Откуда этот бездомный бродяга, бросившийся под колеса моей машины, от которого несет канализацией, знает о моем личном запахе? Откуда он знает обо мне? Я обернулась и увидела его ближе, чем ожидала. Так близко, что у меня перехватило дыхание.
– На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду, – продолжал он, глядя на меня горящими глазами. – Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать. Ты пришла в себя, потеряв память, лежала под палящим полуденным солнцем и не понимала, кто ты и где. Память постепенно вернулась к тебе, но расцветавшее шестое чувство – нет. Ты залечила искалеченное тело и превратила его в боевую машину, в оружие, в инструмент воина. И это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится.
– Откуда ты все это знаешь? Боже, как жалко звучит мой голос.
– У меня свои таланты. У тебя – свои.
– Хочешь сказать, как у супергероя?
Если он так думает, то выбрал не ту девушку: моя жизнь напоминает мыльную оперу, а не героический комикс.
Человек поджал губы и посмотрел вверх, словно читал звездное небо как карту. Здесь, далеко в пустыне, звезды сверкали ярко и далеко раскинулись на небе в эту ясную ночь.
– Я не могу помочь тебе сейчас, Джоанна. Еще слишком рано. Я пришел предупредить тебя. Если уцелеешь, я с тобой свяжусь. – И он похромал прямо в пустыню Но спустя несколько мгновений остановился, и впервые в его фигуре появилась неуверенность. – Джоанна?
Я смотрела на него и дрожала. – Постарайся уцелеть.
Забавно, но я весь день об этом слышу.
* * *
Здравый рассудок был относительно неуловимым состоянием, после того как десять лет назад меня изнасиловали. Эта странная встреча в пустыне с человеком, который не Мог всего этого обо мне знать, напомнила мне, как трудно било сохранить хоть немного нормальности… впрочем, думаю, совершенно новое ощущение, когда угрожают зазубренной кочергой, тоже имело отношение к этому воспоминанию. Оба совершенно незнакомых мне человека говорили о событиях, о которых в моей семье не упоминали годами, и творили о моем прошлом так легко, словно просили передать соль…
Что случилось, Джоанна, дорогая? Видения? Может, что-то напомнило тебе горячую летнюю ночь?
На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду..
Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать.
Это правда, все это было. Но как правило – просто что бы не утратить с таким трудом завоеванную нормальность – я на этом не сосредоточивалась.
После нападения, после того как я пришла в себя, насколько можно это сделать после такого, после девяти месяцев, проведенных в укрытии, я со временем даже закончила школу, Я не позволяла себе оставаться жертвой человека, который и так отнял у меня слишком многое. Гнев и страх сменились целеустремленностью и верой в то, что если кто-то пытался сделать вас своей жертвой, не обязательно этой жертвой становиться.
И поэтому я совершала нормальные поступки. Поступила в колледж и окончила его с дипломами по фотографии и искусствоведению. Я тренировала мозг так же, как тело, заставляла себя быть общительной, чтобы не окаменеть или не превратиться в лед, чтобы не стать чем-то жестким, хрупким, мертвым.
И я забыла – вернее, говорила себе, что забыла, – о ребенке.
Мне стало чрезвычайно важно сбежать из позолоченной клетки Ксавье, из этого гигантского архитектурного урода, ложно великолепного снаружи, но с чувствами печали и вины, которые поселились внутри после нападения на меня в пустыне. Я жила в студенческом общежитии, в одной комнате с девушкой, которая на настенном календаре вела запись всех мужчин, с которыми переспала. Я вступила в студенческое землячество – правда, на одну минуту, но все же – и заставляла себя ходить на свидания, стараясь, чтобы самая первая и глубокая реакция – автоматически отказать и уйти – находилась под контролем. Тогда я приняла решение: никогда не говорить «нет». Конечно, иногда я проклинала себя за неуклонное соблюдение этого правила – я потеряла счет, сколько рук, пытающихся потискать меня, мне пришлось отбросить, – но защита от навязчивых парней – легкий танец по сравнению с тем, что произошло сегодня.
