И все же спасибо за заботу.
– Не будь со мной так официальна. Если бы мне было трудно ехать, я бы не предлагала. Ведь ты мне небезразлична.
Гиацинта вздохнула.
– Я слышу, ты вздыхаешь.
– Ты полагаешь, что я не хочу видеть именно тебя. Но дело в том, что я никого не хочу видеть сейчас. Я должна побыть одна, собраться с мыслями, хотя мои мысли мало чего стоят.
– Что ты сегодня делала?
– Убиралась, выбрасывала кое-какие вещи, например наши свадебные фотографии.
Теперь вздохнула Францина.
– Береги себя, Гиацинта. Звони мне в случае необходимости. Обещаешь?
«Как это благородно, – подумала Гиа. – Ведь могла бы сказать: «Я тебе говорила!» – однако не сделала этого. Если бы я послушалась ее! Но тогда не было бы ни Джерри, ни Эммы. Мои малыши… В его руках».
– Гнев погубит меня, – сказала она вслух. – Я должна остановиться.
Несколько дней Гиацинта не выходила из дома, хотя погода стояла прекрасная. Пожелтевшие листья дубов, трепещущие красные листья кленов и чистое, безоблачное небо. Такое небо наверняка написал бы Уинслоу Хомер. Сама же Гиацинта не бралась за кисть уже несколько недель. Она даже не входила в студию.
Внезапно она вскочила, надела свитер и вышла из дома. До закрытия книжного магазина еще есть время, и она успеет купить и отправить пару книг для Эммы и Джерри. Джерри всегда с удовольствием читал Эмме вслух. Он очень гордился этим, чувствуя свое превосходство. Гиацинта представила детей сидящими на полу или на ступеньках. Но на каком полу? И на каких ступеньках? Арни говорил, что окна дома выходят на море и что он очень красивый.
По дороге к книжному магазину Гиацинте пришлось миновать сгоревший дом, окна которого напоминали пустые глазницы. Не осталось и следов былого процветания, как и пламени ее первой любви.
Случайная прохожая остановилась рядом с Гиацинтой, посмотрела на пепелище и пробормотала:
– Ужасно! Говорят, кто-то умышленно поджег. Интересно, найдут ли когда-нибудь того, кто это сделал?
– Да, интересно.
Не желая продолжать разговор, Гиацинта поспешила к магазину. Увидев остов дома, она представила себе человека, проваливающегося в объятый пламенем подвал. «Но даже если бы я провела остаток жизни в тюрьме, это не вернуло бы его. Этот несчастный случай дал возможность Джеральду отделаться от меня, чего он хотел давно, может быть, сам не до конца осознавая. Что ж, теперь он свободен.
Из нас получилась такая славная пара, так всегда казалось мне. Мы живем в своем доме, принимаем гостей или возимся на лужайке с нашими прелестными малышами. Мы были парой, которой, наверное, завидовали многие. Как обманчива видимость!»
В магазине Гиацинта купила книгу рассказов для Джерри и книжку с яркими картинками для Эммы. На картинках были изображены животные, большей частью лошади – как-никак Арни обещал сводить их на конюшни.
Мужчина, стоявший за прилавком, был любезен и разговорчив. Он сказал, что тоже купил книжки для своих внуков и что это самый лучший подарок для детей.
До дома было далеко, но Гиацинта шла медленно. Зачем торопиться? Ее никто не ждал. Через несколько дней наступит осеннее равноденствие. Теперь сумерки спускались быстро, во многих окнах зажглись огни. Там, где не были задернуты шторы, Гиацинта увидела на кухнях людей или накрытые столы – семья готовилась к ужину.
Дойдя до подъездной дорожки своего дома, Гиацинта бросила взгляд на темные окна. Странное ощущение охватило ее: она испытывала пустоту и полное равнодушие, хотя еще не так давно клокотала от отрицательных эмоций.
Теперь ей было нечем заняться. После уборки дом выглядел стерильным, все вещи стояли на месте. Холодильник был почти пуст. Одиноким женщинам, как правило, не до еды. Гиацинта не могла заставить себя что-то приготовить. Взяв грушу и яблоко, она села на диван и начала читать газету, когда зазвонил телефон.
В трубке раздался бодрый голос Джерри.
– Мама! У нас появился щенок. Папа привел нас туда, где много всяких щенков, и мы выбрали себе одного. А потом мы купили ему две миски, одну для воды и одну…
Тут закричала Эмма:
– Дай мне! Я хочу поговорить с мамой! Знаешь, какой у нас щенок? Таниэль! Это таниэль!
