Полторы извилины и навозная куча добродетелей... Ну и влип же ты, милый! За непокорность и глупость дядюшка Кассио наказывает очень больно..."
По заключению полицейских экспертов автомобиль погибшего Динстлера имел испорченные тормоза. Людям Кассио не составило труда обнаружить человека, устроившего аварию по заданию некоего господина, по всем параметрам соответствовавшего "информ-портрету" Шнайдера, хранящемуся в картотеке. Кассио спустился в бункер и осторожно передвинул желто-синюю приплюснутую фигурку с периферии поля в центр на красный квадрат между двумя оранжевыми столбиками. - "Увы, любезный Шнайдер, вы не дали отдохнуть всей труппе. Да и самому придется пошустрить. Представление продолжается. А красный цвет - это, конечно, кровь!"
Затем Альконе достал маленький, в перламутровом окладе, перочинный ножичек, не без удовольствия вырезал на груди одной из одинаковых фигурок глубокий крест и поставил её на место - в красный, поближе к Шнайдеру: "Пожалуй, вам лучше не слишком удаляться от своего партнера, мадемуазель Виктория".
Виктория Меньшова благополучно прошла конкурс на должность консультанта по вопросам контактов с Восточной Европой в отделе социологических исследований фирмы SMR.
Мейсон Хартли как по волшебству уладил вопрос с её документами и через неделю после возвращения из Италии Виктория уже подала необходимые анкеты для вступительного интервью.
Собеседование прошло успешно - скромная, но уверенная в себе, девушка с отличным университетским дипломом понравилась представителю фирмы, возглавляющему подразделение социологической службы. Умная, серьезная, ни тени русского разгильдяйства или закомплексованности. Правда, судя по анкете, её бабка покинула Россию ещё накануне октябрьской революции, а девушка из чувства патриотизма оставила фамилию русских предков, не скрывая своей заинтересованности в перспективах работы в Восточном регионе. К тому же она была вполне хорошенькой, несмотря на крупные очки и старушечий стиль в прическе и одежде.
В соответствии с условиями контракта мисс Меньшова получила собственную квартиру, арендуемую фирмой для молодых сотрудников, которую и заняла с помощью двух милых дам - социологинь, добродушно принявших новенькую в свой небольшой коллектив.
Дни, проводимые Викторией в изучении тяжелых папок с анкетами о работе её отдела за предыдущий год, летели незаметно. Она мило болтала с новыми приятельницами во время ланча в кафе, рассказывая о придуманном доме и даже некоем, сконструированном из черт Жан-Поля, женихе, работающем в Принстонском университете. Но выходя после работы на шумную улицу чужого города, чувствовала себя опустошенной. Разъезжались со служебной стоянки цветные автомобили, унося к семьям её коллег. Воздушный поцелуй, посланный из-за опущенного стекла - и вот она уже одна, машинально шагает в знакомом направлении, погрузившись в невеселые думы.
Барьер взят, будущее устроено. Но этого ли хотела она? Мечты о возвращении на родину с каждым годом становились все менее реальны. Связь с матерью поддерживалась редкими письмами, передаваемыми по каналу Брауна. И что-то уходило из писем, как исчезает аромат увядающего цветка. Но иногда ныло сердце, ох как ныло, выуживая из памяти до сумасшествия яркие картинки прежней жизни - маму, отца, Максима, Катю... Каким же прочным казалось все это пятнадцатилетней Вике и как легко разрушилось, исчезнув за крутым поворотом. Жизнь выделывала сложнейшие кульбиты, возводя на пути Виктории препятствия и готовя невероятные сюрпризы. Она научилась быть стойкой, принимая потери и находки без жалобных девичьих истерик. Она изведала вкус победы и горечь поражений, не разучившись любить и помнить. Но счастья не было...
Виктория понуро шла по тихой зеленой улице к многоэтажному дому, где находилась её квартирка. Скромная по американским понятиям и роскошная - по российским. Многонаселенный дом (низкий сорт) с холлом, уставленным цветами в кадках и темнокожим любезным портье, не забывающим улыбнуться, вызывая лифт. При входе, коридорах и на лестницах, естественно, ковролин (дешевая синтетика), регулярно вычищаемый уборщицей мощным агрегатом (шум и сплошная аллергия от порошка). Гостиная, она же столовая, соединена с кухней. А в кухне обязательный набор: посудомоечная машина, микроволновая печь, холодильник и комбайн, умеющий готовить почти без вмешательства хозяйки (стандартный минимум комфорта). Спальня крошечная, пестренькая с широкой жесткой кроватью, стеллажами для книг и хозяйственной кладовкой для одежды и вещей. Естественно, два туалета. Один при входе, с маленькой раковиной для гостей. Другой - прямо из спальни с душевой кабиной и биде. В общем студенческая квартирка - на годик, не больше. Но Виктория думала о своем доме с теплом. Это был её первый собственный угол, где можно было закрыться от всего мира, расставить по столам и окнам свои любимые цветы и, главное, водрузить у кровати карандашный портрет Жан-Поля, сделанный ею в каком-то наитии.
