А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Бабушка согласилась:
– Да, он очаровашка! Я прямо-таки влюбилась в него, как только увидела в первый раз. Я говорила Гиацинте, что брак – дело очень и очень серьезное. Но похоже, здесь все сложится великолепно. Она будет счастлива, убеждена. А как по-твоему, Францина?
«Гиацинта наверняка рассказала ей, что я прежде говорила о Джеральде, – подумала Францина, – и сейчас она хочет вынудить меня сказать да или нет. Она удивится, услышав, что я склоняюсь к да. По крайней мере я не нашла в нем за эти месяцы ничего такого, что заслуживало бы критики».
– Надеюсь, что так, – ответила Францина.
Ей хотелось верить, что она не причинила особого вреда, осуждая человека, которого Гиацинта обожала. Францина надеялась, что ее резкие слова изгладятся из памяти дочери. В этот день Францина была настроена серьезно. Как легко было воспитывать тех троих молодых людей, которые сейчас кружатся в танце! Ни один из них никогда не ставил ее в затруднительное положение. А вот Гиацинта… «Должно быть, я здорово ее раздражала, – подумала Францина. – Да, я уверена в этом. Она беспокоила меня, и мы пикировались с ней гораздо чаще, чем следовало. Но я хотела лишь одного – чтобы она была счастлива. Хотела, чтобы Гиацинта была тем, чем она не могла быть».
– Ты погляди на нее, – сказал Джим. – Она раскрылась, как роза.
Францина устремила взгляд на дочь. Запрокинув голову, Гиацинта весело смеялась; легкая короткая вуаль развевалась, ноги будто парили над землей. Она танцевала сейчас с парнем, который тоже работал в музее. Друзья подарили ей оригинальный свадебный подарок – набор фотографий в красивых рамках, снятых во время экспедиции Шеклтона на Южный полюс.
Когда рядом появился Джеральд, Гиацинта приподнялась на цыпочках и поцеловала его в губы. И снова поплыла в танце, сияя от счастья и любви. Она и в самом деле раскрылась, как роза.
Джим тоже светился от счастья.
– Великолепный вечер, моя дорогая жена! Как всегда, все организовано блестяще. Мне очень хотелось бы сказать, что ты забыла какую-нибудь мелочь. Только одну.
– Что ж, ты уже поймал меня. Графины скоро будут пусты. Надо напомнить официантам, что в гараже есть еще вино.
Вернувшись, Францина сообщила бабушке:
– Повара хотят знать, где я купила печенье и сколько оно стоит.
Бабушка засмеялась.
– Ах, это мое печенье с пряностями! Оно изготовлено по рецепту восемнадцатого века. Я взяла его из поваренной книги Уильямсбурга. А может, Нового Орлеана. Сейчас даже не припомню.
– В общем, печенья уже почти не осталось. Тебе следовало бы приготовить сотни две как минимум. Джим, разве Джеральд не говорил, что они отправляются около шести? Где Джеральд? Я не вижу его.
– Он ушел в дом некоторое время назад, – сказала бабушка. – Слишком много вина. Много волнений.
– Пойду спрошу его, не хочет ли он чего-нибудь.
В доме стояла тишина, но Францине показалось, что она слышит голоса вверху, в студии Гиацинты. Она поднялась по лестнице.
– Это ты, Джеральд?
– Да, я здесь. Я показывал работы Гиа… то есть Гиацинты ее подруге Марте.
Францина почувствовала раздражение. Что это значит? Когда она вошла в студию, Марта улыбнулась. Францина заметила, что Марта, которая теперь работала и жила в Нью-Йорке, перекрасилась и превратилась в яркую блондинку.
Марта воскликнула:
– Мы знали друг друга столько лет, однако я и не подозревала, что Гиа настолько талантлива! Портрет ее отца – нечто потрясающее! И этот натюрморт из фруктов великолепен.
– Это продано, – сказал Джеральд. – Один из друзей Гиацинты в музее покупает эту вещь. А ее бабушка собирается купить акварель с изображением этого дома, чтобы подарить Джорджу на день рождения.
– Я и не подозревала об этом! Гиа такая скромница. Она всегда была такой – и в школе, и в колледже.
– Это верно, – подтвердил Джеральд.
– Она художница. А художники – не такие, как другие люди. Правда?
Францина мысленно выругала себя: «Не нужно быть идиоткой! Неужели ты думаешь, что они устроили здесь рандеву? Хотя это и выглядит несколько странным – вдвоем уйти с праздника. Они должны это понимать. Эта девушка понимает. Она чувствует свою власть над мужчиной и пользуется этим. А разве я этим не пользовалась? Но, выйдя за Джима, я никогда к этому больше не прибегала».
