И конечно, они не встревожились, поскольку руна были миролюбивы и безобидны, как олени.
Позже Д. У Ярбро вспомнит, как вдумчиво Алан Пейс выбирал музыку, которую он преподнесет Певцам первой, чтобы познакомить их с человеческой культурой. Утонченные математические восторги кантаты Баха, волнующие аккорды секстета из «Лючии ди Ламмермур», спокойные, навевающие воспоминания красоты Сен-Санса, величественность симфонии Бетховена, вдохновенное совершенство квартета Моцарта – все это было рассмотрено. И нынешнее событие невольно напомнило об Алане Пейсе. Музыку, звучавшую из динамиков катера, пока к ним приближался Супаари Ва Гайджур, выбрал Джордж, в немалой степени разделявший эклектический вкус Алана. И хотя Алан не избрал бы именно эту композицию, чтобы представить Ракхату человеческую музыку, то, что услышал Супаари, было на самом деле тем, от чего Алан Пейс получал удовольствие: ритмичная мощь, воспаряющие вокальные партии и инструментальная виртуозность – не девятая симфония Бетховена, но шедевр стадионного рока Ван-Халена, 5150. Причем мелодия, как поймет впоследствии Энн, соответствовала ситуации. Исполняемая в тот момент песня называлась «Лучшее из двух миров».
Эмилио сидел спиной к незнакомцу и, увлеченно подпевая хору, ничего не замечал, пока по испуганным взглядам друзей не догадался, что прямо над ним находится нечто большое и опасное. Привстав, он обернулся – как раз вовремя, чтобы отразить атаку. Этот удар, будь он нацелен в кого другого, мог убить или, по крайней мере, покалечить, но Эмилио Сандос еще в детстве выучился распознавать намерения противника и отвечать ударом на удар тому, кто пытался его уничтожить – сделать так, чтоб его просто не было. Не колеблясь, он нырнул под взмах тяжелой руки, без вреда пронесшейся над его головой, и, стремительно выпрямившись, ударил плечом в живот, по взрывному хрюканью соперника определив, что у того сбито дыхание. Когда чужак рухнул на спину, Эмилио упал на него, пригвоздив его руки своими коленями, а предплечьем, будто стальным бруском, притиснув горло. Глаза Эмилио выражали угрозу, понятную даже тому, кто никогда не видел таких глаз: ему ничего не стоило сломать хрупкую трахею, достаточно было одного движения.
Наступила внезапная тишина – метнувшись к катеру, Энн выключила музыку, тщетно надеясь спасти этим ситуацию, – и тогда Эмилио услышал металлический щелчок взводимого курка, но не отвел глаз поверженного противника.
– Я не покупаюсь на подобное дерьмо с четырнадцати лет, – тихо сказал он по-испански – для самоутверждения. И продолжил в мягком ритме руанджа: – Кое-кто сожалеет о твоем неудобстве. Но ты был не прав. Если кое-кто позволит тебе подняться, будет ли твое сердце спокойным?
Последовало легкое движение подбородка вверх – жест понимания и согласия. Эмилио медленно отодвинулся, ожидая, что незнакомец попытается, используя преимущество в весе и силе, атаковать снова. А если такой великан ухватится за него, как Эмилио знал из печального опыта, то свернет в бараний рог; поэтому с юных лет его стратегией было биться быстро и биться грязно, чтобы расправиться с противником раньше, чем тот поймет, кто его ударил. Последние годы у него было мало практики, но навыки сохранились.
В свою очередь, Супаари Ва Гайджур, безмолвный и задыхающийся от потрясения, слезящимися глазами смотрел на эту… тварь, нависшую над ним. Наконец, когда к нему вернулось самообладание и восстановилось дыхание, он спросил:
– Кто вы?
– Чужеземцы, – миролюбиво ответил монстр, убираясь с груди Супаари.
– Это, – сказал Супаари, благоразумно потирая горло, – самое сильное преуменьшение из когда-либо произнесенных.
К его полному изумлению чудище рассмеялось.
– Верно, – сказало оно, и губы раздвинулись, показав белые и странно ровные зубы. – Может ли кое-кто предложить тебе кофе?
– Кафай! Как раз та вещь, о которой кто-то пришел разузнать, – произнес Супаари почти с такой же любезностью, извлекая осколки своей учтивости из руин, в которые ее превратили удивление и ужас.
