И вы никуда не поедете. А будете хулиганить – к батарее пристегну.
И он для пущей убедительности вытащил из кармана наручники и покачал ими на весу.
Мы переглянулись. Джонатан, кажется, не шутил.
– Пошли чай пить, – распорядился он. – Наливайте, Светлана.
Удивленные и разочарованные, мы поплелись на кухню.
Я попросила разрешения позвонить маме. Светлана деликатно вышла из комнаты. Я набрала номер и тут же повесила трубку.
Маме нельзя звонить. Вернее, можно и нужно, но только тогда, когда вслед за звонком я выйду, чтобы ехать к ней. Иначе она не будет спать, будет нервничать, волноваться, плакать.
А я не могу выйти к ней. Не раньше, чем их возьмут. Не раньше, чем я буду уверена, что за мной больше не идет по следу новый убийца. Не приводить же его к маме!..
– Правильно! – одобрили ход моей мысли Светлана и Джонатан. – Позвонишь завтра с утра. Если, Бог даст, все уладится…
Никому, однако, не сиделось. Я бродила по комнате, Джонатан стоял у окна, Светлана ушла на кухню и гремела там посудой.
Неожиданно грохот прекратился, и она возникла на пороге гостиной с сияющим лицом.
– У меня идея! Давайте позвоним Шерил!
– Да, но куда мы ей позвоним? – опешила я.
– В больницу! Там разве нет телефонов?
– Есть, конечно… Но…
Привыкнув, что Шерил в коме, я даже не подумала, что теперь она, как все «нормальные» пациенты, должна находиться в нормальной палате с телефоном.
– Но у меня нет ее телефона…
– Позвоним в справочную больницы!
– А телефон больницы где мы возьмем?
Светлана посмотрела вопросительно на Джонатана. Своим женским и политическим чутьем она быстро уловила в нем человека, способного найти выход из затруднительного положения.
Джонатан ответил на ее взгляд:
– Оля, я помню твой больничный номер. Позвони по нему и спроси человека, который занимает теперь твою палату, телефон приемной. Сейчас, – он посмотрел на часы, – еще не поздно, приемная должна быть открыта.
Я все еще колебалась. Мы ведь не знали, в каком состоянии Шерил. Говорит ли она? Ходит ли? Двигает ли руками, чтобы взять трубку?
– Если Шерил не может пользоваться телефоном, то тебе об этом скажут в приемной, – уловил Джонатан мои сомнения.
Решено. Под диктовку Джонатана я набрала французский номер. Мужской голос был любезен – и через минуту, пожелав ему здоровья, я уже звонила в приемную.
– Кто ее спрашивает? – поинтересовалась девушка. И, услышав, что это сестра Шерил, сообщила: – Вам повезло, всего лишь час назад полиция сняла запрет на информацию об этой пациентке. Записывайте…
Я записала и приготовилась уже было набрать следующий номер, но остановилась и посмотрела на Светлану.
– Ты хочешь с ней поговорить?
Она молча кивнула. Приблизившись к аппарату, нажала на кнопку громкой связи. Я набрала номер, и по всей большой квартире Светланы гулко разнеслись гудки. Неожиданно для всех мужской голос произнес: «Аллё?»
«Бонжур…» – сказала я растерянно. Я уж было решила, что не туда попала, и начала бормотать извинения, как вдруг мужской голос спросил: «Оля?»
– Ги! – заорала я. – Ги, это ты?
– Я, я. Чего ж так кричать-то? Это уж мне, скорее, надо было бы! Куда же это ты пропала? Ни весточки, ни звоночка! Шерил волнуется! Комиссар ее утешает, как может, но она все равно волнуется! Тем более что после комы ее нервы не очень в порядке… А ты, как свинья, пропала…
– Я не как свинья, Ги, я как конспиратор!
– Да знаю, знаю! Это я так, небольшой воспитательный демарш… Комиссар звонил сюда, рассказал про твои подвиги. Поздравляю! Ты молодец! Джонатан с тобой, как я понял?
– Со мной!
– Привет ему!
– И тебе от него. Ги… А Шерил, она как?
– Вполне прилично. По тебе скучает. Вот смотрит на меня и надеется, что я наконец передам ей трубку. Аж подпрыгивает на кровати от нетерпения.
– Погоди… Она двигается?
– Потихоньку. Ей приходится заново учиться. Но все идет успешно.
– Она может говорить?
