– Как ты догадался, о чем я думаю?
Джонатан снова провел рукой по моим стриженым волосам.
– Помнишь, я однажды сказал тебе, что нужно уметь слушать сердце? Ты еще удивилась тогда.
– Верно, удивилась. И не совсем поняла, что ты имеешь в виду. Если бы это был не ты, я бы подумала, что эти слова принадлежат человеку наивному…
– Ты знаешь, в чем заключается переворот в нашей культуре, который совершили «Битлз»?
– Ну, рок-музыка, новый тип исполнения, новый имидж, философия хиппи, peace&love… Только при чем тут они?
– Эти ребята разрушили много предрассудков и традиций. Англия – страна крайне консервативная и с большим трудом воспринимает новое. «Битлз» принесли интерес и даже моду на восточные философии, особенно на дзэн…
– О, этого и у нас полно! И честно говоря, они мне кажутся не очень симпатичными, эти бритые в балахонах…
– Это адепты, это совсем другая история. Я сам далеко не адепт, я протестант по религии и философ по натуре и ищу для себя в любой философии то новое, что могло бы обогатить мои представления о жизни… Благодаря восточным философиям я понял, что ум и логика – любимые инструменты познания западноевропейской цивилизации – крайне ограничены в своих возможностях. Часто бывает так, что ум не в силах справиться с тем, с чем справляется интуиция, ощущения. И я стал учиться их слушать и им доверять. Это было не так уж просто – разум лез на первый план, размахивая своей логикой, не давал вслушаться в голос интуиции, создавал беспрестанные помехи на линии связи. Но мне все-таки удалось поставить его на свое место. Теперь они у меня добрососедствуют – мое логическое и интуитивное начало… Я ответил на твой вопрос?
– Значит, это твоя интуиция позволяет тебе чувствовать, что происходит со мной?
– Точнее было бы сказать, что это какой-то комплекс ощущений, какой-то способ познания, которому названия еще не придумали. Этот комплекс есть у всех, но не все знают, как им пользоваться. Вот тебе не приходилось ли когда-нибудь чувствовать беспричинную неприязнь к человеку, которую ты подавляла, говоря себе: у меня нет никаких причин, чтобы к нему плохо относиться?
– Еще как приходилось! И потом часто оказывалось, что ощущение было не случайным.
– Именно. Люди даже не подозревают, как глубока по сути поговорка «первое впечатление самое правильное».
– То-то мне Сережа так сразу не понравился!
– Потому что это и есть восприятие, еще не замутненное работой разума, – то, что можно назвать «голос сердца». А когда начинаешь общаться с человеком, то ты уже попадаешь в плен его маленьких и больших, преднамеренных и бессознательных уловок – всего того, что мы называем обаянием, всего того, что использует человек для того, чтобы понравиться другим. Мы все любим нравиться себе подобным, так уж устроено тщеславное человеческое существо… Нам надо выходить, Оля.
– Сначала к маме.
Джонатан кивнул. Я снова надела на себя длинное черное кашемировое пальто, которое мы купили в Англии – шубу пришлось оставить у Джонатана из конспирации, – и мы вышли на мороз.
В такси мы не проронили ни слова. Я нервничала, приближаясь к блочным кварталам Беляева. Вот уже и наш дом стал виден, подъезд…
– Остановите здесь.
Джонатан, вооруженный моей запиской и указаниями, направился к моему подъезду, а я, замирая от ужаса при мысли, что вдруг я сейчас увижу маму, сжалась в комочек на заднем сиденье такси. Я бы не перенесла этого: я бы бросилась к ней, я бы разревелась, я бы все испортила…
К счастью, мама так и не появилась за те пять минут, в которые обернулся Джонатан.
– Ну что, теперь тебе легче? – спросил, садясь обратно.
Я хлюпнула носом в ответ. Джонатан похлопал меня легонько по коленке, успокаивая.
– У вас с мамой, видимо, очень близкие отношения?
– Очень, – признала я. – А у тебя с твоей – нет?
– Я ее люблю. Но отношения у нас сдержанные. У каждого своя жизнь. И никто не считает себя вправе задавать вопросы и тем более в нее вмешиваться…
– Куда ехать будем? – обернулся к нам таксист, про которого мы слегка забыли.
Я посмотрела на Джонатана.
– Может, прямо к этой даме, которую зовут Светлана… – хоть я и говорила по-английски, я не хотела произносить фамилию Зазориной, – лучше поедем?
– С чем, Оля?
– С моим лицом.