– Спаниель, глупышка! Спаниель короля Карла! Поэтому его зовут Чарли.
– Я не глупышка! Мама, он коричневый с белым. А хвост у него почти весь коричневый, и я его люблю.
Как забилось сердце у Гиацинты! Минуту назад она ощущала только холодную пустоту, а теперь любовь и нежность…
– Я пошлю тебе его фотографию, – сказал Джерри. – Дядя Арни подарил мне фотоаппарат…
– Это и мне тоже!
– Ты не знаешь, как им пользоваться.
Послышался голос Арни:
– Я покажу Эмме, как им пользоваться. Я подарил его вам обоим. Дай мне поговорить хоть минутку с твоей мамой.
Гиацинта хотела, чтобы дети говорили и говорили. Она могла слушать их всю ночь. Один за другим возникли вопросы. Едва получив ответ на один, Гиа задавала следующий.
Да, школа хорошая. Она с красной крышей. У Джерри есть друг, даже два, потому что они близнецы. Их зовут Джеф и Ларри, и они потрясно похожи, ну просто потрясно! А Эмма ходила вчера плавать. Не было ли холодно? Нет, она плавала не в океане, а в бассейне, там тепло. А мама не знала, что во Флориде есть бассейны?
– И еще есть пальмы, – добавил Джерри. – Дома у нас они не растут. А когда ты приедешь, мама?
– Скоро, – сказала Гиацинта и уточнила: – Постараюсь приехать скоро. А теперь можно мне поговорить с дядей Арни?
– Я знаю, о чем вы хотите спросить, – сказал Арни. – Все отлично, поверьте. Я бы сообщил, если бы это было не так.
– А вы можете сейчас разговаривать?
– Да, Джеральд еще в офисе. Я ушел после обеда и заглянул сюда, чтобы оставить ему кое-какие бумаги. Поверьте, все хорошо.
– Только скажите, они скучают по мне?
– Постоянно спрашивают: «когда». Однако довольны и заняты делом.
– Я думала о Дне благодарения. Что, если я приеду и повидаюсь с ними в отеле? Я не хочу появляться в том доме.
– Понимаю. Подумаем, что можно сделать. И помните – я с вами.
– Благодарю вас, Арни.
После телефонного разговора Гиацинта поплакала, затем взяла себя в руки и вновь обратилась к газете, в которой, впрочем, не нашла ничего интересного. Войдя в осиротевшую студию, она молча постояла, разглядывая свои работы. Ее последняя работа запечатлела Францину и Эмму, сидящих на садовой скамейке перед кустом жасмина. Подобные вещи хорошо удавались импрессионистам. Гиацинта, конечно, не сравнивала себя с ними. И все же, критически оценив свою работу, пришла к выводу, что картина написана неплохо. Даже, пожалуй, хорошо.
Однако при нынешних обстоятельствах Гиацинту не посещало вдохновение. Конечно, она вернется к этому! Но только не сейчас.
Спустившись вниз, Гиацинта поставила диск с фортепианной музыкой и легла на диван, хорошо понимая, что слишком много лежит, то погружаясь в дрему, то пробуждаясь, пытаясь побороть свои страхи и выбраться из трясины.
Было прохладно. Скоро придется топить. При мысли о долгой и мрачной зиме Гиацинте стало еще холоднее. Она поднялась и пошла к шкафу в зале, где лежала бабушкина шаль. Накинув ее на плечи, Гиа снова легла. Под звуки ноктюрна она вспоминала, какие свитера, пледы и платьица для Эммы связаны бабушкиными руками.
И вдруг ей вспомнилось нечто другое. «Мы так и не сходили за тем платьем в Париже, – подумала она. – Очень славное было платье, с розами впереди, и к нему так подходили розовые туфли». Гиацинта помнила платье вплоть до мельчайших деталей. Чуть-чуть терпения – и она сошьет такое платье для Эммы.
В свое время Гиацинта шила одежду для кукол и знала, как к этому подступиться. Будь у нее швейная машинка, она сделала бы это за один день. Но машинки нет, да и французское платье было ручной работы. Значит, нужно вырезать каждый листок и лепесток и незаметными стежками пришить розочки к белому льну. Это будет своего рода произведением искусства.
Работая по несколько часов в день, Гиацинта закончила платье через неделю. Она с удивлением осознала, что оно поглотило все ее внимание, как некогда поглощала живопись.
Теперь Гиацинта решила, что возьмет это платье с собой, когда поедет во Флориду – вероятно, на День благодарения. Арни обещал ей помочь, и он подготовит визит. Джеральд не станет чинить этому препятствия. Францина как-то говорила, что тоже собирается навестить внуков. Возможно, они отправятся вместе. Дети любят Францину.