Воспоминания об итальянском путешествии были постоянной темой углубленных самокопаний. И чем больше размышляла Виктория, тем сильнее винила себя за допущенные ошибки, казавшиеся непоправимыми. Все, решительно все сделала она не так, приложила максимум усилий, чтобы потерять его навсегда. Ведь знала же, что любовь этого парня не приемлет лжи, но не смела сказать правду, не сумела довериться, унизив его и себя. Жан-Поль провел ночь с обожествляемой Антонией, а , утром оказалось, что он держал в объятиях оборотня... Вика не могла забыть выражение брезгливого ужаса с которым выслушивал он её невнятные запоздалые признания..."Ну почему же, почему я рассказала ему все после? Боялась, что любимый отвергнет, что никогда не узнаю, каков вкус его губ?" - Который раз Виктория задавала себе эти вопросы, не замечая, что бормочет вслух.
- Мисс что-то сказала? Простите, я не расслышал, - любезно улыбался ей портье Джордж, открывая парадную дверь. - Я увидел вас через стекло и решил встретить. Дело в том, что мне передали для мисс Меньшовой письмо. Просили передать лично.
- Мне? - Виктория удивленно подняла брови - она никому ещё не успела сообщить свой новый адрес. Но на конверте было написано её имя.
- Благодарю. - Она поспешно спрятала письмо в сумочку, догадавшись, что это срочное известие от Мейсона, скорее всего, весьма неприятного свойства.
Захлопнув за собой квартирную дверь Виктория с упавшим сердцем вскрыла конверт. На сложенном вдвое листке обычной тетрадной бумаги, широко распахнулись лиловые строчки.
"Ну вспомни, вспомни: это было
Лишь ты да я.
Как из брандсбойта колотила
В стекло вода.
Как-будто не было, ей, льющей
Важнее дел,
Чем охранять покой двух льнущих
Друг к другу тел.
И помню я со странной силой,
Вот как сейчас:
Меня влечет сквозь сумрак лживый
Свет милых глаз.
И словно воздух, что напоследок
Вздохнуть дано
Вбираю я всей зябкой кожей твое тепло.
Описан в Высшем протоколе
Сей чудный факт.
Тебя любил и ты любила
Да будет так!
Жан-Поль. Тебе.
17 марта и всегда.
Виктория читала снова и снова, не решалась понять, что означали эти стихи. От растерянности и волнения ей захотелось плакать - бурными, некрасивыми, отнюдь не алмазными слезами. Нос набряк и глаза переполнились горячей влагой, готовой хлынуть ручьями. Когда зазвонил телефон, она долго в недоумении смотрела на него, прежде чем поднять трубку.
- Тори? Это Жан-Поль. Я здесь, внизу. Ты меня пустишь? Тогда скажи это своему стражу.
Так вот оно какое - счастье! Вместе ужинать, завтракать, чинить душ, потом плескаться под чуть теплой, перемежаемой кипятком водой, вместе засыпать и просыпаться, вместе дышать и понимать друг-друга так, что не ясно - ты ли сам так великолепно красноречив, чуток и тонок, или же просто читаешь мысли другого. А другой - это и есть ты, - лучшая часть тебя, расцветшая роскошная сердцевина души... Как же кстати пришелся этот утомительно-ненужный до сих пор уик-энд. Как много они успели узнать друг о друге и как многое решить!
- Глупышка, ведь кроме эпизода с лягушкой за шиворотом, меня с Антонией ничего не связывало. Все остальное - это уже ты! - мягко внушал Жан-Поль.
- А как же ужас перед бритой наголо пациенткой Динстлера, встреченной у бассейна? Как же твои жалостливые беседы с несчастной родственницей Алисы, приехавшей на Остров в Рождество? - допытывалась Виктория.
