Который даже нисколько не удивился моему звонку.
Борька не скрывал радости по поводу радикального изменения моих настроений. И трудно было понять, что его больше веселит - то ли, что удастся ему, наконец, исполнить специфическое желание супруги. То ли - что мне отрежут яйца.
Нет такого мужа, который бы спокойно мог переносить даже самые невинные увлечения лучшей своей половины.
Уж лучше тяжкий груз греха, ответственности пусть ляжет до хруста в коленях на наши мужские плечи.
Потому-то мы и живём меньше.
Потому что много есть в нашей мужской жизни переживаний, про которые даже не расскажешь в церкви святому отцу.
А ничего так пагубно не сказывается на здоровье, на долголетии, как запёкшаяся на сердце, невысказанная драма. Случается, что репертуар тайных историй может превысить рамки обычного театрального сезона. И каждая такая пьеса, за редким исключением, обходится какими-нибудь жалкими одним - тремя актами.
Чего уж после этого жаловаться на неожиданный инфаркт? Или на лопнувший в мозгах сосудик?
Смахните, женщины, горькую слезу, когда провожаете в последний путь своих преждевременно ушедших из жизни мужчин. Они заслужили свою короткую жизнь.
А вы - жизнь после их смерти.
И вот Этот День наступил. Борька прислал за мной машину. Постучал его шофёр в железную гаражную дверь, ещё ни свет, ни заря.
И куда только все так торопятся?
Выходить не хотелось. Всё казалось - сон это. Проснусь - а вокруг моё тихое безоблачное прошлое. Когда были у меня дом, работа, семья.
Ладно. Буду собираться. Семьи теперь уже точно, не будет. Работу мне в моём возрасте уже нигде не найти, а вот угол какой-никакой для проживания оставшегося жизненного ресурса, может быть, себе выстрадаю.
Для операции определили меня в лучшую капиталистическую клинику Актюбинска. Одноместная палата, телевизор на стенке с экраном в полтора метра, климат-контроль.
Как в насмешку - медсёстры все, как на подбор - молоденькие красавицы. В просвечивающих белых халатиках на голое, с красивым бельём, тело.
Готовили к операции недолго. Или мне уже так показалось? Ну, в общем, на скорую руку эти гестаповцы взяли у меня анализы, зачем-то промыли кишечник. Вечерком, на сон грядущий, прислали медсестричку для последнего эротического развлечения. Она должна была мне побрить яйца и все прилегающие к ним окрестности.
С грустью я смотрел на вздыбившийся от прикосновения нежных девичьих рук пенис. - Всё,- думал - никогда ему уже стоя на женщину не посмотреть. А лёжа - лучше уж и не высовываться. Вообще трусы нужны мужчине для того, чтобы скрывать свой провисший, как ватерпас, мужской признак. Жалок и убог он в своём отрешённом, философском состоянии.
Когда же пенис восстал и приготовился к победам и праздникам, то всякие драпировки только мешают представить его, а с ним и его владельца, в самом лучшем свете.
Вот вам не приходило в голову, почему у всех мраморных Аполлонов их самый стыд и срам обязательно прикрыт каким-нибудь листиком? Да, именно потому, что выглядят они в тот момент не лучшим образом. Потому что, действительно, есть чего этим Аполлонам стыдиться.
А почему нет никакого распространения в мире мужских изваяний, чтобы у них присутствовала ярко выраженная эрекция? Ведь не вопрос, что широкой публике был бы гораздо любезнее Аполлон Восставший, нежели тот же самый бог, но пребывающий в раздумьях и нерешительности.
Да всё потому, что истинный художник не жаждет сиюминутного успеха. И ему не нужен восторг этой самой «широкой» публики. Отвались у статуи приделанный ей солидный инструмент, и с ним отхлынет, отвалится и значительная часть поклонников таланта осмелевшего автора. Останется элита, избранные.
И потом - художник создаёт свои произведения для вечности. Переживёт ли статуя со своим, беззащитно выступающим скандальным предметом, землетрясение, или хотя бы один день Помпеи?
Во времена природных и исторических катаклизмов не только члены - головы на каждом шагу отваливались.
Поэтому со всех сторон удобнее - листик. Он и для элиты и для вечности.
Думал я так, а сам в это время с медсестричкой шутил, говорил ей комплименты. В той больнице у них, даже у медсестёр, очень хорошая зарплата, так что у них, видимо, входит в обязанность хихикать на шутки пациентов.
Может, я стал чересчур придирчив, и у меня правда в тот вечер получалось острить?
