Это было все, что уцелело от хозяйства замка Тиз.
– Наконец сегодня ночью мы выспимся как следует, – сказала Джоанна.
Однако в эту ночь ей не пришлось даже сомкнуть глаз.
Аллан уже давно спал, Мэтью плел охотничью сумку из ремней, а Джоанна расчесывала на ночь косы, когда Чэрри подняла сначала морду, а потом заворчала.
– Куш, Чэрри! – крикнула ее госпожа и вышла посмотреть, что делается во дворе.
Если это были воры, то красть они могли только хворост; бревна были слишком длинные и тяжелые, а больше в замке взять уже было нечего.
Леди Бёрли тотчас же заметила человека у сарая. Он стоял, прислонясь к стене, и смотрел на нее.
– Что тебе нужно? – закричала леди изо всех сил.
Чужой не тронулся с места.
Леди вернулась в холл за железным ломом. Мэтью не слышал, как она хлопнула дверью, а может быть, только сделал вид, что не слышит. Он был трусоват. Чэрри уже ощетинилась и лаяла на весь пустой холл.
– Что случилось, леди? – спросил Мэтью наконец.
Держа Чэрри за ошейник одной рукой, а другой опираясь на лом, Джоанна подошла к сараю.
Человека не было.
– Приходили воровать кур, – решил подоспевший с самострелом Мэтью.
Вдруг хозяйка его закричала.
Чужой лежал на протоптанной к сараю тропинке. У ног его расплывалось большое темное пятно.
Джоанна вернулась в холл за Алланом.
Старик после возвращения из Норземтона совсем обессилел. Он спал днем и ночью и сейчас спросонья не сразу сообразил, чего от него хотят.
– Ноги и руки ему нужно бы перебить, чтобы отвадить от чужого добра! – ворчал Мэтью, втаскивая вместе с госпожой и Алланом тяжелое тело по обледенелым ступенькам.
Кровь текла так обильно, что все трое были испачканы с головы до ног.
– Раскачать бы его хорошенько, разбойника, да сбросить со стены в ров! – предложил Мэтью.
Аллан был другого мнения.
– Госпожа велела его перевязать, – возразил он. – А как очнется, тогда, конечно, пусть идет на все четыре стороны. Но не каждый бродяга – вор или разбойник, – добавил он, вспоминая лесовиков.
Оба старика ждали, что скажет леди.
Джоанна распорядилась отнести парня в солярий и уложить в постель. Там днем светло, и удобнее будет его перевязывать.
– На вашу постель, миледи? – в испуге крикнул Аллан.
Но Джоанна уже приподняла чужого за плечи. Ей-богу, эти старики вдвоем слабее ребенка!
– Беритесь-ка за ноги да поменьше ворчите, – добавила она.
Чужой застонал и пошевелил рукой.
Аллан принес светильник. Надо было посмотреть, в чем дело.
Рана была у лодыжки, неглубокая и свежая. Стрела застряла в кости и сломалась. Джоанне стоило большого труда удалить наконечник. Аллан тотчас же остановил кровь, перетянув ногу повыше раны оленьей жилой.
Из любопытства он осветил лицо чужого.
«Совсем молодой! – подумал он. – Три года назад такой парень мог бы прокормить всю семью. А теперь он голодный шатается по дорогам! Ох, господа, господа, что вы делаете! Ох, не к добру все эти затеи против мужиков! Этак можно было поступать в старину, но не теперь!»
– А где же будет спать миледи? – спросил Аллан.
Госпожа его молчала. Он недовольно повернулся к ней.
– А где же вы ляжете, миледи? – повторил он о сердцем.
Госпожа крепко оперлась на его плечо.
– Минуточку, Аллан, – сказала она слабым голосом.
Потом, нагнувшись, открыла сундучок.
Найдя свою тонкую, еще девичью косынку, леди разорвала ее с треском на две части.
– Завтра при свете мы его перевяжем как следует, – сказала она дрожащим голосом. – А сейчас ступайте спать. Я постелю себе в холле.
Она стащила со своей постели и разложила перед холодным камином холла медвежью шкуру.
В солярии было много теплее, так как изредка там горела жаровня.
Мэтью украдкой постучал себя пальцем по лбу.
«Да, – подумал Аллан, – с двумя такими дураками тут, чего доброго, и молодой человек может свихнуться».
Но должен же был кто-нибудь вступиться за его маленькую Джоанну!
– О, хитростью леди пошла в покойного сэра Гью! – сказал он. – Дверь-то в солярий о двух засовах! Вот мы ее припрем как следует, тогда нам не придется тревожиться всю ночь, гадая, кого это мы пустили в замок… Не каждый ведь может выбросить умирающего на дорогу, – добавил он, предвидя возражения Мэтью. – Нашу леди в монастыре учили врачеванию и милосердию. А вашим разбойникам только бы жечь да грабить да покупать в Лондоне дома на чужие деньги.