– Еще как! Уже заговорила комиссара: где Оля да что с Олей! Ну, я даю ее тебе. Только ты не тараторь, ей нужно время…
«Олья!» – горячий выдох в трубку и молчание. Я тоже молчу: рыдания перехватывают горло.
Шерил справилась первой.
– В-всё к-кончено?
Она заикается. Ну ничего, это пройдет. Господи, спасибо уже за то, что она говорит, ходит, живет!
– Шерил, моя дорогая Шерил… Пока еще не кончено, но скоро, очень скоро закончится, я тебя уверяю!..
– Я т-тобой г-горжусь… К-комиссар Г-гренье сказал, что ты в М-москве? И Джонатан с т-тобой?
– Да! Шерил, наша мама… Она рядом со мной… Ее зовут Светлана. Мы на нее очень похожи…
– Д-дай мне ее! – сказала Шерил.
Светлана схватила трубку вспотевшей, трясущейся рукой.
– Алё, – ее голос предательски осекся.
В трубке наступило молчание.
– Алло? – повторила Светлана. – Шерил?
И вдруг по громкой связи разнеслось на чистом русском языке:
«З-здравствуй, мама…»
Светлана заревела в трубку. Шерил захлюпала на том конце провода. Джонатан стоял с умиленным выражением лица и повлажневшими глазами. И только я, шмыгая вместе со всеми носом, в то же время грустно позавидовала этому – «мама»… У Шерил никого нет, и ей так легко отдать это слово Светлане!.. А я не смогла. И уже не смогу…
– Я учу рус-ский язык, – продолжала по-русски Шерил.
– Девочка моя, – кричала Светлана в телефон, – я приеду к тебе немедленно! Как только освобожусь! Но очень скоро!
– Но я еще м-мало уч-чила рус-ский язык, – сказала Шерил и перешла на английский, – и я ничего не поняла! Ты говоришь по-английски?
Светлана тоже перешла на английский, и мы с Джонатаном отошли от нее, чтобы не мешать. Минуты через две трубку взял Ги и сообщил, что Шерил устала и ей нужен отдых.
Пообещав звонить каждый день, Светлана положила трубку и мечтательно погладила ее пластмассовую прохладную спинку. А может быть, она просто стерла с нее свои слезы…
– Как только я закончу самые неотложные дела по выборам, мы поедем к ней все вместе! – Светясь от счастья, как новогодняя елка, она уселась в кресло.
– Вместе с моей мамой, – сухо сказала я. – Она имеет на Шерил не меньше прав, чем ты!
– Конечно! – торопливо кивнула Светлана. – Мы с ней познакомимся завтра же, да?
– Быть может… Посмотрим.
Ох, не просто это будет, ох, не просто!.. Ни для Светланы, ни для мамы… Ни для меня. Одна только Шерил может полностью и без малейших угрызений воспользоваться всеми мамами, всехней любовью…
И я снова позавидовала.
Светлана меж тем высчитывала, когда она сможет поехать в Париж.
– Зря вы все усложняете, Светлана, – заметил Джонатан. – Если все сегодняшним вечером пройдет благополучно, то с завтрашнего дня вы можете уезжать куда угодно, хоть на Канарские острова отдыхать. Эта история поработает на вас и вместо вас – вам уже не понадобятся ни встречи с избирателями, ни слова убеждения. Вам понадобится только парочка резвых журналистов, которые распишут эту историю в средствах массовой информации, выдавив максимум слез из читателей-зрителей. И ваши места в Думе вам обеспечены!
Светлана посмотрела серьезно на Джонатана.
– У тебя голова варит… Чем ты занимаешься, скажи, пожалуйста?
– Уф! Какой вопрос… Я еще не решил.
– А все-таки?
– У меня много планов…
– Назови хотя бы один!
– Пойти еще где-нибудь поучиться. У меня уже два диплома, почему бы не сделать три?..
– Какие?.
– Политические науки и школа управления.
– Так-так… И что же еще в планах, кроме учебы?
– Ну… – Джонатан усмехнулся ее напору, а я с интересом слушала и открывала для себя то, чего не знала. – Например, открыть частное бюро расследований.
– Сыскное, что ли?
– Примерно.
«Уж не при дядиной ли конторе? – подумала я. – Заниматься официальной шпионской деятельностью, как он мне сказал, ему претит, а вот поучаствовать в расследованиях – это было вполне в духе Джонатана…»
– Ну, а еще что? – напирала Светлана.