– Мало. Нужны факты. И ими, судя по записке Игоря, располагает эта акушерка. Едем в роддом.
Я продиктовала адрес, выисканный заранее в справочнике. Некоторое время мы молчали, я думала о маме. Наверное, такие отношения, как у Джонатана с его матерью, легче. Не так тесно связывают людей, следовательно, не так больно быть вдалеке, в разлуке… Вспомнилась песня из обожаемого мною фильма: «Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед, и с другом не будет драки, если у вас друга нет…»
– Скажи мне, – обернулась я к Джонатану, – тебя ваши с матерью отношения устраивают? У тебя нет чувства, что тебе не хватает тепла, поддержки?
– Я об этом никогда не думал. У нас так принято. Теперь, когда я вижу ваши отношения, я начинаю думать, что, может быть, мы потеряли что-то важное в нашей цивилизации. Такая близость и теплота отношений выглядит очень привлекательно… Но в каждой ситуации, как всегда, есть свои плюсы и минусы: подозреваю, что в ваших традиционных связях между членами семьи очень трудно отстаивать свою независимость, свое право на одиночество, на частную неприкосновенность образа мыслей и действий… Я прав?
– Пожалуй. В целом. Но у меня лично с мамой никогда не было никаких проблем. Она умеет считаться с моей независимостью.
– Тем лучше, – закрыл тему Джонатан.

Глава 2
ХОЖДЕНИЕ ПО ТРУПАМ

Проехав несколько километров по Волоколамскому шоссе, мы отпустили такси. Серое каменное здание роддома имени Ленина – Ахматовой находилось в небольшом парке, где мы с Джонатаном погуляли минут десять, обсуждая, как и у кого будем расспрашивать об акушерке Куркиной. Женщина могла быть уже на пенсии, а могла и работать. В последнем случае наша задача упрощается: мы просто поговорим с ней, расскажем правду и спросим, каким образом и что она знает об этом. Но вот если она на пенсии… Надо будет как-то добыть ее адрес.
Наконец я решительным шагом направилась к дверям.
Увидев первую попавшуюся женщину в белом халате, я бросилась к ней и горячо заговорила с сильным английско-американским акцентом:
– Здравствуйте, мэм… Э-э-э… Товарищ… No, госпожа! Здравствуйте, госпожа! Я ищу Елену Петровну Куркину! Скажите мне, где ее можно найти, пожалуйста, please!
Женщина смотрела на меня во все глаза с таким изумлением, словно ей явился инопланетянин. Кажется, она ничего не поняла.
– Я ищу… – начала было я сначала, но она меня перебила:
– Я не знаю никакую Куркину. Вы меня понимаете? Не знаю.
– Но не может быть! Она здесь работала!
– Когда?
– Когда я здесь родилась!
– Она, должно быть, уже на пенсию вышла. Вам лучше к главврачу пройти. Вы понимаете меня? – нервничала женщина. – К глав-вра-чу. Вон там, в конце коридора, направо. Понимаете?
– Очень даже понимаю! Я говорю по-русски! Я родилась здесь!
На этом я решила закончить первую часть моего представления и, поблагодарив женщину, двинулась по коридору в указанном направлении.
– Только он тоже недавно здесь работает! – донеслось мне вдогонку.
Что ж, тем лучше. Если в истории этого роддома есть какие-то тайны, то новая главврачиха их вряд ли знает и мне будет легче узнать от нее про Куркину.
У меня в сумке лежала коробочка французских духов, приготовленных для той, кто сумеет мне дать информацию. Я, собственно, и предполагала, что этим человеком будет главврач, но мне как-то не пришло в голову, что это может быть мужчина.
Но он был мужчиной. Довольно молодой, очень южный, с нежными похотливыми глазами, он, увидев меня, расплылся в белозубой улыбке и радушно встал со своего стула, а уж услышав мой потрясающий акцент, так просто растекся патокой.
Слушая мою душераздирающую историю о том, как в недобрые советские времена акушерка Куркина подружилась с моей мамой и помогла ей окрестить ребенка, то есть меня, тайком, став таким образом моей крестной, которую я, уже давным-давно гражданка Юнайтед Стэйтс оф Америка, желаю теперь разыскать, он сочувственно кивал головой и, кажется, вовсе меня не слушал. Потому что едва я закончила свое повествование, как он немедленно поинтересовался, не хочу ли я с ним поужинать в одном изумительном местечке с настоящей русской кухней, по которой у меня, он предполагает, должна быть ностальгия.