Под разбойниками он разумел весь старинный и знатный род Бёрли.
Чужой пришел в себя еще ночью, потому что старики, поднявшись до света, услышали доносящийся из-за двери гул голосов.
Если бы не Аллан, Мэтью подошел бы и подслушал: его до смерти мучило любопытство. Но сегодня была его очередь проверять силки. Взяв сплетенную вчера сумку, он вышел, все время оглядываясь на дверь солярия.
Аллан немедленно прильнул ухом к щели.
– Ты не должен был ввязываться в драку, – говорила его госпожа. – Правильно я рассуждаю, Джек?
– Да, понятно, у меня есть дела поважнее, – согласился чужой. – Но стражник хлестал старика, как хлещут ленивую лошадь, и я не стерпел. Нет, я сейчас буду осмотрительнее. Мне бы только добраться до Фоббинга. Но и по дороге мне есть у кого спрятаться.
– Эта вторая дочка рыбака, она очень красивая? – спросила леди.
– Господь тебе судья, Джоанна! Как ты можешь думать сейчас о таком!
Чэрри громко залаяла во дворе.
– Эгей, эй, вы там, в замке! – кричал громкий голос с дороги.
– Этого еще не хватало! – бормотал Аллан, никак не попадая в рукава старенькой куртки. – Леди, леди! Не дай господи, вдруг это прибыл сам сэр Саймон! Леди, поостерегитесь!
А госпожа его в это время, разделив на тонкие пряди волосы чужого, обвивала ими свои пальцы.
– Вот я вся в золоте, Джек, – говорила она нежно. – Какие еще богатства мне нужны!.. Не холодно ли было тебе в дороге? И почему ты свернул к нашему замку? И как ты нашел пролом в стене? Думал ли ты здесь встретиться с леди Бёрли? Только скажи мне всю правду!
– Я говорю правду… Нет, я не думал встретиться с тобой. Я обошел бы замок за сорок лье, если бы знал, что здесь живет леди Бёрли. Пролом я нашел потому, что к нему вели следы. Мне совсем не было холодно, я был очень разгорячен ходьбой.
Он вдруг вспомнил о плаще и густо покраснел.
– Если ты поэтому спрашиваешь, то я отдал твой плащ, Джоанна. Может быть, ты не простишь меня, но я отдал его первому встречному нищему. Это было в тот день, когда я узнал о твоей свадьбе.
– Нет, я не поэтому спрашиваю, – говорила Джоанна, беспечно смеясь. – Но он хотя бы пообещал хорошенько помолиться за тебя, этот нищий, ради такого богатого подарка?..
– Опустите мост! – крикнул всадник с дороги.
Теперь Аллан разглядел его как следует. Это был стряпчий из Сэмфорда. Ради такого не стоит и трудиться. Нужно завтра же позвать кузнеца, потому что с мостом когда-нибудь будет несчастье. Они втроем с леди еле поворачивают колесо, а тут еще – не ровен час – нагрянет сэр Саймон.
Но нельзя же было объяснять чужому человеку, что моста не опускают с самой осени и что леди Бёрли и ее челядь выбираются из замка через пролом в стене, а потом через замерзший ров с водой!
Стряпчий вынул из-за пазухи пакет и помахал им над головой.
Аллан спустился к нему по льду. Стряпчий привез письмо от сэра Саймона Бёрли.
– Ну, как ваши мужики? – спросил он, уже отъехав и оборачиваясь к Аллану.
Тот не понял, что он имеет в виду.
– А как ваши? – ответил он вопросом на вопрос.
– О, наших мужиков мы вот как держим! – крикнул стряпчий и показал сжатый кулак.
Когда Мэтью вернулся из лесу, леди Джоанна, старый Аллан и чужой сидели за столом в холле.
– Сколько времени, как Том Бэкстон уже в Гревзенде? – спросила его госпожа.
Мэтью, не отвечая, смотрел на гостя.
«Может быть, мои господа и разбойники, но они не сажают с собой за стол первого встречного мужика», – подумал он.
– Том Бэкстон? – переспросил он вспоминая. – Вы отпустили его, миледи, в самый праздник тела Христова.
– А когда вернется сэр Саймон? – спросила госпожа, заглядывая в письмо. – Бедный Том! Как бы ему дать знать?