– Ладно, выкладывайте ваши предложения, – сказал Джонатан.
Она опешила.
– Как ты догадался?
– Надо быть младенцем, чтобы не понять…
– Мне нужны такие люди, как ты. И я хорошо плачу.
– Я не люблю политику.
– Я тебе найду без политики. У нас в России и у меня, в частности, столько еще свободных сфер для применения талантов! Выбирай на вкус: бизнес, организаторская деятельность в некоммерческих и неполитических ассоциациях, то же бюро расследований… А?
– Я буду иметь в виду ваши предложения, – любезно ответил Джонатан. – Но, не скрою, у меня много других, не менее заманчивых…
Его слова были похожи на отказ, но Светлана не огорчилась или не подала виду. Со светским видом она предложила еще чаю.
– Я бы предпочла алкоголь, – сказала я. – У тебя есть что-нибудь крепкое?
– А как же! Выбирайте: водка, джин, виски, коньяк…
– Водка, – сказала я.
– Виски, – сказал Джонатан.
Себе Светлана налила коньяку. Лихо отхлебнув из рюмки, она лукаво посмотрела на Джонатана.
– А ведь ты согласишься, – сказала она. – Ты – искатель приключений, авантюрист и философ. А где же ты найдешь лучшее применение всем этим талантам, как не в России? Никакое другое место на этой планете не способно выдержать сравнения с этой страной! Не так ли, друг мой?
Джонатан лишь загадочно улыбнулся…
Возбуждение прошло. Разговор не клеился. Светлана расспрашивала меня про маму, про мою детскую жизнь с ней. Я ей отвечала не то чтобы неохотно, но мысли мои были заняты другим…
Мысли мои были там, в дачном поселке, где бравые парни из спецназа окружали дачу, вжимаясь в белый снег, где овчарка вострила уши и тихо рычала, а сторож Саша беспокойно оглядывал забор, за которым хорошо просматривались все подъезды и подходы к даче, ничем не заслоняемые, кроме двух жалких кустов по бокам ворот.
Конечно, этим ребятам ни Саша, ни его овчарка – не препятствие. Забор – они перелезут, двери и замки – взломают, и Василию Константиновичу отходить будет некуда. Второй выход ведет в сад – ну и что ему даст этот сад? Там он прямиком в объятия спецназа попадет!
Стоп!!!
Стоп, стоп, стоп!
Я забыла!
Я забыла важную, важнейшую вещь!!!
– Джонатан! – заорала я. – Света! Там есть еще один выход! Из подвала! Ах, как же я могла забыть, как же я не предупредила!
– Перестань причитать! – прикрикнул на меня Джонатан. – Объясни толком!
– Василий Константинович прокопал у себя на даче подземный ход !
…Василий Константинович похвастался нам с Игорем прошлым летом. Метрах в ста от его забора протекала река. Он хотел было построить на ней частную пристань – но не тут-то было: дачный совет воспротивился. Дачники-соседи были люди с положением, с деньгами и связями, и не считаться с ними Василий Константинович не мог. И он, не сумев получить официальное разрешение, решил обойти всех хитростью. В берегу, поросшем бурьяном, был прорыт подземный канал, и теперь Василий Константинович мог через дверь в подвале спуститься на несколько ступенек к крошечной пристани, сесть в свою моторку и выплыть прямо в реку! Тут уж никакой дачный совет ему был не помеха: закона о правах на подземные недра не было, и никто не мог ему запретить иметь свой ход, пролегающий под коллективной землей…
Джонатан со Светланой смотрели на меня, открыв рты. Первым закрыл Джонатан.
– …Тогда… едем?
– Едем! – откликнулась Светлана.
– Едем! – вскочила я.
– Но при одном условии: мы встанем поодаль, и вы из машины не выходите. Подзовешь кого-нибудь, объяснишь про канал, и мы уезжаем обратно. Пообещайте мне.
– Обещаем! – дружно закричали мы.
– Возьмите фонарик! – распорядился Джонатан.
– Зачем? – спросила я, но поздно… Он уже выскочил, чтобы разогреть машину…
Глава 4
НЕ РЫБНАЯ ЛОВЛЯ В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ
Когда мы с Игорем ехали к Василию Константиновичу на дачу в первый раз, я выполняла роль лоцмана: смотрела на план, который он для нас составил, и говорила Игорю, куда повернуть. Именно этот опыт и выручил меня сейчас: даже в ночной черно-белой графике заснеженных полей и непроглядного массива лесов я узнавала местность и указывала нужные повороты.
