– поспешно добавила она. – Мы не должны быть совершенно одинаковыми. Нужно только находить компромиссы.
– Может, нам стоит на время расстаться.
– Расстаться? Что ты имеешь в виду?
– Ну, при нынешних обстоятельствах… Просто посмотреть, что мы будем при этом чувствовать.
– И эта тайна! – воскликнула Гиацинта, обхватив голову руками. – Эта возня за моей спиной!.. Арни говорил мне о Флориде. Ты не упоминал об этом и только сейчас предложил расстаться. И это в тот момент, когда мне нужна твоя поддержка!
– Нет-нет, Гиацинта, выслушай меня. Я имею в виду лишь то, что каждый из нас должен отдохнуть. Мы пережили кризис. Нам необходимо время на размышления.
Когда Джеральд положил руку ей на плечо, она отпрянула от него.
– Время на размышления? Когда люди расстаются, чтобы «думать», все кончается разводом. Ты этого хочешь? Скажи мне! Ты хочешь развода?
– Гиацинта! – Джеральд успокаивающе поднял руку. – Ты только успокойся. Давай поговорим как цивилизованные люди. Слово «развод» произнесла ты. Но если ты этого хочешь – что ж, развод не конец жизни. Иногда он становится живительным, исцеляющим стартом.
– Цивилизованные люди! – повторила Гиа. – Цивилизованный развод – это еще одно клише? Значит, ты на него нацелился? А ты забыл… о Господи, ты забыл, как мы любили друг друга? Мы были единым целым. Один мозг, одно тело… ты это забыл?
И Гиацинта горько разрыдалась.
– Это не пойдет тебе на пользу. И уж совсем плохо будет для детей. Джерри – уже большой мальчик и, конечно, задастся вопросом, что же происходит.
Когда Джеральд протянул руку, чтобы погладить ее по голове, она вскочила и ударила его.
– Будь ты проклят! Ты хотел, чтобы я сделала аборт, когда я забеременела им!
– Возьми себя в руки, Гиацинта. Иначе мы ни к чему не придем. Давай разговаривать мирно. Меньше всего я хочу сделать тебя несчастной. Выслушай меня.
Гиацинта пришла в ярость. Небо обвалилось. Мир рухнул.
– Скажи прямо: «Я тебя не люблю, Гиа, и хочу развода». Скажи это вслух, чтобы я слышала.
– Я никогда не скажу, что не люблю тебя, поскольку это неправда.
Она наблюдала за тем, как Джеральд аккуратно положил на блюдце ложку, расположив ее параллельно краю стола. Так же аккуратно он положил салфетку слева от тарелки. Эти действия еще больше разгневали Гиацинту. Как же Джеральд педантично аккуратен даже в тот момент, когда разбивает ей жизнь! В приступе бешенства она приподняла край стола, опрокинув на пол кастрюли, чашки и тарелки.
– Что ж, – сказал Джеральд. – Вижу, сейчас нет смысла разговаривать с тобой. Лучше отложить разговор на другое время. Я отправляюсь в клинику. У меня еще остаются пациенты, о которых я должен позаботиться, если тебе это интересно знать.
– Мне не интересно! Совсем не интересно! Мне интересно, что случится с моими детьми и со мной!
– Дети будут иметь все, что им потребуется. Что касается тебя – ты такая неуравновешенная, Гиацинта. Посмотри, что ты наделала. На сей раз ты не можешь сказать, что это несчастный случай.
– Значит, ты не веришь, что в офисе произошел несчастный случай?
– Нет, Гиацинта, не верю.
– Ты считаешь, что я устроила пожар умышленно?
– Да. Тебя обуяла ревность, и ты сделала это из мести.
– Я просто обезумела на минуту! Я смахнула все вещи со столов… Разбила их… Но это все, что я сделала.
– Не все. Ты забываешь, что погиб человек.
– Я ничего не забываю. Я буду помнить об этом до конца своих дней. Но я не сумасшедшая!
– Скажем так: ты не владеешь собой. Ты неуравновешенна. И с этим мне не справиться. Я не могу должным образом заботиться о детях, быть хорошим врачом и жить с женщиной, которая находится в таком состоянии, как ты.
– Что означает «должным образом заботиться о детях»? Забота о Джерри и Эмме – моя работа. Именно я провожу дома весь день.
– Я уже сказал: поговорим об этом позже. – У самой двери Джеральд задержался. – Гиацинта, я дал слово и повторю его. Никто никогда не узнает о том, что ты сделала. Я скрою это ради тебя и детей. Помни это. Ты можешь подать на развод, говорить о несоответствии характеров и нашей несовместимости и о чем угодно еще. Я не стану возражать. Дело даже не дойдет до суда. Оно разрешится само по себе. А теперь я ухожу.