– Меня восхищает этот зимний пейзаж. – Марта продолжала говорить о картинах, указывая тем самым на цель своего визита. – Глядя на него, действительно ощущаешь холод, не так ли?
Внезапно у Францины вспыхнула мысль, которую она не сразу сформулировала: есть те, кто любит, и те, кого любят. Гиацинта любит. Она вся отдается любви. Гиацинта бесхитростна, пряма, честна по натуре и ничуть не похожа на расчетливых женщин, основательно продумывающих свои действия.
Стоя у окна, Францина смотрела на веселящихся шумных гостей. «Неужели Джеральд затеял все это ради карьеры? Конечно же, он не сомневался, что Джим откроет для него свой кошелек, и хорошо сыграл роль».
– Вы искали меня? – обратился к Францине Джеральд.
– Да. Ведь ты и Гиацинта собирались уехать в шесть часов, и я хотела тебе об этом напомнить.
– Спасибо. Я сейчас спущусь. – Он повернулся к Марте. – Вы только посмотрите на Францину. Ну разве не красавица?
– Настоящая красавица. И к тому же не стареет.
Положив руки Францине на плечи, Джеральд поцеловал ее в щеку. Она всегда отмечала выразительность его глаз. На сей раз в них явно читалось сочувствие.
– Вы беспокоитесь. Ваша последняя малышка покидает вас, и ваша печаль вполне естественна. Но все же не печальтесь. Я обещаю сделать ее очень, очень счастливой.
«Как я узнаю, если он не сделает этого? Я не имею права предаваться унынию. Нужно контролировать свои мысли».
– Надеюсь, что сделаешь, – сказала Францина.
Красная машина, багажник которой был забит чемоданами, стояла на подъездной аллее. Толпа провожающих ожидала появления молодоженов. Францину и Джима охватило щемящее чувство – ведь родное гнездо покидал их последний ребенок.
В толпе послышались голоса:
– Не правда ли, Гиацинта очаровательна? И вся сияет от счастья!
– А каков он? Есть на что посмотреть!
– Они едут прямо в Техас?
– Нет, сначала они совершат двухнедельное путешествие. Большой Каньон, всевозможные достопримечательности… Джеральд никогда не бывал на Западе, а Гиацинта бывала.
– Она бывала везде. Или почти везде.
«Да, мы делали все, чтобы удовлетворить ее любознательность, – подумала Францина. – И ничто потраченное на нее не пропало даром, эдакая маленькая упрямица…»
– Мама… – сказала Гиацинта.
Она была одета уже по-дорожному – в джинсах и плотном свитере. Уже поднялся прохладный ветер.
– Мама, я хочу что-то сказать тебе на ушко. Послушай, мама, я так рада, что ты и Джеральд… Ни одна дочь не может пожелать себе лучшей матери, чем ты. Забудь, пожалуйста, глупости, которые я когда-либо говорила тебе. Это самая лучшая свадьба, о какой только можно мечтать. Да ты наверняка знаешь, что я хочу сказать. Я, кажется, сейчас разрыдаюсь, поэтому умолкаю.
– Дорогая, мне тоже хочется разрыдаться. Будьте оба здоровы и счастливы.
– Поехали! – Джеральд придержал дверцу для Гиацинты. – Садись.
– В моей везучей машине. Только на сей раз нет дождя.
Джеральд сел за руль, они оба помахали оставшимся, и машина двинулась в путь.
Глава 6
Иногда, придя к вечеру домой, Джеральд останавливался в дверях и удивленно говорил:
– Никогда бы не подумал, что моя жизнь так изменится.
– Я тоже, – кивала Гиацинта.
Она чувствовала себя королевой своих владений. Апартаменты были очень комфортабельны. Мебель, простая и прочная, была изготовлена не за страх, а за совесть, ибо Францина и Джим, субсидировавшие покупки, считали, что хорошее качество – это в конечном счете экономия.
Полки были заставлены книгами и нотами. Комнаты украшали натюрморты на шелке и лаковые миниатюры, присланные Джорджем из Сингапура. Выкрашенная в нежно-голубые тона кухня сияла чистотой. Но лучше всего была спальня, выдержанная в бледно-желтых тонах и застланная мягкими коврами. Самый большой и самый лучший из них – подарок бабушки – проделал с ними путь до Техаса.