Дачный поселок, раскинувшийся на высоком берегу Клязьмы, был на первый взгляд спокоен и безмолвен. Горело несколько фонарей, светилось несколько окон – одиннадцать вечера не такое уж и позднее время. Мы остановились в центре поселка, заглушив мотор, и, погасив фары «Ниссана», прислушались.
Стояла тишина. Даже собаки спали в этом поселке. В конце улицы, домах в пяти от нас по левой стороне, виднелся особняк Василия Константиновича. В верхних этажах света не было, нижние окна не были видны из-за соседних домов.
Где же милицейские машины? Где же отряд спецназа? Где мигалки-сигналки? Они еще не приехали или уже уехали? Кому и как тогда я буду сообщать о подземном выходе к реке?
Посовещавшись с моими братьями по оружию – то есть со Светланой и Джонатаном, – я выскользнула тихо из «Ниссана» и осторожно двинулась по улице. Вот уже и решетка сада стала видна, вот и нижние окна открылись…
В каминной горел неяркий свет, слабо падавший на заснеженные клумбы – летом у Василия Константиновича на участке трудились научные работники Ботанического сада, умело и искусно выращивавшие диковинные сорта цветов.
Значит, он дома. Милиция, видать, еще не подоспела. Что ж, есть смысл мне вернуться в машину и ждать их приезда.
Я развернулась, чтобы идти обратно.
И тут же вернулась назад: что-то попало в поле моего зрения, что-то такое, что выпадало из белого и черного цвета. Припав к решетке ограды, я разглядела троих людей в белых плащах, которые были чуть серее, чем снег. Они лежали на снегу, метрах в десяти от окон.
Они уже здесь! Операция уже началась! Но как же мне их позвать? Или не их, а кого-то другого, кто руководит захватом дачи? Я же должна предупредить, что там есть еще один выход! Но где он, этот другой-ответственный? Где его найти? Перед воротами? Нет! Иначе бы Джек уже подал голос… Так что же делать, Бог мой, что же предпринять?
Я топталась на углу ограды, махала руками, подпрыгивала, пытаясь привлечь к себе внимание размытых силуэтов, слившихся со снегом. Я боялась произнести хоть слово, чтобы не разбудить овчарку Джека. Я уже было собралась лезть через решетку…
Как вдруг раздался легкий хлопок. Фигуры отсоединились от снега – я увидела еще несколько других, сбоку, – и бросились к окнам и двери, выходящим в сад. Что делалось со стороны главного входа, мне не было видно, но там, наверное, происходило примерно то же самое.
Я решила бежать к воротам, туда, откуда донесся легкий командный хлопок.
И в этот момент морозный воздух взорвался остервенелым собачьим лаем, на который немедленно отозвались другие собаки, и несколько секунд спустя поселок захлебывался в собачьем гавканье, тявканье, вое и лае.
Меня охватила паника. Я уже не знала, куда бежать, что делать, где собака, где люди. Мне сделалось страшно, я раздиралась между желанием сбежать обратно, в теплую и безопасную машину, и чувством долга, который требовал, чтобы я сообщила стратегически важную информацию. Взяв себя в руки, я снова направилась бегом в сторону ворот, думая совсем не к месту, что, сними меня кто в кино в этот момент, я выглядела бы более чем комично, со всеми этими подпрыгиваниями, приседаниями, кручением на месте и бестолковым бегом в разные стороны.
И вдруг собачий лай и вой перекрыл грохот выстрела. Загремели взламываемые двери, захлопали соседские двери и ставни. Больше у меня времени не было. Развернувшись прыжком, я помчалась к машине.
Ворвалась, запыхавшись, плюхнулась на сиденье и произнесла, едва переводя дух:
– Мы опоздали. Поехали к реке. Сами перекроем выход.
Джонатан врубил мотор, сделал задний ход, выехал с улицы и стал объезжать дома, чтобы приблизиться к реке.
Я говорила скороговоркой:
– Река замерзла, так что выйти они могут только пешком. Проехать там нельзя, берег крутой. Все, что мы можем сделать, это выбраться по берегу на уровень его дачи и спуститься пешком на лед, к выходу из его подземного канала.
– Ты останешься в машине, – сообщил Джонатан через плечо. – Выйду я один.
– Нет, Джонатан, – сказала Светлана, – ты ведь даже не сможешь его узнать! А вдруг оттуда кто-то другой появится?