Воцарилась тишина. Дом был слишком велик, словно озеро без берегов. Она плыла, силы ее были на исходе, руки и ноги отказывали. «Что мне делать? Рядом нет ни одного близкого человека, к которому можно было бы обратиться, – в отчаянии подумала Гиацинта. – Джим умер, бабушка слишком стара и больна, Францина еще не оправилась от своей трагедии, а Мойра, хотя и хорошая подруга…»
Словом, у Гиацинты еще сохранились остатки гордости.
«Ах, Мойра, мне нужно тебе кое-что сказать. Джеральд хочет развестись со мной».
«Надо выйти из дома на свежий воздух. Посидеть во дворе. Полежать в шезлонге. Кажется, будто я только что пробудилась от кошмарного сна. Ничего такого в реальности нет. Открой дверь кухни и выгляни наружу. Стол напоминает мне о бедной павшей лошади, которую я однажды видела… Полежать в шезлонге, посмотреть на небо, такое лазурное и спокойное. Гуси летят куда-то на юг… Может, забрать детей и убежать куда глаза глядят?»
Спустя некоторое время стало жарко, и Гиацинта зашла в дом. Нужно привести в порядок кухню. Это и другая домашняя работа вдруг показалась необходимой. На столе лежала голубая пудреница и рядом с ней пачка сигарет. Гиа схватила их и швырнула в мусорное ведро, дав клятву, что впредь никогда, до конца жизни, не возьмет сигарету в рот.
– Никогда, никогда, так помоги же мне! – повторяла она.
Затем она легла на диван в гостиной. По радио, настроенному на станцию классической музыки, передавали концерт для фортепиано с оркестром – вещь, удивительно знакомую, но Гиа не могла вспомнить ее названия. Эту вещь любил Джим. Как-то он два раза за вечер слушал компакт-диск с этой музыкой, и Джеральд притворялся, что ему это тоже нравится. Джеральд притворялся…
Перед вечером зазвонил телефон.
– Привет, дорогая, – сказала Францина. – Как ты поживаешь?
– Хорошо. А ты?
– О, поездка принесла мне большую пользу. Ты же знаешь, я не очень хотела ехать, но твои братья убедили меня, будто Джим хочет, чтобы я снова после рыданий и слез начала жить. И я отправилась, и мы говорили о Джиме. Сыновья рассказывали шутливые истории, связанные с ним, и я даже нашла в себе силы смеяться. Я ведь думала, что уже никогда не смогу смеяться. Видела бы ты новый дом Поля! Вы с Джеральдом должны взять детей и навестить его следующим летом. У них такой замечательный вид открывается…
– Францина, ты рассказывала мне об этом, когда звонила прошлый раз.
– Ну ладно. Не буду тебя дурачить. Перейду сразу к делу. Только что мне звонил Джерри.
– Джерри? Неужели он сам набрал твой номер?
– Конечно. Он знает цифры. Джеральд научил его пользоваться телефоном. Джерри сказал, что у тебя что-то не в порядке. «Мама плачет», – сообщил он. Джерри слышал это.
– Я сидела в комнате при закрытой двери.
– Тем не менее он слышал это.
Гиацинте стало не по себе. Ее сынишка так испугался, что позвонил бабушке! Прерывающимся голосом она сказала:
– Джеральд хочет развода.
Из-за сотни миль долетел удивленный возглас Францины:
– Что? Что?!
– Он хочет развода.
– Почему? С какого времени?
– Это случилось сегодня. Я не могу сейчас говорить. Я должна привести все в порядок и приготовить обед.
– Гиацинта, я приеду… О Господи, да ведь это безумие! Я выезжаю немедленно.
Охваченная дурными предчувствиями и тревогой, Францина гнала машину на предельной скорости и, когда поздно вечером прибыла на место, с трудом разогнула ноги. Но сейчас было не до того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Сейчас требовался зоркий глаз. Она оглядела библиотечные полки, заставленные книгами, которые Гиацинта собирала с детства, изящные лесенки и высокие голубые лампы из датского фарфора, а также всю красивую мебель, купленную на заработанные Джеральдом деньги.
Больше он не нуждался в Гиацинте. Джеральд теперь преуспевал и без нее. Все очень просто. Спокойно, как всегда, он сидел в своем кожаном кресле с подголовником. Ему сейчас нужна лишь большая красивая собака, которая лежала бы у его ног, – английский сеттер или английская овчарка; а перед ним стоял бы серебряный поднос с бокалами и бутылкой изысканного виски.