Окрыленная надеждой, Гиацинта взяла с собой платье и пошла в универмаг подобрать подходящую пару туфелек для Эммы, но сразу обнаружила, что здесь нет розовых туфель.
– Очень милое платьице. Где вы его купили? – спросила продавщица.
– Я сшила его сама по образцу того, которое видела во Франции.
– Сами? Сколько же труда вы на него потратили! Мне бы хотелось показать его миссис Рейнполдс. Не возражаете?
– Ничуть. – Как было приятно – после столь длительного затворничества поговорить хоть несколько минут с кем-то, кто не задает неприятные вопросы.
– Это просто замечательно! – воскликнула миссис Рейнполдс. – Мне хочется, чтобы его увидела одна покупательница. Она ждет в офисе мистера Миллера. Я попрошу ее выйти, если вы располагаете временем.
Времени у Гиацинты было сколько угодно. На покупательницу, которую звали Салли Додд, молодую красивую женщину в черном, платье также произвело большое впечатление.
– В нем есть характерный французский шарм. – Сделав шаг назад, она окинула платье внимательным взглядом. – Очень интересное! Вы понимаете, что такое платье могут носить люди любого возраста? Не задавались мыслью сшить такое же платье для взрослых?
– Нет.
– А если бы я заказала такое платье для себя?
– Ну, даже не знаю. Я ведь не профессионалка…
Но женщина проявила настойчивость.
– Оно очаровало меня. Я собираюсь отправиться в круиз и была бы рада иметь такое платье.
Гиацинта была не только удивлена, но и польщена. А почему бы нет? Вечера такие длинные…
– Ладно, – сказала она. – Хотя я и не собираюсь заниматься этим впредь.
– Я хорошо заплачу вам. У меня такой же размер, как у вас, номер восемь.
Гиацинта посмотрела на свою старенькую твидовую юбку.
– Да, у меня тоже восьмой размер.
– Отлично. Я просто поражена. Вы запишете все данные, миссис Рейнполдс? Адрес и прочее. Извините, я вижу, появился мистер Миллер. Не хочу заставлять его ждать.
– Мистер Миллер, – объяснила миссис Рейнполдс, – работал в магазине в Оксфилде, но затем ему поручили руководить всеми шестью магазинами. Очень толковый молодой человек. И везучий. Полагаю, при любых переменах в этом мире компания Р. Дж. Миллера останется на плаву.
Выйдя на улицу, Гиацинта вдруг подумала, что совершила глупость. С чего она вдруг согласилась стать портнихой?
Но уж коль скоро она пошла на это, надо вернуться в магазин и купить такую же ткань, как для платья Эммы. Сделав это, Гиацинта не спеша направилась домой.
Тишина старого городка успокаивала. Конечно, время здесь не остановилось, но, словно замедлив свой ход, не разрушало прошлое. Монумент в память о Гражданской войне стоял в центре парка с тех пор, когда здесь была зеленая лужайка, на которой паслись коровы. В центре торгового района сохранился обшитый вагонкой старый дом Красного Креста. Здесь было спокойно и уютно; под ногами шуршали сухие листья. Гиа не хотелось идти домой – ей становилось не по себе при мысли, что она повернет ключ и войдет одна в пустые комнаты.
Возможно, следовало бы снова заглянуть в книжный магазин и найти что-нибудь подходящее для чтения. Или посетить музыкальный магазин.
Выйдя из магазина с двумя книгами, Гиацинта заметила, что к ней направляется мужчина.
– Не вас ли я видел в магазине Миллера несколько минут назад?
– Да, я была там.
– Я мельком видел вас, а затем мне сказали, что вы шьете платье для Салли Додд.
– Я уже сожалею, что взялась за это. Вдруг получится не так, как надо?
– Салли все равно возьмет платье, так что не беспокойтесь.
Они стояли на узком тротуаре; Гиацинта уже собиралась двинуться дальше, но незнакомец замешкался, и им пришлось представиться – Гиацинта и Уилл, – после чего он спросил, в какую сторону ей идти.
– Через площадь, – ответила она. – Я иду домой.
– Не возражаете, если я пойду с вами?
– Нисколько. Мне нужно завернуть за угол налево на другой стороне.
– Мне тоже. Я остановился на несколько дней на Южной улице.
Гиацинта заметила очки в роговой оправе и резко очерченный рот. У него было приятное лицо, здоровое, румяное и обветренное.