Но День настал. Я всё-таки думал, что произойдёт всё-таки что-нибудь, что счастливым образом изменит наметившуюся ужасную линию моей судьбы.
Но ничего не наступило.
Утречком раненько подогнали к моей кровати каталку, попросили улечься на неё в рубахе до пят и уже без трусов и - повезли.
А операционная у них почему-то на другом конце больницы. И меня провезли через все этажи, через коридоры поликлиники, где толпился в очередях народ, пришедший прямо с улицы.
Возили ли вас когда-нибудь по улице голым, хоть и в рубахе? Ощущение, я вам скажу, престранное.
Так ещё ведьм доставляли к месту казни.
Везут её через толпу в клетке, а народ глазеет. Ещё бы - впереди-то ещё - самое интересное.
Да, у меня самое интересное ещё впереди…
Вот и операционная. Сижу голой задницей на холодном столе. Идут последние приготовления. Звякают инструменты. Снуют туда-сюда медсестрички. У меня обнаружился на несколько минут досуг. Я опять шучу, читаю свои стихи. Девушки любили мои стихи. И вот я их читаю тут, в операционной:
* * *
Насквозь пропах тобой.
Даже свирепый пёс твоего мужа
Не кусает меня.
* * *
Ну, что ж, я потерпел фиаско,
Уродливый поэт не осквернил Ваш брак.
Любезный Вам за письменные ласки -
Ваш Сирано де Бержерак.
* * *
Какая разница, куда
Тебе его попала сперма?
Меня любила ты тогда,
Душою мне осталась верной.
* * *
А олень потому благородный,
Что жены своей раб и слуга,
Он с достоинством и - всенародно,
Как награду, таскает рога.
* * *
Хвала судьбе - недолго с Вами пробыл
И Ваша жизнь бесхлопотна сейчас
И все парнишки Ваши - высшей пробы
Жаль - пробы ставить некуда на Вас.
* * *
Не угадать, когда в последний раз
Прервётся нить пунктирной дружбы нашей.
Меня Вы так и не назвали Сашей…
А, в перспективе, в возрасте сравнявшись,
Запомните ли Вы, хоть пару, фраз
Того, кто был когда-то старше Вас?..
Читаю я девушкам стихи, шучу, а сам думаю: - А вот отрежут мне сейчас яйца - и не писать мне больше стихов никогда…
Вот какая связь между строчкой, к примеру, «Я помню чудное мгновенье…» и обыкновенными мужскими яйцами? Прямая! Отрежь поэту яйца - и нет его. И не будет уже никогда стихов, которые будут пробуждать в людях добрые чувства.
Чтобы убить поэта - не обязательно целить ему в сердце.
Достаточно отрезать ему яйца.
На что буду годен я, как человек творческий, после операции? В советские времена можно было бы ещё поменять ориентацию и сочинять стихи о Родине, Партии, Ленине. Тысячи писателей и поэтов, имея полноценные яйца, заставляли себя забыть о них напрочь, чтобы издаваться миллионными тиражами в самой читающей самую поганую в мире литературу, стране…
Всё, моё время истекло.
Медсестра уже держит в руке шприц. Сейчас мне сделают укол в позвоночник, и вся нижняя половина моего тела станет нечувствительной к боли.
Место на позвоночнике замораживают аэрозолью. Теперь нужно наклониться в сторону, чтобы просвет между позвонками стал пошире. Оп-па-а-а-а! Ну, вот и славненько. Вот оно и хорошо. - А потом у меня всё опять восстановится? - Да, да, конечно.
Пока тело меня ещё слушается, укладываюсь на стол. Ноги - на подставки. Стол - подобие гинекологического кресла.
Вот как у них, у женщин, бывает, всё происходит…
Только моя процедура - разовая…
Напротив - прямо надо мной - экран телевизора. Как в кинотеатре. Что значит - больница платная! Наверное, во время операции мне мультики будут показывать. Показали бы про кота Матроскина…
Вот зажёгся экран. Нет, это не Матроскин… Это… Horror… Мои яйца… Крупным планом…
Хирурга зовут Аскольд Иванович. У него есть, наверное, своя могила.
У мужика в маске в руке скальпель. А медсестра ему сказала: «Аскольд Иванович, он уже ничего не чувствует, можно начинать». Значит, он хирург. И зовут его Аскольд Иванович.
Я ещё не утратил способности к аналитическому мышлению.
Под рукой у меня что-то шершавое, будто кто мне подложил валенок. И зачем мне тут валенок?