– Не сердись на меня, Гиацинта, – сказала Францина. – Я приехала не для того, чтобы взять ситуацию под контроль. Я не вмешивалась в твою жизнь с той минуты, как ты вышла замуж. Но когда позвонил Джерри, я не могла оставаться на месте и сидеть сложа руки. Ты ведь не какая-нибудь соседка, а моя родная дочь.
Гиацинта, бледная и подавленная, смотрела на мать огромными печальными глазами и походила на беженку из военного лагеря. Казалось, у нее не было сил даже что-то сказать.
– Знаю, ты вполне способна сама позаботиться о себе. Я не собираюсь обращаться с тобой как с ребенком, и если хочешь, чтобы я уехала домой, я уеду.
И Джеральд, и Гиацинта молчали. Вероятно, они уже сказали все, что должны были сказать. Впрочем, третье лицо могло прояснить обстановку. Поэтому Францина обратилась к Джеральду:
– В припадке бешенства она перевернула стол, говоришь ты. Это твоя единственная жалоба? И это в то время, как соседи говорят о твоей связи с приходящей няней? А какой реакции жены ты ожидал?
– Дело не только в этом. Все гораздо серьезнее. Гиацинта нервничала и находилась в депрессии довольно давно. Она сама это признает. Порой она просто неуправляема.
– Если это правда – а я в этом сомневаюсь, потому что Гиацинта, несмотря на вспышки, всегда была довольно спокойной и миролюбивой, – то это и есть причина, по которой ты хочешь развестись с ней? Бросить ее?
– Я вовсе не бросаю Гиацинту, – возразил Джеральд. – Вы не дали мне закончить.
– Не юли со мной, Джеральд.
– Я и не собираюсь юлить.
Францина начала закипать от гнева.
– Видишь ли, – проговорила она, – должна быть веская причина. И я подозреваю, что эта связь у тебя не первая. То есть именно из-за тебя изменились ваши взаимоотношения, что и завершилось этой неприятной историей.
– Дело не в моей несчастной интрижке, в чем я искренне раскаиваюсь.
– Я приняла твои извинения, – отозвалась Гиацинта. – Эта девица в самом деле ничего не значит для Джеральда, Францина. Мы и сейчас принадлежим друг другу.
«Принадлежим друг другу, – подумала Францина. – О милое дитя, никто не принадлежит никому, кроме как самому себе!»
– Проблема не в этом, – заметил Джеральд.
– Думаю, в этом. Ты испытываешь недовольство уже лет семь. Здесь ты привязан к семье, и это раздражает тебя, что, в свою очередь, влияет на Гиацинту, и все растет как снежный ком.
– Боюсь, вы все упрощаете.
– В таком случае не темни. Кстати, что обо всем этом говорит твой партнер?
– Он мой коллега – и только, все прочее – не его забота.
– К тебе относились в этой семье как к родному сыну. Подумай об этом, прежде чем предпринимать столь ответственный шаг, – посоветовала Францина.
– Вы имеете в виду деньги? Я всегда был благодарен вам. Я хотел вернуть долг, но Джим мне не позволил. И я намерен полностью вернуть это Гиацинте.
– Не я давала тебе деньги! Давал мой отец! И я не хочу от тебя ни единого пенса! Ты хочешь откупиться от меня и уйти без проблем, со спокойной совестью! О нет! Ты была права, Францина! Абсолютно права! – Гиацинта выбежала из комнаты.
– Посмотри, что ты сделал с ней, Джеральд.
– С Гиацинтой невозможно разговаривать. Ее постоянно захлестывают эмоции. – Он покачал головой. – Люди в наши дни разводятся без всякого надрыва.
– Но Гиацинта не из таких людей. Она выходила за тебя замуж с открытой душой, по страстной любви.
– Все не так просто. Вы не знаете ситуации.
– Я предвидела «ситуацию», если помнишь, после того как несколько раз увидела тебя! Ты донжуан по натуре и меняешь женщин так же часто, как порядочный человек меняет белье! Ты не одурачишь меня. Она была тебе супругой, предназначенной небом, моя Гиацинта, славная девочка, тонкая и чистая, податливая как воск и без ума влюбленная в тебя, – до тех пор, пока ты не устал от нее. Она надоела тебе. Для тебя теперь открывается новый мир.
– Вы умная женщина, Францина, однако на сей раз вы ошибаетесь. Да, есть доля истины в том, что вы говорите, но в целом все не так. И я не хочу это с вами обсуждать. – Джеральд встал. – Не будет никакого шума и огласки, уверяю вас. Я оплачу расходы и буду поддерживать Гиацинту до конца жизни. Разве это несправедливо?
– Справедливо? Негодяй! А Джим так верил тебе! Он, должно быть, в гробу переворачивается! – Францина потрясла кулаком. – Ты не раз почувствуешь боль, пока мы будем проходить через это, мой друг! А сейчас я поднимусь наверх и позабочусь о дочери. В следующий раз я увижу тебя в суде!