- Девочка, славная моя! Разве ты ещё не поняла, что во всех переплетениях наших судеб есть какой-то смысл? Дяде Йохиму удалось угадать его! Уж не знаю, что руководило его святым безумием, но он сделал великолепный подарок мне, сотворив тебя. И, главное, преподал дорогой урок... Я никогда не мог бы быть счастлив с Антонией. Мне нужна была именно ты - со всеми твоими дурацкими, милыми, изысканными потрохами! Весь я создавался по плану и меркам твоей души и лишь для тебя писал, думал, изобретал...
Не могу объяснить, почему, но именно ради тебя я зачитывался опытами по селекции гороха, выявляющим механизм наследования... Да, да, не смейся, - из-за тебя я заразился этой наукой, стал одержим ею. А теперь упиваюсь работой, будто меня несет могучая волна! Понимаешь, волна - это ты!
- Жанни, - Виктория гладила растрепанные длинные пряди Жан-Поля, а смотрела мимо, в неведомую, туманную даль. - Милый, я тоже чувствую это, но не могу выразить точно. Йохим совершил чудо, соединив нас. Мы непременно должны навестить "Каштаны" и сообщить ему это. Как ты смотришь насчет июня? Мне полагается неделя на "библиотечные разработки".
- Ах, Тори, как бы я теперь не заглядывал в будущее - вижу сплошной июнь - все в цвету, в радости и в самом начале огромного, бесконечного лета...
...Жан-Поль уехал, обещая через месяц забрать Викторию к себе в университет, где также существовала потребность в социологах, а в муниципальном отделе регистрации браков с нетерпением ждали молодоженов. Уже оттуда, в статусе молодой семьи, они явятся к "сосватавшему" их дяде Йохиму. Но не прошло и половины намеченного срока, а планы рухнули: от Мейсона пришло известие о гибели доктора Динстлера с предупреждением для Виктории не являться на похороны. Наверняка, у него были на то веские основания.
- Вот мы и промахнулись во времени, Тори. Серьезно промазали упустили возможность сказать человеку доброе слово, а как он его заслужил! - в голосе звонившего Жан-Поля клокотала обида. - Жди меня дома, девочка. После похорон я прямо к тебе.
- Эй, милый! Шепни ему от меня... Мне посчастливилось полюбить доктора Динстлера. К тому же он был моим крестным. Я думаю, это что-то, да значит. Наверное - очень важное...
...Позвонив утром на остров, Тори узнала от Алисы, что Остин в больнице, а проводить Йохима в последний путь прибыли Антония и Жан-Поль.
- Не мучь себя, девочка. Никто из нас уже ничего не сможет сделать для него. Йохим по-своему любил тебя и, конечно, порадовался бы за вас. Я знаю от Жан-Поля о вашем решении, поздравляю, детка... - Алиса помолчала, что-то соображая. - Послушай меня внимательно: когда Жан-Поль вернется, вам предстоит серьезный разговор. Нет, милая, не о вас - вы все уже сами решили. Скорее... о нас, стариках. У тебя доброе сердце, девочка, ты поймешь и простишь. И еще: что бы ни случилось, не сердись на Тони. Ей сейчас тяжелее всех.
В мрачных раздумьях Виктория опустила трубку.
Рассказ Жан-Поля произвел на неё странное впечатление - она будто бы слушала сказку и, в то же время, Виктории казалось, что обо всем этом она уже давно откуда-то знала. Но просто не могла вспомнить.
- Бедная Тони, ей, наверно, совсем не просто. Подумай, ведь она не только произведение Динстлера, как я. Дочь, толкнувшая отца к самоубийству! Что же она должна была пережить до того момента, пока Артур не сознался в своем деянии...
- Кто-то очень хитрый обвел нас вокруг пальца. Хотелось бы знать автора этого замысловатого сюжета... - Жан-Поль воинственно крутил в руках вилку, не притронувшись к еде. В сковороде стыла приготовленная к его приезду Викторией пицца.
- Ты же сам сказал - судьба, случай, - напомнила Виктория, включая кофеварку.
- Случай не прячет в автомобиле часовой механизм и не посылает наемных убийц... Хотя, в рисунках наших судеб вплетена и эта нить. Мазутно-вязкая краска зла. - Вторично столкнувшийся с чьей-то злой волей, Жан-Поль чувствовал неведомое доселе ожесточение.
Виктории пришлось втянуть его в пространную дискуссию о непротивлении насилию, пока взъерошенный поборник справедливости не успокоился и даже не расправился с остатками остывшей пиццы.
Встречаясь в маленькой квартире Виктории, они не очень мудрили с застольем. Ближайшее кафе снабжало трапезы всем необходимым - от картофельного салата и сосисок до разнообразных сладостей.