Том Бэкстон был третий слуга, которого сэр Саймон, уезжая, оставил при своей супруге. Том Бэкстон, несмотря на молодость, был очень искусен в ремеслах. Он не был простым кузнецом: из серебряной пластинки он мог вырезать тонкие, как кружево, вещи, которые купцы потом охотно выдавали за венецианскую работу. Госпожа пожалела его и отпустила в Гревзенд, где серебряники готовы были вырывать его друг у друга из рук.
По закону нужно было один год и один день прожить в городе, чтобы стать его гражданином, а тогда, будь ты хоть вилланом, хоть сервом, а город уже не отдаст тебя сеньору, хотя бы он даже расшибся в лепешку.
– Господин ваш, сэр Саймон Бёрли, прибудет в замок в последних числах февраля!.. – торжественно объявила леди Джоанна. – Садись, Мэтью, ты слишком стар, чтобы стоять у двери.
«А этот парень еще слишком молод, чтобы его усаживать за стол с господами», – подумал Мэтью, покачивая головой.
– Господин ваш велит очистить конюшни к его приезду и, кроме того, наказывает Тому Бэкстону пойти в услужение к сэру Ральфу Броунингу, с которым он подписал об этом соглашение. Ну, что вы скажете на это, старики?
– Госпожа моя имеет такую же власть над слугами, как и господин, – заметил Аллан.
– Если бы госпожа сегодня же отпустила меня на все четыре стороны да еще дала в придачу тяжелый кошелек серебра, я не тронулся бы с места, побоявшись гнева господина, – возразил Мэтью.
– Ну, будь что будет! – пробормотала леди Джоанна.
Хорошо, что эта лиса Мэтью спит, как сурок. Они опять беседовали громко, даже не опасаясь плохо притворенной двери.
Госпожа перевязывала рану чужому, точно он сам не в силах был это сделать.
– Джек, тебе недолго ждать! – говорила она нежно. – Сэр Саймон меня не любит и никогда не любил, и я это узнала сейчас же после свадьбы. И если папа в Риме разрешит ему развод, он рад будет жениться еще раз на девушке, которая более подходит ему по нраву.
Чужой пробормотал себе что-то под нос.
– Нет-нет, не говори так! Он женился на мне, когда я была еще совсем бедной, почти нищей!
«Такою же, как сейчас», – подумал Аллан и сам удивился своим мыслям. И еще больше он удивлялся тому, как смело рассуждает обо всем его маленькая леди. Не иначе, как она набралась этих мыслей в проклятом Лондоне, потому что дяди короля сами там переженились по три и четыре раза и такое же позволяют и своим рыцарям.
– Бог тебе судья, Джоанна, если ты меня обманываешь и на этот раз! – сказал чужой в ответ на все речи его госпожи.
И тут старый Аллан услышал такое, от чего волосы дыбом поднялись на его бедной голове.
– Бог мне не судья, Джек, – ответила его маленькая леди, – один ты мне судья, и если ты меня простил, мне не о чем больше думать… Очень ли я похудела и подурнела с тех пор, Джек? – спросила она тотчас же.
– Ты такая же красивая, как всегда, а толстой тебе никогда не быть. С годами ты только ширишься в плечах, как деревенский парнишка.
И чужой, точно он не был простым мужиком, а леди Бёрли – благородной дамой, встал и положил руки на плечи его госпожи.
– Можно ли мне поцеловать тебя, Джоанна? – спросил он так громко, как будто говорил со своей собственной женой.
Аллан выпрямился и сжал кулаки.
Но его маленькая Джоанна хорошо ответила, хотя, может быть, и не так, как подобает леди из замка Друриком.
– Ты еще не раз, и не два, и не три будешь целовать меня, Джек, но пока я перед богом и людьми жена Саймона Бёрли. Неужели ты хочешь, чтобы я не имела права прямо смотреть ему в глаза? Мои губы сами так и тянутся к тебе, но не будем больше говорить об этом.
Аллан чуть не задохнулся от радости, узнав, что чужой навсегда убирается из замка. И как был он прав, стараясь поскорее выпроводить гостя, – парень только-только успел скрыться из виду, а из солярия еще не выветрился запах ремня и пота, который всегда оставляет после себя мужик, как прискакали с факелами передовые отряды Саймона Бёрли.
– Господин наш едет сюда со всей охотой – с егерями и сокольничими! С ним прибудут лорд и леди Бервик, и леди Тоунтон, и другие. Необходимо немедленно же затопить все камины в замке, чтобы дамы не схватили простуды в сыром помещении, и топить до самого того дня, когда приедет сэр Саймон. Лорд везет с собой припасы и поваров и просит леди позаботиться только о помещении для девяти человек господ и двадцати трех слуг.
Это было 13 марта 1381 года.