– Твоя мать отвела детей в школу, – сказал Джеральд Гиацинте, когда она спускалась вниз около десяти утра.
– Я просила ее.
– Садись и позавтракай.
– Я не голодна.
– Но тебе нужно поесть. Я приготовил французские тосты. – Джеральд поставил перед ней тарелку. – Тосты теплые, кофе горячий, апельсиновый сок свежий.
Гиацинта автоматически взяла вилку. «Привычка, – подумала она. – Наша жизнь катится, словно на хорошо смазанных колесах. Вот мы вместе на кухне, хотя не хотим быть вместе, но мы здесь потому, что так было уже тысячи раз».
– Мы с твоей матерью резко поговорили вчера вечером, и у меня остался тяжелый осадок. Но трудно разговаривать, не имея возможности сказать всю правду.
– Ты не должен этого делать, Джеральд. Она еще не вполне оправилась после смерти Джима. Не надо мучить ее рассказом о поджоге.
– Согласен. Послушай меня. Если бы я не беспокоился о тебе…
– Обо мне? Нет-нет! Я пробудилась, Джеральд. Францина была права: я женщина не твоего типа, если тебя вообще способна удовлетворить одна женщина. Ты не женился бы на мне, если бы не помощь отца. – «Знала ли я об этом тогда, в тот тихий зимний вечер, когда они играли в шахматы? Может, подозревала, но не хотела этому верить?» – Мне стыдно, что я унизилась до ревности.
– Я никогда не думал о разводе, Гиацинта. Если бы не пожар, я попросил бы тебя простить меня и остаться со мной. Но сейчас это невозможно, поскольку идут разговоры о том, кто совершил поджог. Ищут виновного. Уборщица, работавшая в ту ночь в кирпичном здании на углу, заявила, что видела машину, единственную, которая припарковалась на этой улице так поздно. Она еще подумала, что это странно, поскольку на этой улице никто не живет и огней в зданиях не было. Надеюсь, она не вспомнит еще каких-нибудь подробностей, связанных с машиной.
У Гиацинты перехватило дыхание.
– К счастью, не нашли отпечатков пальцев. Их уничтожили огонь и вода. Но если выяснится, что ты причастна к этому, я тоже окажусь причастным. Что тогда ожидает Джерри и Эмму?
– Ты никогда не любил меня, – промолвила Гиацинта. – И я не виню тебя за это. Нельзя насильно полюбить. Я осуждаю тебя лишь за то, что ты притворялся, будто любишь меня.
– Нет, я не притворялся. Если бы не этот пожар, мы остались бы вместе до конца.
– Не остались бы. Я не смогла бы оставаться в таком браке и сохранить при этом уважение к себе.
– Ну, в таком случае у нас не должно быть проблем. Помнишь, я объяснял тебе, как мы все это сделаем? Никакого суда, бумаги оформят адвокаты, никаких споров об опеке, никаких неприятностей. Мы уже почти подготовили контракт во Флориде. Я покупаю дом, полностью обставленный и готовый для того, чтобы вселиться в него. Я пробуду здесь с детьми до конца следующей недели. Дела по оформлению займут несколько месяцев. И я всегда могу прилететь, чтобы подписать документы.
– Что ты сказал? – воскликнула потрясенная Гиацинта. – Ты уезжаешь во Флориду с детьми?
– Конечно. Неужели ты полагаешь, что я оставлю их с тобой при нынешних обстоятельствах? Я думал, ты понимаешь, что я беру их на свое попечение.
Гиацинта разрыдалась. Джеральд подбежал к окну, захлопнул его, потряс Гиацинту за плечи и несколько раз шлепнул по щекам.
– Господи, да ведь все не так ужасно! Это же для их блага. Ведь ты можешь видеть детей в любое время. Но их необходимо увезти отсюда.
– Ты не сделаешь этого!
– Ложись, – сказал Джеральд. – Ложись и выслушай меня, но сначала сделай глоток бренди. Выпей, это тебе не повредит.
Он проводил ее в гостиную, уложил на диван и подал бокал. Гиа швырнула его в камин. Джеральд наполнил второй бокал и поднес к ее рту.
– Ложись, Гиацинта. – Его голос прозвучал мягко, но настойчиво. Так говорит врач с истеричной пациенткой.
Гиацинта легла, и слезы покатились по ее вискам. «У меня забирают детей. Они будут навещать меня в тюрьме, увидят меня в полосатой одежде и в ужасе убегут. Мои дети. Моя жизнь. Что случилось с моей жизнью? Джим! Бабушка! О Господи!»
– Что ты делаешь со мной, Джеральд? Неужели ты так ненавидишь меня?