Посмотрел туда, где лежит моя правая рука. Она лежит у меня на ноге. На моей волосатой ноге. Это я на неё подумал, что она валенок. Она теперь отключена от верхней половины тела и ничего не чувствует.
Фу, ты, чуть кино не пропустил!
Мне же уже начали отрезать яйца!
Оказывается, ничего сложного, плёвое дело. Если кому надо, я и сам, пожалуй, смогу.
Аскольд Иванович перевязал мне бечёвкой яйца у основания, так, что мошонка вокруг плотно их обтянула. Потом сделал надрез. Кожа легко разошлась под острой сталью, обнажилось одно яичко. Аскольд Иванович захватил это яичко пальцами и стал выкручивать. Крутил до того момента, пока не осталось оно на одной тонкой окровавленной ниточке.
Ниточку перетянул шнурком, чикнул скальпелем - вот и нет у меня яичка!
А у меня ни боли, ни переживаний даже никаких. Смотрю на экран - как будто с кем посторонним всё это происходит. Интересно, нигде это не записывается? Попросить копию видео на память…
Вот и второе яичко отсекли, положили в баночку.
Когда стали зашивать мошонку, я и спросил Аскольда Ивановича: - А нельзя ли мне после операции забрать яички с собой?
Я ещё не знал, что с ними буду делать. Помещу в баночку со спиртом, и буду показывать гостям? Всё-таки редкая вещь - не всякий себе может позволить такое у себя дома иметь.
Даже Вексельберг, если бы его Родина попросила…
Нет, Родине он бы ещё, может, и отказал, а вот если бы Владимир Владимирович…
Привычно пошутил бы как-нибудь вскользь перед иностранными журналистами. К примеру: «Нашему, российскому бизнесмену, мол, яйца только мешают…».
Ну - или что-то в этом роде…
Ох, как бы они все кинулись наперегонки ампутировать себе тестикулы, если бы пришла вдруг в голову нашему лучшему из лучших такая необычная фантазия…
…А, может, их съесть?..
Вот, говорят, если у храброго человека съесть сердце, то будешь таким же храбрым, как он, если у мудрого мозги - станешь умным.
А что будет, если съесть свои яйца?..
- Нет, сказал Аскольд Иванович. Морфологический материал нам нужен для протокола.
Сказал - как яйца отрезал.
Ах, Тоня, Тоня… И зачем тебе в квартире такая достопримечательность? Ну, я так думаю, что о коварных планах обеспечения твоей половой безопасности Борюсик тебе не рассказывал. Вряд ли ты бы сама одобрила варварскую идею своего мужа.
Ну, да чего уж там после драки кулаками махать. Уже всё не только сказано, но и сделано. Я могу не беспокоиться о своей старости. У тебя тоже всё лучшим образом: кумир девяностых - вот он, на блюдечке. И днём и ночью представлен во всех человеческих ощущениях. Меня можно копировать, фотографировать - я предельно материален.
Уже месяц, как я живу в одной квартире с Тоней Мерзликиной. (Поганая всё-таки у неё получилась фамилия, оставила бы лучше свою девичью). Как она вообще докатилась до Борюсика?
Да, ладно, мне-то какое дело. У меня отдельная комната, компьютер, скоростной Интернет. Борюсика часто не бывает дома. Иногда он пропадает неделями - настоящий бизнес требует себе человека всего, без остатка. Жену он любит, но уделять ей внимание просто некогда.
Звонит из разных городов, присылает подарки.
Тоня со мной почти круглые сутки. Вместе выходим в город, вместе делаем покупки.
Я уже почти освоился со своим новым статусом домашней кошки. Вернее, кота. Которому для всеобщего, да и его собственного, спокойствия, вырезали яйца.
Здоровье у меня нормальное, ничего. Мошонка зажила, только шрамики чешутся. Ожидал, что начну полнеть - пока ничего такого за собой не замечаю. И голос пока ещё не изменился. А что? А вдруг во мне до сих пор дремал какой-нибудь Робертино? По утрам я пробую распевать гаммы. Но нет, высота голоса не меняется. Что же тогда изменилось?
Отношение к женщинам?
Глазами мне они интересны по-прежнему. А плоть у меня после объявления моей глухоты как ушла в спячку, так из неё и не выходила. И особой потери я от этого как бы и не чувствую.
Тоня при мне ведёт себя всё более раскованно. Первое время даже кушать стеснялась в моём присутствии. Теперь утром запросто выходит из своей спальни в том, в чём женщину может видеть только муж или лечащий врач.
Конечно - и я в моей прошлой жизни тоже не испытывал никакой неловкости, когда выходил из ванной, а на пути оказывалась кошка Чернушка.
