадцать лет она замужем за безвольным дохляком по имени Пол. Он сделал Винни троих детей, но за последние лет десять больше ни в чем особо не преуспел. Пол работал таксистом, но заболел диабетом, и у него отобрали значок. Теперь он занимается хозяйством, целыми днями пялится в ящик и больше ни на что толком не годится.
Винни начала водить такси вскоре после того, как с этой работы турнули Пола. Я встретила ее в водительской школе, и мы на пару долбили правила, по очереди экзаменуя друг друга. Дела шли успешно у нас обеих. Я получила значок через два с половиной года, Винни – через три. Норма – от трех с половиной до четырех лет. И, что бы ни говорили идиоты вроде Стива Эмбли, мы наши зеленые значки не покупали. Есть здесь некоторые – главным образом старики, но попадаются и уроды помоложе, – никак не могут смириться с мыслью, что женщина способна водить такси, хотя, чтобы получить значки, мы с Винни вкалывали побольше, чем они. А на скольких мужчин тут орали, что лучше им нянчить деток на кухне, чем носиться на самокате с дудкой, пытаясь запомнить дорогу?
Мы с Винни встречаемся в кафе «Крокодил», что в Пимлико. Она тоже работает ночами. Укладывает Сандру, Томми и Линди в постель, садится в такси и отчаливает. Ездит всю ночь и возвращается как раз вовремя, чтобы приготовить детям завтрак и отвести их в школу. Потом забирается в кровать и спит до полудня. Деньги – это борьба; Винни хорошо зарабатывает, но Пол тратит много, а сам не приносит ни гроша. А дети растут так быстро… Винни говорит, что они с Полом счастливы, что они любят друг друга. Я так понимаю, что это нетрудно – ладить с кем-то, кого почти не видишь. Утром они сталкиваются по пути в ванную, вечером в окружении ребятишек болтают за чашкой чая, ну а потом ей на работу, а ему – баиньки. О сексуальной жизни я стараюсь Винни не спрашивать – подозреваю, таковой у нее просто нет.
– А ты сегодня принарядилась, – заметила Винни, смекнув, что вазектомию Ричарда я обсуждать не хочу. – Сядешь за баранку в таком прикиде?
– Нет, это не для работы. – Под курткой у меня было нечто непотребное – черное, с глубоким вырезом, облегающее и зазывное, на шее висела мамина серебряная цепочка. И туфли я надела на высоких каблуках – эти «трахни меня» приходилось снимать, садясь за руль. – Хочешь верь, хочешь нет, но я сегодня ужинаю с пассажиром в «Гасконском клубе».
– Господи, у тебя что, еще один роман?
Винни единственная, кто знает о моей многогранной жизни. Она надежный товарищ, а мне нужно было с кем-то поделиться. Винни это кажется очень увлекательным, и она неизменно расспрашивает меня обо всех деталях. Она считает, что это у меня такой изъян и я просто не могу понять, что в жизни главное, – но мои истории ей нравятся. Винни умеет радоваться за других.
– Ни за что! Мне и так часов в сутках не хватает. У этого козла осталась одна из моих мобил, и он не хочет ее отдавать, пока я с ним не поужинаю.
Винни понимающе улыбнулась, а я раздраженно ухмыльнулась в ответ:
– Брось. Он такой крепышка-коротышка и уже в печенки мне въелся. Да ты бы и сама не прочь на один вечерок закосить от работы с парнем, верно?
Я погрозила ей пальцем.
Винни подняла левую руку, демонстрируя обручальное кольцо, потом оглядела меня с ног до головы:
– Тогда почему ты так вырядилась?
– Причина заключается в том, куда я собираюсь ПОСЛЕ ужина.
– И куда же это?
– Неважно.
Секрет невелик, но пусть Винни поломает голову. Хорошая порция подозрений – подходящая месть за все инсинуации.
Из Испании возвращается Стеф. Нагруженный подарками, и я умираю от желания его увидеть. Мне так не хватало его все эти три недели. Даже не представляла, что он так много значит для меня. Сегодня я хочу доказать, как Стеф мне дорог…
Большой Кев жарил что-то похожее на протухшего пса, и я забеспокоилась, не пристанет ли запах к моей одежде. Я взяла ключи и бумажник:
– Мне лучше двигать, Вин. Не могу же я заставлять ждать «Гасконский клуб». Счастливо порулить.
– Кэтрин, чуть не забыла…
Я уже знала, что сейчас последует – мудрость Винни, напутствие на день. Она минуту подумала, сцепив пальцы.
– Если представить жизнь в виде покрывала… – начала она, – то мое покрывало было бы из плотной махровой ткани. А у тебя – лоскутное стеганое одеяло.
– Почему так, Вин?
– Махровая ткань – она изношена, потрепана, но все-таки надежна.
– А у меня почему лоскутное одеяло?
– Твоя жизнь сшита из умело разложенных кусочков. У каждого лоскутка свой собственный рисунок, и он будто бы никак не связан с соседними фрагментами.
– «Будто бы»?
Винни улыбнулась и скрестила руки на груди.
– Вот именно. Будто. Потому что на самом деле лоскутки сшиты по тщательно продуманной схеме. Вполне логично.
Остановившись в Вест-Смитфилде напротив пещероподобного мясного рынка, я выбралась на неровный, потрескавшийся тротуар и сразу потеряла равновесие – правая нога поехала в сторону, и я почувствовала, как подворачивается этот долбаный каблук. Лило как из ведра, а я качалась на левой ноге, уцепившись за фонарный столб, и оценивала ущерб. Каблук держался на честном слове – на нескольких серебристых ниточках клея. Со вздохом я оторвала его совсем и спрятала в сумочку. Эти туфли обошлись мне в сто тридцать фунтов! Пошатываясь как пьяная, я захромала в «Гасконский клуб».