Леди Джоанна тотчас же занялась приготовлениями к встрече гостей. Напиленные на будущий год дрова уже жарко пылали в каминах. Аллан и Мэтью сбились с ног, вынося навоз и сколачивая ясли в конюшнях.
Сама леди, не жалея рук, терла песком и золой черные, закоптелые балки, а затем принялась за побелку.
Весело распевая, Джоанна, стоя на лесенке, водила щеткой по стене. В обычае было белить стены только на высоте человеческого роста, но ей хотелось, чтобы к приезду гостей холл принял совсем праздничный вид.
Теперь каждый свой день она начинала и заканчивала песней. Она вспомнила все нормандские романсы, слышанные в детстве, и те, которым она научилась в Лондоне, и даже мужицкие песни Кента и Эссекса.
Ее уже нисколько не сердила воркотня двух стариков. Склонив голову набок, она занималась своим делом и слушала, как они препирались внизу.
– Будь я молод, как ты, – говорил восьмидесятилетний Аллан семидесятидвухлетнему Мэтью, – я бы сам намесил глины, а не заставлял бы нашу леди заниматься этим грязным делом!
Подарок, который очень вырос и возмужал за последнее время, весело лаял, прыгал и падал на землю, стараясь ухватить свою госпожу за ноги.
Сейчас это было широколапое, вислозадое и короткошеее существо. Когда его звали, он, точно медведь, поворачивался всем своим туловищем. Но уже сейчас можно было сказать, что со временем из него выйдет добрый пес.
Через две недели в замке было получено известие, что сэра Саймона Бёрли по дороге к Тизу повстречал его старый друг и соратник, сэр Джордж Сэйбилл, и зазвал охотиться в свои леса. Лорд вернется домой только к концу марта. Однако хозяин замка Тиз не приехал ни в марте, ни в апреле, а потом начались события, о которых следует рассказать особо.
Глава III
Йомен, которого звали Джон Фокс, был однажды вызван по делу в замок к своему господину, сэру Готфруа Болдуину.
Дело было в Эссексе еще в 1376 году.
Джон Фокс считался зажиточным мужиком и держал землю от своего сеньора на арендных правах. Это был один из наиболее уважаемых граждан села, отец семерых детей, исправный плательщик налогов и добрый католик.
Господин позвал его для того, чтобы потолковать с ним о торговле шерстью, которую полагал наладить у себя в имении.
При беседе присутствовали приор аббатства и сын помещика, молодой мастер Ральф Болдуин. Мастер недавно возвратился из Франции залечивать рану, полученную в бою. Он с детства был весьма горяч и несдержан нравом, что и привело к очень прискорбному событию.
Джон Фокс в беседе, забывшись, положил руку на спинку кресла, где сидел сэр Готфруа. Тогда молодой Ральф Болдуин, не стерпев наглости мужика, в гневе вскочил с места и бывшим при нем охотничьим ножом отхватил начисто пальцы Джона Фокса – все четыре с правой руки, как они и лежали на спинке кресла.
Фокс закричал и, обернув руку полой куртки, бросился из комнаты.
– Мужик, вернись, возьми свое мясо! – крикнул мастер Ральф Болдуин, на свою беду.
Джон Фокс вернулся и подобрал окровавленные обрубки пальцев.
После этого за ним дважды присылали из замка, но он там так и не показался. Залечив руку, он ушел в лес.
В молодости йомен был неплохим лучником, но с годами от сытой и спокойной жизни отяжелел и утратил былую меткость и сноровку. Однако в лесу он сбавил немного жиру и, ежедневно упражняясь, довел свое искусство до того, что, отводя своим единственным большим пальцем тетиву, он спускал ее с такой силой, что стрела, вылетая, пробивала насквозь молодое дерево.
Щит, обтянутый кожей, он окрасил в красный цвет и прибил к нему четыре высохших скрюченных пальца с длинными ногтями.
В лес к нему приходили разные люди, и он их всех принимал без разбора.
Сыновья приносили ему из села стрелы и луки, которые работал на продажу их сосед, Томас-лучник. Жена Джона Фокса не жалела для этого денег.
Вот с этими людьми и свел Джека-Соломинку сын кровельщика из Дэртфорда Уот Тайлер четыре года назад. И сейчас, покидая замок Тиз, Джек также надеялся найти у них пристанище.
Человек, который много времени проводит в замке или в городском доме, поглядев на снег, на низкое небо, на скучную белую дорогу, сказал бы, что зима в этом году еще не скоро придет к концу.
Несмотря на март, уже вторую неделю дует резкий северо-восточный ветер, солнце садится в огненные тучи, что опять предвещает ветер или мороз. Дятлы сносят шишки к гнездам, точно готовясь ко второй зиме, а вороний грай покрывает все остальные звуки в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Наконец сегодня ночью мы выспимся как следует, – сказала Джоанна.