Немыслимое существо встало и предложило ему свою странную руку, очевидно, намереваясь помочь подняться. Супаари протянул собственную руку. Наступила секундная пауза, и наполовину голое лицо чужеземца резко поменяло цвет. Супаари был обескуражен, но не успел это проанализировать, так как в следующую секунду обнаружил, что у монстра нет хвоста. Супаари был настолько поражен умением стоять на ногах без опоры на хвост, что не заметил, как существо с немалой силой ухватилось двумя руками за его запястье и помогло подняться. И тут он вновь изумился – на сей раз ничтожным размерам монстра, которому удалось сокрушить взрослого джанаата.
Он и не догадывался, что монстр, задрав голову вверх, был не меньше ошеломлен тем же обстоятельством. В самом деле, Эмилио Сандос второй раз в жизни едва не грохнулся в обморок, увидав эти трехдюймовые когти, которые вошли бы в его шею как в масло, промедли он хоть мгновение, прежде чем уклониться.
Тем временем Супаари отчаянно старался справиться с куда более сильным шоком, чем тот, с которым имел дело Эмилио Сандос. По крайней мере, Сандос летел на Ракхат, ожидая встретить инопланетян. Супаари Ва Гайджур приплыл в Кашан затем, чтобы встретиться с новой торговой делегацией, и полагал, что чужеземцы и их кафай прибыли из какого-нибудь неисследованного лесного района, расположенного далеко к югу от Кашана.
Высадившись на причале Кашана, Супаари не удивился, что деревня пуста, поскольку Чайпас сообщила ему про сбор пика. Он уловил аромат жарящегося мяса, смешанный с озадачивающим сумбуром тускнеющих горелых углеводородов, более сильных простых углеродов и аминов; запах мяса говорил о том, что торговцы – джанаата, но остальные запахи были очень необычны.
Супаари не одобрял браконьерство, хотя готов был примириться, если торговцы предложат компенсацию. Взбежав на вершину обрыва, он споткнулся при виде огромного и совершенно непонятного механизма, раскорячившегося на равнине в половине наара от ущелья, и, принюхавшись, понял, что это и есть источник углеводородной вони. Незнакомый запах пота исходил от компании особей, сидевших вблизи механизма. Пока Супаари шагал к ним, на него воздействовало много эмоций: негодование по поводу браконьерства, отвращение, вызванное мерзким запахом и гнусным шумом механизма, усталость от долгой поездки в одиночку, нервозность из-за странной сцены, открывшейся перед ним, желание контролировать себя, обусловленное громадной потенциальной выгодой в случае, если он сделается поставщиком Рештара Галатны, и, наконец, ошеломление, когда он подошел достаточно близко, чтобы разглядеть тех, кто не были джанаата или руна или кем-то еще, кого он мог идентифицировать.
Супаари ринулся в атаку, повинуясь инстинкту. Как человек реагирует на внезапное появление в палаточном лагере скорпиона или гремучей змеи, так и он хотел не просто устранить угрозу, но уничтожить ее, распылить на молекулы. Именно поэтому Супаари безуспешно попытался обезглавить Эмилио Сандоса.
Выход из тупика нашла София Мендес. Приняв ошарашенную недвижность Эмилио за неподдельное спокойствие, она поднесла визитеру чашку кофе, которую предложил Сандос.
– Большинство руна предпочитают лишь вдыхать, – сказала София, подняв для него чашку почти на всю длину руки. – Возможно, ты попробуешь немного выпить, как это делаем мы, – предложила она, учтя его несомненные отличия от руна.
Супаари посмотрел на этого эльфа, на эту кроху, которая не могла быть настоящей и которая только что обратилась к нему на весьма приличном руанджа. Ее лицо и шея были голыми, но у нее имелась грива черных волос. Ленты! – подумал он, вспомнив новый стиль Чайпас.
– Кое-кто благодарит тебя, – сказал он наконец.
Он отряхнул пыль и мусор со своей одежды, а затем принял чашку, зажав ее край и дно между первым и третьим когтем, а вторым грациозно уравновесив, стараясь игнорировать факт, что ему предложили проглотить настой кафай стоимостью что-то около сорока тысяч бахли.
– Он горячий, – предупредило крохотное создание. – И горький.
Супаари сделал глоток. Его нос сморщился, но он сказал:
– Запах очень приятный.
Тактичный, подумала Энн, разглядывая плотоядные зубы и когти. Боже всемилостивый, тактичный хищник!. Но поступок Софии вывел ее из замешательства.
– Наши сердца будут рады, если ты разделишь с нами трапезу, – сказала Энн, используя формулировку руна, с которой все они были знакомы.