– Я всегда с удовольствием останавливаюсь в этом городе. В нем какое-то особое очарование; здесь много старинных домов и пахнет историей. До того, как был построен универмаг Миллера, мой дед в 1910 году владел здесь магазином тканей. Это было двухэтажное здание с мансардой. А парк в три раза превосходил нынешний. И говорят, здесь было отличное пастбище.
Бумага, в которую были завернуты книги, разорвалась, и книги упали на землю.
Уилл поднял их.
– Стивен Спендер. «Я постоянно думаю о тех, кто был по-настоящему велик». Вы знаете это?
– Да. «Имена тех, кто всю жизнь боролся за жизнь…» Как там дальше? «Кто носил в своем сердце…»
– «…эпицентр пожара. Рожденные солнцем, они короткое время двигались к солнцу и оставили в воздухе свой след».
– Вы учитель английского?
– Нет. Почему вы так решили?
– Потому что я знаю не так уж много людей, особенно мужчин, способных цитировать стихи.
– Если бы кто-нибудь сказал в ту пору, когда я стремился получить звание магистра по специальности европейская литература, что мне предстоит работать в семейном универмаге, я бы ни за что не поверил. Как ни странно, я не жалею о том, что бросил колледж. Я полюбил бизнес. Пожалуй, я даже счастлив, что подвернулась такая возможность. Скажите, вам нравится покупать у Миллера?
– Очень. Я не так уж часто делаю покупки, но обычно нахожу там то, что мне нужно.
– Рад слышать. Признаться, это часть моей работы – поддерживать контакт с покупателями.
Уилл говорил серьезно, но при этом слегка подтрунивал над собой. Он понравился Гиацинте, но Джеральд постоянно говорил, что ей все нравятся.
Джеральд. Это имя словно отравило воздух, сделало его темным. Опустился мрак, который стал еще более непроницаемым оттого, что они приближались к улице, где находился остов сгоревшего дома.
– А чем вы занимаетесь помимо шитья?
– Я не портниха. Я художница. Работала в музее, реставрировала произведения искусства.
– Что же вы пишете? Расскажите об этом. Я люблю искусство и вместе с тем полный профан в этой области. Бывая в Нью-Йорке, я обязательно два-три часа провожу в музеях, чтобы хоть на бегу восполнить недостаток образования.
– Я просто переношу на холст то, что мне нравится.
Гиацинта смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть пепелище, но при этом чувствовала на себе взгляд Уилла. В другой ситуации она ощутила бы легкий трепет, который испытывает женщина, когда мужчина обводит ее восхищенным взглядом.
– До обеда еще далеко, – сказал Уилл, когда они поравнялись с лавкой, в которой продавались сандвичи. – Я, пожалуй, съел бы сандвич. А вы не составите мне компанию?
– Пожалуй. Я не завтракала.
Стол оказался грязным. Майонез сочился из сандвичей, кофе расплескался на блюдца. Уилл улыбнулся, взял бумажные салфетки с соседнего столика и вытер блюдца.
– Только одна официантка, – пояснил он. – Она, похоже, сбилась с ног.
Джеральд скорчил бы гримасу и скорее всего попенял бы официантке. «Интересно, – подумала Гиацинта, – я когда-нибудь забуду Джеральда? Глупый вопрос. Он отец моих детей и хозяин моей судьбы. Он может за полминуты растоптать меня».
Гиацинта выпрямилась на стуле. Уилл рассказывал о своем отце, который чувствовал себя не вполне хорошо, хотя мог бы чувствовать себя лучше, если бы не был трудоголиком…
Ей следует быть внимательнее. Прошло уже несколько недель с того времени, как она впервые разговаривала с человеком, который не проявлял ни назойливости, ни любопытства, не выказывал жалости и не ждал никаких объяснений. Такое общение – настоящая отдушина. Нужно это ценить и вести себя соответственно. Однако могли возникнуть и сложности. Взгляд Уилла скользнул по руке Гиацинты, на которой не было обручального кольца. Вполне вероятно, что он собирался спросить, когда увидит ее снова. Странно! Ведь выглядела она отвратительно. А как еще можно выглядеть, если толком не ешь, не спишь и не занимаешься физическими упражнениями?
Как тактично он перевел разговор, перейдя от компании Р. Дж. Миллера к теме, которая, по его мнению, ей близка. Считает ли Гиацинта, что музеи во Франции интереснее, чем музеи искусства Возрождения во Флоренции? А ее работы выполнены в реалистическом или абстрактном духе?
Зашел разговор о кино. Выяснилось, что они одинаково относятся к комедии, трагедии и драме и оба осуждают насилие. Беседа продолжалась и после того, когда они остановились перед домом Гиацинты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Не будь со мной так официальна. Если бы мне было трудно ехать, я бы не предлагала. Ведь ты мне небезразлична.