Однако в эту ночь ей не пришлось даже сомкнуть глаз.
Аллан уже давно спал, Мэтью плел охотничью сумку из ремней, а Джоанна расчесывала на ночь косы, когда Чэрри подняла сначала морду, а потом заворчала.
– Куш, Чэрри! – крикнула ее госпожа и вышла посмотреть, что делается во дворе.
Если это были воры, то красть они могли только хворост; бревна были слишком длинные и тяжелые, а больше в замке взять уже было нечего.
Леди Бёрли тотчас же заметила человека у сарая. Он стоял, прислонясь к стене, и смотрел на нее.
– Что тебе нужно? – закричала леди изо всех сил.
Чужой не тронулся с места.
Леди вернулась в холл за железным ломом. Мэтью не слышал, как она хлопнула дверью, а может быть, только сделал вид, что не слышит. Он был трусоват. Чэрри уже ощетинилась и лаяла на весь пустой холл.
– Что случилось, леди? – спросил Мэтью наконец.
Держа Чэрри за ошейник одной рукой, а другой опираясь на лом, Джоанна подошла к сараю.
Человека не было.
– Приходили воровать кур, – решил подоспевший с самострелом Мэтью.
Вдруг хозяйка его закричала.
Чужой лежал на протоптанной к сараю тропинке. У ног его расплывалось большое темное пятно.
Джоанна вернулась в холл за Алланом.
Старик после возвращения из Норземтона совсем обессилел. Он спал днем и ночью и сейчас спросонья не сразу сообразил, чего от него хотят.
– Ноги и руки ему нужно бы перебить, чтобы отвадить от чужого добра! – ворчал Мэтью, втаскивая вместе с госпожой и Алланом тяжелое тело по обледенелым ступенькам.
Кровь текла так обильно, что все трое были испачканы с головы до ног.
– Раскачать бы его хорошенько, разбойника, да сбросить со стены в ров! – предложил Мэтью.
Аллан был другого мнения.
– Госпожа велела его перевязать, – возразил он. – А как очнется, тогда, конечно, пусть идет на все четыре стороны. Но не каждый бродяга – вор или разбойник, – добавил он, вспоминая лесовиков.
Оба старика ждали, что скажет леди.
Джоанна распорядилась отнести парня в солярий и уложить в постель. Там днем светло, и удобнее будет его перевязывать.
– На вашу постель, миледи? – в испуге крикнул Аллан.
Но Джоанна уже приподняла чужого за плечи. Ей-богу, эти старики вдвоем слабее ребенка!
– Беритесь-ка за ноги да поменьше ворчите, – добавила она.
Чужой застонал и пошевелил рукой.
Аллан принес светильник. Надо было посмотреть, в чем дело.
Рана была у лодыжки, неглубокая и свежая. Стрела застряла в кости и сломалась. Джоанне стоило большого труда удалить наконечник. Аллан тотчас же остановил кровь, перетянув ногу повыше раны оленьей жилой.
Из любопытства он осветил лицо чужого.
«Совсем молодой! – подумал он. – Три года назад такой парень мог бы прокормить всю семью. А теперь он голодный шатается по дорогам! Ох, господа, господа, что вы делаете! Ох, не к добру все эти затеи против мужиков! Этак можно было поступать в старину, но не теперь!»
– А где же будет спать миледи? – спросил Аллан.
Госпожа его молчала. Он недовольно повернулся к ней.
– А где же вы ляжете, миледи? – повторил он о сердцем.
Госпожа крепко оперлась на его плечо.
– Минуточку, Аллан, – сказала она слабым голосом.
Потом, нагнувшись, открыла сундучок.
Найдя свою тонкую, еще девичью косынку, леди разорвала ее с треском на две части.
– Завтра при свете мы его перевяжем как следует, – сказала она дрожащим голосом. – А сейчас ступайте спать. Я постелю себе в холле.
Она стащила со своей постели и разложила перед холодным камином холла медвежью шкуру.
В солярии было много теплее, так как изредка там горела жаровня.
Мэтью украдкой постучал себя пальцем по лбу.
«Да, – подумал Аллан, – с двумя такими дураками тут, чего доброго, и молодой человек может свихнуться».
Но должен же был кто-нибудь вступиться за его маленькую Джоанну!
– О, хитростью леди пошла в покойного сэра Гью! – сказал он. – Дверь-то в солярий о двух засовах! Вот мы ее припрем как следует, тогда нам не придется тревожиться всю ночь, гадая, кого это мы пустили в замок… Не каждый ведь может выбросить умирающего на дорогу, – добавил он, предвидя возражения Мэтью. – Нашу леди в монастыре учили врачеванию и милосердию. А вашим разбойникам только бы жечь да грабить да покупать в Лондоне дома на чужие деньги.