- Больше всего на свете люблю охлажденные пирожки, растекшееся клубничное мороженое и рыжеволосых "невест Америки" в мужской рубахе на голое тело, - заявил Жан-Поль, завершая десерт.
- А я - стройных брюнетов, имя Роланд и пирог с яблоками! - Это Чехов. У нас шестьдесят лет назад сняли прекрасный комедийный фильм "Свадьба". Я обязательно его перепишу, тебе очень понравится.
- Не сомневаюсь. Практически мы любим одно и то же: себя друг к друге. И мы всегда знаем, чего хотим.
- А хотим мы сейчас... - Виктория интонацией обозначила многоточие, уже зная, что Жан-Поль удивительно точно продолжает её мысль. - Ах, нет, милый. То есть, да. Во-первых, и как всегда. - Она позволила Жан-Полю снять с себя рубаху. - А, во-вторых, мы хотим...
Жан-Поль обнял её и прижавшись губами к губам, так, чтобы говорить в унисон, промычал: "Мы хотим поддержать Антонию!"
После похорон Динстлера Тони замкнулась себе. Она отсиживалась в своей комнате, каждый день собираясь покинуть Остров. Но бежать было некуда, от себя не уйдешь, от бессильной злобы, растерянности, страха. "Кто же я?" - думала она, разглядывая в зеркале ставшее незнакомым лицо. И пыталась угадать, как скоро Ванда Динстлер возьмет свое - неведомая кокетливая мещаночка, мать...
Пигмалион ушел, завещав своей дочери поскорее избавиться от его дара, неспроста он оставил ей ту, детскую фотографию - нетронутый "оригинал". Он так и покинул этот мир - отвергнутый отец и неудачливый мастер, убежденный, что Тони проклинает дарованную ей красоту.
Разве можно было примириться со всем этим, сочинив себе сразу иное будущее? Вначале она решила уйти из рекламного мира, поселиться в уютной глуши с сыном и каким-нибудь заурядным добряком-мужем, делающим ей по праздникам маленькие подарки, а в будни - бесконечных детей. Именно то, о чем блистательная А. Б. когда-то лицемерно мечтала: обывательское существование курносой, хозяйственной клуши.
Но чем больше распаляла она свое воображение картинами мирного семейного будущего, тем сильнее вскипала злость. Очень скоро уготованная для себя судьба казалась ей не более привлекательной, чем собственные похороны. Но что же делать - возвращаться в Париж без верного Шнайдера прямиком в объятия Феликса?
Артур исчез сразу после сцены на кладбище, оставив в порядке все бумаги Антонии и написав короткое заявление об отставке. Он даже не добавил ни слова для неё - ушел без следа...
Видеть Картье Антонии совсем не хотелось, а кроме того - прятаться от страстного принца, новь возвращающегося к осени в Сорбонну. Бейлим несколько раз звонил на Остров, получая весьма категоричный ответ горничной: "Мадемуазель Браун подойти к телефону не может".
Что делать с ним? Стать официальной любовницей восточного креза на глазах у всего Парижа? Устраивать тайные встречи, прячась от пронырливых журналистов и чувствуя, что с каждым разом все сильнее хочет удержать его? Нет, этот мальчик слишком серьезно задел её сердце, чтобы разыгрывать банальный флирт...
Бежать! Подальше от своего прошлого, от всех тех, кто досаждал любовью или хищно выжидал провала. Но нет, она не позволит забыть её - она покинет поле боя под триумфальные фанфары!
Антония воспряла духом, поставив перед собой головоломную задачу она решила покорить Америку, прошуметь, прогреметь, стать обожаемой "звездой" огромного континента. И как Золушке - в самый разгар бала - на гребне славы и популярности - исчезнуть навсегда с удовлетворением осуществившейся справедливости. Ее последняя победа будет посвящена Йохиму.
Задача не простая, если учесть специфику американского "рынка", отсутствие Шнайдера и солидных деловых партнеров. "Ничего, Тони, год. Год ты не сможешь ни спать, ни есть спокойно. Ты станешь корыстной, пробивной, изворотливой. И ты будешь "возлюбленной Америки", как Мерилин Монро или легендарная Грета Гарбо. Ты покоришь эту страну, и она запомнит А. Б. навсегда", - подбадривала себя Антония, твердо решив преодолеть все препятствия.