И я старалась не отгораживаться от мира, вот почему реплика Бена о том, что я прячусь за своими объективами, меня особенно задела. Да, я брожу по городу в то время, когда мне следовало быть дома, готовить ужин мужу и двум потомкам. Большое дело. Но в тенях моего города, этого сверкающего города долларовых буфетов и неоновых драм, я обнаружила полное отсутствие представлений о том, что такое нормальное. Когда я выношу на улицы свой аппарат, никому нет дела до моего прошлого или до моего имени. Когда на цыпочках прохожу по уродливым темным переулкам, глядя в лица, которые в ответ бесстрашно и открыто смотрят на меня, я могу перестать делать вид, что у меня нормальный и цельный характер. Я просто могу здесь быть цельной.
А теперь какой-то бродяга, вообразивший себя героем комикса, сообщает мне, что кто-то собирается снова напасть на меня. Хуже того, у меня есть основания, несмотря на весь его бессвязный бред, поверить его словам. Первая причина – на меня уже напали. Очень ясный сигнал. Вторая причина – в нашем разговоре были не только загадки и скрытые смыслы: он повторял беседу с Аяксом, если не точно, то по крайней мере по набору слов и содержанию. Оба утверждали, что знают мой запах. Оба заявляли, что я в чем-то особенная. Оби сказали, что за мной по-прежнему следят.
В-третьих, этот вонючий бродяга знал не только, как меня зовут, мою семью, мое прошлое – он знал подробности, которых не знал никто, а некоторые из них я и сама постаралась забыть. И самое главное – он знал, какими словами я описываю себя, словами, которыми я определяю, кем стала, заполнив дыры в душе, образовавшиеся из-за неспособности девочки защитить себя.
Оружие. Воин. Охотник.
Потому что, несмотря на все усилия стать цельной женщиной и к тому же относительно открытой, я постоянно остро ощущала, что он – нападавший – так и не был найден. Он никогда не смотрел на мир из-за решетки… по крайней мере не за то, что сделал со мной. Он по-прежнему где-то здесь. Я чувствовала его каждой своей прежней раной. Я слышала его голос всякий раз, как темнота опускалась на «Полосу».
Но у меня здесь есть свое место – в этом мире, в этом городе, на этих улицах. Я приобрела его путем труда и решимости и не собираюсь отказываться от него только потому, что какой-то потерявший аппетит псих и спятивший бродяга вторглись в мою жизнь.
Нет, поклялась я, направляясь домой по освещенным неоном улицам. Я не сдамся. Не сдамся без жестокой, безжалостной, будьте вы прокляты, борьбы.
4
Каждое утро я прежде всего готовлю себе кофе, опускаю солнцезащитный козырек и принимаю меры предосторожности – противозачаточные; цель, конечно, в том, чтобы постоянно быть настороже и защищенной. Сегодня я добавила пару таблеток аспирина, чтобы окончательно ликвидировать последствия ночного столкновения, и подготовилась к встрече с пользующимся самой дурной репутацией Ксавье Арчером. Сразу после восьми позвонила его секретарша и сказала, что он хочет видеть мою сестру и меня, и хотя она спросила, смогу ли я прийти, я поняла, что это не просьба.
Я согласилась прийти после полудня, а потом принялась рыться в шкафу, чтобы найти что-нибудь такое, что Ксавье сочтет подходящим; в глубине души я знала, что он не считает подходящим вообще видеть меня. Я для него большая помеха по причинам, которые ни он, ни я не можем контролировать, и с моей стороны смешно пытаться ему понравиться, хотя когда-то я старалась. Сейчас просто нужно соблюдать приличия и играть. А мой отец, как игровой магнат, умеет это делать. Уж поверьте.
Соображения удобства победили стремление произвести хорошее впечатление: я остановилась на футболке с рукавами в три четверти, джинсах в обтяжку и моих любимых кожаных сапогах – я уже дважды меняла на них подошву – все черное. Набросив поверх шарф и куртку, я проехала пять миль от моего скромного типового дома до построенного по специальному проекту жилища отца. Пропустить его невозможно. Оно занимает целый квартал в западной оконечности города. Меня впустил охранник с бачками, квадратной челюстью и телосложением культуриста – Элвис на стероидах, – и мгновение спустя я уже ехала по круглому подъездному пути к дому, который больше подходит для Лазурного берега, чем для долины Лас-Вегаса. Входя в дом, я встретилась с Оливией.