Под разбойниками он разумел весь старинный и знатный род Бёрли.
Чужой пришел в себя еще ночью, потому что старики, поднявшись до света, услышали доносящийся из-за двери гул голосов.
Если бы не Аллан, Мэтью подошел бы и подслушал: его до смерти мучило любопытство. Но сегодня была его очередь проверять силки. Взяв сплетенную вчера сумку, он вышел, все время оглядываясь на дверь солярия.
Аллан немедленно прильнул ухом к щели.
– Ты не должен был ввязываться в драку, – говорила его госпожа. – Правильно я рассуждаю, Джек?
– Да, понятно, у меня есть дела поважнее, – согласился чужой. – Но стражник хлестал старика, как хлещут ленивую лошадь, и я не стерпел. Нет, я сейчас буду осмотрительнее. Мне бы только добраться до Фоббинга. Но и по дороге мне есть у кого спрятаться.
– Эта вторая дочка рыбака, она очень красивая? – спросила леди.
– Господь тебе судья, Джоанна! Как ты можешь думать сейчас о таком!
Чэрри громко залаяла во дворе.
– Эгей, эй, вы там, в замке! – кричал громкий голос с дороги.
– Этого еще не хватало! – бормотал Аллан, никак не попадая в рукава старенькой куртки. – Леди, леди! Не дай господи, вдруг это прибыл сам сэр Саймон! Леди, поостерегитесь!
А госпожа его в это время, разделив на тонкие пряди волосы чужого, обвивала ими свои пальцы.
– Вот я вся в золоте, Джек, – говорила она нежно. – Какие еще богатства мне нужны!.. Не холодно ли было тебе в дороге? И почему ты свернул к нашему замку? И как ты нашел пролом в стене? Думал ли ты здесь встретиться с леди Бёрли? Только скажи мне всю правду!
– Я говорю правду… Нет, я не думал встретиться с тобой. Я обошел бы замок за сорок лье, если бы знал, что здесь живет леди Бёрли. Пролом я нашел потому, что к нему вели следы. Мне совсем не было холодно, я был очень разгорячен ходьбой.
Он вдруг вспомнил о плаще и густо покраснел.
– Если ты поэтому спрашиваешь, то я отдал твой плащ, Джоанна. Может быть, ты не простишь меня, но я отдал его первому встречному нищему. Это было в тот день, когда я узнал о твоей свадьбе.
– Нет, я не поэтому спрашиваю, – говорила Джоанна, беспечно смеясь. – Но он хотя бы пообещал хорошенько помолиться за тебя, этот нищий, ради такого богатого подарка?..
– Опустите мост! – крикнул всадник с дороги.
Теперь Аллан разглядел его как следует. Это был стряпчий из Сэмфорда. Ради такого не стоит и трудиться. Нужно завтра же позвать кузнеца, потому что с мостом когда-нибудь будет несчастье. Они втроем с леди еле поворачивают колесо, а тут еще – не ровен час – нагрянет сэр Саймон.
Но нельзя же было объяснять чужому человеку, что моста не опускают с самой осени и что леди Бёрли и ее челядь выбираются из замка через пролом в стене, а потом через замерзший ров с водой!
Стряпчий вынул из-за пазухи пакет и помахал им над головой.
Аллан спустился к нему по льду. Стряпчий привез письмо от сэра Саймона Бёрли.
– Ну, как ваши мужики? – спросил он, уже отъехав и оборачиваясь к Аллану.
Тот не понял, что он имеет в виду.
– А как ваши? – ответил он вопросом на вопрос.
– О, наших мужиков мы вот как держим! – крикнул стряпчий и показал сжатый кулак.
Когда Мэтью вернулся из лесу, леди Джоанна, старый Аллан и чужой сидели за столом в холле.
– Сколько времени, как Том Бэкстон уже в Гревзенде? – спросила его госпожа.
Мэтью, не отвечая, смотрел на гостя.
«Может быть, мои господа и разбойники, но они не сажают с собой за стол первого встречного мужика», – подумал он.
– Том Бэкстон? – переспросил он вспоминая. – Вы отпустили его, миледи, в самый праздник тела Христова.
– А когда вернется сэр Саймон? – спросила госпожа, заглядывая в письмо. – Бедный Том! Как бы ему дать знать?