Не могу поверить, что это происходит, подумала она. Изображаю Мисс Хорошие Манеры перед тактичным инопланетным хищником, который только что пытался разорвать Эмилио пополам.
Супаари повернулся к этому следующему видению и увидел еще одно гололицее чудо, в чью белую гриву были вплетены ленты. Не откликнувшись на приглашение Энн, он огляделся и, найдя взглядом Джимми Квинна, спросил недоверчиво:
– Это все – твои дети?
– Нет, – сказал Джимми. – Этот кое-кто – самый молодой.
Руна неизменно принимали это правдивое признание как свидетельство чувства юмора Джимми. Супаари поверил ему. Это, как и его устрашающие когти и строение зубов, убедило всех, что они имеют дело с совершенно разными видами.
Супаари поглядел на остальных:
– Кто же тогда Старейшина?
Эмилио прокашлялся – чтобы убедиться, что голос вернулся, и чтобы привлечь внимание Супаари. Затем указал на Д. У. Ярбро.
Д. У. стоял с колотящимся сердцем, не шелохнувшись и не издав звука с той секунды, как метнулся за винчестером и – священник он или нет – изготовился отправить этого чужеродного ублюдка, стоявшего перед ним, прямиком в ад. Он думал, что увидит, как оторванная голова Эмилио падает к его ногам, и сомневался, что когда-нибудь забудет этот момент и прилив своей слепой ярости, который закончил бы жизнь Супаари, если б Эмилио с такой оперативностью не справился с ситуацией.
– Этот кто-то – Старейшина, – услышал Д. У. голос Эмилио, – хотя не самый старший. Он решает за всех нас.
Супаари увидел средних размеров монстра, державшего палку, которая пахла углеродной сталью, серой и свинцом. Поскольку тут не было посредника, дабы поименовать его, Супаари проявил инициативу и коснулся пальцами своего лба:
– Этот кто-то зовется Супаари, третьерожденный, из рода Гахаана, чье местное имя – Ва Гайджур.
Он умолк, с ожиданием наставив уши на Сандоса. Эмилио сообразил, что, как посредник, должен представить Ярбро. Выстроив фразу, он произнес:
– Старейшина зовется Ди, перворожденный, из рода Ярбро, чье местное имя – Ва Уэйко.
Воин, вполне правильно, хотя на неверных основаниях, предположил Супаари. Поскольку общим их языком был руанджа, он протянул обе руки, не зная, что еще делать.
– Чаллалла кхаери, Ди.
Ярбро передал свое ружье Джорджу, взглядом говоря: «Стреляй, если потребуется». Затем шагнул вперед и вложил свои пальцы в полость, образованную длинными, обращенными вверх когтями Супаари.
– Чаллалла кхаери, Супаари, – кося глазами, сказал он с отчетливым техасским акцентом.
Его поза ясно выражала несказанное: «Ты, чертов сукин сын».
Энн испытала сильное искушение расхохотаться, однако удержалась; сорок пять лет званых ужинов не проходят даром. Вместо этого она шагнула к гостю и приветствовала его в манере руна. Когда их руки разделились, она сказала:
– Сипадж, Супаари! Конечно, ты голоден с дороги. Поешь с нами теперь?
Он поел. В общем, это был тот еще день.
28
Неаполь: август 2060.
Положившись на расплывчатые указания привратника и точный расчет, Джон Кандотти пробрался в недра приюта – тускло освещенный винный погреб, переделанный в современную прачечную в тридцатых годах прошлого века, модернизированный почти сто лет спустя и с тех пор не менявшийся. Как заметил Джон, Орден иезуитов готов был совершать межзвездные перелеты, доверяясь наблюдениям, длившимся менее двух недель, но в замене прачечного оборудования спешки не проявлял. Ультразвуковые стиральные машины были ныне антиквариатом, но пока работали. А в солнечную погоду мокрое белье все еще сушили на веревках. Вся эта оснастка напомнила Джону подвал его бабушки, правда, она пользовалась микроволновой сушилкой – и в дождь, и в зной.
Он чуть не прошел мимо нужной комнаты, когда, прислушавшись внимательней, осознал, что услышал мурлыканье Эмилио Сандоса. На самом деле Джон не был уверен, что это Сандос, поскольку никогда раньше не слышал, чтобы Эмилио мурлыкал. Но там оказался именно он, небритый и вроде бы довольный, выряженный в чью-то старую одежду. Он вытаскивал влажное постельное белье из стиральной машины и укладывал его в ротанговую корзину, возможно, более древнюю, чем Ватикан.