– Гиацинта, я не питаю к тебе никакой ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Может, нам стоит на время расстаться.
– Расстаться? Что ты имеешь в виду?
– Ну, при нынешних обстоятельствах… Просто посмотреть, что мы будем при этом чувствовать.
– И эта тайна! – воскликнула Гиацинта, обхватив голову руками. – Эта возня за моей спиной!.. Арни говорил мне о Флориде. Ты не упоминал об этом и только сейчас предложил расстаться. И это в тот момент, когда мне нужна твоя поддержка!
– Нет-нет, Гиацинта, выслушай меня. Я имею в виду лишь то, что каждый из нас должен отдохнуть. Мы пережили кризис. Нам необходимо время на размышления.
Когда Джеральд положил руку ей на плечо, она отпрянула от него.
– Время на размышления? Когда люди расстаются, чтобы «думать», все кончается разводом. Ты этого хочешь? Скажи мне! Ты хочешь развода?
– Гиацинта! – Джеральд успокаивающе поднял руку. – Ты только успокойся. Давай поговорим как цивилизованные люди. Слово «развод» произнесла ты. Но если ты этого хочешь – что ж, развод не конец жизни. Иногда он становится живительным, исцеляющим стартом.
– Цивилизованные люди! – повторила Гиа. – Цивилизованный развод – это еще одно клише? Значит, ты на него нацелился? А ты забыл… о Господи, ты забыл, как мы любили друг друга? Мы были единым целым. Один мозг, одно тело… ты это забыл?
И Гиацинта горько разрыдалась.
– Это не пойдет тебе на пользу. И уж совсем плохо будет для детей. Джерри – уже большой мальчик и, конечно, задастся вопросом, что же происходит.
Когда Джеральд протянул руку, чтобы погладить ее по голове, она вскочила и ударила его.
– Будь ты проклят! Ты хотел, чтобы я сделала аборт, когда я забеременела им!
– Возьми себя в руки, Гиацинта. Иначе мы ни к чему не придем. Давай разговаривать мирно. Меньше всего я хочу сделать тебя несчастной. Выслушай меня.
Гиацинта пришла в ярость. Небо обвалилось. Мир рухнул.
– Скажи прямо: «Я тебя не люблю, Гиа, и хочу развода». Скажи это вслух, чтобы я слышала.
– Я никогда не скажу, что не люблю тебя, поскольку это неправда.
Она наблюдала за тем, как Джеральд аккуратно положил на блюдце ложку, расположив ее параллельно краю стола. Так же аккуратно он положил салфетку слева от тарелки. Эти действия еще больше разгневали Гиацинту. Как же Джеральд педантично аккуратен даже в тот момент, когда разбивает ей жизнь! В приступе бешенства она приподняла край стола, опрокинув на пол кастрюли, чашки и тарелки.
– Что ж, – сказал Джеральд. – Вижу, сейчас нет смысла разговаривать с тобой. Лучше отложить разговор на другое время. Я отправляюсь в клинику. У меня еще остаются пациенты, о которых я должен позаботиться, если тебе это интересно знать.
– Мне не интересно! Совсем не интересно! Мне интересно, что случится с моими детьми и со мной!
– Дети будут иметь все, что им потребуется. Что касается тебя – ты такая неуравновешенная, Гиацинта. Посмотри, что ты наделала. На сей раз ты не можешь сказать, что это несчастный случай.
– Значит, ты не веришь, что в офисе произошел несчастный случай?
– Нет, Гиацинта, не верю.
– Ты считаешь, что я устроила пожар умышленно?
– Да. Тебя обуяла ревность, и ты сделала это из мести.
– Я просто обезумела на минуту! Я смахнула все вещи со столов… Разбила их… Но это все, что я сделала.
– Не все. Ты забываешь, что погиб человек.
– Я ничего не забываю. Я буду помнить об этом до конца своих дней. Но я не сумасшедшая!
– Скажем так: ты не владеешь собой. Ты неуравновешенна. И с этим мне не справиться. Я не могу должным образом заботиться о детях, быть хорошим врачом и жить с женщиной, которая находится в таком состоянии, как ты.
– Что означает «должным образом заботиться о детях»? Забота о Джерри и Эмме – моя работа. Именно я провожу дома весь день.
– Я уже сказал: поговорим об этом позже. – У самой двери Джеральд задержался. – Гиацинта, я дал слово и повторю его. Никто никогда не узнает о том, что ты сделала. Я скрою это ради тебя и детей. Помни это. Ты можешь подать на развод, говорить о несоответствии характеров и нашей несовместимости и о чем угодно еще. Я не стану возражать. Дело даже не дойдет до суда. Оно разрешится само по себе. А теперь я ухожу.