Физически мы с сестрой во всех отношениях разные. Я хожу с короткой спортивной стрижкой, а она словно только что сошла с рекламы шампуня. На моем лице, хотя и гладком, с тонкими чертами, очень редко бывает косметика, а Оливия постоянно проводит время у прилавка «Шанель». Сегодня она к тому же в розовой «прада», неприлично жизнерадостной для такого ноября, и в сопровождении своей обязательной спутницы, лучшей подруги Шер. Я вздохнула, глядя на них, стоящих под мраморным куполом портика. Похожи на кондитерские фигурки на свадебном торте; один их вид повышает содержание сахара в моей крови.
Подходя, я заслонила глаза рукой.
– Кажется, я сожгла сетчатку.
– Ха-ха, – откликнулась Оливия, поворачиваясь к Шер и улыбаясь так, что образовались ямочки на щеках. – Джоанна считает, что ядовитые реплики делают ее интеллигентной, не говоря уже о моральном превосходстве над всеми нами, у кого есть карточка «Неймана».
Черт побери, неплохо для женщины, которая когда-то надевала кроличьи уши и пушистый хвостик.
– Знаешь, возможно, это просто солнце, Джоанна, дорогая. – Глядя на мой черный ансамбль, Шер громко хлопнула жевательной резинкой, тоже розовой. – Оливия рассказывает, что ты выходишь только по ночам.
– Только в полнолуние, – ответила я, стараясь не волноваться из-за того, что Оливия судачит обо мне с Шер. У нас с Шер давняя вражда, она возникла в день нашей первой встречи, шесть лет назад. Шер – южная версия Оливии, остроязычная мегера в маске красавицы, с такой привычкой к манипулированию людьми, что Скарлетт от зависти покраснела бы. Она не воспринимает себя слишком серьезно, что я считаю хорошей чертой, но она ничего не воспринимает серьезно, а это мне кажется безответственным. К тому же к ней прислушивается сестра, которую я считаю своей лучшей подругой.
– Что ж, это объясняет твою бледность, дорогая. – Шер прижала к моей коже холодный, украшенный драгоценным камнем палец. А когда отняла его, цвет кожи не изменился. Тот же тест она повторила на себе, с гораздо более обнадеживающим результатом.
– Еще раз коснешься меня – потеряешь палец.
Она поднесла этот палец к губам и послала мне воздушный поцелуй.
Я едва сдержала рычание.
– Флирт на меня не подействует, Шер. У меня нет пениса.
– Ты уверена? – Она ухмыльнулась, опустив и подняв ресницы, как крылья бабочки, и, прежде чем я смогла ответить, отвернулась. – Буду ждать тебя в гостиной, Ливви-девочка. Не забудь, у нас в четыре свидание и ужин с чаем.
– Это комната для семьи, – бросила я ей вслед. А когда повернулась, увидела, что Оливия печально смотрит на меня. – Ну что?
– Почему ты всегда на нес набрасываешься? А выражение ее лица говорило «на нас».
– Легкая цель.
– Она моя лучшая подруга.
– Знаю.
Мы замолчали. Наконец я откашлялась.
– Давай покончим с этой встречей с дорогим папочкой. Не хочу, чтобы ты пропустила этот ужин.
– Можешь пойти с нами, – предложила она, когда мы вступили в извилистый коридор, ведущий к офисному крылу.
И после этого мне под ногти сунут горячие иголки.
– Не думаю.
– А сегодня вечером? – настаивала она. – Придешь?
– А что случилось. Малибу Кен встречается с кем-то другим?
– Нет, но у моей сестры день рождения. Я считала, мы его отметим. Только мы вдвоем.
Ее голос одновременно смягчил меня и причинил боль. Давно мы с ней ничего не делали вместе, просто для забавы. Потом, вспомнив, как она смотрела на меня, я подумала, что все, происходящее между нами, тут же докладывается Шер. Я люблю тебя, Оливия, но…
– У меня уже есть планы на вечер.
Мне ужасно хотелось рассказать ей о Бене. Но я не могла, когда голос и лицо Шер еще так свежи в памяти. Оливия выпятила нижнюю губу.
– Разве тебе не интересно узнать, что я тебе приготовила?
– В розовой бумаге или со штампом модного дизайнера?
– Нет. И не крест и не святую воду. Ты в полной безопасности.
– Ха-ха.
Но Оливия взяла меня за руку, так что мне трудно было скрестить руки на груди и тем более зарычать на нее. Черт возьми, она действует как криптонит перед менструацией, прекрасно знает, как лишить мое дурное настроение энергии.