И на чего только она в своей жизни со мной не насмотрелась!
Тоня неплохо сложена. Узкая талия, стройные ноги, упругими мячиками вздутая грудь. Розовые соски, собирающиеся в недозрелую твёрдую вишенку, когда приоткрыта балконная дверь и в комнатах слегка прохладно. По возрасту она мне годится в дочери, хотя сама уже могла бы иметь и взрослую дочь и сына.
Вот я, сколько уже к ней присматриваюсь - не могу понять, что же подтолкнуло эту женщину к Мерзликину? Ведь, кажется, что видно за версту, какая это падла. И что же - Тоня одного с ним поля ягода?
Хотя это вовсе и не обязательно. Женщин привлекают, в первую очередь, всякие подонки. Можно звонить, писать, подносить цветы какой-нибудь красавице. Сочинять ей стихи, биться головой о железную дверь в её подъезде - и всё это без всякого успеха.
Зато какой-нибудь хлыст пристанет к ней прямо на улице, наговорит ей пошлостей, а она в ответ даст ему свой телефон. И уже на следующий вечер он заведёт эту красавицу куда-нибудь в кусты, стукнет по голове, отрежет груди и убежит. И даже не изнасилует.
Какое мне, впрочем, дело?
Живёт она с этим Мерзликиным - и флаг ей в руки.
А вчера ночью госпожа Мерзликина вошла в мою комнату. Серый газовый пеньюар. Стринги. Это, наверное, теперь так называется? Фиговый листочек из лёгкой ткани, который держится на женщине с помощью трёх верёвочек. Тоня сбросила пеньюар - её фиговый листочек был без верёвочек. Опять французы придумали? Верёвочки на стрингах - это новая головная боль врачей-гинекологов. От них у пациенток всякие заболевания от грибков до геморроя. И вот французы, видимо, нашли выход из положения - отказались от верёвочек.
И в результате получилась гигиенически абсолютно приемлемая, приятная на вид, ультрамодная вещь.
Да, ещё - как же без этого - у моей госпожи были длинные волосы, которые она собирала на затылке с помощью всяких приспособлений. Сейчас это была серая газовая лента. Ну и, конечно, широким жестом узел был развязан, а головой Тоня сделала так, чтобы до черноты темно-каштановые волосы свободно рассыпались по плечам.
Вообще-то я в тот момент уже находился в постели. По обыкновению - голый. Прикрытый только скользкой шёлковой простыней. К приёму гостей я не только не был готов. Они мне были не нужны.
После операции моя жизнь потекла намного спокойнее. Перестали беспокоить перед сном пустые мужские мечтания. Вот лежал я, к примеру, сейчас, думал о вечном. Мне и дела не было до того, что почти рядом, через стенку, лежит в расцвете лет интересная женщина.
Ещё несколько лет назад и страх смерти не удержал бы меня от порыва глухой ночью пробраться к этой женщине в опочивальню и попытать счастья.
Прав был Борюсик, когда в условия моего проживания в его квартире он включил такой жестокий пунктик.
Ну и - вот. Лежу я совершенно голый, не помышляя ни о каких опасных связях, как тут появляется замужняя женщина Тоня, откидывает край моей простыни и забирается под неё прямо ко мне.
А оно мне надо?
Противу всяких ожиданий, Тоня не имела на меня никаких видов в том смысле, в каком бы я мог её опасаться.
Она как-то осторожно придвинулась ко мне, прижалась головой к моей ладони, немного так тихо полежала и… заснула…
И жизнь у меня потекла в каком-то странном новом русле. По ночам я спал с Тоней.
Она приходила ко мне, никак не объясняя своего поведения, снимала с себя свои красивые ночные одежды, оставляя, для приличия, на выбритом лобке то зёленый, то бледно-розовый, то оранжевый лоскутик лёгкой ткани. Иногда приносила с собой пару глянцевых журналов, читала перед сном.
У меня было ощущение, что я лежу в больнице, выхожу из комы, а Тоня - медицинская сестра, которая таким специальным образом за мной наблюдает.
Как-нибудь ночью заглянет ко мне в спальню Борюсик и прибьёт нас обоих.
А чего, собственно, убивать? Ведь так же его супруга могла спать и с кошкой, и с плюшевым мишкой.
Но что-то во мне от мужчины, видимо, осталось. Я не думаю, что хирург не качественно, не добросовестно сделал свою операцию. Но, видимо, параллельно нужно было удалить мне ещё что-нибудь и из мозгов.