– Тогда возьму другого, – спокойно ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
И он для пущей убедительности вытащил из кармана наручники и покачал ими на весу.
Мы переглянулись. Джонатан, кажется, не шутил.
– Пошли чай пить, – распорядился он. – Наливайте, Светлана.
Удивленные и разочарованные, мы поплелись на кухню.
Я попросила разрешения позвонить маме. Светлана деликатно вышла из комнаты. Я набрала номер и тут же повесила трубку.
Маме нельзя звонить. Вернее, можно и нужно, но только тогда, когда вслед за звонком я выйду, чтобы ехать к ней. Иначе она не будет спать, будет нервничать, волноваться, плакать.
А я не могу выйти к ней. Не раньше, чем их возьмут. Не раньше, чем я буду уверена, что за мной больше не идет по следу новый убийца. Не приводить же его к маме!..
– Правильно! – одобрили ход моей мысли Светлана и Джонатан. – Позвонишь завтра с утра. Если, Бог даст, все уладится…
Никому, однако, не сиделось. Я бродила по комнате, Джонатан стоял у окна, Светлана ушла на кухню и гремела там посудой.
Неожиданно грохот прекратился, и она возникла на пороге гостиной с сияющим лицом.
– У меня идея! Давайте позвоним Шерил!
– Да, но куда мы ей позвоним? – опешила я.
– В больницу! Там разве нет телефонов?
– Есть, конечно… Но…
Привыкнув, что Шерил в коме, я даже не подумала, что теперь она, как все «нормальные» пациенты, должна находиться в нормальной палате с телефоном.
– Но у меня нет ее телефона…
– Позвоним в справочную больницы!
– А телефон больницы где мы возьмем?
Светлана посмотрела вопросительно на Джонатана. Своим женским и политическим чутьем она быстро уловила в нем человека, способного найти выход из затруднительного положения.
Джонатан ответил на ее взгляд:
– Оля, я помню твой больничный номер. Позвони по нему и спроси человека, который занимает теперь твою палату, телефон приемной. Сейчас, – он посмотрел на часы, – еще не поздно, приемная должна быть открыта.
Я все еще колебалась. Мы ведь не знали, в каком состоянии Шерил. Говорит ли она? Ходит ли? Двигает ли руками, чтобы взять трубку?
– Если Шерил не может пользоваться телефоном, то тебе об этом скажут в приемной, – уловил Джонатан мои сомнения.
Решено. Под диктовку Джонатана я набрала французский номер. Мужской голос был любезен – и через минуту, пожелав ему здоровья, я уже звонила в приемную.
– Кто ее спрашивает? – поинтересовалась девушка. И, услышав, что это сестра Шерил, сообщила: – Вам повезло, всего лишь час назад полиция сняла запрет на информацию об этой пациентке. Записывайте…
Я записала и приготовилась уже было набрать следующий номер, но остановилась и посмотрела на Светлану.
– Ты хочешь с ней поговорить?
Она молча кивнула. Приблизившись к аппарату, нажала на кнопку громкой связи. Я набрала номер, и по всей большой квартире Светланы гулко разнеслись гудки. Неожиданно для всех мужской голос произнес: «Аллё?»
«Бонжур…» – сказала я растерянно. Я уж было решила, что не туда попала, и начала бормотать извинения, как вдруг мужской голос спросил: «Оля?»
– Ги! – заорала я. – Ги, это ты?
– Я, я. Чего ж так кричать-то? Это уж мне, скорее, надо было бы! Куда же это ты пропала? Ни весточки, ни звоночка! Шерил волнуется! Комиссар ее утешает, как может, но она все равно волнуется! Тем более что после комы ее нервы не очень в порядке… А ты, как свинья, пропала…
– Я не как свинья, Ги, я как конспиратор!
– Да знаю, знаю! Это я так, небольшой воспитательный демарш… Комиссар звонил сюда, рассказал про твои подвиги. Поздравляю! Ты молодец! Джонатан с тобой, как я понял?
– Со мной!
– Привет ему!
– И тебе от него. Ги… А Шерил, она как?
– Вполне прилично. По тебе скучает. Вот смотрит на меня и надеется, что я наконец передам ей трубку. Аж подпрыгивает на кровати от нетерпения.
– Погоди… Она двигается?
– Потихоньку. Ей приходится заново учиться. Но все идет успешно.
– Она может говорить?