Дождавшись, когда Остин вернется домой из больницы с условием постоянного медицинского контроля и отсутствия стрессов, Тони доложила родителям о своем плане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
По заключению полицейских экспертов автомобиль погибшего Динстлера имел испорченные тормоза. Людям Кассио не составило труда обнаружить человека, устроившего аварию по заданию некоего господина, по всем параметрам соответствовавшего "информ-портрету" Шнайдера, хранящемуся в картотеке. Кассио спустился в бункер и осторожно передвинул желто-синюю приплюснутую фигурку с периферии поля в центр на красный квадрат между двумя оранжевыми столбиками. - "Увы, любезный Шнайдер, вы не дали отдохнуть всей труппе. Да и самому придется пошустрить. Представление продолжается. А красный цвет - это, конечно, кровь!"
Затем Альконе достал маленький, в перламутровом окладе, перочинный ножичек, не без удовольствия вырезал на груди одной из одинаковых фигурок глубокий крест и поставил её на место - в красный, поближе к Шнайдеру: "Пожалуй, вам лучше не слишком удаляться от своего партнера, мадемуазель Виктория".
Виктория Меньшова благополучно прошла конкурс на должность консультанта по вопросам контактов с Восточной Европой в отделе социологических исследований фирмы SMR.
Мейсон Хартли как по волшебству уладил вопрос с её документами и через неделю после возвращения из Италии Виктория уже подала необходимые анкеты для вступительного интервью.
Собеседование прошло успешно - скромная, но уверенная в себе, девушка с отличным университетским дипломом понравилась представителю фирмы, возглавляющему подразделение социологической службы. Умная, серьезная, ни тени русского разгильдяйства или закомплексованности. Правда, судя по анкете, её бабка покинула Россию ещё накануне октябрьской революции, а девушка из чувства патриотизма оставила фамилию русских предков, не скрывая своей заинтересованности в перспективах работы в Восточном регионе. К тому же она была вполне хорошенькой, несмотря на крупные очки и старушечий стиль в прическе и одежде.
В соответствии с условиями контракта мисс Меньшова получила собственную квартиру, арендуемую фирмой для молодых сотрудников, которую и заняла с помощью двух милых дам - социологинь, добродушно принявших новенькую в свой небольшой коллектив.
Дни, проводимые Викторией в изучении тяжелых папок с анкетами о работе её отдела за предыдущий год, летели незаметно. Она мило болтала с новыми приятельницами во время ланча в кафе, рассказывая о придуманном доме и даже некоем, сконструированном из черт Жан-Поля, женихе, работающем в Принстонском университете. Но выходя после работы на шумную улицу чужого города, чувствовала себя опустошенной. Разъезжались со служебной стоянки цветные автомобили, унося к семьям её коллег. Воздушный поцелуй, посланный из-за опущенного стекла - и вот она уже одна, машинально шагает в знакомом направлении, погрузившись в невеселые думы.
Барьер взят, будущее устроено. Но этого ли хотела она? Мечты о возвращении на родину с каждым годом становились все менее реальны. Связь с матерью поддерживалась редкими письмами, передаваемыми по каналу Брауна. И что-то уходило из писем, как исчезает аромат увядающего цветка. Но иногда ныло сердце, ох как ныло, выуживая из памяти до сумасшествия яркие картинки прежней жизни - маму, отца, Максима, Катю... Каким же прочным казалось все это пятнадцатилетней Вике и как легко разрушилось, исчезнув за крутым поворотом. Жизнь выделывала сложнейшие кульбиты, возводя на пути Виктории препятствия и готовя невероятные сюрпризы. Она научилась быть стойкой, принимая потери и находки без жалобных девичьих истерик. Она изведала вкус победы и горечь поражений, не разучившись любить и помнить. Но счастья не было...
Виктория понуро шла по тихой зеленой улице к многоэтажному дому, где находилась её квартирка. Скромная по американским понятиям и роскошная - по российским. Многонаселенный дом (низкий сорт) с холлом, уставленным цветами в кадках и темнокожим любезным портье, не забывающим улыбнуться, вызывая лифт. При входе, коридорах и на лестницах, естественно, ковролин (дешевая синтетика), регулярно вычищаемый уборщицей мощным агрегатом (шум и сплошная аллергия от порошка). Гостиная, она же столовая, соединена с кухней. А в кухне обязательный набор: посудомоечная машина, микроволновая печь, холодильник и комбайн, умеющий готовить почти без вмешательства хозяйки (стандартный минимум комфорта). Спальня крошечная, пестренькая с широкой жесткой кроватью, стеллажами для книг и хозяйственной кладовкой для одежды и вещей. Естественно, два туалета. Один при входе, с маленькой раковиной для гостей. Другой - прямо из спальни с душевой кабиной и биде. В общем студенческая квартирка - на годик, не больше. Но Виктория думала о своем доме с теплом. Это был её первый собственный угол, где можно было закрыться от всего мира, расставить по столам и окнам свои любимые цветы и, главное, водрузить у кровати карандашный портрет Жан-Поля, сделанный ею в каком-то наитии.