Я перестал делать вид, что не замечаю возле себя этой голой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Борька не скрывал радости по поводу радикального изменения моих настроений. И трудно было понять, что его больше веселит - то ли, что удастся ему, наконец, исполнить специфическое желание супруги. То ли - что мне отрежут яйца.
Нет такого мужа, который бы спокойно мог переносить даже самые невинные увлечения лучшей своей половины.
Уж лучше тяжкий груз греха, ответственности пусть ляжет до хруста в коленях на наши мужские плечи.
Потому-то мы и живём меньше.
Потому что много есть в нашей мужской жизни переживаний, про которые даже не расскажешь в церкви святому отцу.
А ничего так пагубно не сказывается на здоровье, на долголетии, как запёкшаяся на сердце, невысказанная драма. Случается, что репертуар тайных историй может превысить рамки обычного театрального сезона. И каждая такая пьеса, за редким исключением, обходится какими-нибудь жалкими одним - тремя актами.
Чего уж после этого жаловаться на неожиданный инфаркт? Или на лопнувший в мозгах сосудик?
Смахните, женщины, горькую слезу, когда провожаете в последний путь своих преждевременно ушедших из жизни мужчин. Они заслужили свою короткую жизнь.
А вы - жизнь после их смерти.
И вот Этот День наступил. Борька прислал за мной машину. Постучал его шофёр в железную гаражную дверь, ещё ни свет, ни заря.
И куда только все так торопятся?
Выходить не хотелось. Всё казалось - сон это. Проснусь - а вокруг моё тихое безоблачное прошлое. Когда были у меня дом, работа, семья.
Ладно. Буду собираться. Семьи теперь уже точно, не будет. Работу мне в моём возрасте уже нигде не найти, а вот угол какой-никакой для проживания оставшегося жизненного ресурса, может быть, себе выстрадаю.
Для операции определили меня в лучшую капиталистическую клинику Актюбинска. Одноместная палата, телевизор на стенке с экраном в полтора метра, климат-контроль.
Как в насмешку - медсёстры все, как на подбор - молоденькие красавицы. В просвечивающих белых халатиках на голое, с красивым бельём, тело.
Готовили к операции недолго. Или мне уже так показалось? Ну, в общем, на скорую руку эти гестаповцы взяли у меня анализы, зачем-то промыли кишечник. Вечерком, на сон грядущий, прислали медсестричку для последнего эротического развлечения. Она должна была мне побрить яйца и все прилегающие к ним окрестности.
С грустью я смотрел на вздыбившийся от прикосновения нежных девичьих рук пенис. - Всё,- думал - никогда ему уже стоя на женщину не посмотреть. А лёжа - лучше уж и не высовываться. Вообще трусы нужны мужчине для того, чтобы скрывать свой провисший, как ватерпас, мужской признак. Жалок и убог он в своём отрешённом, философском состоянии.
Когда же пенис восстал и приготовился к победам и праздникам, то всякие драпировки только мешают представить его, а с ним и его владельца, в самом лучшем свете.
Вот вам не приходило в голову, почему у всех мраморных Аполлонов их самый стыд и срам обязательно прикрыт каким-нибудь листиком? Да, именно потому, что выглядят они в тот момент не лучшим образом. Потому что, действительно, есть чего этим Аполлонам стыдиться.
А почему нет никакого распространения в мире мужских изваяний, чтобы у них присутствовала ярко выраженная эрекция? Ведь не вопрос, что широкой публике был бы гораздо любезнее Аполлон Восставший, нежели тот же самый бог, но пребывающий в раздумьях и нерешительности.
Да всё потому, что истинный художник не жаждет сиюминутного успеха. И ему не нужен восторг этой самой «широкой» публики. Отвались у статуи приделанный ей солидный инструмент, и с ним отхлынет, отвалится и значительная часть поклонников таланта осмелевшего автора. Останется элита, избранные.
И потом - художник создаёт свои произведения для вечности. Переживёт ли статуя со своим, беззащитно выступающим скандальным предметом, землетрясение, или хотя бы один день Помпеи?
Во времена природных и исторических катаклизмов не только члены - головы на каждом шагу отваливались.
Поэтому со всех сторон удобнее - листик. Он и для элиты и для вечности.
Думал я так, а сам в это время с медсестричкой шутил, говорил ей комплименты. В той больнице у них, даже у медсестёр, очень хорошая зарплата, так что у них, видимо, входит в обязанность хихикать на шутки пациентов.
Может, я стал чересчур придирчив, и у меня правда в тот вечер получалось острить?