Это место не из выпендрежных. Не то что шумные сверкающие забегаловки, куда набивается толпа народу и где в тебя запихивают целую гору чего попало, а через два часа выставляют за дверь. «Гасконский клуб» – это квадратный зал, просторный, но уютный, отделанный темным деревом и лепниной, декорированный в пурпурных тонах. Утонченно и неброско – никакой вычурной слащавости. И действительно во французском стиле, а не в черт знает чем. Стоящий уголок. Моргун, похоже, знает толк в кабаках.
Смуглый официант, говоривший с легким французским акцентом, принял у меня куртку и проводил к угловому столику, где уже сидел Моргун. Тот поднялся мне навстречу, увидел туфлю – и притворился, что ничего не заметил.
– Катерина. – Он потянулся поцеловать меня в щеку, но щеку я подставлять не стала, а ограничилась рукопожатием. Моргун огорчился, но не сдался. – Какое красивое ожерелье, – сделал он новый заход.
– Спасибо. – Я была сама сдержанность. Мы сели за столик. Появился официант с шампанским – «Боллинджер». Это уж слишком. Я понимала, что этот тип надумал затащить меня в постель, но даже не догадывалась, насколько его разобрало.
– Мне только один бокал, я за рулем.
На лице Моргуна нарисовалось разочарование, которое он попытался скрыть. Официант разлил шампанское, и какое-то мгновение мы как загипнотизированные следили за мерцанием золотистого напитка, прислушиваясь к его мягкому шипению. Моргун поднял бокал, и мы чокнулись.
– Как там Генри? – завела я беседу. Моргун было смешался, но потом вспомнил, о ком речь.
– А, этот. Отлично. Переживает, конечно, а в целом все в порядке. Справится.
– Хорошо.
Что я тут делаю? На кой я в это ввязалась? Да и у самого Моргуна пылу, похоже, поубавилось. Он держался скованно и все время теребил свои манжеты.
Подали утиные сердечки на вертелах. Моргуна я называла исключительно мистер Саммер, а он бубнил, чтобы я именовала его запросто Крэйгом. К нему наконец вернулся дар речи, и он без устали бомбардировал меня расспросами, ничего при этом не рассказывая о себе. Меня это нервировало.
– А как вы стали водителем? Никогда не встречал такую молодую девушку-таксиста. Не странноватую карьеру выбрали?
– Такси мне досталось по наследству. Все очень просто. Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать, и я перебралась к соседке, Мэв. Она водила такси. Ездила каждое утро из Саффрон-Уолден в Лондон и вкалывала целый день.
– А ваш отец?
– Мэв научила меня водить, как только я достаточно подросла. Я копила на подержанную, раздолбанную тачку. После школы перебралась в Лондон, занималась всякой мурой в конторах. Ненавидела это все. Печатай бумажки, подшивай бумажки, кофе подавай разным козлам… Я об одном мечтала – не ишачить больше на других, быть самой себе хозяйкой. Заводила с Мэв разговоры о такси… Занятно получалось – сама она это любила, а для меня хотела чего-то иного. Подумывала меня в университет отправить – чтобы я стала учителем или еще кем-то в этом духе. Говорила, что такси – это не настоящая жизнь. А потом Мэв неожиданно умерла. Когда она принимала душ… Сердечный приступ. Мне было двадцать четыре.
Я давно уже не говорила о Мэв и теперь разволновалась почти до слез. Вспомнила, какая она лежала в гробу – непохожая на себя, спокойная почти до нелепости. В жизни Мэв не знала покоя. Не приседала ни на минуту – говорила, что достаточно сидит в такси. И вот она лежала в своей самой лучшей блузке, сложив руки на груди. Чтобы сделать это зрелище менее тягостным, ее губам придали подобие легкой улыбки. Кожа Мэв странно блестела, будто тело завернули в целлофан. Напоминание, как ее нашли распростертой на полу ванной, опутанной наполовину сорванной с карниза розовой занавеской – а рядом все еще ручьем лилась вода.
– Она оставила мне такси, и это все решило. Я поступила в водительскую школу, училась два с половиной года, и это было не легче, чем получить степень в университете. Отремонтировала машину, зарегистрировалась – и вот вожу почти три года.
Моргун отправил в рот последнее сердечко.
– Если получить лицензию так трудно, откуда среди таксистов столько тупиц?
До чего нудно. У людей очень странное представление о работе таксиста. Вот-вот спросит, не думаю ли я, что и он с этим справится.
– Знаете, тупиц в любой профессии хватает. Из тех, кто поступает в школу, значки получают меньше двадцати процентов. Надо выучить все, что находится в радиусе шести миль от Черинг-Кросс. В «Синей книге» более четырехсот улиц, плюс достопримечательности, а их тысячи, начиная со стрип-клубов и заканчивая церквями. Прибавьте улицы в пригороде. Спросить могут о чем угодно – и вы обязаны это знать. Экзаменаторы сидят в маленьких комнатушках вдоль длинного коридора – таксисты его называют «коридором страха», и вполне заслуженно.
– Как вы считаете, у меня бы получилось? Моргун серьезно полагает, что он первый, кто меня об этом спросил?
– Если хотите годика три, а то и пять провести в преисподней – то да. Если хотите каждую ночь видеть во сне карту Лондона, а в день занятий просыпаться в холодном поту, потому что не помните, надо ли выруливать на А404 по дороге из Паддингтона в Уэмбли и не одностороннее ли движение на Уэтстоун-Хай-роуд, – тогда конечно, учитесь на здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28