Из каждого окна открывался свой, неповторимый вид. Из маленькой кухоньки можно было полюбоваться бескрайней равниной Техаса, в конце которой возвышались небоскребы. В боковое окно долетало дыхание ветерка из тополиной рощицы, зеленеющей на противоположной стороне улицы. Под окнами спальни росли молодые деревца хурмы; как сказали Гиацинте, осенью плоды из глянцевито-зеленых превратятся в желтые; сейчас же, в сорокаградусную жару, они были покрыты пылью. Окна передней выходили на шумное шоссе, по которому каждое утро они проезжали мимо роскошных домов, прячущихся за высокими каменными оградами с затейливыми воротами. Джеральд работал в самом сердце большого города, а Гиацинта – неподалеку от него в художественной галерее.
Особых перспектив работа в местном музее не сулила. С удивлением и грустью Гиацинта сообщила Джеральду, что предназначенные для реставрации произведения посылают в музей, где она работала раньше. Второй возможностью была работа в галерее. А в свободное время Гиацинта писала акварели и этюды маслом на кухонном столе – именно там заставал ее возвращающийся из клиники Джеральд.
Гиацинта еще никогда не видела мужа столь жизнерадостным, в таком приподнятом настроении. Полностью погруженный в дела клиники, он восхищался хирургом, который восстановил лицо ребенка, родившегося с врожденным уродством, а также руку, способную теперь управлять машиной. Слегка подсмеиваясь над собой, Джеральд говорил, что удивлен собственной дерзостью и уверен в том, что научится творить подобные чудеса.
Для человека, сосредоточенного на своей работе, покой и уют дома значили очень много. Гиацинту трогало, что Джеральд внимательно относится ко всему, сделанному ею, – будь то вкусно приготовленный ужин или красиво накрытый стол – и неизменно благодарил жену.
Однажды вечером Джеральд оторвался от какой-то научной статьи и сказал:
– У меня появилось ощущение стабильности. Я никогда не жил более двух лет на одном месте.
Услышав слова мужа, Гиацинта обняла его.
– Мы с тобой постоянны, – отозвалась она.
– Сегодня я думал о твоей матери, о том, насколько она ушла от первого впечатления обо мне. По-моему, Францина стала моим другом. Да и ты, должно быть, питаешь к ней самые нежные чувства.
– Я питаю нежные чувства ко всем и хотела бы, чтобы все имели то, что имеем мы. Может, это звучит несколько наивно, но я говорю совершенно честно: мне кажется, что я люблю весь мир.
Однако Гиацинта была не столь наивна и понимала, что любовь ко всему миру – это озарение, которое изредка приходит, а затем уходит. Догадывалась она и о том, что первое очарование медового месяца не длится вечно.
Неизбежно возникает мысль, что ты знаешь о близком тебе человеке далеко не все.
Однажды Гиацинта очень хотела попасть на открытие выставки в музее, а Джеральд отказался с ней пойти.
– Всего какие-то полчаса езды, – увещевала она его. – Картины взяты на время из Национальной галереи. Как ты можешь упустить такой случай?
– Очень даже могу. Я ведь не слишком интересуюсь живописью, Гиа. – У него был смущенный вид. – Я лишь притворялся, что интересуюсь. – И, видя ее удивление, добавил: – Ты должна чувствовать себя польщенной. Просто это был способ заполучить тебя.
Готовя, Гиацинта любила слушать музыку по радиоприемнику на кухне. Как-то, когда Джеральд пришел домой, она заметила на его лице неудовольствие и спросила о причине.
– По-моему, многовато шума.
Гиацинта мягко возразила:
– Прекрасная музыка. Это Моцарт.
– Должно быть, ты унаследовала любовь к музыке от отца. Он всегда слушал такие вещи.
Она стояла с лопаточкой в руке, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, Гиацинта испытывала легкое раздражение, а с другой – понимала, что не имеет права раздражаться. Ведь это не только ее дом, но и Джеральда, и если музыка раздражает его, почему он должен ее слушать?
Просто у них различные вкусы и пристрастия, только и всего. Удивляло лишь то, что он прежде это скрывал. Брак преподносит много неожиданных открытий, пока с течением лет два человека не притрутся друг к другу.
Джеральд жил жизнью большой клиники, в которой кипела работа, и у него появилось много друзей. Гиацинта и не подозревала, что он так общителен. Мало-помалу их дом стал центром субботних встреч единомышленников. Гиацинта видела, что Джеральда считают лидером. Его уважали за ум и эрудицию, он был привлекателен как личность.