Но День настал. Я всё-таки думал, что произойдёт всё-таки что-нибудь, что счастливым образом изменит наметившуюся ужасную линию моей судьбы.
Но ничего не наступило.
Утречком раненько подогнали к моей кровати каталку, попросили улечься на неё в рубахе до пят и уже без трусов и - повезли.
А операционная у них почему-то на другом конце больницы. И меня провезли через все этажи, через коридоры поликлиники, где толпился в очередях народ, пришедший прямо с улицы.
Возили ли вас когда-нибудь по улице голым, хоть и в рубахе? Ощущение, я вам скажу, престранное.
Так ещё ведьм доставляли к месту казни.
Везут её через толпу в клетке, а народ глазеет. Ещё бы - впереди-то ещё - самое интересное.
Да, у меня самое интересное ещё впереди…
Вот и операционная. Сижу голой задницей на холодном столе. Идут последние приготовления. Звякают инструменты. Снуют туда-сюда медсестрички. У меня обнаружился на несколько минут досуг. Я опять шучу, читаю свои стихи. Девушки любили мои стихи. И вот я их читаю тут, в операционной:
* * *
Насквозь пропах тобой.
Даже свирепый пёс твоего мужа
Не кусает меня.
* * *
Ну, что ж, я потерпел фиаско,
Уродливый поэт не осквернил Ваш брак.
Любезный Вам за письменные ласки -
Ваш Сирано де Бержерак.
* * *
Какая разница, куда
Тебе его попала сперма?
Меня любила ты тогда,
Душою мне осталась верной.
* * *
А олень потому благородный,
Что жены своей раб и слуга,
Он с достоинством и - всенародно,
Как награду, таскает рога.
* * *
Хвала судьбе - недолго с Вами пробыл
И Ваша жизнь бесхлопотна сейчас
И все парнишки Ваши - высшей пробы
Жаль - пробы ставить некуда на Вас.
* * *
Не угадать, когда в последний раз
Прервётся нить пунктирной дружбы нашей.
Меня Вы так и не назвали Сашей…
А, в перспективе, в возрасте сравнявшись,
Запомните ли Вы, хоть пару, фраз
Того, кто был когда-то старше Вас?..
Читаю я девушкам стихи, шучу, а сам думаю: - А вот отрежут мне сейчас яйца - и не писать мне больше стихов никогда…
Вот какая связь между строчкой, к примеру, «Я помню чудное мгновенье…» и обыкновенными мужскими яйцами? Прямая! Отрежь поэту яйца - и нет его. И не будет уже никогда стихов, которые будут пробуждать в людях добрые чувства.
Чтобы убить поэта - не обязательно целить ему в сердце.
Достаточно отрезать ему яйца.
На что буду годен я, как человек творческий, после операции? В советские времена можно было бы ещё поменять ориентацию и сочинять стихи о Родине, Партии, Ленине. Тысячи писателей и поэтов, имея полноценные яйца, заставляли себя забыть о них напрочь, чтобы издаваться миллионными тиражами в самой читающей самую поганую в мире литературу, стране…
Всё, моё время истекло.
Медсестра уже держит в руке шприц. Сейчас мне сделают укол в позвоночник, и вся нижняя половина моего тела станет нечувствительной к боли.
Место на позвоночнике замораживают аэрозолью. Теперь нужно наклониться в сторону, чтобы просвет между позвонками стал пошире. Оп-па-а-а-а! Ну, вот и славненько. Вот оно и хорошо. - А потом у меня всё опять восстановится? - Да, да, конечно.
Пока тело меня ещё слушается, укладываюсь на стол. Ноги - на подставки. Стол - подобие гинекологического кресла.
Вот как у них, у женщин, бывает, всё происходит…
Только моя процедура - разовая…
Напротив - прямо надо мной - экран телевизора. Как в кинотеатре. Что значит - больница платная! Наверное, во время операции мне мультики будут показывать. Показали бы про кота Матроскина…
Вот зажёгся экран. Нет, это не Матроскин… Это… Horror… Мои яйца… Крупным планом…
Хирурга зовут Аскольд Иванович. У него есть, наверное, своя могила.
У мужика в маске в руке скальпель. А медсестра ему сказала: «Аскольд Иванович, он уже ничего не чувствует, можно начинать». Значит, он хирург. И зовут его Аскольд Иванович.
Я ещё не утратил способности к аналитическому мышлению.
Под рукой у меня что-то шершавое, будто кто мне подложил валенок. И зачем мне тут валенок?
Посмотрел туда, где лежит моя правая рука. Она лежит у меня на ноге. На моей волосатой ноге. Это я на неё подумал, что она валенок. Она теперь отключена от верхней половины тела и ничего не чувствует.