– Еще как! Уже заговорила комиссара: где Оля да что с Олей! Ну, я даю ее тебе. Только ты не тараторь, ей нужно время…
«Олья!» – горячий выдох в трубку и молчание. Я тоже молчу: рыдания перехватывают горло.
Шерил справилась первой.
– В-всё к-кончено?
Она заикается. Ну ничего, это пройдет. Господи, спасибо уже за то, что она говорит, ходит, живет!
– Шерил, моя дорогая Шерил… Пока еще не кончено, но скоро, очень скоро закончится, я тебя уверяю!..
– Я т-тобой г-горжусь… К-комиссар Г-гренье сказал, что ты в М-москве? И Джонатан с т-тобой?
– Да! Шерил, наша мама… Она рядом со мной… Ее зовут Светлана. Мы на нее очень похожи…
– Д-дай мне ее! – сказала Шерил.
Светлана схватила трубку вспотевшей, трясущейся рукой.
– Алё, – ее голос предательски осекся.
В трубке наступило молчание.
– Алло? – повторила Светлана. – Шерил?
И вдруг по громкой связи разнеслось на чистом русском языке:
«З-здравствуй, мама…»
Светлана заревела в трубку. Шерил захлюпала на том конце провода. Джонатан стоял с умиленным выражением лица и повлажневшими глазами. И только я, шмыгая вместе со всеми носом, в то же время грустно позавидовала этому – «мама»… У Шерил никого нет, и ей так легко отдать это слово Светлане!.. А я не смогла. И уже не смогу…
– Я учу рус-ский язык, – продолжала по-русски Шерил.
– Девочка моя, – кричала Светлана в телефон, – я приеду к тебе немедленно! Как только освобожусь! Но очень скоро!
– Но я еще м-мало уч-чила рус-ский язык, – сказала Шерил и перешла на английский, – и я ничего не поняла! Ты говоришь по-английски?
Светлана тоже перешла на английский, и мы с Джонатаном отошли от нее, чтобы не мешать. Минуты через две трубку взял Ги и сообщил, что Шерил устала и ей нужен отдых.
Пообещав звонить каждый день, Светлана положила трубку и мечтательно погладила ее пластмассовую прохладную спинку. А может быть, она просто стерла с нее свои слезы…
– Как только я закончу самые неотложные дела по выборам, мы поедем к ней все вместе! – Светясь от счастья, как новогодняя елка, она уселась в кресло.
– Вместе с моей мамой, – сухо сказала я. – Она имеет на Шерил не меньше прав, чем ты!
– Конечно! – торопливо кивнула Светлана. – Мы с ней познакомимся завтра же, да?
– Быть может… Посмотрим.
Ох, не просто это будет, ох, не просто!.. Ни для Светланы, ни для мамы… Ни для меня. Одна только Шерил может полностью и без малейших угрызений воспользоваться всеми мамами, всехней любовью…
И я снова позавидовала.
Светлана меж тем высчитывала, когда она сможет поехать в Париж.
– Зря вы все усложняете, Светлана, – заметил Джонатан. – Если все сегодняшним вечером пройдет благополучно, то с завтрашнего дня вы можете уезжать куда угодно, хоть на Канарские острова отдыхать. Эта история поработает на вас и вместо вас – вам уже не понадобятся ни встречи с избирателями, ни слова убеждения. Вам понадобится только парочка резвых журналистов, которые распишут эту историю в средствах массовой информации, выдавив максимум слез из читателей-зрителей. И ваши места в Думе вам обеспечены!
Светлана посмотрела серьезно на Джонатана.
– У тебя голова варит… Чем ты занимаешься, скажи, пожалуйста?
– Уф! Какой вопрос… Я еще не решил.
– А все-таки?
– У меня много планов…
– Назови хотя бы один!
– Пойти еще где-нибудь поучиться. У меня уже два диплома, почему бы не сделать три?..
– Какие?.
– Политические науки и школа управления.
– Так-так… И что же еще в планах, кроме учебы?
– Ну… – Джонатан усмехнулся ее напору, а я с интересом слушала и открывала для себя то, чего не знала. – Например, открыть частное бюро расследований.
– Сыскное, что ли?
– Примерно.
«Уж не при дядиной ли конторе? – подумала я. – Заниматься официальной шпионской деятельностью, как он мне сказал, ему претит, а вот поучаствовать в расследованиях – это было вполне в духе Джонатана…»
– Ну, а еще что? – напирала Светлана.
– Ладно, выкладывайте ваши предложения, – сказал Джонатан.