Джон кашлянул. Обернувшись на звук, Эмилио строго посмотрел на него:
– Надеюсь, молодой человек, вы не думаете, что в мой кабинет можно заявляться без предварительной записи?
Усмехнувшись, Джон огляделся:
– Брат Эдвард сказал, что вас определили работать тут, внизу. Симпатичное место. Вроде как «Баухауз».
– Форма соответствует содержанию. Грязное белье требует такой обстановки. – Эмилио выставил мокрую наволочку: – Сейчас я кое-что покажу.
Он ловко сложил ее и бросил на кипу в корзине.
– Новые скрепы! – воскликнул Джон.
Слушания были отменены на несколько недель, пока с Сандосом работала Паола Марино, миланский биоинженер, которую отец Генерал привлек, когда отец Сингх не смог исправить изъяны в прежних скрепах. Сандос не хотел встречаться с новым человеком, но Джулиани настоял. Несомненно, работа оказалась успешной.
– Я поражен. Это изумительно.
– Да. С полотенцами тоже получается, но моему мастерству есть пределы. – Эмилио снова повернулся к машинам. – Носки, например, вы, парни, отсылаете их в стирку вывернутыми наизнанку и получаете чистыми, но в том же состоянии.
– Э-э, у моего папаши была такая же привычка.
Джон наблюдал, как работает Сандос. Его хватка не была безупречной, и все еще приходилось внимательно следить за своими движениями, но прогресс был налицо.
– Скрепы и впрямь хороши, не так ли?
– Ими намного проще управлять. Они легче. Смотрите: синяки проходят.
Эмилио повернулся и протянул руки Джону. Новые скрепы отличались радикально – не столько клетка, сколько шины на запястьях с электронными датчиками. Пальцы поддерживались снизу плоскими ремешками, соединенными меж собой, но вплотную прилегавшими к кистям. Более тонкие ремешки проходили над фалангами, а набор из трех плоских ремней прикреплял шины к пястям, запястьям и предплечьям. Джон старался не замечать, насколько атрофированы мышцы, и сосредоточился на механизмах, пока Сандос объяснял их устройство.
– Кисти и предплечья ноют, но, полагаю, это оттого, что я стал их активнее использовать, – сказал Эмилио, выпрямляясь. – А вот это лучше всего. Следите.
Сандос подошел к большому столу, предназначенному для сортировки и складывания белья, и наклонился, уложив на него предплечье. Он чуть качнул рукой в сторону, активируя маленький переключатель, и скрепа со щелчком раскрылась, повиснув на кисти против большого пальца. Эмилио вытянул руку наружу, а затем ухитрился вставить ее обратно, обойдясь без посторонней помощи; правда, прежде чем он снова щелкнул переключателем и скрепа захлопнулась, ему пришлось потрудиться.
– Я со всем справляюсь сам, – сказал Эмилио, шепелявя точно трехлетка. И добавил своим голосом: – Вы и представить не можете, что это для меня значит.
Джон широко улыбнулся, радуясь его счастью. Все, включая, возможно, и самого Сандоса, недооценивали, насколько угнетает его хастаакала. Впервые с тех пор, как его искалечили, Эмилио находил дела, которые мог выполнить, вместо дел, которые были ему недоступны. Будто прочитав мысли Джона, Сандос повернулся, затем с самоуверенной усмешкой наклонился, подняв корзину, и застыл, ожидая комментариев.
– Очень впечатляюще, – признал Джон.
Сандос поволок корзину к занавешенной двери, которую распахнул, толкнув спиной. Джон последовал за ним к веревке для белья.
– Сколько здесь? Семь или восемь кило, а?
– Микроприводы тут получше, – сказал Сандос и принялся развешивать белье.
Процесс оказался медленным. Он все делал правильно, но прищепки норовили выскользнуть из его хватки.
– Возможно, мисс Марио следует добавить на большой и указательный пальцы фрикционные подушечки, – с легким раздражением сказал Эмилио, когда это случилось в четвертый раз.
И это тот самый человек, который месяцами маялся со старыми скрепами без единой жалобы! Было отрадно слышать, как он облегчает душу. В нем нет ничего, что нельзя вылечить с помощью беззлобного брюзжания, подумал Джон. Он знал, что все не так просто, но с удовольствием убеждался, что Сандос обрел душевный покой.