Фу, ты, чуть кино не пропустил!
Мне же уже начали отрезать яйца!
Оказывается, ничего сложного, плёвое дело. Если кому надо, я и сам, пожалуй, смогу.
Аскольд Иванович перевязал мне бечёвкой яйца у основания, так, что мошонка вокруг плотно их обтянула. Потом сделал надрез. Кожа легко разошлась под острой сталью, обнажилось одно яичко. Аскольд Иванович захватил это яичко пальцами и стал выкручивать. Крутил до того момента, пока не осталось оно на одной тонкой окровавленной ниточке.
Ниточку перетянул шнурком, чикнул скальпелем - вот и нет у меня яичка!
А у меня ни боли, ни переживаний даже никаких. Смотрю на экран - как будто с кем посторонним всё это происходит. Интересно, нигде это не записывается? Попросить копию видео на память…
Вот и второе яичко отсекли, положили в баночку.
Когда стали зашивать мошонку, я и спросил Аскольда Ивановича: - А нельзя ли мне после операции забрать яички с собой?
Я ещё не знал, что с ними буду делать. Помещу в баночку со спиртом, и буду показывать гостям? Всё-таки редкая вещь - не всякий себе может позволить такое у себя дома иметь.
Даже Вексельберг, если бы его Родина попросила…
Нет, Родине он бы ещё, может, и отказал, а вот если бы Владимир Владимирович…
Привычно пошутил бы как-нибудь вскользь перед иностранными журналистами. К примеру: «Нашему, российскому бизнесмену, мол, яйца только мешают…».
Ну - или что-то в этом роде…
Ох, как бы они все кинулись наперегонки ампутировать себе тестикулы, если бы пришла вдруг в голову нашему лучшему из лучших такая необычная фантазия…
…А, может, их съесть?..
Вот, говорят, если у храброго человека съесть сердце, то будешь таким же храбрым, как он, если у мудрого мозги - станешь умным.
А что будет, если съесть свои яйца?..
- Нет, сказал Аскольд Иванович. Морфологический материал нам нужен для протокола.
Сказал - как яйца отрезал.
Ах, Тоня, Тоня… И зачем тебе в квартире такая достопримечательность? Ну, я так думаю, что о коварных планах обеспечения твоей половой безопасности Борюсик тебе не рассказывал. Вряд ли ты бы сама одобрила варварскую идею своего мужа.
Ну, да чего уж там после драки кулаками махать. Уже всё не только сказано, но и сделано. Я могу не беспокоиться о своей старости. У тебя тоже всё лучшим образом: кумир девяностых - вот он, на блюдечке. И днём и ночью представлен во всех человеческих ощущениях. Меня можно копировать, фотографировать - я предельно материален.
Уже месяц, как я живу в одной квартире с Тоней Мерзликиной. (Поганая всё-таки у неё получилась фамилия, оставила бы лучше свою девичью). Как она вообще докатилась до Борюсика?
Да, ладно, мне-то какое дело. У меня отдельная комната, компьютер, скоростной Интернет. Борюсика часто не бывает дома. Иногда он пропадает неделями - настоящий бизнес требует себе человека всего, без остатка. Жену он любит, но уделять ей внимание просто некогда.
Звонит из разных городов, присылает подарки.
Тоня со мной почти круглые сутки. Вместе выходим в город, вместе делаем покупки.
Я уже почти освоился со своим новым статусом домашней кошки. Вернее, кота. Которому для всеобщего, да и его собственного, спокойствия, вырезали яйца.
Здоровье у меня нормальное, ничего. Мошонка зажила, только шрамики чешутся. Ожидал, что начну полнеть - пока ничего такого за собой не замечаю. И голос пока ещё не изменился. А что? А вдруг во мне до сих пор дремал какой-нибудь Робертино? По утрам я пробую распевать гаммы. Но нет, высота голоса не меняется. Что же тогда изменилось?
Отношение к женщинам?
Глазами мне они интересны по-прежнему. А плоть у меня после объявления моей глухоты как ушла в спячку, так из неё и не выходила. И особой потери я от этого как бы и не чувствую.
Тоня при мне ведёт себя всё более раскованно. Первое время даже кушать стеснялась в моём присутствии. Теперь утром запросто выходит из своей спальни в том, в чём женщину может видеть только муж или лечащий врач.
Конечно - и я в моей прошлой жизни тоже не испытывал никакой неловкости, когда выходил из ванной, а на пути оказывалась кошка Чернушка.