Том Бэкстон был третий слуга, которого сэр Саймон, уезжая, оставил при своей супруге. Том Бэкстон, несмотря на молодость, был очень искусен в ремеслах. Он не был простым кузнецом: из серебряной пластинки он мог вырезать тонкие, как кружево, вещи, которые купцы потом охотно выдавали за венецианскую работу. Госпожа пожалела его и отпустила в Гревзенд, где серебряники готовы были вырывать его друг у друга из рук.
По закону нужно было один год и один день прожить в городе, чтобы стать его гражданином, а тогда, будь ты хоть вилланом, хоть сервом, а город уже не отдаст тебя сеньору, хотя бы он даже расшибся в лепешку.
– Господин ваш, сэр Саймон Бёрли, прибудет в замок в последних числах февраля!.. – торжественно объявила леди Джоанна. – Садись, Мэтью, ты слишком стар, чтобы стоять у двери.
«А этот парень еще слишком молод, чтобы его усаживать за стол с господами», – подумал Мэтью, покачивая головой.
– Господин ваш велит очистить конюшни к его приезду и, кроме того, наказывает Тому Бэкстону пойти в услужение к сэру Ральфу Броунингу, с которым он подписал об этом соглашение. Ну, что вы скажете на это, старики?
– Госпожа моя имеет такую же власть над слугами, как и господин, – заметил Аллан.
– Если бы госпожа сегодня же отпустила меня на все четыре стороны да еще дала в придачу тяжелый кошелек серебра, я не тронулся бы с места, побоявшись гнева господина, – возразил Мэтью.
– Ну, будь что будет! – пробормотала леди Джоанна.
Хорошо, что эта лиса Мэтью спит, как сурок. Они опять беседовали громко, даже не опасаясь плохо притворенной двери.
Госпожа перевязывала рану чужому, точно он сам не в силах был это сделать.
– Джек, тебе недолго ждать! – говорила она нежно. – Сэр Саймон меня не любит и никогда не любил, и я это узнала сейчас же после свадьбы. И если папа в Риме разрешит ему развод, он рад будет жениться еще раз на девушке, которая более подходит ему по нраву.
Чужой пробормотал себе что-то под нос.
– Нет-нет, не говори так! Он женился на мне, когда я была еще совсем бедной, почти нищей!
«Такою же, как сейчас», – подумал Аллан и сам удивился своим мыслям. И еще больше он удивлялся тому, как смело рассуждает обо всем его маленькая леди. Не иначе, как она набралась этих мыслей в проклятом Лондоне, потому что дяди короля сами там переженились по три и четыре раза и такое же позволяют и своим рыцарям.
– Бог тебе судья, Джоанна, если ты меня обманываешь и на этот раз! – сказал чужой в ответ на все речи его госпожи.
И тут старый Аллан услышал такое, от чего волосы дыбом поднялись на его бедной голове.
– Бог мне не судья, Джек, – ответила его маленькая леди, – один ты мне судья, и если ты меня простил, мне не о чем больше думать… Очень ли я похудела и подурнела с тех пор, Джек? – спросила она тотчас же.
– Ты такая же красивая, как всегда, а толстой тебе никогда не быть. С годами ты только ширишься в плечах, как деревенский парнишка.
И чужой, точно он не был простым мужиком, а леди Бёрли – благородной дамой, встал и положил руки на плечи его госпожи.
– Можно ли мне поцеловать тебя, Джоанна? – спросил он так громко, как будто говорил со своей собственной женой.
Аллан выпрямился и сжал кулаки.
Но его маленькая Джоанна хорошо ответила, хотя, может быть, и не так, как подобает леди из замка Друриком.
– Ты еще не раз, и не два, и не три будешь целовать меня, Джек, но пока я перед богом и людьми жена Саймона Бёрли. Неужели ты хочешь, чтобы я не имела права прямо смотреть ему в глаза? Мои губы сами так и тянутся к тебе, но не будем больше говорить об этом.
Аллан чуть не задохнулся от радости, узнав, что чужой навсегда убирается из замка. И как был он прав, стараясь поскорее выпроводить гостя, – парень только-только успел скрыться из виду, а из солярия еще не выветрился запах ремня и пота, который всегда оставляет после себя мужик, как прискакали с факелами передовые отряды Саймона Бёрли.
– Господин наш едет сюда со всей охотой – с егерями и сокольничими! С ним прибудут лорд и леди Бервик, и леди Тоунтон, и другие. Необходимо немедленно же затопить все камины в замке, чтобы дамы не схватили простуды в сыром помещении, и топить до самого того дня, когда приедет сэр Саймон. Лорд везет с собой припасы и поваров и просит леди позаботиться только о помещении для девяти человек господ и двадцати трех слуг.
Это было 13 марта 1381 года.