Гиацинта вздохнула.
– Я слышу, ты вздыхаешь.
– Ты полагаешь, что я не хочу видеть именно тебя. Но дело в том, что я никого не хочу видеть сейчас. Я должна побыть одна, собраться с мыслями, хотя мои мысли мало чего стоят.
– Что ты сегодня делала?
– Убиралась, выбрасывала кое-какие вещи, например наши свадебные фотографии.
Теперь вздохнула Францина.
– Береги себя, Гиацинта. Звони мне в случае необходимости. Обещаешь?
«Как это благородно, – подумала Гиа. – Ведь могла бы сказать: «Я тебе говорила!» – однако не сделала этого. Если бы я послушалась ее! Но тогда не было бы ни Джерри, ни Эммы. Мои малыши… В его руках».
– Гнев погубит меня, – сказала она вслух. – Я должна остановиться.
Несколько дней Гиацинта не выходила из дома, хотя погода стояла прекрасная. Пожелтевшие листья дубов, трепещущие красные листья кленов и чистое, безоблачное небо. Такое небо наверняка написал бы Уинслоу Хомер. Сама же Гиацинта не бралась за кисть уже несколько недель. Она даже не входила в студию.
Внезапно она вскочила, надела свитер и вышла из дома. До закрытия книжного магазина еще есть время, и она успеет купить и отправить пару книг для Эммы и Джерри. Джерри всегда с удовольствием читал Эмме вслух. Он очень гордился этим, чувствуя свое превосходство. Гиацинта представила детей сидящими на полу или на ступеньках. Но на каком полу? И на каких ступеньках? Арни говорил, что окна дома выходят на море и что он очень красивый.
По дороге к книжному магазину Гиацинте пришлось миновать сгоревший дом, окна которого напоминали пустые глазницы. Не осталось и следов былого процветания, как и пламени ее первой любви.
Случайная прохожая остановилась рядом с Гиацинтой, посмотрела на пепелище и пробормотала:
– Ужасно! Говорят, кто-то умышленно поджег. Интересно, найдут ли когда-нибудь того, кто это сделал?
– Да, интересно.
Не желая продолжать разговор, Гиацинта поспешила к магазину. Увидев остов дома, она представила себе человека, проваливающегося в объятый пламенем подвал. «Но даже если бы я провела остаток жизни в тюрьме, это не вернуло бы его. Этот несчастный случай дал возможность Джеральду отделаться от меня, чего он хотел давно, может быть, сам не до конца осознавая. Что ж, теперь он свободен.
Из нас получилась такая славная пара, так всегда казалось мне. Мы живем в своем доме, принимаем гостей или возимся на лужайке с нашими прелестными малышами. Мы были парой, которой, наверное, завидовали многие. Как обманчива видимость!»
В магазине Гиацинта купила книгу рассказов для Джерри и книжку с яркими картинками для Эммы. На картинках были изображены животные, большей частью лошади – как-никак Арни обещал сводить их на конюшни.
Мужчина, стоявший за прилавком, был любезен и разговорчив. Он сказал, что тоже купил книжки для своих внуков и что это самый лучший подарок для детей.
До дома было далеко, но Гиацинта шла медленно. Зачем торопиться? Ее никто не ждал. Через несколько дней наступит осеннее равноденствие. Теперь сумерки спускались быстро, во многих окнах зажглись огни. Там, где не были задернуты шторы, Гиацинта увидела на кухнях людей или накрытые столы – семья готовилась к ужину.
Дойдя до подъездной дорожки своего дома, Гиацинта бросила взгляд на темные окна. Странное ощущение охватило ее: она испытывала пустоту и полное равнодушие, хотя еще не так давно клокотала от отрицательных эмоций.
Теперь ей было нечем заняться. После уборки дом выглядел стерильным, все вещи стояли на месте. Холодильник был почти пуст. Одиноким женщинам, как правило, не до еды. Гиацинта не могла заставить себя что-то приготовить. Взяв грушу и яблоко, она села на диван и начала читать газету, когда зазвонил телефон.
В трубке раздался бодрый голос Джерри.
– Мама! У нас появился щенок. Папа привел нас туда, где много всяких щенков, и мы выбрали себе одного. А потом мы купили ему две миски, одну для воды и одну…
Тут закричала Эмма:
– Дай мне! Я хочу поговорить с мамой! Знаешь, какой у нас щенок? Таниэль! Это таниэль!