Она опешила.
– Как ты догадался?
– Надо быть младенцем, чтобы не понять…
– Мне нужны такие люди, как ты. И я хорошо плачу.
– Я не люблю политику.
– Я тебе найду без политики. У нас в России и у меня, в частности, столько еще свободных сфер для применения талантов! Выбирай на вкус: бизнес, организаторская деятельность в некоммерческих и неполитических ассоциациях, то же бюро расследований… А?
– Я буду иметь в виду ваши предложения, – любезно ответил Джонатан. – Но, не скрою, у меня много других, не менее заманчивых…
Его слова были похожи на отказ, но Светлана не огорчилась или не подала виду. Со светским видом она предложила еще чаю.
– Я бы предпочла алкоголь, – сказала я. – У тебя есть что-нибудь крепкое?
– А как же! Выбирайте: водка, джин, виски, коньяк…
– Водка, – сказала я.
– Виски, – сказал Джонатан.
Себе Светлана налила коньяку. Лихо отхлебнув из рюмки, она лукаво посмотрела на Джонатана.
– А ведь ты согласишься, – сказала она. – Ты – искатель приключений, авантюрист и философ. А где же ты найдешь лучшее применение всем этим талантам, как не в России? Никакое другое место на этой планете не способно выдержать сравнения с этой страной! Не так ли, друг мой?
Джонатан лишь загадочно улыбнулся…
Возбуждение прошло. Разговор не клеился. Светлана расспрашивала меня про маму, про мою детскую жизнь с ней. Я ей отвечала не то чтобы неохотно, но мысли мои были заняты другим…
Мысли мои были там, в дачном поселке, где бравые парни из спецназа окружали дачу, вжимаясь в белый снег, где овчарка вострила уши и тихо рычала, а сторож Саша беспокойно оглядывал забор, за которым хорошо просматривались все подъезды и подходы к даче, ничем не заслоняемые, кроме двух жалких кустов по бокам ворот.
Конечно, этим ребятам ни Саша, ни его овчарка – не препятствие. Забор – они перелезут, двери и замки – взломают, и Василию Константиновичу отходить будет некуда. Второй выход ведет в сад – ну и что ему даст этот сад? Там он прямиком в объятия спецназа попадет!
Стоп!!!
Стоп, стоп, стоп!
Я забыла!
Я забыла важную, важнейшую вещь!!!
– Джонатан! – заорала я. – Света! Там есть еще один выход! Из подвала! Ах, как же я могла забыть, как же я не предупредила!
– Перестань причитать! – прикрикнул на меня Джонатан. – Объясни толком!
– Василий Константинович прокопал у себя на даче подземный ход !
…Василий Константинович похвастался нам с Игорем прошлым летом. Метрах в ста от его забора протекала река. Он хотел было построить на ней частную пристань – но не тут-то было: дачный совет воспротивился. Дачники-соседи были люди с положением, с деньгами и связями, и не считаться с ними Василий Константинович не мог. И он, не сумев получить официальное разрешение, решил обойти всех хитростью. В берегу, поросшем бурьяном, был прорыт подземный канал, и теперь Василий Константинович мог через дверь в подвале спуститься на несколько ступенек к крошечной пристани, сесть в свою моторку и выплыть прямо в реку! Тут уж никакой дачный совет ему был не помеха: закона о правах на подземные недра не было, и никто не мог ему запретить иметь свой ход, пролегающий под коллективной землей…
Джонатан со Светланой смотрели на меня, открыв рты. Первым закрыл Джонатан.
– …Тогда… едем?
– Едем! – откликнулась Светлана.
– Едем! – вскочила я.
– Но при одном условии: мы встанем поодаль, и вы из машины не выходите. Подзовешь кого-нибудь, объяснишь про канал, и мы уезжаем обратно. Пообещайте мне.
– Обещаем! – дружно закричали мы.
– Возьмите фонарик! – распорядился Джонатан.
– Зачем? – спросила я, но поздно… Он уже выскочил, чтобы разогреть машину…
Глава 4
НЕ РЫБНАЯ ЛОВЛЯ В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ
Когда мы с Игорем ехали к Василию Константиновичу на дачу в первый раз, я выполняла роль лоцмана: смотрела на план, который он для нас составил, и говорила Игорю, куда повернуть. Именно этот опыт и выручил меня сейчас: даже в ночной черно-белой графике заснеженных полей и непроглядного массива лесов я узнавала местность и указывала нужные повороты.