Гиацинта замечала, что это доставляет мужу радость и удовлетворение. Он гордился своим домом, поскольку другие молодые пары, как правило, жили и питались, по их собственным словам, «под открытым небом». Здесь же все дышало комфортом.
– Они никогда не ели подобной еды, – говорил Джеральд.
– Что ж, ты должен быть благодарен моей бабушке. Она научила меня готовить.
Гиа тоже испытывала гордость от того, что она хозяйка этих интересных и веселых вечеров. Однако со временем у нее появилось желание, чтобы они были менее многолюдными, а она сама принимала в них более активное участие. Разговор обычно не выходил за пределы медицинских тем, иногда серьезные вопросы уступали место легкомысленной болтовне, порой гости сплетничали об отсутствовавшем человеке. Чаще всего Гиацинта молча слушала и наблюдала, замечая соперничество мужчин или зарождающееся влечение друг к другу между мужчиной и женщиной.
– Ты интересуешься жизнью, не правда ли? – спросил как-то Джеральд. – Ты подмечаешь все, постоянно размышляешь и делаешь выводы. Ведь так?
Это было правдой. Гиацинта подмечала очень много. После того как миновали осень и первая зима, Гиацинта составила представление о наиболее часто приходящих гостях. И поскольку она любила людей, то испытывала антипатию только к доктору по имени Элизабет, которую все звали Беттина. Элизабет была не красавица, но эффектна и знала об этом. Догадывалась она и о том, что особым расположением женщин не пользуется.
При первой встрече она сказала Гиа:
– Так, значит, вы жена этого красивого мужчины. Видели бы вы реакцию медсестер, когда Джеральд появился в клинике! У него наверняка будет потрясающая клиентура! Он не просто умница, но к тому же и обаятелен!
В самом деле, обаятелен. До замужества Гиа никогда не видела мужа в окружении однокашников, и для нее было в новинку слышать подобный тон и видеть восхищение на лицах. В последнее время Джеральд стал смеяться как-то по-иному, необычайно заразительным смехом, в его глазах загорались озорные искры, словно он и его собеседник знали неведомый другим секрет.
А вскоре на одном из вечеров Гиа услышала над ухом женский голос:
– Вы очень терпеливы. Терпеливы и терпимы.
Вздрогнув, Гиа перевела взгляд на стоящих рядом Джеральда и Беттину.
– Но думаю, по-настоящему это не может вас беспокоить. Беттина никогда не уйдет от своего толстяка мужа и даже не рискнет развлечься на стороне. Муж при деньгах, и ей по душе та жизнь, которую он ей обеспечивает.
Гиа вспыхнула:
– Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, говоря о терпении и терпимости.
Женщина, постоянная участница вечеров, пожала плечами.
– Вы ведь молча сидите и позволяете ему унижать себя.
Должно быть, эта дама слишком много выпила.
– Я не чувствую себя униженной, – возразила Гиацинта, страстно желая, чтобы вся компания побыстрее разошлась.
Гиацинту охватило смятение. Унижена ли она? Может, она слишком самодовольна? Или ханжа? Не возродился ли в ней синдром Марты? Если так, надо положить этому конец.
Позже, готовясь лечь спать, Гиацинта снова вернулась к инциденту. Одетая в прозрачное шелковое белье – подарок Францины, – она подошла к большому, в полный рост, зеркалу и оглядела себя. Фигура у нее была стройная, формы выразительные, лицо миловидное, однако к красавицам ее не причислишь. Если она появляется на людях, головы не поворачиваются в ее сторону, как поворачиваются при виде Беттины.
Джеральд вошел и засмеялся.
– Что ты тут делаешь? Позируешь? Надеюсь, удовлетворена собой?
– Это не так уж важно. А вот удовлетворен ли мной ты?
– Вот как! В чем проблема, Гиа?
– Я сравниваю себя с… с той женщиной. С Беттиной.
– О Господи!
– Мы должны быть честны друг с другом.
– Я думал, мы всегда были честны.
– Ах! – воскликнула Гиацинта. – Ревновать – это унизительно!
Глаза у Джеральда потемнели, он встретил взгляд жены и выдержал его.
– Дорогая Гиацинта, мне жаль, если я причинил тебе боль, но ты очень-очень глупенькая! Как будто тебя можно сравнить с полным ничтожеством, с франтихой и дешевой кокеткой! Иди спать. Не будь идиоткой. Иди, а то я затащу тебя в спальню. Уже первый час ночи.
Несколько минут она лежала, уткнувшись лицом ему в плечо, а он бормотал ей в волосы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31