– Спаниель, глупышка! Спаниель короля Карла! Поэтому его зовут Чарли.
– Я не глупышка! Мама, он коричневый с белым. А хвост у него почти весь коричневый, и я его люблю.
Как забилось сердце у Гиацинты! Минуту назад она ощущала только холодную пустоту, а теперь любовь и нежность…
– Я пошлю тебе его фотографию, – сказал Джерри. – Дядя Арни подарил мне фотоаппарат…
– Это и мне тоже!
– Ты не знаешь, как им пользоваться.
Послышался голос Арни:
– Я покажу Эмме, как им пользоваться. Я подарил его вам обоим. Дай мне поговорить хоть минутку с твоей мамой.
Гиацинта хотела, чтобы дети говорили и говорили. Она могла слушать их всю ночь. Один за другим возникли вопросы. Едва получив ответ на один, Гиа задавала следующий.
Да, школа хорошая. Она с красной крышей. У Джерри есть друг, даже два, потому что они близнецы. Их зовут Джеф и Ларри, и они потрясно похожи, ну просто потрясно! А Эмма ходила вчера плавать. Не было ли холодно? Нет, она плавала не в океане, а в бассейне, там тепло. А мама не знала, что во Флориде есть бассейны?
– И еще есть пальмы, – добавил Джерри. – Дома у нас они не растут. А когда ты приедешь, мама?
– Скоро, – сказала Гиацинта и уточнила: – Постараюсь приехать скоро. А теперь можно мне поговорить с дядей Арни?
– Я знаю, о чем вы хотите спросить, – сказал Арни. – Все отлично, поверьте. Я бы сообщил, если бы это было не так.
– А вы можете сейчас разговаривать?
– Да, Джеральд еще в офисе. Я ушел после обеда и заглянул сюда, чтобы оставить ему кое-какие бумаги. Поверьте, все хорошо.
– Только скажите, они скучают по мне?
– Постоянно спрашивают: «когда». Однако довольны и заняты делом.
– Я думала о Дне благодарения. Что, если я приеду и повидаюсь с ними в отеле? Я не хочу появляться в том доме.
– Понимаю. Подумаем, что можно сделать. И помните – я с вами.
– Благодарю вас, Арни.
После телефонного разговора Гиацинта поплакала, затем взяла себя в руки и вновь обратилась к газете, в которой, впрочем, не нашла ничего интересного. Войдя в осиротевшую студию, она молча постояла, разглядывая свои работы. Ее последняя работа запечатлела Францину и Эмму, сидящих на садовой скамейке перед кустом жасмина. Подобные вещи хорошо удавались импрессионистам. Гиацинта, конечно, не сравнивала себя с ними. И все же, критически оценив свою работу, пришла к выводу, что картина написана неплохо. Даже, пожалуй, хорошо.
Однако при нынешних обстоятельствах Гиацинту не посещало вдохновение. Конечно, она вернется к этому! Но только не сейчас.
Спустившись вниз, Гиацинта поставила диск с фортепианной музыкой и легла на диван, хорошо понимая, что слишком много лежит, то погружаясь в дрему, то пробуждаясь, пытаясь побороть свои страхи и выбраться из трясины.
Было прохладно. Скоро придется топить. При мысли о долгой и мрачной зиме Гиацинте стало еще холоднее. Она поднялась и пошла к шкафу в зале, где лежала бабушкина шаль. Накинув ее на плечи, Гиа снова легла. Под звуки ноктюрна она вспоминала, какие свитера, пледы и платьица для Эммы связаны бабушкиными руками.
И вдруг ей вспомнилось нечто другое. «Мы так и не сходили за тем платьем в Париже, – подумала она. – Очень славное было платье, с розами впереди, и к нему так подходили розовые туфли». Гиацинта помнила платье вплоть до мельчайших деталей. Чуть-чуть терпения – и она сошьет такое платье для Эммы.
В свое время Гиацинта шила одежду для кукол и знала, как к этому подступиться. Будь у нее швейная машинка, она сделала бы это за один день. Но машинки нет, да и французское платье было ручной работы. Значит, нужно вырезать каждый листок и лепесток и незаметными стежками пришить розочки к белому льну. Это будет своего рода произведением искусства.
Работая по несколько часов в день, Гиацинта закончила платье через неделю. Она с удивлением осознала, что оно поглотило все ее внимание, как некогда поглощала живопись.
Теперь Гиацинта решила, что возьмет это платье с собой, когда поедет во Флориду – вероятно, на День благодарения. Арни обещал ей помочь, и он подготовит визит. Джеральд не станет чинить этому препятствия. Францина как-то говорила, что тоже собирается навестить внуков. Возможно, они отправятся вместе. Дети любят Францину.