– Упрямая, – прошептала она, словно про себя. – Слишком упрямая, чтобы признаться в какой-нибудь слабости…
– Не начинай снова.
– И слишком любит жизнь, чтобы совсем закрыться от нее.
Любит жизнь? Я приподняла бровь.
– Оливия, я целые дни сплю – когда не тренируюсь, а по ночам хожу по самым грязным трясинам этого города.
Она только улыбнулась.
– Раз в неделю ты работаешь добровольцем на кухне для бедных. Твои портреты бездомных всем рассказывают о том, что они существуют. Ты даешь им знать, что по крайней мере ты их видишь. И ты помогла десяткам сбежавших подростков вернуться домой, а если это невозможно, находила им новый дом.
Я застыла на месте.
– Откуда ты все это знаешь?
Она повернулась и двинулась по коридору, слегка улыбнувшись мне через плечо. Мне пришлось торопиться, чтобы догнать ее.
– Потому что я не только председательствую на вечерах, на которых собираются люди, довольные тем, что могут списать на благотворительность ужин в пятьсот долларов. Я общаюсь с людьми, которые говорили с теми, кому ты помогла. Те, кто может заплатить за дорогой ужин, называют меня «мисс Арчер», но те, кто получает бесплатную тарелку, называют тебя «другом».
– Меня сейчас вырвет, – сказала я в замешательстве… и в глубине души довольная.
– Пожалей ковер.
К этому времени мы уже оказались в мраморном зале, заметно отличающемся от всего остального в доме. Пол здесь не покрыт, три окна лишены украшений, а центр зала представляет собой нечто, именуемое «ступа». Однажды Ксавье объяснил, что в этой штуковине тибетские ламы хранят останки великих мудрецов прошлого.
Не знаю, как должна выглядеть тибетская «ступа», но здесь, с мраморными стенами– и наклонным потолком, все напоминает внутренности склепа.
Конечно, Ксавье как-то этот зал украсил. В центре стоит стеклянная витрина, освещенная сверху, а в ней первый полный английский перевод «Тибетской книги мертвых», рукописи возрастом в тринадцать столетий. Приятно и жизнерадостно. В конце зала есть также помост, достаточно просторный для трона, который Ксавье со временем и собирается на нем поставить. Сейчас здесь только большая в позолоченной раме картина маслом, на которой изображены снежные горные вершины над равниной с дикими цветами и пасущимися яками.
Ведущие к помосту предметы несколько менее пасторальны и гораздо более интересны: как деревянные солдаты, стоят ряды вертикальных молитвенных вееров; впрочем, я никогда не видела, чтобы их раскрывали, и не знаю, как ими пользуются. Да и о чем может молиться властный, эгоистичный игорный магнат?
Но все это озадачивало гораздо меньше масок. Ксавье утверждал, что они из деревни шерпов, высоко в Гималаях, и у меня не было причин не верить ему. Я не представляла, какова связь Ксавье с Гималаями. Он родом из Бронкса. Тоже своего рода экзотика, но слегка другая.
Первая маска сделана из меди, это продолговатое дьявольское лицо, которое ухмыляется вам, когда входите в комнату. Я всегда вздрагиваю, глядя на эту маску. Чуть дальше какой-то круглолицый бог, вырезанный из древесной капы, посылает гостям воздушный поцелуй надутыми губами. Еще один бог караулит вход в кабинет, он в короне с острыми выступами, и его алый рот раскрыт в беззвучном крике. И как будто всего этого мало, камера наблюдения смотрит из угла своим циклопическим красным глазом, завершая картину.
У двери прозвучал звонок.
– Входите, дамы.
Дубовая дверь раскрылась со щелкающим звуком.
Кабинет Ксавье больше соответствует тому, что можно ожидать от игорного магната. Никаких тотемов или духовных погремушек. Темное дерево, мебель огромных размеров и шоколадные стены. Звукопоглощающий потолок, туманные зеркала, лепка и застекленный шкаф ручной работы с впечатляющей коллекцией пыльных книг в старинных переплетах с нетронутыми корешками. И человек в этой комнате тоже по-своему величествен и грандиозен.