Воцарилась тишина. Дом был слишком велик, словно озеро без берегов. Она плыла, силы ее были на исходе, руки и ноги отказывали. «Что мне делать? Рядом нет ни одного близкого человека, к которому можно было бы обратиться, – в отчаянии подумала Гиацинта. – Джим умер, бабушка слишком стара и больна, Францина еще не оправилась от своей трагедии, а Мойра, хотя и хорошая подруга…»
Словом, у Гиацинты еще сохранились остатки гордости.
«Ах, Мойра, мне нужно тебе кое-что сказать. Джеральд хочет развестись со мной».
«Надо выйти из дома на свежий воздух. Посидеть во дворе. Полежать в шезлонге. Кажется, будто я только что пробудилась от кошмарного сна. Ничего такого в реальности нет. Открой дверь кухни и выгляни наружу. Стол напоминает мне о бедной павшей лошади, которую я однажды видела… Полежать в шезлонге, посмотреть на небо, такое лазурное и спокойное. Гуси летят куда-то на юг… Может, забрать детей и убежать куда глаза глядят?»
Спустя некоторое время стало жарко, и Гиацинта зашла в дом. Нужно привести в порядок кухню. Это и другая домашняя работа вдруг показалась необходимой. На столе лежала голубая пудреница и рядом с ней пачка сигарет. Гиа схватила их и швырнула в мусорное ведро, дав клятву, что впредь никогда, до конца жизни, не возьмет сигарету в рот.
– Никогда, никогда, так помоги же мне! – повторяла она.
Затем она легла на диван в гостиной. По радио, настроенному на станцию классической музыки, передавали концерт для фортепиано с оркестром – вещь, удивительно знакомую, но Гиа не могла вспомнить ее названия. Эту вещь любил Джим. Как-то он два раза за вечер слушал компакт-диск с этой музыкой, и Джеральд притворялся, что ему это тоже нравится. Джеральд притворялся…
Перед вечером зазвонил телефон.
– Привет, дорогая, – сказала Францина. – Как ты поживаешь?
– Хорошо. А ты?
– О, поездка принесла мне большую пользу. Ты же знаешь, я не очень хотела ехать, но твои братья убедили меня, будто Джим хочет, чтобы я снова после рыданий и слез начала жить. И я отправилась, и мы говорили о Джиме. Сыновья рассказывали шутливые истории, связанные с ним, и я даже нашла в себе силы смеяться. Я ведь думала, что уже никогда не смогу смеяться. Видела бы ты новый дом Поля! Вы с Джеральдом должны взять детей и навестить его следующим летом. У них такой замечательный вид открывается…
– Францина, ты рассказывала мне об этом, когда звонила прошлый раз.
– Ну ладно. Не буду тебя дурачить. Перейду сразу к делу. Только что мне звонил Джерри.
– Джерри? Неужели он сам набрал твой номер?
– Конечно. Он знает цифры. Джеральд научил его пользоваться телефоном. Джерри сказал, что у тебя что-то не в порядке. «Мама плачет», – сообщил он. Джерри слышал это.
– Я сидела в комнате при закрытой двери.
– Тем не менее он слышал это.
Гиацинте стало не по себе. Ее сынишка так испугался, что позвонил бабушке! Прерывающимся голосом она сказала:
– Джеральд хочет развода.
Из-за сотни миль долетел удивленный возглас Францины:
– Что? Что?!
– Он хочет развода.
– Почему? С какого времени?
– Это случилось сегодня. Я не могу сейчас говорить. Я должна привести все в порядок и приготовить обед.
– Гиацинта, я приеду… О Господи, да ведь это безумие! Я выезжаю немедленно.
Охваченная дурными предчувствиями и тревогой, Францина гнала машину на предельной скорости и, когда поздно вечером прибыла на место, с трудом разогнула ноги. Но сейчас было не до того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Сейчас требовался зоркий глаз. Она оглядела библиотечные полки, заставленные книгами, которые Гиацинта собирала с детства, изящные лесенки и высокие голубые лампы из датского фарфора, а также всю красивую мебель, купленную на заработанные Джеральдом деньги.
Больше он не нуждался в Гиацинте. Джеральд теперь преуспевал и без нее. Все очень просто. Спокойно, как всегда, он сидел в своем кожаном кресле с подголовником. Ему сейчас нужна лишь большая красивая собака, которая лежала бы у его ног, – английский сеттер или английская овчарка; а перед ним стоял бы серебряный поднос с бокалами и бутылкой изысканного виски.
– Не сердись на меня, Гиацинта, – сказала Францина. – Я приехала не для того, чтобы взять ситуацию под контроль. Я не вмешивалась в твою жизнь с той минуты, как ты вышла замуж. Но когда позвонил Джерри, я не могла оставаться на месте и сидеть сложа руки. Ты ведь не какая-нибудь соседка, а моя родная дочь.