Окрыленная надеждой, Гиацинта взяла с собой платье и пошла в универмаг подобрать подходящую пару туфелек для Эммы, но сразу обнаружила, что здесь нет розовых туфель.
– Очень милое платьице. Где вы его купили? – спросила продавщица.
– Я сшила его сама по образцу того, которое видела во Франции.
– Сами? Сколько же труда вы на него потратили! Мне бы хотелось показать его миссис Рейнполдс. Не возражаете?
– Ничуть. – Как было приятно – после столь длительного затворничества поговорить хоть несколько минут с кем-то, кто не задает неприятные вопросы.
– Это просто замечательно! – воскликнула миссис Рейнполдс. – Мне хочется, чтобы его увидела одна покупательница. Она ждет в офисе мистера Миллера. Я попрошу ее выйти, если вы располагаете временем.
Времени у Гиацинты было сколько угодно. На покупательницу, которую звали Салли Додд, молодую красивую женщину в черном, платье также произвело большое впечатление.
– В нем есть характерный французский шарм. – Сделав шаг назад, она окинула платье внимательным взглядом. – Очень интересное! Вы понимаете, что такое платье могут носить люди любого возраста? Не задавались мыслью сшить такое же платье для взрослых?
– Нет.
– А если бы я заказала такое платье для себя?
– Ну, даже не знаю. Я ведь не профессионалка…
Но женщина проявила настойчивость.
– Оно очаровало меня. Я собираюсь отправиться в круиз и была бы рада иметь такое платье.
Гиацинта была не только удивлена, но и польщена. А почему бы нет? Вечера такие длинные…
– Ладно, – сказала она. – Хотя я и не собираюсь заниматься этим впредь.
– Я хорошо заплачу вам. У меня такой же размер, как у вас, номер восемь.
Гиацинта посмотрела на свою старенькую твидовую юбку.
– Да, у меня тоже восьмой размер.
– Отлично. Я просто поражена. Вы запишете все данные, миссис Рейнполдс? Адрес и прочее. Извините, я вижу, появился мистер Миллер. Не хочу заставлять его ждать.
– Мистер Миллер, – объяснила миссис Рейнполдс, – работал в магазине в Оксфилде, но затем ему поручили руководить всеми шестью магазинами. Очень толковый молодой человек. И везучий. Полагаю, при любых переменах в этом мире компания Р. Дж. Миллера останется на плаву.
Выйдя на улицу, Гиацинта вдруг подумала, что совершила глупость. С чего она вдруг согласилась стать портнихой?
Но уж коль скоро она пошла на это, надо вернуться в магазин и купить такую же ткань, как для платья Эммы. Сделав это, Гиацинта не спеша направилась домой.
Тишина старого городка успокаивала. Конечно, время здесь не остановилось, но, словно замедлив свой ход, не разрушало прошлое. Монумент в память о Гражданской войне стоял в центре парка с тех пор, когда здесь была зеленая лужайка, на которой паслись коровы. В центре торгового района сохранился обшитый вагонкой старый дом Красного Креста. Здесь было спокойно и уютно; под ногами шуршали сухие листья. Гиа не хотелось идти домой – ей становилось не по себе при мысли, что она повернет ключ и войдет одна в пустые комнаты.
Возможно, следовало бы снова заглянуть в книжный магазин и найти что-нибудь подходящее для чтения. Или посетить музыкальный магазин.
Выйдя из магазина с двумя книгами, Гиацинта заметила, что к ней направляется мужчина.
– Не вас ли я видел в магазине Миллера несколько минут назад?
– Да, я была там.
– Я мельком видел вас, а затем мне сказали, что вы шьете платье для Салли Додд.
– Я уже сожалею, что взялась за это. Вдруг получится не так, как надо?
– Салли все равно возьмет платье, так что не беспокойтесь.
Они стояли на узком тротуаре; Гиацинта уже собиралась двинуться дальше, но незнакомец замешкался, и им пришлось представиться – Гиацинта и Уилл, – после чего он спросил, в какую сторону ей идти.
– Через площадь, – ответила она. – Я иду домой.
– Не возражаете, если я пойду с вами?
– Нисколько. Мне нужно завернуть за угол налево на другой стороне.
– Мне тоже. Я остановился на несколько дней на Южной улице.
Гиацинта заметила очки в роговой оправе и резко очерченный рот. У него было приятное лицо, здоровое, румяное и обветренное.