Ксавье Арчер заставляет всех почувствовать свое ничтожество. Он часто машет рукой, как европейский монарх, приглашающий подданных сесть. Так же он поступает и с нами, своими дочерьми, и единственным признаком того, что эта встреча отличается от совещания по объединению банков или обсуждения квартальных дивидендов, было то, что Ксавье не поднял головы от своих записей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду, – продолжал он, глядя на меня горящими глазами. – Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать. Ты пришла в себя, потеряв память, лежала под палящим полуденным солнцем и не понимала, кто ты и где. Память постепенно вернулась к тебе, но расцветавшее шестое чувство – нет. Ты залечила искалеченное тело и превратила его в боевую машину, в оружие, в инструмент воина. И это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится.
– Откуда ты все это знаешь? Боже, как жалко звучит мой голос.
– У меня свои таланты. У тебя – свои.
– Хочешь сказать, как у супергероя?
Если он так думает, то выбрал не ту девушку: моя жизнь напоминает мыльную оперу, а не героический комикс.
Человек поджал губы и посмотрел вверх, словно читал звездное небо как карту. Здесь, далеко в пустыне, звезды сверкали ярко и далеко раскинулись на небе в эту ясную ночь.
– Я не могу помочь тебе сейчас, Джоанна. Еще слишком рано. Я пришел предупредить тебя. Если уцелеешь, я с тобой свяжусь. – И он похромал прямо в пустыню Но спустя несколько мгновений остановился, и впервые в его фигуре появилась неуверенность. – Джоанна?
Я смотрела на него и дрожала. – Постарайся уцелеть.
Забавно, но я весь день об этом слышу.
* * *
Здравый рассудок был относительно неуловимым состоянием, после того как десять лет назад меня изнасиловали. Эта странная встреча в пустыне с человеком, который не Мог всего этого обо мне знать, напомнила мне, как трудно било сохранить хоть немного нормальности… впрочем, думаю, совершенно новое ощущение, когда угрожают зазубренной кочергой, тоже имело отношение к этому воспоминанию. Оба совершенно незнакомых мне человека говорили о событиях, о которых в моей семье не упоминали годами, и творили о моем прошлом так легко, словно просили передать соль…
Что случилось, Джоанна, дорогая? Видения? Может, что-то напомнило тебе горячую летнюю ночь?
На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду..
Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать.
Это правда, все это было. Но как правило – просто что бы не утратить с таким трудом завоеванную нормальность – я на этом не сосредоточивалась.
После нападения, после того как я пришла в себя, насколько можно это сделать после такого, после девяти месяцев, проведенных в укрытии, я со временем даже закончила школу, Я не позволяла себе оставаться жертвой человека, который и так отнял у меня слишком многое. Гнев и страх сменились целеустремленностью и верой в то, что если кто-то пытался сделать вас своей жертвой, не обязательно этой жертвой становиться.
И поэтому я совершала нормальные поступки. Поступила в колледж и окончила его с дипломами по фотографии и искусствоведению. Я тренировала мозг так же, как тело, заставляла себя быть общительной, чтобы не окаменеть или не превратиться в лед, чтобы не стать чем-то жестким, хрупким, мертвым.
И я забыла – вернее, говорила себе, что забыла, – о ребенке.
Мне стало чрезвычайно важно сбежать из позолоченной клетки Ксавье, из этого гигантского архитектурного урода, ложно великолепного снаружи, но с чувствами печали и вины, которые поселились внутри после нападения на меня в пустыне. Я жила в студенческом общежитии, в одной комнате с девушкой, которая на настенном календаре вела запись всех мужчин, с которыми переспала. Я вступила в студенческое землячество – правда, на одну минуту, но все же – и заставляла себя ходить на свидания, стараясь, чтобы самая первая и глубокая реакция – автоматически отказать и уйти – находилась под контролем. Тогда я приняла решение: никогда не говорить «нет». Конечно, иногда я проклинала себя за неуклонное соблюдение этого правила – я потеряла счет, сколько рук, пытающихся потискать меня, мне пришлось отбросить, – но защита от навязчивых парней – легкий танец по сравнению с тем, что произошло сегодня.
И я старалась не отгораживаться от мира, вот почему реплика Бена о том, что я прячусь за своими объективами, меня особенно задела. Да, я брожу по городу в то время, когда мне следовало быть дома, готовить ужин мужу и двум потомкам. Большое дело. Но в тенях моего города, этого сверкающего города долларовых буфетов и неоновых драм, я обнаружила полное отсутствие представлений о том, что такое нормальное. Когда я выношу на улицы свой аппарат, никому нет дела до моего прошлого или до моего имени. Когда на цыпочках прохожу по уродливым темным переулкам, глядя в лица, которые в ответ бесстрашно и открыто смотрят на меня, я могу перестать делать вид, что у меня нормальный и цельный характер. Я просто могу здесь быть цельной.