Гиацинта, бледная и подавленная, смотрела на мать огромными печальными глазами и походила на беженку из военного лагеря. Казалось, у нее не было сил даже что-то сказать.
– Знаю, ты вполне способна сама позаботиться о себе. Я не собираюсь обращаться с тобой как с ребенком, и если хочешь, чтобы я уехала домой, я уеду.
И Джеральд, и Гиацинта молчали. Вероятно, они уже сказали все, что должны были сказать. Впрочем, третье лицо могло прояснить обстановку. Поэтому Францина обратилась к Джеральду:
– В припадке бешенства она перевернула стол, говоришь ты. Это твоя единственная жалоба? И это в то время, как соседи говорят о твоей связи с приходящей няней? А какой реакции жены ты ожидал?
– Дело не только в этом. Все гораздо серьезнее. Гиацинта нервничала и находилась в депрессии довольно давно. Она сама это признает. Порой она просто неуправляема.
– Если это правда – а я в этом сомневаюсь, потому что Гиацинта, несмотря на вспышки, всегда была довольно спокойной и миролюбивой, – то это и есть причина, по которой ты хочешь развестись с ней? Бросить ее?
– Я вовсе не бросаю Гиацинту, – возразил Джеральд. – Вы не дали мне закончить.
– Не юли со мной, Джеральд.
– Я и не собираюсь юлить.
Францина начала закипать от гнева.
– Видишь ли, – проговорила она, – должна быть веская причина. И я подозреваю, что эта связь у тебя не первая. То есть именно из-за тебя изменились ваши взаимоотношения, что и завершилось этой неприятной историей.
– Дело не в моей несчастной интрижке, в чем я искренне раскаиваюсь.
– Я приняла твои извинения, – отозвалась Гиацинта. – Эта девица в самом деле ничего не значит для Джеральда, Францина. Мы и сейчас принадлежим друг другу.
«Принадлежим друг другу, – подумала Францина. – О милое дитя, никто не принадлежит никому, кроме как самому себе!»
– Проблема не в этом, – заметил Джеральд.
– Думаю, в этом. Ты испытываешь недовольство уже лет семь. Здесь ты привязан к семье, и это раздражает тебя, что, в свою очередь, влияет на Гиацинту, и все растет как снежный ком.
– Боюсь, вы все упрощаете.
– В таком случае не темни. Кстати, что обо всем этом говорит твой партнер?
– Он мой коллега – и только, все прочее – не его забота.
– К тебе относились в этой семье как к родному сыну. Подумай об этом, прежде чем предпринимать столь ответственный шаг, – посоветовала Францина.
– Вы имеете в виду деньги? Я всегда был благодарен вам. Я хотел вернуть долг, но Джим мне не позволил. И я намерен полностью вернуть это Гиацинте.
– Не я давала тебе деньги! Давал мой отец! И я не хочу от тебя ни единого пенса! Ты хочешь откупиться от меня и уйти без проблем, со спокойной совестью! О нет! Ты была права, Францина! Абсолютно права! – Гиацинта выбежала из комнаты.
– Посмотри, что ты сделал с ней, Джеральд.
– С Гиацинтой невозможно разговаривать. Ее постоянно захлестывают эмоции. – Он покачал головой. – Люди в наши дни разводятся без всякого надрыва.
– Но Гиацинта не из таких людей. Она выходила за тебя замуж с открытой душой, по страстной любви.
– Все не так просто. Вы не знаете ситуации.
– Я предвидела «ситуацию», если помнишь, после того как несколько раз увидела тебя! Ты донжуан по натуре и меняешь женщин так же часто, как порядочный человек меняет белье! Ты не одурачишь меня. Она была тебе супругой, предназначенной небом, моя Гиацинта, славная девочка, тонкая и чистая, податливая как воск и без ума влюбленная в тебя, – до тех пор, пока ты не устал от нее. Она надоела тебе. Для тебя теперь открывается новый мир.
– Вы умная женщина, Францина, однако на сей раз вы ошибаетесь. Да, есть доля истины в том, что вы говорите, но в целом все не так. И я не хочу это с вами обсуждать. – Джеральд встал. – Не будет никакого шума и огласки, уверяю вас. Я оплачу расходы и буду поддерживать Гиацинту до конца жизни. Разве это несправедливо?
– Справедливо? Негодяй! А Джим так верил тебе! Он, должно быть, в гробу переворачивается! – Францина потрясла кулаком. – Ты не раз почувствуешь боль, пока мы будем проходить через это, мой друг! А сейчас я поднимусь наверх и позабочусь о дочери. В следующий раз я увижу тебя в суде!