– Я всегда с удовольствием останавливаюсь в этом городе. В нем какое-то особое очарование; здесь много старинных домов и пахнет историей. До того, как был построен универмаг Миллера, мой дед в 1910 году владел здесь магазином тканей. Это было двухэтажное здание с мансардой. А парк в три раза превосходил нынешний. И говорят, здесь было отличное пастбище.
Бумага, в которую были завернуты книги, разорвалась, и книги упали на землю.
Уилл поднял их.
– Стивен Спендер. «Я постоянно думаю о тех, кто был по-настоящему велик». Вы знаете это?
– Да. «Имена тех, кто всю жизнь боролся за жизнь…» Как там дальше? «Кто носил в своем сердце…»
– «…эпицентр пожара. Рожденные солнцем, они короткое время двигались к солнцу и оставили в воздухе свой след».
– Вы учитель английского?
– Нет. Почему вы так решили?
– Потому что я знаю не так уж много людей, особенно мужчин, способных цитировать стихи.
– Если бы кто-нибудь сказал в ту пору, когда я стремился получить звание магистра по специальности европейская литература, что мне предстоит работать в семейном универмаге, я бы ни за что не поверил. Как ни странно, я не жалею о том, что бросил колледж. Я полюбил бизнес. Пожалуй, я даже счастлив, что подвернулась такая возможность. Скажите, вам нравится покупать у Миллера?
– Очень. Я не так уж часто делаю покупки, но обычно нахожу там то, что мне нужно.
– Рад слышать. Признаться, это часть моей работы – поддерживать контакт с покупателями.
Уилл говорил серьезно, но при этом слегка подтрунивал над собой. Он понравился Гиацинте, но Джеральд постоянно говорил, что ей все нравятся.
Джеральд. Это имя словно отравило воздух, сделало его темным. Опустился мрак, который стал еще более непроницаемым оттого, что они приближались к улице, где находился остов сгоревшего дома.
– А чем вы занимаетесь помимо шитья?
– Я не портниха. Я художница. Работала в музее, реставрировала произведения искусства.
– Что же вы пишете? Расскажите об этом. Я люблю искусство и вместе с тем полный профан в этой области. Бывая в Нью-Йорке, я обязательно два-три часа провожу в музеях, чтобы хоть на бегу восполнить недостаток образования.
– Я просто переношу на холст то, что мне нравится.
Гиацинта смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть пепелище, но при этом чувствовала на себе взгляд Уилла. В другой ситуации она ощутила бы легкий трепет, который испытывает женщина, когда мужчина обводит ее восхищенным взглядом.
– До обеда еще далеко, – сказал Уилл, когда они поравнялись с лавкой, в которой продавались сандвичи. – Я, пожалуй, съел бы сандвич. А вы не составите мне компанию?
– Пожалуй. Я не завтракала.
Стол оказался грязным. Майонез сочился из сандвичей, кофе расплескался на блюдца. Уилл улыбнулся, взял бумажные салфетки с соседнего столика и вытер блюдца.
– Только одна официантка, – пояснил он. – Она, похоже, сбилась с ног.
Джеральд скорчил бы гримасу и скорее всего попенял бы официантке. «Интересно, – подумала Гиацинта, – я когда-нибудь забуду Джеральда? Глупый вопрос. Он отец моих детей и хозяин моей судьбы. Он может за полминуты растоптать меня».
Гиацинта выпрямилась на стуле. Уилл рассказывал о своем отце, который чувствовал себя не вполне хорошо, хотя мог бы чувствовать себя лучше, если бы не был трудоголиком…
Ей следует быть внимательнее. Прошло уже несколько недель с того времени, как она впервые разговаривала с человеком, который не проявлял ни назойливости, ни любопытства, не выказывал жалости и не ждал никаких объяснений. Такое общение – настоящая отдушина. Нужно это ценить и вести себя соответственно. Однако могли возникнуть и сложности. Взгляд Уилла скользнул по руке Гиацинты, на которой не было обручального кольца. Вполне вероятно, что он собирался спросить, когда увидит ее снова. Странно! Ведь выглядела она отвратительно. А как еще можно выглядеть, если толком не ешь, не спишь и не занимаешься физическими упражнениями?
Как тактично он перевел разговор, перейдя от компании Р. Дж. Миллера к теме, которая, по его мнению, ей близка. Считает ли Гиацинта, что музеи во Франции интереснее, чем музеи искусства Возрождения во Флоренции? А ее работы выполнены в реалистическом или абстрактном духе?
Зашел разговор о кино. Выяснилось, что они одинаково относятся к комедии, трагедии и драме и оба осуждают насилие. Беседа продолжалась и после того, когда они остановились перед домом Гиацинты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31