Воспоминания об итальянском путешествии были постоянной темой углубленных самокопаний. И чем больше размышляла Виктория, тем сильнее винила себя за допущенные ошибки, казавшиеся непоправимыми. Все, решительно все сделала она не так, приложила максимум усилий, чтобы потерять его навсегда. Ведь знала же, что любовь этого парня не приемлет лжи, но не смела сказать правду, не сумела довериться, унизив его и себя. Жан-Поль провел ночь с обожествляемой Антонией, а , утром оказалось, что он держал в объятиях оборотня... Вика не могла забыть выражение брезгливого ужаса с которым выслушивал он её невнятные запоздалые признания..."Ну почему же, почему я рассказала ему все после? Боялась, что любимый отвергнет, что никогда не узнаю, каков вкус его губ?" - Который раз Виктория задавала себе эти вопросы, не замечая, что бормочет вслух.
- Мисс что-то сказала? Простите, я не расслышал, - любезно улыбался ей портье Джордж, открывая парадную дверь. - Я увидел вас через стекло и решил встретить. Дело в том, что мне передали для мисс Меньшовой письмо. Просили передать лично.
- Мне? - Виктория удивленно подняла брови - она никому ещё не успела сообщить свой новый адрес. Но на конверте было написано её имя.
- Благодарю. - Она поспешно спрятала письмо в сумочку, догадавшись, что это срочное известие от Мейсона, скорее всего, весьма неприятного свойства.
Захлопнув за собой квартирную дверь Виктория с упавшим сердцем вскрыла конверт. На сложенном вдвое листке обычной тетрадной бумаги, широко распахнулись лиловые строчки.
"Ну вспомни, вспомни: это было
Лишь ты да я.
Как из брандсбойта колотила
В стекло вода.
Как-будто не было, ей, льющей
Важнее дел,
Чем охранять покой двух льнущих
Друг к другу тел.
И помню я со странной силой,
Вот как сейчас:
Меня влечет сквозь сумрак лживый
Свет милых глаз.
И словно воздух, что напоследок
Вздохнуть дано
Вбираю я всей зябкой кожей твое тепло.
Описан в Высшем протоколе
Сей чудный факт.
Тебя любил и ты любила
Да будет так!
Жан-Поль. Тебе.
17 марта и всегда.
Виктория читала снова и снова, не решалась понять, что означали эти стихи. От растерянности и волнения ей захотелось плакать - бурными, некрасивыми, отнюдь не алмазными слезами. Нос набряк и глаза переполнились горячей влагой, готовой хлынуть ручьями. Когда зазвонил телефон, она долго в недоумении смотрела на него, прежде чем поднять трубку.
- Тори? Это Жан-Поль. Я здесь, внизу. Ты меня пустишь? Тогда скажи это своему стражу.
Так вот оно какое - счастье! Вместе ужинать, завтракать, чинить душ, потом плескаться под чуть теплой, перемежаемой кипятком водой, вместе засыпать и просыпаться, вместе дышать и понимать друг-друга так, что не ясно - ты ли сам так великолепно красноречив, чуток и тонок, или же просто читаешь мысли другого. А другой - это и есть ты, - лучшая часть тебя, расцветшая роскошная сердцевина души... Как же кстати пришелся этот утомительно-ненужный до сих пор уик-энд. Как много они успели узнать друг о друге и как многое решить!
- Глупышка, ведь кроме эпизода с лягушкой за шиворотом, меня с Антонией ничего не связывало. Все остальное - это уже ты! - мягко внушал Жан-Поль.
- А как же ужас перед бритой наголо пациенткой Динстлера, встреченной у бассейна? Как же твои жалостливые беседы с несчастной родственницей Алисы, приехавшей на Остров в Рождество? - допытывалась Виктория.