А теперь какой-то бродяга, вообразивший себя героем комикса, сообщает мне, что кто-то собирается снова напасть на меня. Хуже того, у меня есть основания, несмотря на весь его бессвязный бред, поверить его словам. Первая причина – на меня уже напали. Очень ясный сигнал. Вторая причина – в нашем разговоре были не только загадки и скрытые смыслы: он повторял беседу с Аяксом, если не точно, то по крайней мере по набору слов и содержанию. Оба утверждали, что знают мой запах. Оба заявляли, что я в чем-то особенная. Оби сказали, что за мной по-прежнему следят.
В-третьих, этот вонючий бродяга знал не только, как меня зовут, мою семью, мое прошлое – он знал подробности, которых не знал никто, а некоторые из них я и сама постаралась забыть. И самое главное – он знал, какими словами я описываю себя, словами, которыми я определяю, кем стала, заполнив дыры в душе, образовавшиеся из-за неспособности девочки защитить себя.
Оружие. Воин. Охотник.
Потому что, несмотря на все усилия стать цельной женщиной и к тому же относительно открытой, я постоянно остро ощущала, что он – нападавший – так и не был найден. Он никогда не смотрел на мир из-за решетки… по крайней мере не за то, что сделал со мной. Он по-прежнему где-то здесь. Я чувствовала его каждой своей прежней раной. Я слышала его голос всякий раз, как темнота опускалась на «Полосу».
Но у меня здесь есть свое место – в этом мире, в этом городе, на этих улицах. Я приобрела его путем труда и решимости и не собираюсь отказываться от него только потому, что какой-то потерявший аппетит псих и спятивший бродяга вторглись в мою жизнь.
Нет, поклялась я, направляясь домой по освещенным неоном улицам. Я не сдамся. Не сдамся без жестокой, безжалостной, будьте вы прокляты, борьбы.
4
Каждое утро я прежде всего готовлю себе кофе, опускаю солнцезащитный козырек и принимаю меры предосторожности – противозачаточные; цель, конечно, в том, чтобы постоянно быть настороже и защищенной. Сегодня я добавила пару таблеток аспирина, чтобы окончательно ликвидировать последствия ночного столкновения, и подготовилась к встрече с пользующимся самой дурной репутацией Ксавье Арчером. Сразу после восьми позвонила его секретарша и сказала, что он хочет видеть мою сестру и меня, и хотя она спросила, смогу ли я прийти, я поняла, что это не просьба.
Я согласилась прийти после полудня, а потом принялась рыться в шкафу, чтобы найти что-нибудь такое, что Ксавье сочтет подходящим; в глубине души я знала, что он не считает подходящим вообще видеть меня. Я для него большая помеха по причинам, которые ни он, ни я не можем контролировать, и с моей стороны смешно пытаться ему понравиться, хотя когда-то я старалась. Сейчас просто нужно соблюдать приличия и играть. А мой отец, как игровой магнат, умеет это делать. Уж поверьте.
Соображения удобства победили стремление произвести хорошее впечатление: я остановилась на футболке с рукавами в три четверти, джинсах в обтяжку и моих любимых кожаных сапогах – я уже дважды меняла на них подошву – все черное. Набросив поверх шарф и куртку, я проехала пять миль от моего скромного типового дома до построенного по специальному проекту жилища отца. Пропустить его невозможно. Оно занимает целый квартал в западной оконечности города. Меня впустил охранник с бачками, квадратной челюстью и телосложением культуриста – Элвис на стероидах, – и мгновение спустя я уже ехала по круглому подъездному пути к дому, который больше подходит для Лазурного берега, чем для долины Лас-Вегаса. Входя в дом, я встретилась с Оливией.
Физически мы с сестрой во всех отношениях разные. Я хожу с короткой спортивной стрижкой, а она словно только что сошла с рекламы шампуня. На моем лице, хотя и гладком, с тонкими чертами, очень редко бывает косметика, а Оливия постоянно проводит время у прилавка «Шанель». Сегодня она к тому же в розовой «прада», неприлично жизнерадостной для такого ноября, и в сопровождении своей обязательной спутницы, лучшей подруги Шер. Я вздохнула, глядя на них, стоящих под мраморным куполом портика. Похожи на кондитерские фигурки на свадебном торте; один их вид повышает содержание сахара в моей крови.