Ответ мой заключался в том, что, пока я не закончу свои дела, у меня не будет аппетита и соответственно у него – шансов со мной поужинать.
– Сразу видно: американка, – польстил мне главврач. – Дело – прежде всего!
– Именно, – подтвердила я сурово.
– Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную…
Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести ему архивы.
– Я бы с удовольствием показал вам Москву… Вы давно здесь не были?
– Давно.
– А приехали вы надолго?
Я колебалась. Сказать «нет» – значит заставить его поторопиться с его ухаживаниями. Сказать «да» – дать повод строить планы на встречи со мной…
Ну и пусть строит.
– О, да! Я ведь не турист, который приехал на week-end осмотреть Кремль. Я – я на родину приехал. И хочу здесь пробыть достаточно долго, чтобы ощутить свой корни…
Ну как? Он еще не плачет от умиления?
– Может, даже останусь тут жить… Если понравится.
– Конечно, понравится! Особенно если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять!
На мое счастье, вошла секретарша с папками в руках.
– Посмотрим, посмотрим… – пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. – Так-так-так… И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек… Это в Бибиреве… Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина?
– Гляньте в окно, – сказала я ему. – Видите высокого красивого мужчину, который прогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие.
И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью кабинета.
Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки… Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься – и обидно за отечество. Особенно когда рядом с тобой иностранец, мнение которого тебе не безразлично.
Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.
Выражение его лица мне показалось странным.
– Джонатан, – дотронулась я до его руки, – с тобой все в порядке?
Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь, прижал к своему бедру и легонько кивнул. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он наконец посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз.
– Мне хорошо, когда ты рядом, – проговорил он и снова закрыл глаза.
Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он то ли не обратил внимания – хотя это было бы затруднительно, учитывая запах! – то ли не подал виду. Наверное, это и называется корректность…
Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас.
– Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?
– Елена Петровна?.. А вы кто?
– Я… О, это целая история! – Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме, только теперь я говорила без акцента. – Я ее крестница.
– Кто?!
– Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить.
– Никогда не слышала подобных историй!
Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался, и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза.
– Простите, а вы ее дочь? – решила я перехватить инициативу.
– Невестка…
– Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю… Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться…
Женщина покачала головой. «Надо же!» – пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку.
– Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!
«Игорек». Я тоже звала Игоря так. Так нежно: «Игорек». И мой Игорек помог убийце меня найти…
– Так что, – очнулась я, – мы можем с ней поговорить?
– Елена Петровна умерла.
Я так удивилась, словно акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, – но не умереть.
На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора – было условлено, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие.
– Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.
– Спасибо.
Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.
– У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, – извинилась хозяйка.
Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать, и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:
– Давно ли Елена Петровна умерла?
– 29 сентября.
– Что же с ней приключилось?
– Попала под машину. Это так ужасно было… Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучилась…
Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не только не мог мне посоветовать – он и понять ничего не мог, и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так.
– Ох… сочувствую вам… – заговорила я, осторожно нащупывая верную интонацию разговора, в котором я надеялась выяснить кое-какие подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от всех этих покушений на нас с Шерил, но наезд машины на акушерку, располагающую важной информацией, мне показался подозрительным.
– Нынче так безобразно в Москве ездят – как хотят! – продолжала я. – Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть судили, водителя?
– Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся.
– И даже свидетелей не было?
– В милиции сказали, что показания свидетелей очень приблизительные, дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел… Так что они закрыли дело.
– Вы, как я понимаю, жена ее сына?
– Ну да, невестка.
– Сын-то, должно быть, горевал очень…
– Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все вместе, в этой квартире. Она мне с Игорьком помогала…
У нее покраснели глаза.
– Сочувствую, – снова повторила я. – Как жаль, что моя мама мне раньше не рассказала про мое крещение… Я бы тогда успела хоть познакомиться поближе с моей крестной… А вашему мужу сколько лет?
– Тридцать восемь, – удивилась она. – А что?
– Когда я родилась, он был уже взрослым человеком… Может, ему мама рассказывала, как она помогла меня крестить? Нельзя ли нам с ним встретиться?
– Я ему скажу, когда он с работы придет. Вы позвоните нам, я вам сейчас запишу телефон… Вы вообще-то как нас нашли?
– Мне адрес в роддоме дали.
– А-а… А звать вас как?
– Оля.
– Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков в восемь… А молодого человека как зовут?
Я решила, что ничем не рискую, и произнесла:
– Джонатан.
– Не русский, что ли?
– Англичанин.
– То-то я смотрю, ни слова не говорит… Он не умеет по-русски?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47