- Девочка, славная моя! Разве ты ещё не поняла, что во всех переплетениях наших судеб есть какой-то смысл? Дяде Йохиму удалось угадать его! Уж не знаю, что руководило его святым безумием, но он сделал великолепный подарок мне, сотворив тебя. И, главное, преподал дорогой урок... Я никогда не мог бы быть счастлив с Антонией. Мне нужна была именно ты - со всеми твоими дурацкими, милыми, изысканными потрохами! Весь я создавался по плану и меркам твоей души и лишь для тебя писал, думал, изобретал...
Не могу объяснить, почему, но именно ради тебя я зачитывался опытами по селекции гороха, выявляющим механизм наследования... Да, да, не смейся, - из-за тебя я заразился этой наукой, стал одержим ею. А теперь упиваюсь работой, будто меня несет могучая волна! Понимаешь, волна - это ты!
- Жанни, - Виктория гладила растрепанные длинные пряди Жан-Поля, а смотрела мимо, в неведомую, туманную даль. - Милый, я тоже чувствую это, но не могу выразить точно. Йохим совершил чудо, соединив нас. Мы непременно должны навестить "Каштаны" и сообщить ему это. Как ты смотришь насчет июня? Мне полагается неделя на "библиотечные разработки".
- Ах, Тори, как бы я теперь не заглядывал в будущее - вижу сплошной июнь - все в цвету, в радости и в самом начале огромного, бесконечного лета...
...Жан-Поль уехал, обещая через месяц забрать Викторию к себе в университет, где также существовала потребность в социологах, а в муниципальном отделе регистрации браков с нетерпением ждали молодоженов. Уже оттуда, в статусе молодой семьи, они явятся к "сосватавшему" их дяде Йохиму. Но не прошло и половины намеченного срока, а планы рухнули: от Мейсона пришло известие о гибели доктора Динстлера с предупреждением для Виктории не являться на похороны. Наверняка, у него были на то веские основания.
- Вот мы и промахнулись во времени, Тори. Серьезно промазали упустили возможность сказать человеку доброе слово, а как он его заслужил! - в голосе звонившего Жан-Поля клокотала обида. - Жди меня дома, девочка. После похорон я прямо к тебе.
- Эй, милый! Шепни ему от меня... Мне посчастливилось полюбить доктора Динстлера. К тому же он был моим крестным. Я думаю, это что-то, да значит. Наверное - очень важное...
...Позвонив утром на остров, Тори узнала от Алисы, что Остин в больнице, а проводить Йохима в последний путь прибыли Антония и Жан-Поль.
- Не мучь себя, девочка. Никто из нас уже ничего не сможет сделать для него. Йохим по-своему любил тебя и, конечно, порадовался бы за вас. Я знаю от Жан-Поля о вашем решении, поздравляю, детка... - Алиса помолчала, что-то соображая. - Послушай меня внимательно: когда Жан-Поль вернется, вам предстоит серьезный разговор. Нет, милая, не о вас - вы все уже сами решили. Скорее... о нас, стариках. У тебя доброе сердце, девочка, ты поймешь и простишь. И еще: что бы ни случилось, не сердись на Тони. Ей сейчас тяжелее всех.
В мрачных раздумьях Виктория опустила трубку.
Рассказ Жан-Поля произвел на неё странное впечатление - она будто бы слушала сказку и, в то же время, Виктории казалось, что обо всем этом она уже давно откуда-то знала. Но просто не могла вспомнить.
- Бедная Тони, ей, наверно, совсем не просто. Подумай, ведь она не только произведение Динстлера, как я. Дочь, толкнувшая отца к самоубийству! Что же она должна была пережить до того момента, пока Артур не сознался в своем деянии...
- Кто-то очень хитрый обвел нас вокруг пальца. Хотелось бы знать автора этого замысловатого сюжета... - Жан-Поль воинственно крутил в руках вилку, не притронувшись к еде. В сковороде стыла приготовленная к его приезду Викторией пицца.
- Ты же сам сказал - судьба, случай, - напомнила Виктория, включая кофеварку.
- Случай не прячет в автомобиле часовой механизм и не посылает наемных убийц... Хотя, в рисунках наших судеб вплетена и эта нить. Мазутно-вязкая краска зла. - Вторично столкнувшийся с чьей-то злой волей, Жан-Поль чувствовал неведомое доселе ожесточение.
Виктории пришлось втянуть его в пространную дискуссию о непротивлении насилию, пока взъерошенный поборник справедливости не успокоился и даже не расправился с остатками остывшей пиццы.
Встречаясь в маленькой квартире Виктории, они не очень мудрили с застольем. Ближайшее кафе снабжало трапезы всем необходимым - от картофельного салата и сосисок до разнообразных сладостей.