Дачный поселок, раскинувшийся на высоком берегу Клязьмы, был на первый взгляд спокоен и безмолвен. Горело несколько фонарей, светилось несколько окон – одиннадцать вечера не такое уж и позднее время. Мы остановились в центре поселка, заглушив мотор, и, погасив фары «Ниссана», прислушались.
Стояла тишина. Даже собаки спали в этом поселке. В конце улицы, домах в пяти от нас по левой стороне, виднелся особняк Василия Константиновича. В верхних этажах света не было, нижние окна не были видны из-за соседних домов.
Где же милицейские машины? Где же отряд спецназа? Где мигалки-сигналки? Они еще не приехали или уже уехали? Кому и как тогда я буду сообщать о подземном выходе к реке?
Посовещавшись с моими братьями по оружию – то есть со Светланой и Джонатаном, – я выскользнула тихо из «Ниссана» и осторожно двинулась по улице. Вот уже и решетка сада стала видна, вот и нижние окна открылись…
В каминной горел неяркий свет, слабо падавший на заснеженные клумбы – летом у Василия Константиновича на участке трудились научные работники Ботанического сада, умело и искусно выращивавшие диковинные сорта цветов.
Значит, он дома. Милиция, видать, еще не подоспела. Что ж, есть смысл мне вернуться в машину и ждать их приезда.
Я развернулась, чтобы идти обратно.
И тут же вернулась назад: что-то попало в поле моего зрения, что-то такое, что выпадало из белого и черного цвета. Припав к решетке ограды, я разглядела троих людей в белых плащах, которые были чуть серее, чем снег. Они лежали на снегу, метрах в десяти от окон.
Они уже здесь! Операция уже началась! Но как же мне их позвать? Или не их, а кого-то другого, кто руководит захватом дачи? Я же должна предупредить, что там есть еще один выход! Но где он, этот другой-ответственный? Где его найти? Перед воротами? Нет! Иначе бы Джек уже подал голос… Так что же делать, Бог мой, что же предпринять?
Я топталась на углу ограды, махала руками, подпрыгивала, пытаясь привлечь к себе внимание размытых силуэтов, слившихся со снегом. Я боялась произнести хоть слово, чтобы не разбудить овчарку Джека. Я уже было собралась лезть через решетку…
Как вдруг раздался легкий хлопок. Фигуры отсоединились от снега – я увидела еще несколько других, сбоку, – и бросились к окнам и двери, выходящим в сад. Что делалось со стороны главного входа, мне не было видно, но там, наверное, происходило примерно то же самое.
Я решила бежать к воротам, туда, откуда донесся легкий командный хлопок.
И в этот момент морозный воздух взорвался остервенелым собачьим лаем, на который немедленно отозвались другие собаки, и несколько секунд спустя поселок захлебывался в собачьем гавканье, тявканье, вое и лае.
Меня охватила паника. Я уже не знала, куда бежать, что делать, где собака, где люди. Мне сделалось страшно, я раздиралась между желанием сбежать обратно, в теплую и безопасную машину, и чувством долга, который требовал, чтобы я сообщила стратегически важную информацию. Взяв себя в руки, я снова направилась бегом в сторону ворот, думая совсем не к месту, что, сними меня кто в кино в этот момент, я выглядела бы более чем комично, со всеми этими подпрыгиваниями, приседаниями, кручением на месте и бестолковым бегом в разные стороны.
И вдруг собачий лай и вой перекрыл грохот выстрела. Загремели взламываемые двери, захлопали соседские двери и ставни. Больше у меня времени не было. Развернувшись прыжком, я помчалась к машине.
Ворвалась, запыхавшись, плюхнулась на сиденье и произнесла, едва переводя дух:
– Мы опоздали. Поехали к реке. Сами перекроем выход.
Джонатан врубил мотор, сделал задний ход, выехал с улицы и стал объезжать дома, чтобы приблизиться к реке.
Я говорила скороговоркой:
– Река замерзла, так что выйти они могут только пешком. Проехать там нельзя, берег крутой. Все, что мы можем сделать, это выбраться по берегу на уровень его дачи и спуститься пешком на лед, к выходу из его подземного канала.
– Ты останешься в машине, – сообщил Джонатан через плечо. – Выйду я один.
– Нет, Джонатан, – сказала Светлана, – ты ведь даже не сможешь его узнать! А вдруг оттуда кто-то другой появится?
– Тогда возьму другого, – спокойно ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47