Леди Джоанна тотчас же занялась приготовлениями к встрече гостей. Напиленные на будущий год дрова уже жарко пылали в каминах. Аллан и Мэтью сбились с ног, вынося навоз и сколачивая ясли в конюшнях.
Сама леди, не жалея рук, терла песком и золой черные, закоптелые балки, а затем принялась за побелку.
Весело распевая, Джоанна, стоя на лесенке, водила щеткой по стене. В обычае было белить стены только на высоте человеческого роста, но ей хотелось, чтобы к приезду гостей холл принял совсем праздничный вид.
Теперь каждый свой день она начинала и заканчивала песней. Она вспомнила все нормандские романсы, слышанные в детстве, и те, которым она научилась в Лондоне, и даже мужицкие песни Кента и Эссекса.
Ее уже нисколько не сердила воркотня двух стариков. Склонив голову набок, она занималась своим делом и слушала, как они препирались внизу.
– Будь я молод, как ты, – говорил восьмидесятилетний Аллан семидесятидвухлетнему Мэтью, – я бы сам намесил глины, а не заставлял бы нашу леди заниматься этим грязным делом!
Подарок, который очень вырос и возмужал за последнее время, весело лаял, прыгал и падал на землю, стараясь ухватить свою госпожу за ноги.
Сейчас это было широколапое, вислозадое и короткошеее существо. Когда его звали, он, точно медведь, поворачивался всем своим туловищем. Но уже сейчас можно было сказать, что со временем из него выйдет добрый пес.
Через две недели в замке было получено известие, что сэра Саймона Бёрли по дороге к Тизу повстречал его старый друг и соратник, сэр Джордж Сэйбилл, и зазвал охотиться в свои леса. Лорд вернется домой только к концу марта. Однако хозяин замка Тиз не приехал ни в марте, ни в апреле, а потом начались события, о которых следует рассказать особо.
Глава III
Йомен, которого звали Джон Фокс, был однажды вызван по делу в замок к своему господину, сэру Готфруа Болдуину.
Дело было в Эссексе еще в 1376 году.
Джон Фокс считался зажиточным мужиком и держал землю от своего сеньора на арендных правах. Это был один из наиболее уважаемых граждан села, отец семерых детей, исправный плательщик налогов и добрый католик.
Господин позвал его для того, чтобы потолковать с ним о торговле шерстью, которую полагал наладить у себя в имении.
При беседе присутствовали приор аббатства и сын помещика, молодой мастер Ральф Болдуин. Мастер недавно возвратился из Франции залечивать рану, полученную в бою. Он с детства был весьма горяч и несдержан нравом, что и привело к очень прискорбному событию.
Джон Фокс в беседе, забывшись, положил руку на спинку кресла, где сидел сэр Готфруа. Тогда молодой Ральф Болдуин, не стерпев наглости мужика, в гневе вскочил с места и бывшим при нем охотничьим ножом отхватил начисто пальцы Джона Фокса – все четыре с правой руки, как они и лежали на спинке кресла.
Фокс закричал и, обернув руку полой куртки, бросился из комнаты.
– Мужик, вернись, возьми свое мясо! – крикнул мастер Ральф Болдуин, на свою беду.
Джон Фокс вернулся и подобрал окровавленные обрубки пальцев.
После этого за ним дважды присылали из замка, но он там так и не показался. Залечив руку, он ушел в лес.
В молодости йомен был неплохим лучником, но с годами от сытой и спокойной жизни отяжелел и утратил былую меткость и сноровку. Однако в лесу он сбавил немного жиру и, ежедневно упражняясь, довел свое искусство до того, что, отводя своим единственным большим пальцем тетиву, он спускал ее с такой силой, что стрела, вылетая, пробивала насквозь молодое дерево.
Щит, обтянутый кожей, он окрасил в красный цвет и прибил к нему четыре высохших скрюченных пальца с длинными ногтями.
В лес к нему приходили разные люди, и он их всех принимал без разбора.
Сыновья приносили ему из села стрелы и луки, которые работал на продажу их сосед, Томас-лучник. Жена Джона Фокса не жалела для этого денег.
Вот с этими людьми и свел Джека-Соломинку сын кровельщика из Дэртфорда Уот Тайлер четыре года назад. И сейчас, покидая замок Тиз, Джек также надеялся найти у них пристанище.
Человек, который много времени проводит в замке или в городском доме, поглядев на снег, на низкое небо, на скучную белую дорогу, сказал бы, что зима в этом году еще не скоро придет к концу.
Несмотря на март, уже вторую неделю дует резкий северо-восточный ветер, солнце садится в огненные тучи, что опять предвещает ветер или мороз. Дятлы сносят шишки к гнездам, точно готовясь ко второй зиме, а вороний грай покрывает все остальные звуки в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34