- Больше всего на свете люблю охлажденные пирожки, растекшееся клубничное мороженое и рыжеволосых "невест Америки" в мужской рубахе на голое тело, - заявил Жан-Поль, завершая десерт.
- А я - стройных брюнетов, имя Роланд и пирог с яблоками! - Это Чехов. У нас шестьдесят лет назад сняли прекрасный комедийный фильм "Свадьба". Я обязательно его перепишу, тебе очень понравится.
- Не сомневаюсь. Практически мы любим одно и то же: себя друг к друге. И мы всегда знаем, чего хотим.
- А хотим мы сейчас... - Виктория интонацией обозначила многоточие, уже зная, что Жан-Поль удивительно точно продолжает её мысль. - Ах, нет, милый. То есть, да. Во-первых, и как всегда. - Она позволила Жан-Полю снять с себя рубаху. - А, во-вторых, мы хотим...
Жан-Поль обнял её и прижавшись губами к губам, так, чтобы говорить в унисон, промычал: "Мы хотим поддержать Антонию!"
После похорон Динстлера Тони замкнулась себе. Она отсиживалась в своей комнате, каждый день собираясь покинуть Остров. Но бежать было некуда, от себя не уйдешь, от бессильной злобы, растерянности, страха. "Кто же я?" - думала она, разглядывая в зеркале ставшее незнакомым лицо. И пыталась угадать, как скоро Ванда Динстлер возьмет свое - неведомая кокетливая мещаночка, мать...
Пигмалион ушел, завещав своей дочери поскорее избавиться от его дара, неспроста он оставил ей ту, детскую фотографию - нетронутый "оригинал". Он так и покинул этот мир - отвергнутый отец и неудачливый мастер, убежденный, что Тони проклинает дарованную ей красоту.
Разве можно было примириться со всем этим, сочинив себе сразу иное будущее? Вначале она решила уйти из рекламного мира, поселиться в уютной глуши с сыном и каким-нибудь заурядным добряком-мужем, делающим ей по праздникам маленькие подарки, а в будни - бесконечных детей. Именно то, о чем блистательная А. Б. когда-то лицемерно мечтала: обывательское существование курносой, хозяйственной клуши.
Но чем больше распаляла она свое воображение картинами мирного семейного будущего, тем сильнее вскипала злость. Очень скоро уготованная для себя судьба казалась ей не более привлекательной, чем собственные похороны. Но что же делать - возвращаться в Париж без верного Шнайдера прямиком в объятия Феликса?
Артур исчез сразу после сцены на кладбище, оставив в порядке все бумаги Антонии и написав короткое заявление об отставке. Он даже не добавил ни слова для неё - ушел без следа...
Видеть Картье Антонии совсем не хотелось, а кроме того - прятаться от страстного принца, новь возвращающегося к осени в Сорбонну. Бейлим несколько раз звонил на Остров, получая весьма категоричный ответ горничной: "Мадемуазель Браун подойти к телефону не может".
Что делать с ним? Стать официальной любовницей восточного креза на глазах у всего Парижа? Устраивать тайные встречи, прячась от пронырливых журналистов и чувствуя, что с каждым разом все сильнее хочет удержать его? Нет, этот мальчик слишком серьезно задел её сердце, чтобы разыгрывать банальный флирт...
Бежать! Подальше от своего прошлого, от всех тех, кто досаждал любовью или хищно выжидал провала. Но нет, она не позволит забыть её - она покинет поле боя под триумфальные фанфары!
Антония воспряла духом, поставив перед собой головоломную задачу она решила покорить Америку, прошуметь, прогреметь, стать обожаемой "звездой" огромного континента. И как Золушке - в самый разгар бала - на гребне славы и популярности - исчезнуть навсегда с удовлетворением осуществившейся справедливости. Ее последняя победа будет посвящена Йохиму.
Задача не простая, если учесть специфику американского "рынка", отсутствие Шнайдера и солидных деловых партнеров. "Ничего, Тони, год. Год ты не сможешь ни спать, ни есть спокойно. Ты станешь корыстной, пробивной, изворотливой. И ты будешь "возлюбленной Америки", как Мерилин Монро или легендарная Грета Гарбо. Ты покоришь эту страну, и она запомнит А. Б. навсегда", - подбадривала себя Антония, твердо решив преодолеть все препятствия.
Дождавшись, когда Остин вернется домой из больницы с условием постоянного медицинского контроля и отсутствия стрессов, Тони доложила родителям о своем плане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53