– Наверно, я скажу глупость, – предупредил Джон, – но эти скрепы и выглядят изящно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Позже Д. У Ярбро вспомнит, как вдумчиво Алан Пейс выбирал музыку, которую он преподнесет Певцам первой, чтобы познакомить их с человеческой культурой. Утонченные математические восторги кантаты Баха, волнующие аккорды секстета из «Лючии ди Ламмермур», спокойные, навевающие воспоминания красоты Сен-Санса, величественность симфонии Бетховена, вдохновенное совершенство квартета Моцарта – все это было рассмотрено. И нынешнее событие невольно напомнило об Алане Пейсе. Музыку, звучавшую из динамиков катера, пока к ним приближался Супаари Ва Гайджур, выбрал Джордж, в немалой степени разделявший эклектический вкус Алана. И хотя Алан не избрал бы именно эту композицию, чтобы представить Ракхату человеческую музыку, то, что услышал Супаари, было на самом деле тем, от чего Алан Пейс получал удовольствие: ритмичная мощь, воспаряющие вокальные партии и инструментальная виртуозность – не девятая симфония Бетховена, но шедевр стадионного рока Ван-Халена, 5150. Причем мелодия, как поймет впоследствии Энн, соответствовала ситуации. Исполняемая в тот момент песня называлась «Лучшее из двух миров».
Эмилио сидел спиной к незнакомцу и, увлеченно подпевая хору, ничего не замечал, пока по испуганным взглядам друзей не догадался, что прямо над ним находится нечто большое и опасное. Привстав, он обернулся – как раз вовремя, чтобы отразить атаку. Этот удар, будь он нацелен в кого другого, мог убить или, по крайней мере, покалечить, но Эмилио Сандос еще в детстве выучился распознавать намерения противника и отвечать ударом на удар тому, кто пытался его уничтожить – сделать так, чтоб его просто не было. Не колеблясь, он нырнул под взмах тяжелой руки, без вреда пронесшейся над его головой, и, стремительно выпрямившись, ударил плечом в живот, по взрывному хрюканью соперника определив, что у того сбито дыхание. Когда чужак рухнул на спину, Эмилио упал на него, пригвоздив его руки своими коленями, а предплечьем, будто стальным бруском, притиснув горло. Глаза Эмилио выражали угрозу, понятную даже тому, кто никогда не видел таких глаз: ему ничего не стоило сломать хрупкую трахею, достаточно было одного движения.
Наступила внезапная тишина – метнувшись к катеру, Энн выключила музыку, тщетно надеясь спасти этим ситуацию, – и тогда Эмилио услышал металлический щелчок взводимого курка, но не отвел глаз поверженного противника.
– Я не покупаюсь на подобное дерьмо с четырнадцати лет, – тихо сказал он по-испански – для самоутверждения. И продолжил в мягком ритме руанджа: – Кое-кто сожалеет о твоем неудобстве. Но ты был не прав. Если кое-кто позволит тебе подняться, будет ли твое сердце спокойным?
Последовало легкое движение подбородка вверх – жест понимания и согласия. Эмилио медленно отодвинулся, ожидая, что незнакомец попытается, используя преимущество в весе и силе, атаковать снова. А если такой великан ухватится за него, как Эмилио знал из печального опыта, то свернет в бараний рог; поэтому с юных лет его стратегией было биться быстро и биться грязно, чтобы расправиться с противником раньше, чем тот поймет, кто его ударил. Последние годы у него было мало практики, но навыки сохранились.
В свою очередь, Супаари Ва Гайджур, безмолвный и задыхающийся от потрясения, слезящимися глазами смотрел на эту… тварь, нависшую над ним. Наконец, когда к нему вернулось самообладание и восстановилось дыхание, он спросил:
– Кто вы?
– Чужеземцы, – миролюбиво ответил монстр, убираясь с груди Супаари.
– Это, – сказал Супаари, благоразумно потирая горло, – самое сильное преуменьшение из когда-либо произнесенных.
К его полному изумлению чудище рассмеялось.
– Верно, – сказало оно, и губы раздвинулись, показав белые и странно ровные зубы. – Может ли кое-кто предложить тебе кофе?
– Кафай! Как раз та вещь, о которой кто-то пришел разузнать, – произнес Супаари почти с такой же любезностью, извлекая осколки своей учтивости из руин, в которые ее превратили удивление и ужас.