Подходя, я заслонила глаза рукой.
– Кажется, я сожгла сетчатку.
– Ха-ха, – откликнулась Оливия, поворачиваясь к Шер и улыбаясь так, что образовались ямочки на щеках. – Джоанна считает, что ядовитые реплики делают ее интеллигентной, не говоря уже о моральном превосходстве над всеми нами, у кого есть карточка «Неймана».
Черт побери, неплохо для женщины, которая когда-то надевала кроличьи уши и пушистый хвостик.
– Знаешь, возможно, это просто солнце, Джоанна, дорогая. – Глядя на мой черный ансамбль, Шер громко хлопнула жевательной резинкой, тоже розовой. – Оливия рассказывает, что ты выходишь только по ночам.
– Только в полнолуние, – ответила я, стараясь не волноваться из-за того, что Оливия судачит обо мне с Шер. У нас с Шер давняя вражда, она возникла в день нашей первой встречи, шесть лет назад. Шер – южная версия Оливии, остроязычная мегера в маске красавицы, с такой привычкой к манипулированию людьми, что Скарлетт от зависти покраснела бы. Она не воспринимает себя слишком серьезно, что я считаю хорошей чертой, но она ничего не воспринимает серьезно, а это мне кажется безответственным. К тому же к ней прислушивается сестра, которую я считаю своей лучшей подругой.
– Что ж, это объясняет твою бледность, дорогая. – Шер прижала к моей коже холодный, украшенный драгоценным камнем палец. А когда отняла его, цвет кожи не изменился. Тот же тест она повторила на себе, с гораздо более обнадеживающим результатом.
– Еще раз коснешься меня – потеряешь палец.
Она поднесла этот палец к губам и послала мне воздушный поцелуй.
Я едва сдержала рычание.
– Флирт на меня не подействует, Шер. У меня нет пениса.
– Ты уверена? – Она ухмыльнулась, опустив и подняв ресницы, как крылья бабочки, и, прежде чем я смогла ответить, отвернулась. – Буду ждать тебя в гостиной, Ливви-девочка. Не забудь, у нас в четыре свидание и ужин с чаем.
– Это комната для семьи, – бросила я ей вслед. А когда повернулась, увидела, что Оливия печально смотрит на меня. – Ну что?
– Почему ты всегда на нес набрасываешься? А выражение ее лица говорило «на нас».
– Легкая цель.
– Она моя лучшая подруга.
– Знаю.
Мы замолчали. Наконец я откашлялась.
– Давай покончим с этой встречей с дорогим папочкой. Не хочу, чтобы ты пропустила этот ужин.
– Можешь пойти с нами, – предложила она, когда мы вступили в извилистый коридор, ведущий к офисному крылу.
И после этого мне под ногти сунут горячие иголки.
– Не думаю.
– А сегодня вечером? – настаивала она. – Придешь?
– А что случилось. Малибу Кен встречается с кем-то другим?
– Нет, но у моей сестры день рождения. Я считала, мы его отметим. Только мы вдвоем.
Ее голос одновременно смягчил меня и причинил боль. Давно мы с ней ничего не делали вместе, просто для забавы. Потом, вспомнив, как она смотрела на меня, я подумала, что все, происходящее между нами, тут же докладывается Шер. Я люблю тебя, Оливия, но…
– У меня уже есть планы на вечер.
Мне ужасно хотелось рассказать ей о Бене. Но я не могла, когда голос и лицо Шер еще так свежи в памяти. Оливия выпятила нижнюю губу.
– Разве тебе не интересно узнать, что я тебе приготовила?
– В розовой бумаге или со штампом модного дизайнера?
– Нет. И не крест и не святую воду. Ты в полной безопасности.
– Ха-ха.
Но Оливия взяла меня за руку, так что мне трудно было скрестить руки на груди и тем более зарычать на нее. Черт возьми, она действует как криптонит перед менструацией, прекрасно знает, как лишить мое дурное настроение энергии.
– Упрямая, – прошептала она, словно про себя. – Слишком упрямая, чтобы признаться в какой-нибудь слабости…
– Не начинай снова.