– Твоя мать отвела детей в школу, – сказал Джеральд Гиацинте, когда она спускалась вниз около десяти утра.
– Я просила ее.
– Садись и позавтракай.
– Я не голодна.
– Но тебе нужно поесть. Я приготовил французские тосты. – Джеральд поставил перед ней тарелку. – Тосты теплые, кофе горячий, апельсиновый сок свежий.
Гиацинта автоматически взяла вилку. «Привычка, – подумала она. – Наша жизнь катится, словно на хорошо смазанных колесах. Вот мы вместе на кухне, хотя не хотим быть вместе, но мы здесь потому, что так было уже тысячи раз».
– Мы с твоей матерью резко поговорили вчера вечером, и у меня остался тяжелый осадок. Но трудно разговаривать, не имея возможности сказать всю правду.
– Ты не должен этого делать, Джеральд. Она еще не вполне оправилась после смерти Джима. Не надо мучить ее рассказом о поджоге.
– Согласен. Послушай меня. Если бы я не беспокоился о тебе…
– Обо мне? Нет-нет! Я пробудилась, Джеральд. Францина была права: я женщина не твоего типа, если тебя вообще способна удовлетворить одна женщина. Ты не женился бы на мне, если бы не помощь отца. – «Знала ли я об этом тогда, в тот тихий зимний вечер, когда они играли в шахматы? Может, подозревала, но не хотела этому верить?» – Мне стыдно, что я унизилась до ревности.
– Я никогда не думал о разводе, Гиацинта. Если бы не пожар, я попросил бы тебя простить меня и остаться со мной. Но сейчас это невозможно, поскольку идут разговоры о том, кто совершил поджог. Ищут виновного. Уборщица, работавшая в ту ночь в кирпичном здании на углу, заявила, что видела машину, единственную, которая припарковалась на этой улице так поздно. Она еще подумала, что это странно, поскольку на этой улице никто не живет и огней в зданиях не было. Надеюсь, она не вспомнит еще каких-нибудь подробностей, связанных с машиной.
У Гиацинты перехватило дыхание.
– К счастью, не нашли отпечатков пальцев. Их уничтожили огонь и вода. Но если выяснится, что ты причастна к этому, я тоже окажусь причастным. Что тогда ожидает Джерри и Эмму?
– Ты никогда не любил меня, – промолвила Гиацинта. – И я не виню тебя за это. Нельзя насильно полюбить. Я осуждаю тебя лишь за то, что ты притворялся, будто любишь меня.
– Нет, я не притворялся. Если бы не этот пожар, мы остались бы вместе до конца.
– Не остались бы. Я не смогла бы оставаться в таком браке и сохранить при этом уважение к себе.
– Ну, в таком случае у нас не должно быть проблем. Помнишь, я объяснял тебе, как мы все это сделаем? Никакого суда, бумаги оформят адвокаты, никаких споров об опеке, никаких неприятностей. Мы уже почти подготовили контракт во Флориде. Я покупаю дом, полностью обставленный и готовый для того, чтобы вселиться в него. Я пробуду здесь с детьми до конца следующей недели. Дела по оформлению займут несколько месяцев. И я всегда могу прилететь, чтобы подписать документы.
– Что ты сказал? – воскликнула потрясенная Гиацинта. – Ты уезжаешь во Флориду с детьми?
– Конечно. Неужели ты полагаешь, что я оставлю их с тобой при нынешних обстоятельствах? Я думал, ты понимаешь, что я беру их на свое попечение.
Гиацинта разрыдалась. Джеральд подбежал к окну, захлопнул его, потряс Гиацинту за плечи и несколько раз шлепнул по щекам.
– Господи, да ведь все не так ужасно! Это же для их блага. Ведь ты можешь видеть детей в любое время. Но их необходимо увезти отсюда.
– Ты не сделаешь этого!
– Ложись, – сказал Джеральд. – Ложись и выслушай меня, но сначала сделай глоток бренди. Выпей, это тебе не повредит.
Он проводил ее в гостиную, уложил на диван и подал бокал. Гиа швырнула его в камин. Джеральд наполнил второй бокал и поднес к ее рту.
– Ложись, Гиацинта. – Его голос прозвучал мягко, но настойчиво. Так говорит врач с истеричной пациенткой.
Гиацинта легла, и слезы покатились по ее вискам. «У меня забирают детей. Они будут навещать меня в тюрьме, увидят меня в полосатой одежде и в ужасе убегут. Мои дети. Моя жизнь. Что случилось с моей жизнью? Джим! Бабушка! О Господи!»
– Что ты делаешь со мной, Джеральд? Неужели ты так ненавидишь меня?
– Гиацинта, я не питаю к тебе никакой ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31