Немыслимое существо встало и предложило ему свою странную руку, очевидно, намереваясь помочь подняться. Супаари протянул собственную руку. Наступила секундная пауза, и наполовину голое лицо чужеземца резко поменяло цвет. Супаари был обескуражен, но не успел это проанализировать, так как в следующую секунду обнаружил, что у монстра нет хвоста. Супаари был настолько поражен умением стоять на ногах без опоры на хвост, что не заметил, как существо с немалой силой ухватилось двумя руками за его запястье и помогло подняться. И тут он вновь изумился – на сей раз ничтожным размерам монстра, которому удалось сокрушить взрослого джанаата.
Он и не догадывался, что монстр, задрав голову вверх, был не меньше ошеломлен тем же обстоятельством. В самом деле, Эмилио Сандос второй раз в жизни едва не грохнулся в обморок, увидав эти трехдюймовые когти, которые вошли бы в его шею как в масло, промедли он хоть мгновение, прежде чем уклониться.
Тем временем Супаари отчаянно старался справиться с куда более сильным шоком, чем тот, с которым имел дело Эмилио Сандос. По крайней мере, Сандос летел на Ракхат, ожидая встретить инопланетян. Супаари Ва Гайджур приплыл в Кашан затем, чтобы встретиться с новой торговой делегацией, и полагал, что чужеземцы и их кафай прибыли из какого-нибудь неисследованного лесного района, расположенного далеко к югу от Кашана.
Высадившись на причале Кашана, Супаари не удивился, что деревня пуста, поскольку Чайпас сообщила ему про сбор пика. Он уловил аромат жарящегося мяса, смешанный с озадачивающим сумбуром тускнеющих горелых углеводородов, более сильных простых углеродов и аминов; запах мяса говорил о том, что торговцы – джанаата, но остальные запахи были очень необычны.
Супаари не одобрял браконьерство, хотя готов был примириться, если торговцы предложат компенсацию. Взбежав на вершину обрыва, он споткнулся при виде огромного и совершенно непонятного механизма, раскорячившегося на равнине в половине наара от ущелья, и, принюхавшись, понял, что это и есть источник углеводородной вони. Незнакомый запах пота исходил от компании особей, сидевших вблизи механизма. Пока Супаари шагал к ним, на него воздействовало много эмоций: негодование по поводу браконьерства, отвращение, вызванное мерзким запахом и гнусным шумом механизма, усталость от долгой поездки в одиночку, нервозность из-за странной сцены, открывшейся перед ним, желание контролировать себя, обусловленное громадной потенциальной выгодой в случае, если он сделается поставщиком Рештара Галатны, и, наконец, ошеломление, когда он подошел достаточно близко, чтобы разглядеть тех, кто не были джанаата или руна или кем-то еще, кого он мог идентифицировать.
Супаари ринулся в атаку, повинуясь инстинкту. Как человек реагирует на внезапное появление в палаточном лагере скорпиона или гремучей змеи, так и он хотел не просто устранить угрозу, но уничтожить ее, распылить на молекулы. Именно поэтому Супаари безуспешно попытался обезглавить Эмилио Сандоса.
Выход из тупика нашла София Мендес. Приняв ошарашенную недвижность Эмилио за неподдельное спокойствие, она поднесла визитеру чашку кофе, которую предложил Сандос.
– Большинство руна предпочитают лишь вдыхать, – сказала София, подняв для него чашку почти на всю длину руки. – Возможно, ты попробуешь немного выпить, как это делаем мы, – предложила она, учтя его несомненные отличия от руна.
Супаари посмотрел на этого эльфа, на эту кроху, которая не могла быть настоящей и которая только что обратилась к нему на весьма приличном руанджа. Ее лицо и шея были голыми, но у нее имелась грива черных волос. Ленты! – подумал он, вспомнив новый стиль Чайпас.
– Кое-кто благодарит тебя, – сказал он наконец.
Он отряхнул пыль и мусор со своей одежды, а затем принял чашку, зажав ее край и дно между первым и третьим когтем, а вторым грациозно уравновесив, стараясь игнорировать факт, что ему предложили проглотить настой кафай стоимостью что-то около сорока тысяч бахли.
– Он горячий, – предупредило крохотное создание. – И горький.
Супаари сделал глоток. Его нос сморщился, но он сказал:
– Запах очень приятный.
Тактичный, подумала Энн, разглядывая плотоядные зубы и когти. Боже всемилостивый, тактичный хищник!. Но поступок Софии вывел ее из замешательства.
– Наши сердца будут рады, если ты разделишь с нами трапезу, – сказала Энн, используя формулировку руна, с которой все они были знакомы.