И на чего только она в своей жизни со мной не насмотрелась!
Тоня неплохо сложена. Узкая талия, стройные ноги, упругими мячиками вздутая грудь. Розовые соски, собирающиеся в недозрелую твёрдую вишенку, когда приоткрыта балконная дверь и в комнатах слегка прохладно. По возрасту она мне годится в дочери, хотя сама уже могла бы иметь и взрослую дочь и сына.
Вот я, сколько уже к ней присматриваюсь - не могу понять, что же подтолкнуло эту женщину к Мерзликину? Ведь, кажется, что видно за версту, какая это падла. И что же - Тоня одного с ним поля ягода?
Хотя это вовсе и не обязательно. Женщин привлекают, в первую очередь, всякие подонки. Можно звонить, писать, подносить цветы какой-нибудь красавице. Сочинять ей стихи, биться головой о железную дверь в её подъезде - и всё это без всякого успеха.
Зато какой-нибудь хлыст пристанет к ней прямо на улице, наговорит ей пошлостей, а она в ответ даст ему свой телефон. И уже на следующий вечер он заведёт эту красавицу куда-нибудь в кусты, стукнет по голове, отрежет груди и убежит. И даже не изнасилует.
Какое мне, впрочем, дело?
Живёт она с этим Мерзликиным - и флаг ей в руки.
А вчера ночью госпожа Мерзликина вошла в мою комнату. Серый газовый пеньюар. Стринги. Это, наверное, теперь так называется? Фиговый листочек из лёгкой ткани, который держится на женщине с помощью трёх верёвочек. Тоня сбросила пеньюар - её фиговый листочек был без верёвочек. Опять французы придумали? Верёвочки на стрингах - это новая головная боль врачей-гинекологов. От них у пациенток всякие заболевания от грибков до геморроя. И вот французы, видимо, нашли выход из положения - отказались от верёвочек.
И в результате получилась гигиенически абсолютно приемлемая, приятная на вид, ультрамодная вещь.
Да, ещё - как же без этого - у моей госпожи были длинные волосы, которые она собирала на затылке с помощью всяких приспособлений. Сейчас это была серая газовая лента. Ну и, конечно, широким жестом узел был развязан, а головой Тоня сделала так, чтобы до черноты темно-каштановые волосы свободно рассыпались по плечам.
Вообще-то я в тот момент уже находился в постели. По обыкновению - голый. Прикрытый только скользкой шёлковой простыней. К приёму гостей я не только не был готов. Они мне были не нужны.
После операции моя жизнь потекла намного спокойнее. Перестали беспокоить перед сном пустые мужские мечтания. Вот лежал я, к примеру, сейчас, думал о вечном. Мне и дела не было до того, что почти рядом, через стенку, лежит в расцвете лет интересная женщина.
Ещё несколько лет назад и страх смерти не удержал бы меня от порыва глухой ночью пробраться к этой женщине в опочивальню и попытать счастья.
Прав был Борюсик, когда в условия моего проживания в его квартире он включил такой жестокий пунктик.
Ну и - вот. Лежу я совершенно голый, не помышляя ни о каких опасных связях, как тут появляется замужняя женщина Тоня, откидывает край моей простыни и забирается под неё прямо ко мне.
А оно мне надо?
Противу всяких ожиданий, Тоня не имела на меня никаких видов в том смысле, в каком бы я мог её опасаться.
Она как-то осторожно придвинулась ко мне, прижалась головой к моей ладони, немного так тихо полежала и… заснула…
И жизнь у меня потекла в каком-то странном новом русле. По ночам я спал с Тоней.
Она приходила ко мне, никак не объясняя своего поведения, снимала с себя свои красивые ночные одежды, оставляя, для приличия, на выбритом лобке то зёленый, то бледно-розовый, то оранжевый лоскутик лёгкой ткани. Иногда приносила с собой пару глянцевых журналов, читала перед сном.
У меня было ощущение, что я лежу в больнице, выхожу из комы, а Тоня - медицинская сестра, которая таким специальным образом за мной наблюдает.
Как-нибудь ночью заглянет ко мне в спальню Борюсик и прибьёт нас обоих.
А чего, собственно, убивать? Ведь так же его супруга могла спать и с кошкой, и с плюшевым мишкой.
Но что-то во мне от мужчины, видимо, осталось. Я не думаю, что хирург не качественно, не добросовестно сделал свою операцию. Но, видимо, параллельно нужно было удалить мне ещё что-нибудь и из мозгов.
Я перестал делать вид, что не замечаю возле себя этой голой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48