– И слишком любит жизнь, чтобы совсем закрыться от нее.
Любит жизнь? Я приподняла бровь.
– Оливия, я целые дни сплю – когда не тренируюсь, а по ночам хожу по самым грязным трясинам этого города.
Она только улыбнулась.
– Раз в неделю ты работаешь добровольцем на кухне для бедных. Твои портреты бездомных всем рассказывают о том, что они существуют. Ты даешь им знать, что по крайней мере ты их видишь. И ты помогла десяткам сбежавших подростков вернуться домой, а если это невозможно, находила им новый дом.
Я застыла на месте.
– Откуда ты все это знаешь?
Она повернулась и двинулась по коридору, слегка улыбнувшись мне через плечо. Мне пришлось торопиться, чтобы догнать ее.
– Потому что я не только председательствую на вечерах, на которых собираются люди, довольные тем, что могут списать на благотворительность ужин в пятьсот долларов. Я общаюсь с людьми, которые говорили с теми, кому ты помогла. Те, кто может заплатить за дорогой ужин, называют меня «мисс Арчер», но те, кто получает бесплатную тарелку, называют тебя «другом».
– Меня сейчас вырвет, – сказала я в замешательстве… и в глубине души довольная.
– Пожалей ковер.
К этому времени мы уже оказались в мраморном зале, заметно отличающемся от всего остального в доме. Пол здесь не покрыт, три окна лишены украшений, а центр зала представляет собой нечто, именуемое «ступа». Однажды Ксавье объяснил, что в этой штуковине тибетские ламы хранят останки великих мудрецов прошлого.
Не знаю, как должна выглядеть тибетская «ступа», но здесь, с мраморными стенами– и наклонным потолком, все напоминает внутренности склепа.
Конечно, Ксавье как-то этот зал украсил. В центре стоит стеклянная витрина, освещенная сверху, а в ней первый полный английский перевод «Тибетской книги мертвых», рукописи возрастом в тринадцать столетий. Приятно и жизнерадостно. В конце зала есть также помост, достаточно просторный для трона, который Ксавье со временем и собирается на нем поставить. Сейчас здесь только большая в позолоченной раме картина маслом, на которой изображены снежные горные вершины над равниной с дикими цветами и пасущимися яками.
Ведущие к помосту предметы несколько менее пасторальны и гораздо более интересны: как деревянные солдаты, стоят ряды вертикальных молитвенных вееров; впрочем, я никогда не видела, чтобы их раскрывали, и не знаю, как ими пользуются. Да и о чем может молиться властный, эгоистичный игорный магнат?
Но все это озадачивало гораздо меньше масок. Ксавье утверждал, что они из деревни шерпов, высоко в Гималаях, и у меня не было причин не верить ему. Я не представляла, какова связь Ксавье с Гималаями. Он родом из Бронкса. Тоже своего рода экзотика, но слегка другая.
Первая маска сделана из меди, это продолговатое дьявольское лицо, которое ухмыляется вам, когда входите в комнату. Я всегда вздрагиваю, глядя на эту маску. Чуть дальше какой-то круглолицый бог, вырезанный из древесной капы, посылает гостям воздушный поцелуй надутыми губами. Еще один бог караулит вход в кабинет, он в короне с острыми выступами, и его алый рот раскрыт в беззвучном крике. И как будто всего этого мало, камера наблюдения смотрит из угла своим циклопическим красным глазом, завершая картину.
У двери прозвучал звонок.
– Входите, дамы.
Дубовая дверь раскрылась со щелкающим звуком.
Кабинет Ксавье больше соответствует тому, что можно ожидать от игорного магната. Никаких тотемов или духовных погремушек. Темное дерево, мебель огромных размеров и шоколадные стены. Звукопоглощающий потолок, туманные зеркала, лепка и застекленный шкаф ручной работы с впечатляющей коллекцией пыльных книг в старинных переплетах с нетронутыми корешками. И человек в этой комнате тоже по-своему величествен и грандиозен.
Ксавье Арчер заставляет всех почувствовать свое ничтожество. Он часто машет рукой, как европейский монарх, приглашающий подданных сесть. Так же он поступает и с нами, своими дочерьми, и единственным признаком того, что эта встреча отличается от совещания по объединению банков или обсуждения квартальных дивидендов, было то, что Ксавье не поднял головы от своих записей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45