Не могу поверить, что это происходит, подумала она. Изображаю Мисс Хорошие Манеры перед тактичным инопланетным хищником, который только что пытался разорвать Эмилио пополам.
Супаари повернулся к этому следующему видению и увидел еще одно гололицее чудо, в чью белую гриву были вплетены ленты. Не откликнувшись на приглашение Энн, он огляделся и, найдя взглядом Джимми Квинна, спросил недоверчиво:
– Это все – твои дети?
– Нет, – сказал Джимми. – Этот кое-кто – самый молодой.
Руна неизменно принимали это правдивое признание как свидетельство чувства юмора Джимми. Супаари поверил ему. Это, как и его устрашающие когти и строение зубов, убедило всех, что они имеют дело с совершенно разными видами.
Супаари поглядел на остальных:
– Кто же тогда Старейшина?
Эмилио прокашлялся – чтобы убедиться, что голос вернулся, и чтобы привлечь внимание Супаари. Затем указал на Д. У. Ярбро.
Д. У. стоял с колотящимся сердцем, не шелохнувшись и не издав звука с той секунды, как метнулся за винчестером и – священник он или нет – изготовился отправить этого чужеродного ублюдка, стоявшего перед ним, прямиком в ад. Он думал, что увидит, как оторванная голова Эмилио падает к его ногам, и сомневался, что когда-нибудь забудет этот момент и прилив своей слепой ярости, который закончил бы жизнь Супаари, если б Эмилио с такой оперативностью не справился с ситуацией.
– Этот кто-то – Старейшина, – услышал Д. У. голос Эмилио, – хотя не самый старший. Он решает за всех нас.
Супаари увидел средних размеров монстра, державшего палку, которая пахла углеродной сталью, серой и свинцом. Поскольку тут не было посредника, дабы поименовать его, Супаари проявил инициативу и коснулся пальцами своего лба:
– Этот кто-то зовется Супаари, третьерожденный, из рода Гахаана, чье местное имя – Ва Гайджур.
Он умолк, с ожиданием наставив уши на Сандоса. Эмилио сообразил, что, как посредник, должен представить Ярбро. Выстроив фразу, он произнес:
– Старейшина зовется Ди, перворожденный, из рода Ярбро, чье местное имя – Ва Уэйко.
Воин, вполне правильно, хотя на неверных основаниях, предположил Супаари. Поскольку общим их языком был руанджа, он протянул обе руки, не зная, что еще делать.
– Чаллалла кхаери, Ди.
Ярбро передал свое ружье Джорджу, взглядом говоря: «Стреляй, если потребуется». Затем шагнул вперед и вложил свои пальцы в полость, образованную длинными, обращенными вверх когтями Супаари.
– Чаллалла кхаери, Супаари, – кося глазами, сказал он с отчетливым техасским акцентом.
Его поза ясно выражала несказанное: «Ты, чертов сукин сын».
Энн испытала сильное искушение расхохотаться, однако удержалась; сорок пять лет званых ужинов не проходят даром. Вместо этого она шагнула к гостю и приветствовала его в манере руна. Когда их руки разделились, она сказала:
– Сипадж, Супаари! Конечно, ты голоден с дороги. Поешь с нами теперь?
Он поел. В общем, это был тот еще день.
28
Неаполь: август 2060.
Положившись на расплывчатые указания привратника и точный расчет, Джон Кандотти пробрался в недра приюта – тускло освещенный винный погреб, переделанный в современную прачечную в тридцатых годах прошлого века, модернизированный почти сто лет спустя и с тех пор не менявшийся. Как заметил Джон, Орден иезуитов готов был совершать межзвездные перелеты, доверяясь наблюдениям, длившимся менее двух недель, но в замене прачечного оборудования спешки не проявлял. Ультразвуковые стиральные машины были ныне антиквариатом, но пока работали. А в солнечную погоду мокрое белье все еще сушили на веревках. Вся эта оснастка напомнила Джону подвал его бабушки, правда, она пользовалась микроволновой сушилкой – и в дождь, и в зной.
Он чуть не прошел мимо нужной комнаты, когда, прислушавшись внимательней, осознал, что услышал мурлыканье Эмилио Сандоса. На самом деле Джон не был уверен, что это Сандос, поскольку никогда раньше не слышал, чтобы Эмилио мурлыкал. Но там оказался именно он, небритый и вроде бы довольный, выряженный в чью-то старую одежду. Он вытаскивал влажное постельное белье из стиральной машины и укладывал его в ротанговую корзину, возможно, более древнюю, чем Ватикан.
Джон кашлянул. Обернувшись на звук, Эмилио строго посмотрел на него:
– Надеюсь, молодой человек, вы не думаете, что в мой кабинет можно заявляться без предварительной записи?
Усмехнувшись, Джон огляделся:
– Брат Эдвард сказал, что вас определили работать тут, внизу. Симпатичное место. Вроде как «Баухауз».
– Форма соответствует содержанию. Грязное белье требует такой обстановки. – Эмилио выставил мокрую наволочку: – Сейчас я кое-что покажу.
Он ловко сложил ее и бросил на кипу в корзине.
– Новые скрепы! – воскликнул Джон.
Слушания были отменены на несколько недель, пока с Сандосом работала Паола Марино, миланский биоинженер, которую отец Генерал привлек, когда отец Сингх не смог исправить изъяны в прежних скрепах. Сандос не хотел встречаться с новым человеком, но Джулиани настоял. Несомненно, работа оказалась успешной.
– Я поражен. Это изумительно.
– Да. С полотенцами тоже получается, но моему мастерству есть пределы. – Эмилио снова повернулся к машинам. – Носки, например, вы, парни, отсылаете их в стирку вывернутыми наизнанку и получаете чистыми, но в том же состоянии.
– Э-э, у моего папаши была такая же привычка.
Джон наблюдал, как работает Сандос. Его хватка не была безупречной, и все еще приходилось внимательно следить за своими движениями, но прогресс был налицо.
– Скрепы и впрямь хороши, не так ли?
– Ими намного проще управлять. Они легче. Смотрите: синяки проходят.
Эмилио повернулся и протянул руки Джону. Новые скрепы отличались радикально – не столько клетка, сколько шины на запястьях с электронными датчиками. Пальцы поддерживались снизу плоскими ремешками, соединенными меж собой, но вплотную прилегавшими к кистям. Более тонкие ремешки проходили над фалангами, а набор из трех плоских ремней прикреплял шины к пястям, запястьям и предплечьям. Джон старался не замечать, насколько атрофированы мышцы, и сосредоточился на механизмах, пока Сандос объяснял их устройство.
– Кисти и предплечья ноют, но, полагаю, это оттого, что я стал их активнее использовать, – сказал Эмилио, выпрямляясь. – А вот это лучше всего. Следите.
Сандос подошел к большому столу, предназначенному для сортировки и складывания белья, и наклонился, уложив на него предплечье. Он чуть качнул рукой в сторону, активируя маленький переключатель, и скрепа со щелчком раскрылась, повиснув на кисти против большого пальца. Эмилио вытянул руку наружу, а затем ухитрился вставить ее обратно, обойдясь без посторонней помощи; правда, прежде чем он снова щелкнул переключателем и скрепа захлопнулась, ему пришлось потрудиться.
– Я со всем справляюсь сам, – сказал Эмилио, шепелявя точно трехлетка. И добавил своим голосом: – Вы и представить не можете, что это для меня значит.
Джон широко улыбнулся, радуясь его счастью. Все, включая, возможно, и самого Сандоса, недооценивали, насколько угнетает его хастаакала. Впервые с тех пор, как его искалечили, Эмилио находил дела, которые мог выполнить, вместо дел, которые были ему недоступны. Будто прочитав мысли Джона, Сандос повернулся, затем с самоуверенной усмешкой наклонился, подняв корзину, и застыл, ожидая комментариев.
– Очень впечатляюще, – признал Джон.
Сандос поволок корзину к занавешенной двери, которую распахнул, толкнув спиной. Джон последовал за ним к веревке для белья.
– Сколько здесь? Семь или восемь кило, а?
– Микроприводы тут получше, – сказал Сандос и принялся развешивать белье.
Процесс оказался медленным. Он все делал правильно, но прищепки норовили выскользнуть из его хватки.
– Возможно, мисс Марио следует добавить на большой и указательный пальцы фрикционные подушечки, – с легким раздражением сказал Эмилио, когда это случилось в четвертый раз.
И это тот самый человек, который месяцами маялся со старыми скрепами без единой жалобы! Было отрадно слышать, как он облегчает душу. В нем нет ничего, что нельзя вылечить с помощью беззлобного брюзжания, подумал Джон. Он знал, что все не так просто, но с удовольствием убеждался, что Сандос обрел душевный покой.
– Наверно, я скажу глупость, – предупредил Джон, – но эти скрепы и выглядят изящно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55